<«МЫ ПОДВЕРГЛИСЬ НЕСЧАСТИЮ…»>

Мы подверглись несчастию сильно не угодить г. Герцену. В двух статьях, недавно написанных нами по поводу его письма, мы выразили несколько мыслей, неприятных для этого деятеля, и он в отпор нам прислал г. редактору «Голоса» нижеследующее письмо:

«М. г., „Биржевые ведомости“, поместив мое письмо к 71-му №, перетолковывают смысл моих слов. Я не знаю, чем я мог заслужить такое внимание их: во мне нет ничего биржевого — я их никогда не читаю, кроме исключительных случаев, и, признаюсь, был бы доволен, если бы мог как-нибудь охладить их интерес ко мне. Я не стал бы писать об этом, но не могу же я оставить читателей в мысли, что я „Биржевые ведомости“ принимаю за государственный институт и ходатайствую через них о праве возвращения. Я вообще не ходатайствую ни о чем, нигде. Чего удивились „Биржевые ведомости“, что я считал бы за счастие возвратиться в Россию? Разве любой эмигрант, от Виктора Гюго до герцога Омальского, не скажет того же, и разве это будет значить, что они интригуют чрез отца Гиацинта или Гранье де-Касаньяка-сына?

Помещение моего письма в „Голосе“ я сочту за особенное одолжение с вашей стороны.

Примите и пр.

Алек<сандр> Герцен».

Воспроизводя на столбцах «Биржевых ведомостей» весь текст ядовитого письма г. Герцена, можем еще раз сказать, что мы, стало быть, нимало не погрешили в своих заключениях об этом злополучном вечном страннике. И ныне, как и прежде, все одна и та же комическая надменность и трескучие фразы, вместо прямого ответа, и диалектические фокусы, и натяжки, и всякая шумиха метафор, и все единственно для того, чтобы сочинить хоть самую крохотную остроту, вроде того, что «Биржевым ведомостям» не след заниматься г. Герценом потому, что в нем нет ничего «биржевого». Просим наших читателей вспомнить, что «Биржевые ведомости», говоря о г. Герцене по поводу присланного им к нам письма, не сделали ни одного, ни умышленного, ни неумышленного, намека, из которого человек, не лишенный способности мыслить логически, мог бы вывести, что мы для г. Герцена «государственный институт, через который редактор „Колокола“ ходатайствует о праве возвращения». Это один из давно всем знакомых солидных приемов г. Герцена по отношению к тем, кто навлечет на себя его неудовольствие. Другая манера объяснений, как видно, совершенно несвойственна редактору «Колокола», и мы, конечно, никогда и не ожидали, чтобы он изменил для нас своим добрым привычкам. Признавая, однако же, за г. Герценом неоспоримое право быть нами недовольным, потому что правда вообще горька, а г. Герцен, как видим, еще не воспитал в себе уменья спокойно выслушивать нельстивые речи, мы все-таки не можем не подивиться тому тону, которым г. Герцен поставляет нам на вид свое желание быть для нас неприкосновенным! Какое право имеет г. Герцен простирать такие желания, и что бы ответил он, если бы кто-нибудь из легкомысленно обижаемых им в «Колоколе» людей напечатал в «Голосе» письмо, что «желает охладить к себе внимание газеты г. Герцена»? Мы думаем, что г. Герцен расхохотался бы над этою претензиею и потом излил бы целый фиал своей ярости над таким «башибузучьим» пониманием прав своей неприкосновенности. Нам просто жалко г. Герцена. Как он далеко отстал от самых умеренных требований либерального века и как неосторожно высказывает наклонности нетерпимого, раздражительного, дикого и строптивого деспотизма! Что же касается до того, что в г. Герцене, по его мнению, нет ничего биржевого, то, принимая это замечание в том смысле, что нашей газете, по преимуществу служащей интересам коммерческим, не по силам браться за суждение о г. Герцене, мы вправе еще более удивляться непостижимой логике этого человека. Много или немного «биржевого» в г. Герцене, мы не беремся высчитывать и, оставляя это в стороне, не можем лишь не заметить, что претензия г. Герцена не быть иногда предметом внимания экономических газет напоминает несколько басенную претензию гусеницы на огородников, которые не оставляли ее своим вниманием в интересе соблюдения растений, нужных в потребу человеку.

1869 год.