Глава третья ВЕЛИКИЕ АЛКОГОЛИКИ
Глава третья
ВЕЛИКИЕ АЛКОГОЛИКИ
Поклонение Бахусу — неоспоримо главный из недугов тех, кого мы привыкли именовать гениями. Существует масса серьезнейших исследований, однозначно подтверждающих сей печальный факт. Клиническими алкоголиками были более трети (чуть точнее — 36 %) поэтов и писателей планетарного масштаба. С тем же диагнозом осталась в истории почти четверть (24 %) знаменитых композиторов и музыкантов — и это без учета идолов рок-культуры. Не слишком отстают от пьяниц-композиторов пьяницы-художники. Их показатель — 18 %. Следом идут видные политики и государственные деятели — каждый шестой (они, правда, лидируют как параноики и просто умственно отсталые). Ученые, изобретатели и отнесенные к ним прославленные шахматисты занимают следующую ступень — 12–13 %, что, в общем, уже не намного превышает аналогичный показатель среди т. н. нормального населения.
А теперь давайте попытаемся представить себе этот гигантский вытрезвитель, в котором лежат вповалку и бродят с одурманенными потухшими взорами сплошь до боли знакомые нам лица. И сразу станет жутковато.
Опьянение — добровольное безумие, припечатал как-то Сенека — как отрезал. И справедливо-пресправедливо! Но давайте тогда вспомним, что и любовь — тоже форма безумия. И тоже в каком-то смысле добровольного. Вспомним и условимся, что губительная зависимость наших героев от алкоголя и прочих психотропов — не столько результат их личностной безответственности, сколько вынужденная, а стало быть, сознательная плата за транзит по пути «опьянение — безумство — экстаз художника». Разумеется, речь не о вульгарном принципе «рюмашка — строчка» (фужер — мазок, бокал — аккорд и т. п.), но сколько-то сермяжная правда даже в таковой логике есть. Формулу постижения механизма вдохновения искали многие. Сделать этого не удалось никому. Одни туманные намеки: «Трезвый ум налагает на душу оковы / Опьянев, разрывает оковы она» (Хайям). Или: «Ты право, пьяное чудовище! / Я знаю: истина в вине» (Блок). А то и вовсе: «Вино меня уводит в глубь меня, / туда, куда мне трезвым не попасть» (Губерман, извините). Как не о пороке, а о таинстве каком, честное слово!
Но не было ли винопитие наших героев и впрямь в куда большей, чем у прочих смертных, мере оправданным и целенаправленным грехом?
Время от времени СМИ подкармливают нас очередной порцией скандалов из жизни спорстменов, подловленных на употреблении запрещенных стимуляторов. Мы все против допинга. И нам всем жаль застуканных. И не только ввиду грозящих им наказаний и отлучений от дела всей жизни — на самом, может быть, интересном месте, в шаге от высшей ступеньки пьедестала: нам еще и за здоровья их тревожно. Но мы же понимаем — всей планетой понимаем, что тот, кто не рискует, чемпионских лавров, как правило, не носит.
Так имеем ли мы право судить тех, для кого «лучезарный Аи», кокаин, опиум, водка и далее по списку были тем же, в сущности, допингом? С малюсенькой поправкой на то, что наши герои, в отличие от атлетов, во все века состязались не с себе подобными, но с абсолютом, и отдельные их «рекорды» стоили порой дороже всего олимпийского золота планеты…
Но хватит уже слов. Пройдемся по персоналиям. Со всей горечью заметив, что история российской культуры просто пестрит пьяницами. Незамаранных можно по пальцам пересчитать. Ну, Толстой, вроде, не злоупотреблял — Лев, в смысле, Николаевич. С некоторых как бы пор.
Ну, Тютчев с Маяковским, судя по всему, меру знали.
Ну, Пушкин точно не пьяница. Заметив на полях, что за свой недолгий век «солнце русской поэзии» успело отдать должное всему ассортименту доступных напитков, включая наливочки и настойки производства любимой няни, коими Арина Родионовна весьма щедро потчевала своего любимца. О чем можно судить по строкам не только великого романа в стихах, но и благодаря предательским воспоминаниям друзей поэта… Что же касаемо остальных… Прямо и не угадаешь, с кого бы это начать… Да вот, пожалуй…
«От болезни, развившейся вследствие НЕУМЕРЕННОГО употребления горячих напитков» умер ЛОМОНОСОВ, читаем мы у Смайлса. Тредиаковский был куда менее деликатен: «Хоть глотку пьяную закрыл, отвисши зоб, / Не возьмешь ли с собой ты бочку пива в гроб?»…
А известнейшим из собутыльников Михайлы Васильевича оказался тот самый БАРКОВ — «боец противу зелия закаленный, поскольку… был всю свою жизнь горчайший, весьма редко протрезвлявшийся». Согласно легенде, автор первой русской стихопорнографии и умер от побоев в публичном доме «по пьяному же делу». Успев произнести перед смертью короткую самому себе отходную: «Жил грешно, и умер смешно». По другой версии, 36-летний Иван Барков покончил жизнь самоубийством; оставив, правда, записку с тем же самым текстом…
Очень уважал Баркова — как ученого, между прочим, и как острого критика — и еще один прелюбопытный персонаж той эпохи, сочинитель од, басен, лирических песен, борзописец (предельно шустро творил, толковали уже), местами наглый плагиатор и вообще весь насквозь пиит СУМАРОКОВ…
За плагиатора не обижайтесь: хорошо известно, что трагедии свои сей драматург чуть не впрямую сдувал у французских классицистов. Раз Барков выпросил у него книгу Расина, отметил на полях все строки, заимствованные оттуда «северным Расином» и, пометив их язвительной подписью «Украдено у Сумарокова», вернул владельцу. Тот на подтырку очень осерчал, мирились за штофом…
А навестив старшего товарища в другой раз, Барков вдруг стал орать прямо с порога: «Сумароков великий человек! Сумароков первый русский стихотворец!» Смущенный и растроганный Александр Петрович послал за водкой прежде здрасьте. Гость же «напился пьян» и покаялся: «Алексан Петрович, я тебе солгал: первый-то русский стихотворец — я, второй Ломоносов, а ты только что третий».
