Глава четвертая ВЕЛИКИЕ НАРКОМАНЫ
Глава четвертая
ВЕЛИКИЕ НАРКОМАНЫ
Еще у ГОМЕРА, или кто там стоит за «Илиадой» с «Одиссеей», имеется подробное и деловитое описание того, как замешиваются наркотические коктейли для гостей. Вряд ли имеет смысл сомневаться и в природе снадобий, которыми потчевала Цирцея одиссеевых спутников, превращая их в свиней и прочую тварь…
ПЛИНИЙ-старший, будучи уже видным политиком, с удовольствием делился рецептами того, как лучше всего добывать опий из мака с темными лепестками…
ВЕРГИЛИЙ прекрасно разбирался в том, когда именно надо возделывать урожай опия…
Страстным потребителем наркотиков и любителем выпить (а не только попеть) считается НЕРОН…
О Марке АВРЕЛИИ: «Его желудок был расстроен настолько, что он часто по целым дням принимал только опийное лекарство»…
Есть сведения, что наркотики в разные периоды жизни употребляли ГЕРОДОТ, ДЕМОКРИТ, ПИФАГОР, ОВИДИЙ. Никто не настаивает на том, что они пали жертвами наркозависимости — речь о том, что тенденция налицо: не чурались. Баловались, по меньшей мере.
Вот с любителей и начнем…
Успешнейшая из современных французских романистов Франсуаза САГАН в известном смысле повторила судьбу Пиаф: на наркотики ее подсадили доктора. Разумеется, не нарочно. Впрочем, судьба штука загадочная, и кто бы ее нам ни делал, без нашего участия всё равно не обходится.
А как славно начиналось: 18-летняя девочка написала тоненький роман, назвала его «Здравствуй, грусть!» и уже через год была всемирно известной писательницей и миллионершей. Обескураженная успехом, пришла к папе и спросила, куда бы это ей деть свалившиеся как с неба деньги. «Потрать, да поскорей», — посоветовал папа, и девочка накупила себе всякой ерунды: норковое манто, «ягуар» (правда, подержанный), яхту, виллу на берегу чего-то там, и принялась жить исключительно в свое удовольствие. Потом ее всю жизнь спрашивали, а она всю жизнь отвечала, что по-настоящему любит лишь скорость и азарт. Объективности ради ей следовало бы добавить в этот список мужчин и виски, но это уже детали…
И вот однажды, когда Франсуазе было уже 22 года, она ехала слишком уж скоро. Стояла зима, было скользко, девушка не справилась с управлением, и врачи засвидетельствовали клиническую смерть… Но на дворе стоял 1957-й, и сильно платежеспособную Саган решили вернуть с того света. И вернули. Вот только процесс возвращения был мучительно болезненным. И девочке пришлось принимать морфий. И, подобно многим героям данной главы, она не заметила как попала в зависимость от лекарства.
Считается, что вскоре Франсуаза справилась с этим пороком. Во всяком случае, так считалось до 1990-го, когда писательница оказалась под судом за хранение кокаина. А в 1995-м — еще и за его употребление…
Говорят, тетенька получила бы по полной программе, не вмешайся в ход правосудия тогдашний президент Миттеран, с которым у писательницы были давние и подозрительно добрые отношения. Говорят также, что на суде она не спорила с фактами и просила лишь об одном: «Дайте мне умереть спокойно».
Но ближе к закату жизни принялась вдруг всё отрицать.
Из одного ее интервью: «О том, что я алкоголичка, пишут уже 20 лет, но это неправда. Я пила вино, как все во Франции. Потом десять лет соблюдала сухой закон, ничего не пила. Ни грамма. Журналистам это мешало. И они придумали, что я наркоманка. Арестовали торговца наркотиками. Я была одной из ста человек, которые купили у него какую-то дозу кокаина».
