САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. 8-го ФЕВРАЛЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. 8-го ФЕВРАЛЯ

История нашего образования по части раскола слишком еще не богата своим содержанием. До 1854 года в течение 187 лет, — считая начало раскола с большого Московского собора, — не было и мысли о научном изучении этого явления и о научной подготовке для противодействия ему лиц, так или иначе соприкасающихся с раскольниками. Гражданская власть, с первых же дней заявив себя защитницею и помощницею церкви против раскола и приняв на себя обязанность преследовать и искоренять оный, занялась составлением разного рода законодательств, касающихся отступивших от церкви старообрядцев. История законодательства поучительна в том отношении, что правительство чрез каждую почти четверть столетия убеждалось в непригодности существовавшей для него системы и придумывало новую. Впрочем, еще с начала XVIII столетия оно осознало недостаточность одних внешних мер и обязало духовенство действовать на заблуждающихся путем слова. Начиная с Петра I и кончая настоящим временем, появлялись довольно часто постановления, рассылались указы, предписывающие местному духовенству озаботиться вразумлением заблуждающихся. Казалось бы, подобные напоминания духовенству о его прямых обязанностях должны были заставить его позаботиться о надлежащем образовании по части раскола, так как для успешного действования на раскольников путем слова необходимо знание дела, а знание это не может быть достигнуто без сериозного изучения. К сожалению, хотя приходскому духовенству и делались внушения раскрывать перед заблуждающимися неправоту их учения и незаконность отделения от церкви, но о подготовке его для выполнения этой немалотрудной задачи не было и помина. Отчего происходило такое видимое невнимание к делу специального образования по расколу, сказать трудно. Быть может, думали, что говорить с раскольниками, раскрывать пред ними неправоту их учения так легко, что не требуется никакой специальной подготовки. Может быть, с другой стороны, и не придавали этому делу особенной важности, полагая всю сущность в деле обращения от раскола в гражданских законодательных и полицейских мерах, а дело убеждения ставя на второй план. Ведь писал же один миссионер XVIII столетия, что под тесноту штрафов и наказаний убеждать гораздо удобнее и что под этим только условием и можно ожидать надлежащих плодов от словесных вразумлений. Еще яснее высказывался насчет увещаний в 1737 году один епархиальный начальник. 2 ноября, по поводу присланных в его епархию раскольников для увещания, он писал, между прочим, что ему, преосвященному, при старости своей «зело трудно иметь много разглагольств с ними», а потому не лучше ли смирять их постом и стегать плетьми, ибо он полагает, что в сердцах их кроется дух хульный на православные церкви и православных архиереев. Святейший Синод предписал ему «чинить по пастырскому». Были, впрочем, лица, которые своими трудами учеными старались внести светоч в господствовавший повсюду мрак относительно раскольнических заблуждений. Патриарх Иоаким, Игнатий, митрополит тобольский, Иов, митрополит новгородский, святой Димитрий Ростовский, Стефан Яворский, Феофан Прокопович, Питирим нижегородский, Феофилакт Лопатинский, Арсений Мациевич, Никифор Феотский, Платон, митрополит московский, преосвященный Игнатий, преосвященный Филарет, митрополит московский, оставили книжные памятники своих занятий против раскола. Здесь мы не будем останавливаться на научном достоинстве этих сочинений, из которых многие не утратили своего значения и до сих пор, не будем раскрывать их направления, отвечающего духу известного времени. Но нельзя не заметить прежде всего, что число этих сочинений крайне незначительно для того промежутка времени, в какое они вышли в свет (1667–1849), для промежутка в 180 лет. А если при этом возьмем в расчет литературное движение в течение этого времени в среде раскольников, обратим внимание на их научную деятельность, то малочисленность вышедших в свет противораскольнических сочинений будет еще ощутительнее. В каталоге писателей «староверческой церкви» Павла Любопытного, обнимающем собою время от начала прошлого столетия до 1829 года, указано 934 сочинения. Положим, что в числе поименованных любопытных сочинений есть много ничтожных, едва ли заслуживающих и упоминания, но зато можно указать между ними и такие, которые богатством содержания могли бы сделать честь любому ученому. XVIII век и первая четверть XIX были временем самой оживленной борьбы раскола с православием и разных раскольнических сект между собою. В это время представители его подыскивали основания для своих воззрений, исторические, канонические и диалектические, — созидали науку из своих верований. Это была золотая для раскола эпоха литературной деятельности Денисовых, Петрова, Холина, Ив. Алексеева, Скачкова, Заяцевского, Павла Любопытного; в это время вышли в свет «Поморские» и «Диаконовы ответы», «Меч духовный», «Щит веры», ответы Монина, ответы Пешехонова и многие другие сочинения, служащие и до сих пор опорами раскола и более или менее известные старообрядцам. Ясно, что для опровержения означенных сочинений требовалась несравненно большая православно-полемическая литература, чем какою подарило нас означенное время. Не забудем, что все означенные писатели противораскольнических сочинений — архипастыри; значит, занятие по расколу составляло достояние высших духовных особ и то очень немногих. Что же сказать о пастырях наших, для которых столь необходима была противораскольническая проповедь?.. Где получали и какое образование имели они по части раскола? Почти до половины XVIII столетия приходское духовенство было поставлено вне всякой возможности узнать хоть кое-что по части раскола. Немногие противораскольнические сочинения того времени составляли большую редкость и едва ли читались кем-либо из приходского духовенства. От этого священники и возможности не имели, да, кажется, и мало думали о словесной борьбе с расколом. Напротив, «от пресвитерского небрежения», по словам одного писателя первой половины XVIII столетия, уже много российского народа в погибельные ереси уклонилось… «А вся сия гибель, — продолжает он, — чинится от пресвитеров; ибо не только от лютеран и латинян ереси, но и от самого дурацкого раскола не знают, чем оправити себя, и их бы обличить и научить, как им жить, и от пропасти адския как им избыть, но и запретить крепко не разумеют, или не смеют, или на пенязи склоняются, небрегут о сем». Предписания начальства об увещаниях оставались только на бумаге.