Говорят, Сумароков его чуть не зарезал…
В могилу этого честолюбца, как и первых двоих, свело злоупотребление беленькой. На склоне лет он пьянствовал уже «без всякой осторожности»: беднягу нередко видели бредущим в кабак в белом шлафроке (халат на вате) с Анненской лентой через плечо…
Злокачественным алкашом был и их собрат по перу, и почти современник Ермил КОСТРОВ, о котором Пушкин писал: «Костров на чердаке безвестно умирает, Руками чуждыми могиле предан он».
Ермил Иваныч пил безудержно — «пить с воздержанием» на его языке означало пить так, чтобы держаться на ногах. Однако рассказывали, что с неких пор мало кто не устыжался пройтись с ним рядом по улице: Костров шатался даже на трезвую голову. Под занавес жизни опустился так, что не имел собственного угла и проживал то в университете, то по знакомым. Принято считать, что к такому положению вещей поэта привела горькая неудача на профессиональном фронте: он мечтал учить стихосложению с кафедры, а не вышло…
Так или иначе, скончался бедняга от белой горячки…
Преизрядным бражником вошел в историю и один из пушкинских приятелей Николай ЯЗЫКОВ — тот самый, сдавший Родионовну в известном посвящении: «…и водку нам, и брашна подавала». Николай Михайлович то ли боялся женщин пуще огня, то ли по каким иным, ему одному ведомым причинам был до них не самый большой охотник (тут просто томик стихов его достаточно открыть, и никаких свидетельств не надобно), и неловкость свою маскировал под развязность. А будучи от природы человеком застенчивым, еще в студенчестве освоил методу расслабиться для выхода в свет — пил, в общем. Гоголь по его смерти констатировал: «Беда только, что хмель перешел меру и что сам поэт загулялся чересчур на радости»…
Крепко пил и «своевольничать охотник» Александр ПОЛЕЖАЕВ. Исследователи говорят о тяжелой запойной форме алкоголизма по механизму гиперкомпенсации. Проще говоря, вынесенное из раннего детства чувство собственной неполноценности юноша пытался вытеснить следованием самодельной истине: поэт настолько живое существо, что и ему не чужды слабости, заблуждения и неблаговидные поступки. Превратившиеся вскоре едва ли не в самоцель. И не только на бумаге. Бесконечные нарушения воинского устава (включая шестидневную отлучку из полка, приравненную к дезертирству) с последующими гауптвахтами, многомесячными тюремными заключениями и разжалованием в солдаты, пропоями амуниции нам вежливо объясняли патологическим нетерпением поэта к самодержавию как таковому. Однако видится справедливым поставить лошадь все-таки перед телегой: свободолюбие поэта стало пусть и закономерной, но всё-таки реакцией на недовольство начальства нескончаемыми пьяными выходками молодого унтер-офицера…
Потерянным алкоголиком остался в памяти современников хорошо известный, но не попавший отчего-то в обойму хотя бы знаменитых русских поэтов драматург, либреттист и переводчик Лев МЕЙ. Мей пил с лицея…
Как-то, на одной из аристократических тусовок у графа Кушелева-Безбородка, с него затребовали экспромт.
Графы и графини,
счастья вам во всём,
мне же лишь в графине,
и притом в большом, —
моментально откликнулся поклонник действительно больших графинов и иных емкостей. Любопытно, что пьянство никак не влияло на творчество поэта: до самой его кончины питие оставалось питием, стихосложение — стихосложением. Другое дело, нездоровая дружба со стаканом доводила порой соавтора корсаковских «Сервилии», «Царской невесты» и «Псковитянки» до совершенной нищеты. Почти пустая квартира и пустой штоф на колченогом стуле запомнились одной из поклонниц. «Мей не погубит своего таланта, но сам погибнет; он пьет страшно», — писала она. Беспорядочная жизнь победила крепкое здоровье поэта. Спившийся Мей умер, дожив всего до сорока…
Двадцати восьми лет ушел из жизни, безусловно, не реализовавшийся писатель Николай ПОМЯЛОВСКИЙ. В официальной биографии значится: «Умер в одной из петербургских клиник от гангрены». Однако известно, что в лечебницу он был доставлен в «сильнейшей степени развития белой горячки», преследуемый жуткими кошмарами.
В случае Помяловского имеет смысл говорить об осложненном алкоголизме, развившимся на почве клинической психопатии. Специалисты сходятся на том, что причиной раннего нервного расстройства юноши стали «неумелые педагогические приемы тогдашних учителей». Выразимся яснее: сын дьякона, восьмилетним мальчишкой он был отдан в Александро-Невское духовное училище, и за четырнадцать лет, проведенных в бурсе, Помяловский, по собственному свидетельству, был сечен — об этом мы уже поминали — не менее 400 раз. Поиски спасения от жизненных невзгод привели его к водке… После выхода из училища молодой человек был уже вполне сформировавшимся алкоголиком бомжеватого, как сказали бы теперь, типа. Неделями, а то и месяцами он пребывал в запоях. Пропадал в столичных трущобах, легко сходился с подобными себе и проводил с ними время в оргиях и беспробудном кутеже. Приступы белой горячки сменяли один другой.