Осмелимся откомментировать. Здравый смысл и элементарная логика подсказывают, что ни одному, пьющему «как все» (хотя бы и во Франции) нет необходимости вдруг ударяться в такую крайность, как соблюдение сухого закона. Завязывать свойственно людям, у которых возникают сколько-то серьезные проблемы с питием…
Далее: журналисты, конечно, народ сволочной, но даже они не в силах «придумать» кому попало «торговца наркотиками». К тому же, не они его арестовывали, а полиция. И если бы мадам Саган была даже одной из миллиона, «которые купили у него какую-то дозу» — эту дозу она все-таки купила. И нас преследует дурацкое ощущение, что та покупка не была в ее жизни чем-то из ряда вон выходящим. Иначе до суда дело просто не дошло б…
Золотое перо парижской журналистики и один из первых апологетов дешевого эпатажа Теофиль ГОТЬЕ баловался гашишем. То есть той самой травкой, потребление которой не только в Голландии, но уже и в Канаде, кажется, признано теперь безвредной шалостью. Курил Готье вполне целенаправленно. Едва отведав порочного дыма, он восторженно поделился ошеломительными впечатлениями с читателями газеты «Пресс», характеризовав производимый гашишем эффект как «апокалипсический кошмар»…
Кокаином лечился от застарелого туберкулеза СТИВЕНСОН. Нет никаких сомнений в том, что рассказ о похождениях Джекила-Хайда был написан им под впечатлением собственных видений и ощущений. Даты написания и самолечения, во всяком случае, совпадают…
В борьбе с невралгией употреблял эфир, морфий, кокаин и гашиш МОПАССАН. Сперва в лечебных целях, потом привык и галлюцинировал уже в собственное удовольствие. Раз сидел за письменным столом — вдруг дверь кабинета отворилась, в комнату вошел он сам, сел напротив себя же, опустив голову на руки, и принялся диктовать. Исчез, когда все было дописано…
Несостоявшийся врач (чем был весьма опечален его доктор-отец) и явный неврастеник БЕРЛИОЗ писал свою знаменитую «Фантастическую симфонию» под действием как минимум двух мощных катализаторов. Во-первых, он был безумно влюблен в английскую актрису Генриетту Смитсон. Впоследствии, сломав ногу и уйдя со сцены, она станет его первой женой — это будет очень неудачный брак. Впрочем, и его вторая жена — испанская певица Мария Ресио — выйдет за Гектора из откровенно корыстных побуждений. Композитор переживет обеих женщин, но сейчас не об этом…
Во-вторых, немного знакомый с лекарским делом молодой Берлиоз беспощадно злоупотреблял опиумом. И однажды, приняв изрядную дозу наркотика, погрузился в чудовищный сон. Он якобы убил возлюбленную и должен взойти на эшафот. Причем всё это проистекало на фоне оргий шабаша ведьм. Музыковеды говорят, в симфонии темы преступления, наказания и бесовщины прослеживаются весьма прозрачно. Да и название у нее, наверное, не такое уж случайное…
Ни суеверного страха, ни тем более отвращения не внушал гашиш и ДЕЛАКРУА. То есть, стать наркоманом он опасался, и был, как думалось, довольно осторожен. Однако творческие приступы вызывал наркотиками или алкоголем (а чаще обоими одновременно) абсолютно сознательно. При этом и оправдывался предельно убедительно: если, мол, написав страницу, я выпью стакан вина, то, перечитав ее, непременно нахожу ворох ошибок, которых никогда не углядел бы на трезвую голову.
Вот что тут возразишь, если — помогает?..
Его автопортрет «Делакруа в неистовстве» — едва ли не единственный в истории живописи образчик жанра, свидетельствующий о полнейшей невменяемости автора в момент творения…
Из воспоминаний Теннеси УИЛЬЯМСА: «С лета 1955 года я начал принимать наркотики и с тех пор пишу под их воздействием». Что правда: после «Кошки на раскаленной крыше» (и второй уже — за нее — Пулитцеровки) Уильямс сидел на наркотиках. Но самое любопытное: именно в этот период, с конца 40-х по конец 50-х им и были созданы ВСЕ прославившие его шедевры (за исключением, разве, «Ночи игуаны», появившейся в 61-м). Они творились в обстановке бесконечных разъездов по стране, в атмосфере чудовищного хаоса («пьянство, наркотики, случайные любовники, которых он подцеплял в публичных бассейнах»). Письма драматурга — самые надежные свидетельства отсутствия в его тогдашней жизни какого-либо намека на быт: сплошные убогие номера отелей, непослушные арендованные автомобили, несъедобная дорожная пища… «Я бегу от чего-то, только не знаю, от чего», — сокрушался он. И, что называется, творил нетленку. «Впрочем, так поступали многие талантливые писатели», — оправдывался Уильямс… Многие, повторим мы вслед за автором «Трамвая «Желания».
О, ему было кого вспомнить!..
Более полувека из отведенных судьбой 74 лет пожирал опиум английский писатель ДЕ КУИНСИ. Он попробовал его впервые, чтобы избавиться от зубной боли. Помогло. Понравилось. Стал увеличивать дозы. Дошел до 8000 капель в день. Снизил планку до тысячи капель, лишь женившись — по уже категорическому настоянию супруги.