С 1743 года, в связи с распоряжениями правительства об увещании раскольников, выступает особая мера, клонящаяся к тому, чтобы познакомить самое приходское духовенство с опровержениями против раскола. В этом году в первый раз разосланы были по всем епархиям, где находились раскольники, книги, потребные к изобличению раскольников: «Жезл правления», «Увет духовный», «Пращица» и «Об антихристе» Стефана Яворского. Эта мера повторялась и впоследствии. Таким образом, недостаток школьного систематического образования думали заменить присылкою книг.

Лучше что-нибудь, чем ничего; и, без сомнения, это шаг вперед против прежнего, но шаг весьма незначительный, не могущий вести ни к каким видным результатам. При настоящем распространении школ, при всеобщем сознании нужды в этих школах, нет надобности доказывать и разъяснять много ту истину, что книга никогда не заменит школьного систематического образования. Книга хороша тогда, когда я смогу не только механически воспринимать заключенные в ней сведения, но и относиться к ним самостоятельно, критически, когда почерпнутые из нее сведения могу комбинировать по своим идеям, располагать по своему плану, применительно к поставленному мне вопросу; словом, когда я хорошо развит и научно подготовлен уже по известному предмету. Иначе книга остается для меня каким-то мертвым, безжизненным материалом, и усвоить-то который для меня слишком трудно. Не забудем, что мы имеем в виду книги по расколу: не отличающиеся особенным интересом для человека, не посвятившего себя специальному изучению предмета. От одного этого, не говоря о других причинах, заключающихся в характере большинства самых сочинений, рассылаемые по расколу книги не достигали и не могли достигать своей цели; кажется, они весьма мало и читались.

Да, наконец, и рассылая книги, правительство все-таки не вполне сознавало необходимость образования по расколу приходского духовенства. В своих распоряжениях о назначении в раскольнические приходы особенно надежных священников, оно, как на главный и в некоторых распоряжениях единственный признак благонадежности указывало на добрую нравственность священника, вовсе не упоминая или упоминая вскользь, слегка о его умственной подготовке. Так шли дела до 50-х годов настоящего столетия.