Немногочисленные друзья, первым среди которых был поэт Полонский, терпеливо разыскивали и тщетно пытались вернуть беднягу к нормальной жизни. При этом он и сам ужасался своего положения, понимая, что забирается всё дальше в невозвратное. Порой плакал как ребенок, делал над собой чудовищные усилия. Что называется, «завязывал». Но не дольше, чем на неделю-другую. После чего вновь пропадал. Умудряясь при этом как-то работать между запоями. Кончилось всё той самой «гангреной»…
Еще одним ярким образчиком разрушительного действия алкоголизма на творчество является жизнь его современника Николая УСПЕНСКОГО (двоюродного брата Глеба Ивановича). Первые рассказы этого хулигана — как в жизни, так и в литературе — Некрасов сотоварищи приняли куда как восторженно. «Современник» даже выдал молодому человеку кредит на загранпоездку (перспективным казался автор — весьма и весьма перспективным!). Но вскоре наш герой вдрызг разругался с журналом. Уверившись почему-то, что «демократы» его безбожно обобрали. Известно даже, что в ходе одной из ссор Некрасову, чтобы умерить как-то пыл молодого прозаика, пришлось придвинуть к себе ружье… Скоро перспективный автор перессорился практически со всем литературным бомондом, включая знаменитого брата. Вследствие чего народническая (прогрессивная, значит) критика легко и непринужденно превратила несостоявшуюся звезду в «забытого писателя». И с 1874 года для него началась жизнь изгоя. Он с величайшим уже трудом пристраивал произведения, в которых даже невооруженный глаз замечал признаки деградации автора.
Успенский пивал и прежде — теперь он пил вволю.
Несмотря на полунищенское существование.
В 1884-м умерла его жена, и нищета стала откровенной. Писатель кормился подаянием, скоморошничал, проводил время в ночлежках. Переодев дочь мальчиком, заставлял ее плясать на публике под гармонику. Грошовая выручка тут же пропивалась. Финал такой жизни был закономерен: сын пьяницы и самоубийцы Николай Успенский тоже умертвил себя. Предельно изощренным способом — перепилил горло тупым перочинным ножом. Рассказывают, что накануне он попросил у приятеля денег на бритву, тот не дал, огрызнувшись: «И ножичком зарежешься»…
Немногим лучше обстояло с этим и у его «приличного» кузена. Правда, несколько позже. Выглядевший где-то даже маститым писателем Глеб Иванович, по молодости еще вел вполне приличествовавшую эпохе и его окружению жизнь записного кутилы и бабника. Иначе говоря, попоек не избегал и случайными юбками не брезговал. На каковом деле и заработал «болезнь, которая в позднейшем и привела его к психическому расстройству». Подробностями насчет «расстройства» мы поделимся, когда придет черед разговора об оных. Пока же лишь проболтаемся, что до самого попадания в Колмовскую психушку (это под Новгородом) Г. И. Успенский поддавал изрядно. За писанину без холодного чая и (не или — именно и) пива не садился. «Успенский пил нередко, порою много, — вспоминал один из коллег, — НО ВРЯД ЛИ БОЛЬШЕ, ЧЕМ БОЛЬШИНСТВО тогдашних русских писателей». И оговаривался: «Он под влиянием вина становился положительно гениален»…
Ну, насчет гениальности, время, кажется, все на свои места расставило. А вот по поводу «не больше других тогдашних» — так мы уже на них как раз насмотрелись.
Еще ДРУГИХ хотите? — Да пожалуйста!..
Начав «очередную службу Вакху», прекращал всякую работу на недели, а то и на месяцы Дмитрий МИНАЕВ. В такие периоды Вольф (известный русский издатель; журнал «Вокруг света» его детище) силком увозил бедолагу из любимого трактира «Капернаум» к себе на квартиру, вытрезвлял как мог и заставлял сидеть-переводить…
Случай с Минаевым — пример явного умерщвления беспробудным пьянством великого таланта…
Самый же жуткий из портретов знаменитых русских алкоголиков висит в Третьяковской галерее — репинский предсмертный портрет Модеста МУСОРГСКОГО.
В феврале 1881-го Илья Ефимович писал Сурикову: «Прочитал я в газете, что Мусоргский очень болен… Как жаль эту гениальную силу, так глупо с собой распорядившуюся!» И Репин едет в Петербург, находит композитора в солдатской палате Николаевского сухопутного госпиталя, и четыре дня тот с величайшим трудом подымается с грязной койки, усаживается на стул и позирует. Через несколько недель он умрет. Врачи скажут, что это паралич сердца. Стоит ли говорить, что у паралича имелась печальная предыстория?
С белой горячкой композитор познакомился уже в 25 лет. Римский-Корсаков вспоминал: «Будучи еще на службе в блестящем Преображенском полку, пил горькую, поэтому просить его вперед за три недели об участии в концерте все равно ни к чему… полное падение, алкоголизм и, вследствие этого, всегда отуманенная голова».
А мы добавим уж: и вечно красный нос. Хотя Модест Петрович и утверждал, что отморозил его во время парада. То есть еще в Школе гвардейских подпрапорщиков, где он уже «был не властен над своим трагическим недугом».
И в Николаевский госпиталь он попал вследствие очередного «припадка белой горячки». Доктора обнаружили в числе прочего разрушение печени, расширение сердца и воспаление спинного мозга. Он выглядел полным стариком. Одутловатое, обрюзгшее лицо, кожа землисто-серого оттенка, пятна болезненного румянца. Напомним, что на знаменитом портрете запечатлен гений, которому нет еще 42 лет…
Этот потрясающий реалистичностью и правдивостью портрет окажется на выставке едва ли не на следующий день после его кончины, и глава передвижников Крамской усядется перед ним на стул — вот разве что не лицо в лицо — и будет повторять одно и то же: «Это невероятно! Это просто невероятно!..» Скорее всего, Иван Николаевич не знал, что за несколько часов до смерти почувствовавший себя несколько лучше Мусоргский дал сторожу 25 рублей, тот принес ему тайком бутылку коньяку, которую композитор и осушил — под яблоко. Осушил и, взорав: «Все кончено! Ах я несчастный!», отпустил душу на небеса…
Перечитываю — и самому противно: ну что за свинья такая этот Мусоргский получается?! А развернуть монету другой стороной — поди-ка не пей, когда ты чуть не единственный в истории русской музыки композитор, произведения которого цензура запрещала одно за другим! На премьере «Годунова» великий князь Константин Николаевич, состоявший в те годы вице-президентом Императорского русского музыкального общества, не только запретил сыну аплодировать, но еще и лично орал из ложи: «Это позор на всю Россию, а не опера!» После чего Александр III, лично утверждавший репертуар императорской оперы, вычеркнул «Бориса» из списка.