Он вошел в историю как хрестоматийно убежденный и последовательный наркоман. Его «Исповедь опиумоеда» — трагический, но необычайно талантливый бестселлер, поражавший публику как красотой слога, так и жестокой силой в описании грез и галлюцинаций. Это было первое на земле пособие по применению опиума ради художнического озарения. Книга породила целое поколение последователей. Другое дело, что зависимость от препарата уже не позволяла ему работать систематически. Вдохновения хватало лишь на небольшие статьи по истории, литературе и философии. Однако все 14 томов этих, с позволения сказать, миниатюр написаны завидно блестящим стилем…
Или вот КОЛРИДЖ… Мы, кстати, забыли упомянуть его в числе подагриков. Меж тем, именно эта эксклюзивная болезнь уже к тридцати годам практически полностью разрушила здоровье поэта и вынудила его подсесть на опиум. И как подсесть! — свидетельствуют, что бедняга (и тут это слово звучит без малейшей натяжки) выпивал «до двух полных кварт лауданума в неделю». А кварта — напомним — это почти литр. Делите два литра на семь: малинковский стакан с горкой на день получается…
В отличие от де Куинси, талант чертовски интересного поначалу Колриджа полностью растворился в этих «стаканах»…
СПЕНСЕР с 35 лет (а стало быть, без малого полвека) страдал нервными расстройствами, бессонницей и прочими депрессиями. Спасался от них опиумом (точнее, лауданумом — опийной настойкой на спирту). Что — да простят нас все службы наркоконтроля родины и планеты — совершенно не мешало его ну просто фантастической научной плодотворности…
Записной же опиоманкой была и любимая писательница некоего Е. Онегина, личный враг Бонапарта и властительница дум баронесса Анна Луиза Жермена де СТАЛЬ. Стала ли смерть в пятьдесят лет, последовавшая за кровоизлиянием в мозг на приеме у первого министра Людовика XVIII следствием губительного пристрастия к наркотику — бог весть. А вот превратилась ли бы дурнушка Жермена в одну из ярчайших персон своей эпохи без участия в формировании ее личности опия — вопрос почти риторический…
Один из самых ярких художественных русских умов второй половины XIX века — граф Алексей ТОЛСТОЙ марал бумагу (это не мы ерничаем, это его собственное определение) с шести лет. Десятилетним мальчишкой познакомился с Гете — дядя с матушкой взяли мальчугана прокатиться по Европе, заехали и в Веймар, и старик подарил остроумному собеседнику обломок бивня мамонта с собственноручным рисунком на нем…
Семнадцати лет юношу определили в студенты Московского архива Министерства иностранных дел (привилегия отпрысков самых знатных родов). 19-летним он был прикомандирован к русской дипломатической миссии во Франкфурте-на-Майне. Благодаря дружбе с великим князем Александром (будущим императором Александром II) сделал в его царствование головокружительную карьеру: флигель-адъютант, затем царский егермейстер… Балагур и авантюрист (ходил на медведя с одним ножом и т. д. — о его проделках и безрассудствах написаны тома), красавец, светский лев, блестящий лирик, популярный и по сей день драматург, автор зачитываемого до дыр романа «Князь Серебряный» и превкусных мистических повестей, Алексей Константинович РЕГУЛЯРНО принимал сильнодействующие средства. Для стимуляции творческого наития. Проще говоря, был целенаправленным наркоманом.
Письмо давалось этому чудодею слова непросто. «В произведении литературы я презираю всякую тенденцию. Презираю ее, как пустую гильзу, тысяча чертей!.. — писал он другу Маркевичу. — По мне, сохрани Бог от всякой задачи в искусстве, кроме задачи сделать хорошо». «Сделать» у графа получалось, чего и говорить, куда как неплохо. И совсем не как у остальных. «Вы, может быть, единственный ныне литературный человек в России, который себя поставил вне современного движения», — отвечал ему Маркевич.
Ценой, заплаченной Алексеем Константиновичем за право жить и творить не как все, стала опиатная зависимость. Биографы говорят о неких припадках нервного расстройства, не уточняя диагноза. На них и списывают необходимость сидеть на морфии. А кончилось трагически: уставший бороться с астмой и нестерпимыми головными болями, 58-летний поэт выпил полный флакон морфия, долгое время служившего ему эликсиром вдохновения…
Земляк Моцарта, аутист, параноик и шизофреник Георг ТРАКЛЬ прожил недолгую — в 27 лет — жизнь. Она изучена благодарными исследователями вдоль и поперек. В биографиях сообщается, например, что родился он не просто 3 февраля 1887-го, а «в два часа тридцать минут пополудни». То есть фигура культовая. А с некоторых точек зрения и несомненно гениальная. Учителями своими Георг почитал Бодлера с Рембо, отчего и сам вырос в откровенного «певца смерти». При жизни вышла всего одна книжка его стихов.
В музы Тракль определил младшую сестру Маргариту. Есть сведения, что отношения их были глубоко неплатоническими. А проще говоря, сугубо кровосмесительными. За что молодой человек и винил себя до самой смерти. Маргарита покончила с собой ровно через три года после гибели брата. Но речь сейчас, сами понимаете, не об этом. Мы вспомнили о нечитаемом и непочитаемом нами Тракле лишь как об одном из самых последовательных поэтов-наркоманов.