Еще в 40-х годах нынешнего столетия началось движение в пользу изучения раскола. Движение это шло с гражданской стороны и имело целию внешние административные меры. С 1842 года, со времени министерства гр. Перовского, начинаются командировки чиновников министерства внутренних дел для расследования на месте числа раскольников, их сект, моленных, для разузнания учения и характера каждой секты. С этой же целию начинают разбираться более или менее замечательные архивы; словом, начинается историческое изучение раскола, являются поручения к составлению подробной его истории. Это движение не могло не сообщиться и миру духовному, тем более, что одним из видных административных духовных деятелей в конце 40-х и в начале 50-х годов стоял человек, который очень хорошо понимал, что без изучения раскола невозможна успешная миссионерская деятельность духовенства, который поэтому сам усидчиво занимался изучением раскола и обязывал к тому же подчиненных ему священников. В числе его резолюций нередко попадаются такие: «Видно, что увещатель незнаком с расколом: обязываю его изучить этот предмет». Мы говорим о преосвященном Григории, бывшем митрополите с. — петербургском. По его-то главным образом инициативе и состоялось в 1854 году постановление Святейшего Синода о введении в курс академической и семинарской программы учения о русском расколе, и, кроме того, в том же году к усилению духовно-нравственного действования на раскольников Святейший Синод признал «за полезное и нужное поручить Казанской духовной академии издавать духовный журнал с преимущественным направлением его против раскола в разных его видах». Вместе с тем сам преосвященный Григорий написал и учебник по обличению раскола; руководство по истории раскола было написано ректором С.-Петербургской духовной академии, преосвященным Макарием в 1855 году, а в 1861 году появилось руководство и по библиографии. Новый порядок дел, в совокупности с духом времени, направившим ученые силы на разработку явлений народной жизни, обогатил нашу литературу многочисленными книгами и статьями по расколу, рассеянными почти по всем духовным и светским журналам. Последние 15 лет в деле разработки учения о расколе не пропали даром.

Нужно, впрочем, заметить, что дело преподавания раскола в духовных семинариях, как дело новое, не могло избежать некоторых даже довольно важных недостатков, исправить которые составляет задачу нашего времени. Внесши изучение раскола в программу семинарского образования, власть духовная не образовала особой кафедры, а разделила преподавание его между двумя наличными наставниками: один должен был читать историю и библиографию, другой — обличение раскола. Понятно, что при разрозненности занятий новые наставники, сами не слушавшие раскола, не могли, особенно на первых порах, поставить хорошо предмета, тоже нового и нисколько еще не разработанного. Оставалось ухватиться за присланные руководства и учебники и следовать им механически. От этого преподавание обличения раскола до самого последнего времени наводило несносную скуку на слушателей, обязанных заучивать лишь десятки невыносимых для памяти свидетельств. Что же касается истории раскола, то преподавание ее, разве за самыми редкими, счастливыми исключениями, ограничивалось означенным выше руководством. А между тем, ведь жизнь раскола движется вперед, являются новые секты, открываются новые стороны. Так, слишком подчиняясь руководству, преподаватели не обращали внимания на новые явления в расколе и не знакомили будущих пастырей с тем, с чем чаще всего приходилось им сталкиваться, например, с согласием австрийского священства, с позднейшею историею единоверия, а также с внутренним характером сект. Это вопросы самые живые, интересные и важные. Задача нашего времени восполнить указанные недостатки.