Но не парадокс ли? — Мусоргский пьет, а упадка таланта не отслеживается! Алкоголь разрушал «телесную оболочку», но был едва ли не подспорьем в создании сцен галлюцинации Бориса и самосожжения раскольников в «Хованщине».
То есть, пьянство — пьянством, гений — гением!..
И вообще, по утверждению одного из современников, невоздержанность насчет заложить за воротник считалась в ту пору едва ли не обязательным качеством истинного представителя богемы: «Это было такое бравирование, какой-то надсад лучших людей 60-х годов». Напомним, что перечисленные Мей, Минаев, Помяловский и Успенские принадлежали к тому же поколению, что и Модест Петрович — к этим самым «шестидесятникам» золотого века русского искусства…
Его сверстник и личный враг ЧАЙКОВСКИЙ — а это так, дорогие друзья, Модест Петрович презрительно звал Петра Ильича «Садык-пашой», а Петр Ильич писал брату: «Мусоргскую музыку я от всей души посылаю к черту; это самая пошлая и полная пародия на музыку» — в сознании потомков числится по несколько иной статье порока. Дежурной доминантой в воспоминаниях о его частной жизни служит тема нетрадиционной половой ориентации. Однако фигура Петра Ильича куда как любопытна и в контексте неумеренного пития. Известно, что с ранней юности его преследовали «нервные припадки» эпилептического характера. С жуткими головными болями, с потерями сознания, галлюцинациями, омертвением конечностей, навязчивыми страхами — страхом смерти прежде прочих. Уже с 25-летнего возраста композитор почти НЕПРЕРЫВНО находился в депрессивном состоянии и на доброе десятилетие почти полностью замкнулся в личной жизни, старался избегать любых визитов и встреч даже с хорошими знакомыми. В навязчивых мыслях о роковой обреченности большую часть жизни он проводил в эти годы за границей. О «лекарстве» вы, наверное, уже догадываетесь…
Из парижских дневниковых записей композитора 1886 года: «Пьян…, …пьянство…, …пьянство страшное…, что я за пьяница сделался…, …я больной, преисполненный неврозов, человек, — положительно не могу обойтись без яда алкоголя… Я, например, каждый вечер бываю пьян и не могу без этого… Не замечал также, чтобы и здоровье мое особенно от того страдало»… С 1887 года словосочетание «тоска и пьянство» присутствует в записях Чайковского чуть не через строку. И разве что не единственным способом спасения от гнетущей его депрессии было сочинительство…
Спьяну сгубил жизнь и их выдающийся, но крепко-накрепко забытый предшественник — первый русский композитор с европейским именем Максим БЕРЕЗОВСКИЙ… Чудесный голос и поразительные музыкальные способности мальчика привлекли внимание всемогущего графа Румянцева, и с 14 лет Максим был зачислен в солисты Ораниенбаумской итальянской оперной труппы. Двадцати годов (по протекции того же Румянцева) он перебрался в Италию. Спустя шесть лет успешно выдержал экзамен в Болонской филармонической академии на звание академика-композитора. Там же женился и, увы, пристрастился к вину. По возвращении в Россию почему-то (а с действительно одаренными у нас почему-то всегда так) оказался не у дел — был, правда, причислен к Придворной капелле, но без определенной должности. К тому же, по прошествии полугода «фигурантка Франца Березовская» уволилась из театральной службы и, надо полагать, дезертировала и из семьи. И 29-летний Максим Сазонтович запил горькую. И 24 марта 1777 года «в припадке безумия» перерезал себе горло…
Резать горла — видно, мода такая была. Таким же точно образом распорядился собой 24 октября 1813 г. и «лучший актер российской сцены Алексей Семенович ЯКОВЛЕВ». И тоже вслед белой горячке на почве черной меланхолии (он пил, и пил по-черному с двадцати лет — с прихода первого успеха). К счастью, бритвенный порез оказался неглубоким. Самоубийца выжил и даже вернулся на сцену. Но — от неумеренных возлияний (естественно, с питием он не завязал) голос осип, и звезда Яковлева вскоре закатилась.
И он подал прошение об увольнении со сцены «по случаю слабого здоровья». И 43-летнему актеру начислялась пенсия с формулировкой: «за старостью и слабостью». И он «упадал с каждым днем, щедрой рукой раздавая деньги направо и налево, не зная удержу в мрачных кутежах». И через год, проведя месяц после очередного запоя в беспамятстве, Алексей Семенович отдал и душу — кому полагается…
Эта история не имеет начала…
Уже у Гомера болезненные последствия винолюбия изобличались достаточно убедительно. Между прочим, в Древней Греции преступления, совершенные подшофе, наказывались вдвое строже, чем если бы они были совершены на трезвую голову. «Удвоенных» наказаний удавалось избежать разве что владыкам…
Припадками бешенства прославился спартанский царь КЛЕОМЕН I. Геродот приписывал их исключительно продолжительному злоупотреблению спиртными напитками, а не гневу богов. Оно конечно, Клеомен по рассказам был несколько слабоумен с самого детства. А к концу жизни и вовсе распоясался: первому встречному он тут же тыкал палкой в лицо. Родственники утомились с ним и с отчаяния наказали: наложили на царя (!) ножные колодки. Но тот, не будь дурак, запугал часового, вытребовал у того нож и исполосовал себя, как вам и в страшном сне не привидится: изрезал мясо в полосы от голеней до ляжек и от ляжек до паха. Возясь таким же образом с животом, он и скончался.
Но спартанцы были убеждены, что боги с их проклятием тут ни при чем. Они знали, что, пообщавшись со скифами, царь научился пить НЕРАЗБАВЛЕННОЕ вино и впал в безумие именно от этого…
Сын вот только что не легендарного пьяницы, долго фригидный, а потом откровенно гомосексуальный Александр МАКЕДОНСКИЙ также «…пристрастился к неразбавленному вину, ему нравилось сильно напиваться» (Плутарх). Одной из излюбленных забав этого психопата — а психопатия Александра тоже давно не вопрос — было состязание со сподвижниками, кто больше выпьет. Из Плутарха же: «Александр почувствовал сильную жажду и выпил много вина, после чего впал в горячечный бред и на тринадцатый день месяца десия умер».