Из гимназии его вышибли после седьмого класса — ввиду полнейшей неуспеваемости. Семнадцати лет он устроился подручным в аптеку под романтическим и каким-то роковым теперь названием «У белого ангела», где и получил практически неограниченный доступ к морфину и вероналу. Его безудержное пьянство на фоне пристрастия к широчайшему спектру наркотиков выглядит не более чем баловством, отчего в предыдущей главе этот персонаж нами даже и не упоминался… С 1911-го его начинают преследовать весьма размытого содержания страхи, припадки усиливаются день ото дня. И в этом состоянии — в 1912-м — происходит взлет поэтического таланта Георга Тракля. «Яды», по мнению биографов, он принимал: а) для изменения сознания, б) заради забвения и устранения мучительных видений и в) с целью вполне осознанного самоуничтожения — за полтора года до смерти записал: «Я с нетерпением жду минуты, когда душе надоест находиться в этом ничтожном, терзаемом меланхолией теле»…
Душа поэта не вынесла в 1914-м. Тракля призвали на фронт — рецептариусом (аптечное дело он действительно знал назубок). Однополчане рассказывали о попойках между боями, в которых нашему герою не уступал лишь штабной лекарь… После ожесточенного сражения под Гродеком, где Брусилов задал австро-венграм знатного перцу, Тракль вынужден двое суток практически в одиночку оказывать помощь плюс-минус сотне раненых и искалеченных соотечественников. Потрясенный случившимся, он предпринимает попытку самоубийства, но у него успевают отнять оружие и отправляют в гарнизонный госпиталь — освидетельствоваться на предмет психического равновесия. И уже там, несколько дней спустя, лейтенант Тракль поканчивает с собой, приняв запредельную дозу кокаина — по всей видимости, заранее украденного им из полевой аптеки…
А вот Карл ГУЦКОВ попал в наркоманы совершенно случайно. Глава литературного течения «Молодая Германия», он был типичный диссидент, что уже почти по определению подразумевает параноидную составляющую личности. Каковая и была клинически зафиксирована к середине 60-х. Напряженная умственная деятельность, бесконечная борьба с полицией и литературными врагами привели к нервному срыву, отягощенному бредом преследования и ипохондрическими идеями. Ломбразо сформулировал недуг Гуцкова предельно лапидарно: «Сошёл с ума».
Борясь с бессонницей, писатель последовал чьему-то доброму совету и начал принимать хлорогидрат. Препарат только-только входил в лечебную практику и до самого конца XIX активно применялся в качестве снотворного средства. О вызываемой им лекарственной зависимости было еще ничего не известно. И несчастный Гуцков беспрерывно увеличивал вечернюю порцию спасительного снадобья, пока не проглотил однажды критической дозы хлорала и не добился, наконец, желаемого результата — впал в самый настоящий летаргический сон.
По одним слухам, ту злосчастную свечу наркоман-поневоле опрокинул на одеяло случайно. По другим это был вполне осмысленный шаг. Но факт остается фактом: Карл Гуцков заживо сгорел в собственной постели…
В качестве обезболивающего средства прописал доктор опиум и основоположнику английского детективного романа Уилки КОЛЛИНЗУ. Писатель почувствовал себя лучше и привык. Дозы увеличивались и увеличивались. Всё закончилось ПОЛНЕЙШИМ распадом личности…
Напомним, что последние полтора десятка лет Диккенс мотался по Англии и Европе (преимущественно по парижским кабаре и сомнительной репутации салонам) в сопровождении именно этого наркомана…
Не от хорошей жизни и тоже в известной мере случайно стал морфинистом Михаил БУЛГАКОВ. Ему было двадцать шесть. Он служил сельским врачом и, отсасывая как-то через трубку дифтеритные пленки из горла больного ребенка, заразился сам. Ввёл себе противодифтеритную сыворотку. От той начался зуд, выступила сыпь, распухло лицо. Боли не давали спать, и доктор попросил вколоть ему морфия. Через день впрыскивание повторилось. Потом еще и еще. Организм привык к наркотику в считанные дни — Булгаков подсел…
Год спустя он пил морфий уже прямо из пузырька. Как медик прекрасно отдавал себе отчет в происходящем, как человек — испытывал всё большие ломки. К тому же, Михаил Афанасьевич панически боялся огласки. Нервы начали сдавать. «Ведь ты не отдашь меня в больницу?!» — молил бедняга Тасю (Татьяна Николаевна Лаппа — первая жена писателя), всё невозвратней теряя человеческий облик. Однажды в припадке гнева он лукнул в жену горящим примусом, в другой раз — целился в нее из пистолета…
Она же и спасла его.