Будучи несовершенным, всякое новое дело, как бы оно ни было очевидно полезным и необходимым, встречает, с другой стороны, на первых порах возражения и должно выдержать борьбу за свое существование. Лишь только учение о расколе стало приобретать в наших школах права гражданства, как явились уже люди, которые стали проповедовать, что заниматься изучением раскола — значит заниматься пустяками, недостойными сериозного и развитого человека, что раскольники — невежды и не стоят этого, что несовместно даже с достоинством церкви входить в рассуждение с невеждами, доказывать правильность, ею соблюдаемую, оспаривать их возражения против святости и законности господствующей церкви. Действовать же на них необходимо путем строгих административных мер. Эти тенденции знакомы нам; мы питались ими целых 180 лет и знаем, до чего они довели нас. Мы убаюкивали себя, что раскольники невежды, а их литература оказалась между тем богаче нашей; мы укрывались за правительством, надеялись на его силу, а эта сила привела нас к тому, что раскольники скрывались и бегали, притворялись православными и втайне пропагандировали раскол, когда им приходилось тяжело, и гордо поднимали голову, требовали себе небывалых прав, позволяли явно нарушать закон, когда делалось привольнее. Мы действовали авторитетом, раскольники нашего авторитета не признавали и упорно держались своих мнений. От всего этого, когда нам и вправду хотелось поговорить с ними по душе, они затыкали уши. Вот к чему привели нас эти тенденции! Все высказанные возражения были хорошо и подробно опровергнуты в одной статье, появившейся в 1862 году, где и доказана важность занятия расколом. В настоящее время приведенные сентенции потеряли силу; необходимость изучения раскола сознается все больше и больше. Изредка только, — и то не в печати или на бумаге, а устно, в интимной беседе прежних деятелей, озлобленных неудачами, — слышатся возгласы о бесполезности словесного убеждения раскольников, которые не внимают будто бы никаким убеждениям, на том основании, что держатся раскола не искренне, а по чисто житейским расчетам. Без сомнения, в среде раскола есть, может быть, и немало людей, для которых не вера, а житейский расчет стоит на первом плане; купец надеется, что его единоверцы не дадут ему в случае несчастия обанкротиться, работник знает, что старообрядцы-капиталисты дадут ему работу, хорошее жалование и наградят даже доверием, и вот они без дальнейших околичностей и без особых размышлений держатся раскола… Людей с подобным практическим направлением можно найти и в среде православных. Но разве не оскорбились бы мы, если бы кто-нибудь от этих, сравнительно немногих лиц сделал заключение о всех нас? Разве это не была бы клевета, которую мы приписали бы только одним недоброжелателям? Не такими ли точно недоброжелателями являемся мы, когда так трактуем раскольников? В самом деле, история раскола дает нам много оснований для того, чтобы признать за расколом общину с искренними, хотя и ложными, убеждениями. А что большинство раскольников и в настоящее время проникнуто теми же началами искренности и вовсе не прочь расследовать истину и слушать вразумления, — это видно особенно из того, что они сами иногда, без всякого призыва, идут послушать православного миссионера; десятками и даже сотнями сбираются на существующие ныне в некоторых местах публичные собеседования; некоторые едут за тысячу верст, чтобы посмотреть древние замечательные библиотеки, с удовольствием смотрят книги, когда им показывают, ходят на поклон к православным архиереям. Ужели все это ложь и лицемерие? Некоторые едва не готовы сказать: «да»; потому что, — замечают они, — отчего слишком мало при этом обращений? Мы почему-то слишком легко смотрим на обращение; между тем, перемена религиозных убеждений дело настолько важное, что необходимо сопровождается сильною борьбою. Если внимательно присмотреться к внутреннему состоянию обращающегося, то есть если смотреть на обращение с психологической точки зрения, то нельзя не видеть, что это длинный процесс сомнений, колебаний, ломки прошедших убеждений, сопровождавшийся внутренними болями и терзаниями, совершавшийся, может быть, в течение очень долгого времени. Не вдруг совершается переворот убеждений; нужно немало силы воли, чтобы и при этом перевороте отказаться от своего прошлого. Обыкновенных сил человеческих мало для выполнения такого важного дела; потому-то христианство усвояет обращение заблудшего единому Богу, и дело миссионера ставит только в том, чтобы посадить семена истины и напоить их, выражаясь языком образным.

Справедливо ли после этого заподозривать религиозную искренность заблудших старообрядцев потому только, что они, хотя и слушают вразумления, но мало обращаются? Наконец, не мешает спросить: давно ли вступили на путь чисто словесных, свободных убеждений, давно ли трудимся над этим и много ли трудимся? Теперь почти что только начинается пора духовного сближения нашего с старообрядцами. Предоставляя, по слову Писания, возвращение истины в сердцах заблудших действию божественной силы, мы, на основании человеческих соображений, имеем основание утверждать, что при этом сближении, при взаимном, открытом обмене мыслей, при прямых отношениях выигрывает та сторона, которая сильнее по своим познаниям и по своему развитию. В развитии-то мы никогда не уступали раскольникам, которые и страдают собственно отсутствием развития. Но по части эрудиции были слабее их; этого-то нам и недоставало. Итак, нужда времени неотложная — узнавать раскол, специально заниматься расследованием и опровержением его учения. Много во все этом скучного, трудного, мелочного, на наш взгляд; приходится знакомиться с книгами, устаревшими и вышедшими из всеобщего употребления, рыться в рукописях, не всякому и не всегда доступных; припоминать свидетельства, проверять сотни частных казуистических фактов, входить в рассмотрение многих местных законов и обычаев и все обследовать, всему давать надлежащую важность. Но как бы тяжел ни был труд, в нем наша надежда на более успешную борьбу с расколом. Мы перепробовали все в этой борьбе, кроме знания; теперь за ним очередь.