Современные специалисты утверждают, что говорить о злонамеренном убийстве царя глупо. Заинтересованных в его скорейшем отходе от дел было более чем достаточно. Допускается даже, что все они, так или иначе, работали над ускорением этого процесса. Однако реальной причиной смерти величайшего из полководцев явилось либо язвенное прободение желудка, либо острый панкреатит. А капельников тогда, как известно, еще не ставили…
И, заметьте, как и в случае с Клеоменом, речь идет о неразбавленном вине. Странные все-таки люди эти древние греки. Согласитесь, большинству наших соотечественников одна только мысль о возможности разбавления вина покажется до юродского унылой. Да уж, скифы мы…
Не дурак выпить был и один из ярчайших римских императоров ТИБЕРИЙ. То есть выпить-то, похоже, они там все были не дураки, но лишь его — по молодости еще — за БЕЗМЕРНУЮ страсть к вину прозвали Биберием. Что, сами понимаете, производная от латинского глагола «bibere» — «пить»…
О паранойе и сексуальных предпочтениях императора мы умолчим — и здесь, и ниже — как о практически неотъемлемых атрибутах чуть ли не всякого из его предшественников и последователей…
Кстати уж и о его племяннике — КЛАВДИИ, считавшемся «страстным любителем выпивки и потребления наркотиков». Из Светония: «…в течение всего детства и юности страдал затяжными болезнями, от которых так ослабел душой и телом, что в совершенных летах считался неспособным ни к каким общественным или частным делам, жил в обществе самых низких людей, усугубляя позор своего тупоумия дурной славой игрока и пьяницы». Август «прямо выражал сомнения в его умственной полноценности». Бабка — Антония — отзывалась о нем как об уродце, которого природа начала создавать да не доделала. То есть был товарищ Клавдий государственным деятелем, которого только ленивый не считал полным дебилом. А на ж тебе: не только до солидного возраста дожил, но и издал огромное количество работ, «касавшихся практически всех сторон жизни римского общества — от наставлений по морали до медицинских советов». Умер император, как известно, отведав грибов, которыми попотчевала его возлюбленная супруга Агриппина, чтобы поскорее возвести на трон своего сынишку Нерона…
Убедительным подтверждением возможности винного алкоголизма являются жизнь и творческое наследие ОМАРА ХАЙЯМА. Выдающийся математик + такой же астроном + физик + философ + астролог, хотя астрологии и не доверял + метеоролог + врач и немножечко музыкальный теоретик, он служил при дворе султана Мелик-шаха. А рубаи свои Хайям писал между делом…
Вообще, рубаи для Персии дело обычное и весьма распространенное. Считается, что изобрел эту форму еще Рудаки. Хайям же, повторимся, баловался ими в свободное от работы время. И специалисты по сей день спорят о том, какие из них подлинные, а какие лишь приписываются ему. Скептики утверждают, что их всего от двенадцати до ста, оптимисты настаивают на паре с лишним тысяч, ну да не суть. Важнее другое: то, что едва ли не главным персонажем этих четверостиший является вино и сопутствующие ему состояния души и тела. Тут старина Хайям настарался на совесть. Особенно, если учесть негативное (мягко-то говоря) отношение шариата к винопитию. А он:
Мне твердят: «Ты утонешь, безбожник, в вине!»
ВДВОЕ дозу уменьшить советуют мне.
Значит — утром не пить? Не согласен. С похмелья
Утром пьянице хочется выпить вдвойне.
«Вдвое» выделено нами… Или:
Не видели Венера и Луна
Земного блеска сладостней вина.
Продать вино? Хоть золото и веско,
Ошибка бедных продавцов видна.
Вообще, цитировать не перецитировать: перелистайте на досуге сами. Мы ограничимся лишь еще парой довольно симптоматичных выдержек. А именно:
…Выпью столько, что каждый идущий навстречу
Сразу спросит: «Откуда идет этот жбан?»
А то и вовсе:
…Снова пьяный МЕРТВЕЦКИ лежу под забором.
Лягу в землю — создатель простит мертвеца!
…в ЖИЗНИ ТРЕЗВЫМ НЕ БЫЛ, и к богу на суд
В Судный день меня пьяного принесут!
Желающие могут отнести это на счет поэтических метафор. А медики единодушны во мнении, что рубаи Хайяма задают нам целостную и весьма точную картину систематического многолетнего пьянства со всеми вытекающими, как-то: последовательное повышение толерантности к алкоголю, психическая и физическая от него зависимость, потеря количественного контроля над выпитым, абстинентный синдром и т. д. Хайям пил всерьез.