Вынужденная делать мужу успокоительные инъекции, Татьяна Николаевна стала обманывать его, впрыскивая в вену вместо наркотика дистиллированную воду. Не чувствуя эффекта, Булгаков требовал увеличить дозу. Тася терпела его ор и упреки, упрямо продолжая затеянное. И свершилось то, что иначе как чудом не назовешь. Во всяком случае, даже сегодняшняя практика лечения наркоманов знает лишь единичные случаи, подобные этому: произошло ПОЛНОЕ отвыкание. А ведь до «Мастера и Маргариты» дело могло запросто и не дойти…
Увлекался «дурью» и большой поклонник Колриджа Николай ГУМИЛЕВ. Во всяком случае, поэт долгое время курил опиум, меняя трубки в поисках «более удобной»…
Но едва ли не самым записным наркоманом широкого профиля среди отечественных литераторов был БРЮСОВ. Начал с опиума. Тот вроде бы помогал в общении, позволял делаться более доступным и открытым. По большому счету это было баловство и пижонство купеческого сынка. Настоящим же морфинистом Валерий Яковлевич стал, по воспоминаниям Ходасевича, году в 1908-м, с легкой руки его тогдашней пассии Нины Петровской — по-своему весьма обаятельной, но вполне законченной истерички. На морфин самопровозглашенный гений подсел уже капитально. Отделаться хотел, да не удалось. Обращался к доктору. Лечение прошло почти безрезультатно. Тот же Ходасевич рассказывал, как в 1917-м во время разговора он заметил, что Брюсов вдруг впал в оцепенение и едва не уснул. Потом встал, удалился в соседнюю комнату и вернулся оттуда «помолодевшим». Владислав же Фелицианович вспоминал, как пару лет спустя заглянул невзначай в ящик рабочего стола к Валерию Яковлевичу и наткнулся там на иглу от шприца да обрывок газеты с пятнами крови…
О героиновой зависимости Брюсова — «для возбуждения ослабевшей энергии» — вспоминала и свояченица поэта Б. Погорелова… Но самым, пожалуй, достоверным свидетелем выступает сам «певец холода»: в его поэме «Подземное жилище» красноречиво и профессионально приведены ВСЕ виды наркотических опьянений. Есть мнение, что одной из причин преждевременной смерти поэта от скоротечного воспаления легких стал именно наркотик, снижающий, как известно, уровень иммунной защиты организма…
В изголовье постели умершего при не вполне проясненных обстоятельствах ГОГЕНА был найден огромный шприц со следами морфия…
Предательскому дурману в свой «голубой период» отдал дань и ПИКАССО. Считается, что он завязал с наркотиками на рубеже тридцатилетия. При этом никем не скрывается, что «курение опиума доставляло ему истинное наслаждение»… От цирроза печени, вызванного злоупотреблением алкоголем и наркотиками, умер и его сын Поль.
Изредка и только чтобы поднять тонус — так, во всяком случае, сообщается — прибегал к небольшим дозам кокаина молодой ФРЕЙД. Записать его в злостные кокаинисты было бы слишком смелой выходкой, однако и отмахнуться от имеющихся свидетельств не получается…
Будучи еще бедным приват-доцентом, Фрейд привез этот малоизвестный алкалоид в Вену в надежде разбогатеть, изучив и описав его свойства. Но коллеги, которым было поручено начать исследование, пока он с невестой прокатится отдохнуть, опередили его. И начинающему доктору осталось пользовать препарат в качестве не первооткрывателя, а одного из первопотребителей… Кокаин ослаблял волнение, снимал депрессию, помогал обретению свободы речи. Однако выяснено, что Фрейд принимал его в РАЗЛИЧНОЙ дозировке как минимум до 1895 года. Напомним, что именно в эту пору был написан триумфальный труд под названием «Толкование сновидений»…
Другое дело — ХАКСЛИ, знакомый отечественному читателю антиутопией «О дивный новый мир»…
Хаксли пользовал наркотики как стимулятор видений предельно сознательно. Растворил раз в стакане воды 400 миллиграммов мескалина (это алколоид пейотля, если так понятней), поглотил, уселся в кресло и принялся созерцать. Посозерцал, и всё это в эссе. А было мастеру слова и сюжета в ту пору ни много ни мало 60 годочков. К тому времени он уже нешуточно страдал от рассеянного склероза и говорить не мог о чем-либо кроме эвтаназии, и опыт со снадобьем вряд ли был обыкновенной шалостью. Важно другое: с того дня наш герой превратился в пропагандиста мескалина как кратчайшего пути к новым видениям, идеям и горизонтам…
Экспериментировал он и с ЛСД. Вообще, именно Хаксли стал первооткрывателем этой коварной кислоты как чисто обезболивающего препарата, после чего провозгласил ее открытие благом для человечества — в смысле долгожданного его «просветления».
Имеется несколько версий ухода писателя в мир иной. Одни говорят, что он случайно принял смертельную дозу ЛСД (100 микрограмм). Другие утверждают, что старик попросил об этой услуге жену, и верная Лаура выполнила его последнюю волю. Третьи считают, что та роковая доза была никакой не смертельной, а лишь «стандартно эффективной». Но как бы там ни — средством сведения счетов с жизнью для великого мистика стала чертова кислота…
Экспериментировал с мескалином и молодой САРТР. На продолжении нескольких месяцев его мучили галлюцинации. Во всяком случае, своей студентке из России, а вскоре и их общей с Симоной де Бовуар любовнице Ольге Казакевич он с упоением рассказывал о преследующих его по всему Парижу гигантских раках…
Позже философ переключился на коридрен.