Чего, между прочим, и нам беспрестанно желал…
Китайского поэта восьмого века н. э. ЛИ БО биографы рисуют гениальным безумцем, «черпающим вдохновение в винной чарке, в обществе других поэтов». Почему он утонул, доподлинно неизвестно: то ли это было самоубийство посредством самого распространенного тогда и там способа, то ли права легенда — пытался спьяну поймать отражение луны в воде… Известно лишь, что после смерти 61-летнего поэта соотечественники обожествили его и поселили на одноименной звезде Ли-тай-бо. Другое ее название — Цзюсин, или Пьяная Звезда…
После отречения от трона КАРЛ V… и тут позвольте цитату из официальной биографии: «удалился в специально построенный в Эстремадуре монастырь Святого Юста. Там он прожил остаток своих дней в полном уединении, посвящая все время молитве и занятию ремеслами». Бытовала легенда, будто отставной властелин даже в монахи постригся…
Однако имеются вполне достоверные свидетельства, что этот уродливый (с незакрывающимся ртом) меланхолик, подагрик и коротышка коротал остаток жизни в монастыре не так уж и праведно: «во время приступов алкоголизма превращал «святое жилище» в трактир». Костяк его двора составляли в ту пору не только врачи, но музыканты, повара, пивовар и управляющий винным погребом…
Тут надо заметить, что европейские монархи вообще в массе своей либо не пили по причине недостатка здоровья вовсе, либо крепко излишествовали с этим делом. Что, разумеется, в их положении считалось скорее нормой, нежели наоборот. Поэтому заглянем поближе…
Оскорбленный преждевременной, как казалось ему, отставкой, внук алкоголика Отто фон БИСМАРК удалился во Фридрихсруэ, где дни напролет пил крепкие вина, а ночами делал себе обильные впрыскивания морфия…
Ну, а дальше сам бог велел о бухгалтере (как окрестил его железный канцлер), с которым наплачется вся Европа… Первый в своей жизни руководящий пост Карл МАРКС занял еще в студенческие годы: три десятка однокашников избрали его президентом «Трирского клуба любителей пивной». Слово Трир не должно смущать вас: разумеется, происходило это в Бонне, но землячества у немцев — дело святое, Маркс возглавлял родное Трирское. Деятельность клуба сводилась, как вы понимаете, к тасканию по кнейпам (кабачкам), «пьянкам до БЕСПАМЯТСТВА», распеванию студенческих гимнов, ухлестыванию за дочками местных ремесленников, битью окон в дорогих особняках и стычкам с полицией. Минимум одна из которых закончилась для нашего героя 24-часовым заключением. А раз предводителя трирцев задержали на улице с пистолетом за пазухой (обзавестись «пушкой» молодого человека вынудили напряженные отношения с боруссцами), и отцу пришлось задействовать старые связи среди судейских и отмазывать сына от скамьи подсудимых. Впрочем, это уже так, к слову…
«Любит выпить», — значилось в донесении одного из агентов прусской полиции относительно и 40-летнего вождя мирового пролетариата. Там, кстати, было много и еще чего нелицеприятного — насчет богемного образа жизни, непривычки к смене белья и т. п. Но сейчас не об этом…
Ну, сэр Уинстон ЧЕРЧИЛЛЬ с пресловутой ежедневной бутылкой армянского коньяка тут просто для галочки. Хотя алкоголиком и не считался…
АТАТЮРК в последние годы правления пил просто необузданно, а закусывал — да и вообще ел — пугающе мало. Цирроз печени был обнаружен уже на стадии невозврата…
О! Чуть не забыли пэра Франции Жилля де РЕТЦА, именуемого чаще Жилем де РЕ… Досадно, но факт: превосходно образованный и баснословно богатый барон вошел в историю не как руководитель ополчения Жанны д’Арк, а как один из самых жестоких садистов всех времен и народов: серийный убийца и злостный педераст, похититель и убийца детей. По разноречивым сведениям и ЯКОБЫ по собственному признанию, он истерзал и собственноручно зарезал в своем бретонском замке от 140 до 800 подростков и юношей. Цитата из показаний душегуба: «Я не могу в точности сказать, сколько детей было таким образом убито, но думаю, что не меньше 120 в год».
Но, товарищи дорогие! Мы ли не помним, в скольких и каких преступлениях против рода человеческого сознались в свое время Бухарин сотоварищи? Безо всяких, заметим, дыб и испанских сапожков… В общем, сговорчивый де Ре был обвинен в занятиях черной магией и убийстве ОДНОГО некрещеного младенца — для принесения того в жертву дьяволу, и 26 октября 1440 года по заведенной в ту пору традиции сожжен на костре. Замок и большая часть владений казненного благополучно перешли во владение герцога Бретонского, с которым де Ре очень некстати испортил отношения как раз незадолго до судилища, и по чьей инициативе, соответственно, обвинение и было сфабриковано. Разумеется, свою долю получила и святая инквизиция. На мысль о некоторой нечистоплотности проведенного следствия наводит и то простое соображение, что прослышавший о расправе над заслуженным подданным Карл VII был возмущен до предела. И не просто был возмущен, но еще и незамедлительно вернул ВСЁ наследство жене и дочери покойного героя Столетней войны. Более того: совсем недавно, в 1993-м, Судебная коллегия Франции пересмотрела-таки обстоятельства суда над бароном и уже юридически аннулировала ВСЕ обвинения кроме одного — БЕСПРОБУДНОГО пьянства: скандальный маршал обожал самый крепкий из доступных ему напитков — 22-градусный ипокрас…
Или вот НАШИ… Киевский князь ВЛАДИМИР, например, с его знаменитым аргументом в пользу принятия христианства — ну, помните же: «Руси есть веселье питьё: не можем бес того быти». Святой, между прочим, князь. И большинство Рюриковичей — вплоть до Ивана Васильевича по прозванию ГРОЗНЫЙ, заветом пращуровым, мягко говоря, не пренебрегало…
Немногое поменялось и со сменой династии. О Петре РОМАНОВЕ лишь напомним: «не пропускает НИ ОДНОГО ДНЯ, чтобы не напиться» (барон Пелльниц, если желаете). Князь М. М. Щербатов уточнял: «пивал… вместо водки домашней, сиженой из простаго вина, водку голландскую, анисовую, которая приказной называлась и вины: ермитаж и венгерское, до того незнаемые в России». Сен-Симон свидетельствовал: «За двумя ежедневными трапезами он… выпивал невообразимо много, не считая пива, лимонада и других напитков между трапезами: бутылку или две пива, столько же, а иногда и больше вина, потом пил десертное вино, а в конце каждой трапезы бокал, а порой и пинту настойки на водке». Пинта, уточним, больше полулитра. И мы готовы признать царя не злоупотреблявшим, коли кто согласится хоть с недельку выдержать аналогичный рацион…
Сына его АЛЕКСЕЯ история записала в умопомешанные. Истории, конечно, видней. Но он еще и капитально поддавал. Практически с детства. И жена его, принцесса Шарлота, жаловалась с чужбины, что муженек «КАЖДУЮ НОЧЬ напивается до бесчувствия». По возвращении же в Россию недуг сей принял угрожающий здоровью размах. Один из приближенных царевича рапортовал: «Употребляю всевозможные усилия, чтобы удержать нашу компанию от сильного и весьма частого пьянства. НО ТЩЕТНО». По большому счету, папе не имело смысла торопиться с казнью наследника — Алексей Петрович и сам протянул бы уже недолго…
А дочка Петрова — государыня ЕЛИЗАВЕТА?