Не пугайтесь, мы тоже в фармацевтике не шибки, по нашим сведениям это смесь амфетамина с парацетамолом. Для справки же: амфетамин — синтетический стимулятор центральной нервной системы, химический аналог адреналина. Был получен в 1932-м как средство, подавляющее аппетит. Однако вскоре выяснились и иные его свойства, а значит, и назначения. В наши дни он считается популярным клубным наркотиком — довеском к экстези. Сартр поглощал его заради повышения работоспособности. И, как пишут, небезрезультатно. Почти анекдотично звучит теперь рассказ о том, как получив предложение написать предисловие к сборнику Жана Жене, Жан-Поль глотнул своих волшебных пилюль и сел к столу. И не остановился, пока вместо заказанного предисловия не получился том на восемьсот с лишним страниц.
Тем, кто Сартра вовек не открывал, будет небезынтересно познакомиться со стилем его эпистол. Вот, к примеру, несколько строк: «…такая регуляторная тотализация реализует мою имманентность в группе в квазитрансцедентность тотализирующей третьей стороны; ибо последняя, в качестве создателя объективностей и организатора средств, вступает в напряженное и противоречивое отношение трансцедентности-имманентности так, что моя интеграция, хотя она и реальна здесь и сейчас…» ну и т. д. Одним словом, был Жан-Поль не только крепко развратным, но еще и пугающе откровенным типчиком, если кто понял, о чем выше речь.
По правде сказать, слог этот и нам не очень. Однако на Нобелевку потянул. А что мсье Сартр от премии отказался — это дело отдельное и не нашего с вами ума…
Кто-то из биографов съязвил, что так они с Симоной и жили: утречком она приносила ему горсть амфетаминов, без которых гений уже не мог бодрствовать (по крайней мере, продуктивно), вечером — горсть барбитуратов, без которых любимый не мог уснуть. А к завтраку снова возбуждающего… Не знаем, ведомо ли об ту пору было, что злоупотребление этой гадостью бьет не столько даже по почкам с печенью, сколько сказывается на глазах. Сартр, как известно, ослеп…
Однако история Хаксли была оборвана нами слишком уж поспешно. Именно книга его психоделических мемуаров «Двери восприятия» сподвигла небезызвестного Джима МОРРИСОНА дать своей группе название «The Doors»…
Сын контр-адмирала и героя Вьетнамской войны, Джим был беспробудным алкоголиком — он редко выходил на сцену не в стельку пьяным, что, правда, до определенного момента лишь подогревало интерес толпы. И мы умолчали о нем в предыдущей главе лишь потому как этот талантливый поэт и музыкант был в еще большей степени законченным наркоманом. Сам великий Эд Салливен, открывший Америке Элвиса и «Битлз», отказался иметь с ним дело, после того как Джим в нарушение всех договоренностей позволил себе в эфире его телешоу пропагандировать героин. Который и доконал нашего героя к 28 годам.
Два последних альбома «Дорз» — «Morrison Hotel» и «L. A. Women» — стали перлами рок-культуры. А через несколько месяцев Моррисон был найден мертвым в ванне одного из парижских отелей, куда перебрался незадолго до этого со своей подружкой Памелой Карсон. Та рассказала, что накануне Джима рвало кровью. Полиция констатировала насильственную смерть. Впрочем, какая теперь разница…
Вся недолгая жизнь легенды соула и самой знаменитой женщины в истории рока Дженис ДЖОПЛИН прошла под знаком скандала. Причина до трагичного банальна: богиня блюза — а это так: ни одной белой девчонке ни до, ни тем более после нее не удавалось затыкать за пояс чернокожих певиц — Дженис была редкостной дурнушкой. И с глубочайшим внутренним (прежде прочего) одиночеством толстуха Джоплин боролась при помощи джентльменского рокерского набора: виски, наркотики и безбашенный секс…
Однажды вечером она переспала с целой футбольной командой какого-то провинциального городишки — именно так ей приспичило отметить победу случайных знакомых…
Она пела и пила, пела и курила марихуану, пела и принимала ЛСД, пела и поглощала невероятные количества секонала. В состоянии невменяемости она билась головой о стену. Она выбегала в ночь и бросалась под машины. Потом наступала жутчайшая депрессия, спасением от которой становилась очередная — еще большая доза…
Товарищи по группе не могли не понимать, что дело идет к концу. В последний год Дженис пила и кололась уже так обильно, что порой была просто не в состоянии подняться на сцену. Концерты отменялись один за другим. 4 октября 1970 года она заперлась у себя в комнате и наполнила вену гигантской дозой героина. Ей было 27 лет…
МОНРО не было и тридцати, когда она превратилась в невозвратного пользователя антидепрессантов, снотворного и наркосодержащих пилюль. В последние годы икона стиля уже не делала секрета из своего губительного пристрастия. Барбитурат она пила по утрам как витамины. Чтобы ускорить действие лекарства, перед тем как проглотить капсулы, Мэрилин прокалывала их булавкой…
После не менее загадочной смерти ПРЕСЛИ — а смерть кумиров всегда превращают в загадку — стало известно, что за последние два с половиной года личный врач прописал королю рок-н-ролла 19 ТЫСЯЧ таблеток (делим и получаем: в среднем по два десятка в день). Знакомые из ближнего круга прозвали Элвиса «ходячей аптекой»… Произведенная вслед за вскрытием токсикологическая экспертиза показала, что только в последние сутки Пресли принимал 22 вида (не 22 пилюли — 22 их ВИДА) лекарственных препаратов: тонизирующих, успокоительных, амфетаминов и т. д. Кроме того, в его желудке был обнаружен кодеин, не входивший в обычное «меню», и дилаудид, в два с половиной раза превосходящий по эффективности чистый героин…
Многочисленные исследователи жизни Элвиса сходятся на том, что называть его наркоманом в буквальном смысле было бы ошибкой: признано, что считавшихся вредными кокаина с героином он вроде бы чурался. Хотя имеются и иные сведения. Например, о том, что Пресли еще в армии подсел на декседрин. А позже «употреблял ОГРОМНОЕ количество наркотических препаратов в самых разнообразных формах: он пил и нюхал, он ими кололся»…
По версии главного пресливеда Голдмена причиной самоубийства здоровяка (вес Элвиса едва не доходил до двух центнеров) стали импотенция, надвигающееся банкротство и страх перед угрозой публикацией воспоминаний его бывших телохранителей, разоблачавших патрона как ЗЛОСТНОГО наркомана и — заодно уже — извращенца…
Благочестивой Америке было объявлено, что причиной смерти ее любимца стала сердечная аритмия…
И совсем уже курьезной на фоне трех последних историй выглядит попытка причислить к сонму беспробудных наркоманов и Джона ЛЕННОНА — кто-то из биографов писал, что Леннон-композитор и Леннон-поэт погиб задолго до рокового выстрела Мартина Дейвида Чапмена, его, дескать, давно уже убил наемник по имени Героин…
Сказано, конечно, красиво. Столь же красиво, сколь и глупо. Потому что тогда нужно признать, что Линкольна застрелил не Бут, а Робеспьера разлучил с головой не нож гильотины.
Еще с середины 60-х докучливые газетчики соревновались в поисках и изобретении доказательств сидения Битлов на игле. Масла в огонь подлило появление в 1967-м песни «Люси в небесах с алмазами» («Lucy in the Sky with Diamonds» — сокращение давало зловещую аббревиатуру LSD). Журналисты углядели в этом косвенное признание Джона. Их догадку не заглушали ни категорическая отповедь Маккартни, ни рассказанная самим Ленноном сказочка про то, как его сынишка Джулиан нарисовал-де картинку, на которой якобы была изображена некая девочка Люси, летающая по тому самому небу с теми самыми бриллиантами…
Пол, почти не врал. Амфетамины битлы — да, принимали еще с Гамбурских пор, однако известно, что он был много сдержанней (осмотрительней: «ливерпульское воспитание», по собственному же объяснению) Джона. Режиссер фильма «Help!» рассказывал, как во время съёмок (дело было на Багамах) две модели-американки, «…наверное, самые красивые женщины на свете в потрясающих одинаково чёрных купальниках» пытались накачать Маккартни героином, и как он «резко отшил обеих»…
При этом, Пол стал одним из первых рок-н-ролльщиков, открыто признавшимся в употреблении наркотиков. А летом 1966-го в лондонской Times вышла проплаченная им (1800 фунтов из расходов на рекламу «Битлз») петиция, требовавшая легализации марихуаны. А еще через год он заявил корреспонденту Daily Mirror, что «наркотики расширяют сознание. Это все равно, что аспирин, только без головной боли на следующий день». А зимой 1980-го его арестовали в японском аэропорту Окура с 219 граммами марихуаны. И после пятичасового допроса министр юстиции заявил, что по их законам Маккартни грозит 7 лет тюрьмы. Правда, после 10 дней в камере ему позволили вернуться на родину… При этом следы скандала вели к Йоко: «Она сказала, что сама сообщила каким-то шишкам из японского правительства, что Маккартни очень высокомерно отзывался о японцах… Кто-то из ее кузенов работал начальником таможни. Один звонок — и с Полом было покончено». Оно оправдывалась тем, что будто бы очень не хотела, чтобы Пол с Линдой поселились в их с Джоном президентском номере отеля «Окура». Что, остановившись там, эта парочка погубила бы их с Джоном «гостиничную карму». Буквально: «…мне очень неприятно сознавать, что они принесут туда свою заразу. Если Пол и Линда проведут там хотя бы одну ночь, мы больше не сможем вернуться в этот номер». Ну, это уже детали… В 2004-м в интервью журналу Uncut сэр Пол Маккартни сам поведал миру всю правду о грехах молодости. Признал, что наркотики были важной частью жизни и творчества The Beatles. «Got To Get You Into My Life», по его словам, была написана о «траве», «Day Tripper» и «Lucy in the Sky with Diamonds» — об ЛСД. Сам он около года принимал кокаин, но, поняв, что тот «служит причиной частых приступов глубокой депрессии» бросил. А героин «лишь пробовал… и рад, что не подсел, потому что не представлял бы себя, отправившегося по этой дорожке».