Она и прославилась-то полнейшей апатией к государственным делам да не по-женски впечатляющей тягой к горячительным напиткам и половым излишествам… Но уж тут буквально: яблочко от яблоньки. О последних годах мамаши ее ЕКАТЕРИНЫ I саксонский посланник доносил на родину: «ВЕЧНО пьяна, ВЕЧНО покачивается, ВЕЧНО в бессознательном положении». Судить о причинах и побудительных мотивах — не наша епархия. Да и у кого их, в конце-то концов, не было?! Но факт: троекратное ВЕЧНО…
Принцесса Софья Фредерика Августа Анхальт-Цербстская, она же просто Фике, впоследствии Екатерина Великая познакомилась со своим будущим мужем, впоследствии же ПЕТРОМ III еще в 12-летнем возрасте. Ее суженый и сверстник уже тогда крепко налегал на пиво (а пиво в Германии подавалось к столу, как, вино во Франции — то есть беспрестанно). Хорошо известны и те, кто приучил наследника двух престолов к выпивке — его камердинер в доме дяди, епископа Эйтинского, по фамилии Крамер и его собутыльник-швед Румбер. И вот уже два с половиной века этот посмертно прозванный взрослым ребенком, самый непопулярный из русских государей считается безвольным тупицей. С уничижительным уточнением: «ЕДИНСТВЕННЫМ его развлечением было присутствие среди пьяной, разнузданной и грязной нравственно прислуги»…
И сколь бы долго не разбавляли Петрову кровь привозной немецкой, гены предка давали знать о себе. АЛЕКСАНДР III пил помалу, но непрестанно, пока не — тут, извините, цитата: «обратился в запойного пьяницу; каждый вечер кончался тем, что, распив со своим главным телохранителем, генералом Чернавиным по бутылке коньяку (который они от императрицы прятали в сапоги), валялся на полу среди дворцовой гостиной, визжал, барахтался и хватал за ноги проходящих». Умер от хронического воспаления почек и жутчайшей водянки…
К слову уж: СТАЛИН, которого как-то традиционно принято считать жертвой неоправданных наговоров, был, с одной стороны, отцом генерал-лейтенанта, умершего — вот как бы там ни было — в изоляторе для алкоголиков, а с другой — сыном пьяницы, презираемого всем поселком…
Виссарион пил как сапожник, поскольку сапожником и значился. Это, кстати, он, Джугашвили-старший, распустил и слух о том, что Сосо у женушки не от него, а от заезжего господина. Вследствие чего пытливые исследователи век уже со всем пристрастием сличают портреты Генералиссимуса Советского Союза и небезызвестного генерал-майора-путешественника. А господин Пржевальский меж тем считался видным в империи гомосексуалистом, и в каждую экспедицию тащил с собой не каких-нибудь там милых девушек, а строго симпатичных юношей. И подозревать его во вспышке страсти к набожной селянке — это уж, извините, от нашей нездоровой любви к мифотворчеству…
Да что там цари — а короли спорта?.. Первый советский Олимпийский чемпион-легкоатлет, герой Мельбурнской Олимпиады Владимир КУЦ закончил тем, что выпивал по ДВА С ПОЛОВИНОЙ (и это не предельно — это в среднем) литра водки в день. Заедая их парой суточных доз — «ДЕСЯТКОМ таблеток» — люминала, который он расценивал исключительно как снотворное. Приятели вспоминали и о своеобразном рекорде олимпийца — 15 бутылок «Столичной» за три дня. После одной из таких терапевтических процедур легендарный спортсмен не проснулся…
Ох, кого бы тут поименитей-то вспомнить?
А замахнемся-ка, что ли, на Вильяма нашего Шекспира!..
Уильям ШЕКСПИР умер в марте 1616-го в результате лихорадки (свидетельствует Стратфордский викарий Джон Уорд, а иных сведений о причинах смерти драматурга и не имеется), которая случилась вследствие попойки с двумя коллегами. Горячительное Шекспир (кем бы он там ни оказался) уважал на всю катушку на протяжении всей жизни.
Иначе откуда бы взялся у него тот же Фальстаф?..
Между прочим, о масштабах той роковой посиделки можно судить, если вспомнить, что для одного из гостей господина Шекспира — Бенджамена ДЖОНСОНА (тоже куда как успешного поэта и драматурга) «вино было пятой природной стихией, он поглощал его в доброй компании в неограниченных количествах». То есть гулевали тем вечером настоящие профессионалы от винопития.
Бен пережил Уильяма на двенадцать лет. Допился до галлюцинаций и паралича…
Сыном пьяницы и беспробудным же пьяницей был и величайший из английских трагиков Эдмунд КИН…
Смерть актера на сцене (Горин: «как птицы в полете, или собаки на охоте») — это, конечно, ярко. Это на все времена. Не принято лишь вспоминать, что в тот злополучный день мистер Кин был так плох, что даже не гримировался и два первых акта отыграл с трудом, а перед третьим просил сына (тот ассистировал отцу в роли Яго) приглядывать за ним — кабы чего. Дело в том, что как минимум восемь лет до этого любимец публики пил по-черному, год за годом теряя и профессиональную хватку, и человеческий облик, как говорится, в целом…
«Это пьяный философ, который пишет только во время опьянения», — сказал Вольтер о РАБЛЕ. Мы не хуже вас помним, что Вольтер был человеком более чем ядовитым («Вся злоба у него в уме, или еще лучше, в языке» — это уже Екатерина Великая о самом Вольтере). Но что же теперь — отказываться верить всему, что он наговорил?
Насчет же Рабле: хотите подробностей — открывайте Гаргантюа с Пантагрюэлем…
Из ТАССО: «Я не отрицаю, что я безумец; но мне приятно думать, что мое безумие произошло от пьянства и любви, потому что я действительно пью МНОГО»…
Жертвой алкоголизма пал национальный герой Шотландии Роберт БЕРНС. Принято рассказывать о простуде, от которой он слег и не оправился. На деле же причиной смерти выдающегося поэта стала врачебная ошибка — недопустимое лечение «летучей подагры» (последствия перенесенного в детстве ревмокардита) красненьким. Роберт и сам не скрывал, до чего любил «заливать тоску», а тут еще и доктор прописал.
Непьющий Бернс прожил бы намного больше 36 лет…
ГЛЮК хвастался, что «считает вполне справедливым любить золото, вино и славу, потому что первое дает ему средства иметь второе, которое, вдохновляя, доставляет ему славу». Из Ломброзо: «Впрочем, кроме вина он любил водку и, наконец, ОПИЛСЯ ею»…
После сорока пристрастился к вину и ГЕТЕ. Назвать его алкоголиком или хотя бы пьяницей — пожалуй, что и язык отсохнет. Но факт: начиная с означенного возраста, Иоганн Вольфганг добросовестно осушает бутылку-две вина ежедневно. И так практически до самой смерти. Причем хвастается, что питается почти только вином и мясом…
ГОФМАН проводил вечера, а часто и ночи в питейном доме. При этом он не ставил себе целью напиваться — Гофман исключительно «взбадривался». После чего по пять-шесть часов кряду блистал фантазией и остроумием перед восхищенной публикой. После смерти писателя владелец его излюбленного кабачка простит родственникам знаменитого клиента долг в 1116 рейхсталлеров, поскольку покойный «с лихвой покрыл его, привлекая в погребок посетителей»…
Сам гений — а гениальность этого безумного гнома давно не обсуждается — признавался, что может творить лишь в состоянии опьянения. Иначе говоря, пил Гофман не оттого, что ему это очень уж нравилось, а токмо во имя разогрева воображения. И не было, между прочим, на Земле — ни до, ни после — другого прозаика, умудрившегося столь мастерски живописать симптомы алкогольной паранойи…
Очень не хочется сморозить чего-нибудь лишнего, но полушепотом напомним, что БЕТХОВЕН скончался от цирроза печени… Опять же: папа, бабушка (забыли? — вернитесь к первой главе первого тома)…
«До чёртиков» напивался МЮССЕ. Пил, что называется, ведрами. Лет с восемнадцати. И не столько удовольствия для, сколько, как думалось ему, заради вдохновения. Член Французской Академии, он крайне редко являлся на заседания. У секретаря Академии по этому поводу даже каламбур сложился: «absinthe» и «absent» (соответственно, «отсутствует» и, сами понимаете, «абсент»)…
«Всегда надо быть пьяным.
В этом всё, это единственная задача.
Чтобы не чувствовать ужасной тяжести
Времени, которая сокрушает ваши плечи
и пригибает вас к земле,
надо опьяняться без устали».
Шарль БОДЛЕР. Стихотворения в прозе.
Ну, что тут добавить… Мистик, эротоман, опиоман, не знавший границ эксцентрик, он едва не промотал (чуть не пропил, если уж напрямик) 75-тысячефранковое наследство.
Дитя дендизма, Бодлер, подобно Мюссе и большинству современных сотоварищей по цеху, сидел на абсенте — поистине дьявольском пойле, укорачивающем (отслежено и просчитано) как творческую, так и биологическую жизнь всякого его почитателя вот разве что не в разы…
Несколько слов об этом изумрудном напитке.
Абсент был изобретен как лекарство от малярии и дизентерии. Некоторое время использовался для дезинфекции питьевой воды во французских колониальных войсках. Его провокационное действие в развитии у потребителей параноидной шизофрении поначалу старались не замечать — всё списывалось на жару, нервную обстановку и тоску воинов по родине. Офицеры, возвращавшиеся из субтропических широт, и привезли в Париж моду на распитие этого эликсира. Мало-помалу абсент превратился в подобие аперитива, и пропустить перед ужином стаканчик «Зеленой феи» стало нормой едва ли не всякого буржуа. Монмартрские же поэты с художниками пошли дальше и не останавливались даже на двух десятках стаканов «Зеленоглазой музы» (в которую переименовали «фею» непризнанные гении) за вечер. К концу XIX века «муза» звалась уже «омнибусом в Шарантон» — там находился знаменитый сумасшедший дом, ставший последним пристанищем для многих отчаянных.
Двадцать пять французских заводов производили этот яд аж до 1915 года, когда парламент был вынужден запретить его производство: полки абсентистов выглядели на фоне воинственных немецких солдат жальче жалкого.
Абсент безо всякого преувеличения стал настоящим наказанием целого поколения. Этот 75-градусный напиток изготавливался преимущественно на базе технических спиртов. Для придания ему классического изумрудно-зеленого цвета в состав зелья добавляли сульфат меди, сурьму, индиго, куркуму, анилиновую зелень, тут не то что в своем уме — в живых бы остаться. Да и туйон — активный компонент вытяжки из полыни (в тогдашнем пойле его содержалось от 60 до 90 миллиграммов на литр) — отнесен сегодня к веществам класса конвульсивных ядов. Теперь норма его содержания в абсенте законодательно снижена до десяти миллиграммов. Но это уже так, к сведению нынешних эстетов: натурального ЯДА в современном абсенте меньше в 6–9 раз… И тут самое время пройтись невеселым маршем вдоль когорты записных абсентистов…
Богемнейший из французских поэтов и записной педераст ВЕРЛЕН был по собственному признанию горьким пьяницей с семнадцати лет. И в непреуменьшаемой степени вследствие именно этого изрядную часть жизни провел на больничных койках. Там же «король поэтов» и председательствовал на собраниях «подданных», приходивших навестить мэтра. В больнице и умер. От банального в контексте этой главы цирроза печени. Под подушкой у простившегося с миром Верлена нашли флягу с полынным напитком…