Есть сведения, что Джон в 66-м действительно подсел на кислоту. Но те же свидетели утверждают, что уже в 67-м он завязал. Об этом периоде в его жизни пишут как о периоде экспериментов с ЛСД (вспоминаем старину Хаксли: ни одного свидетельства в пользу клинической зависимости).
Позже первая жена Джона, Синтия, наговаривала в диктофоны: увы — он пристрастился к наркотикам еще в 1965-м, когда группа вознеслась на гребень успеха. И вскоре, мол, «стал сочинять меньше песен, и роль лидера постепенно переходила к Маккартни»… Сам Леннон вспоминал: «Мы курили марихуану на завтрак. Мы курили так сильно, что никто не мог с нами контактировать, — мы смотрели стеклянными глазами и поминутно хихикали. В своем мире. Вот откуда песня «Help!». Но если это повод записать его в патологические наркоманы, то под ту же сурдинку мы должны объявить всех отцов русского рока клиническими алкоголиками. Настоящие же «признания» Леннона было бы справедливо сжать в два слова: «баловались травкой»…
Да: Джон интересовался наркотиками. И в определенный момент любопытство это перешло опасную черту. И первый среди Битлов — во всех теперь уже смыслах — вынужден был лечиться. В частности, у психотерапевта Артура Янова (хотя согласно официальной версии, лечился он от алкоголизма).
Это было в 1970-м… А потом был альбом «John Lennon — Plastic Ono Band», который, между прочим, три года — вплоть до появления Полова «Band On The Run» — считался лучшим из того, что сделали кумиры после распада поодиночке. А следом был неповторимый «Imagine». А незадолго до выстрела маньяка увидел свет «Double Fantasy»…
Хорошо известно, что шприцевая опиомания сводит в могилу за три-пять лет. И если настаивать на героиновой зависимости Леннона с 1966-го, мы упираемся в курьез: вместо скоротечной деградации и смерти — четырнадцать долгих лет завидной творческой активности, прерванной отнюдь не разрушительным для психики воздействием наркотиков, а пулей психопата. Тогда почему бы не заключить, что убийца-героин попутно работал еще и ангелом-хранителем Леннона-творца?
Наконец, в 1971–72-м, когда Джон ударился в политику и энергичнейшим образом выступал на стороне противников Никсона, ФБР завело на него дело, установило слежку и, что называется, спало и видело, как бы выдворить бунтаря из Штатов (как в свое время Чаплина с Брехтом) — тщетно! Или кто-нибудь всерьез полагает, что мощнейшей госмашине не удалось подловить реального наркомана на реальной дозе?..
Ну и, как бы там ни было, у меня к Леннону с его сомнительным пороком претензий нет: я слышал «All You Need Is Love». И это с лихвой окупает все наветы…
Другое дело, нам вечно и как-то слишком уж одномоментно хочется и конституции, и севрюжины с приправой: чтоб наши герои творили как Моцарт и Ван Гог, а жили как апостол Павел. Но последователи Павла обитают, как правило, в монастырях и погоне за вдохновением предпочитают душевный покой. Чем ощутимее же дар божий, тем тяжелее нести его. И это лишний раз наводит на грешную мысль: господь целует в маковку исключительно через посредника — того, что прячется где-то за левым плечом и плату за свои услуги дерёт поистине безбожную…
И логичнее всего будет продолжить наше повествование главой о великих, засветившихся на поприще нездорового пристрастия к азартным играм. Поверьте, это далеко не праздный аспект их совокупного портрета. Игра, когда она из обычного развлечения превращается в смысл бытия и завладевает всей природой человека — порок практически неискоренимый. Нынешняя психиатрия вынуждена констатировать, что алкоголизм с наркозависимостью в принципе излечимы, игромания — увы. Карточный стол и рулетка с какого-то момента полонят человека уже навсегда. И наши герои, будучи в массе своей индивидами с явно психопатическими проявлениями, выглядят среди игроков с фамилиями поскромнее как-то особенно приметно. Мы не собираемся превращать рассказ о них ни в сострадательный плач, ни в обличительную речь. Мы лишь делимся фактами, которые и безо всяких комментариев — добрым молодцам и урок, и повод для размышлений самого широкого профиля.