6 мая и Оккупай Абай

6 мая и Оккупай Абай

1 мая в Москве и других городах прошли традиционные демонстрации, приуроченные ко Дню труда. Наряду с массовыми демонстрациями, организованными официальными профсоюзами и партией власти, состоялись акции левых сил. Сюрпризом стало шествие, организованное движениями и партиями, входящими в Форум левых сил. Из года в год «несистемные» левые собирали лишь несколько сотен участников. Но на этот раз на Цветном бульваре собрались от 2 до 3 тысяч активистов. Это свидетельствовало о подъеме в левом сегменте гражданского общества, но реальные масштабы роста оценить было трудно.

К началу месяца стало известно, что церемония инаугурации президента пройдет в Кремле 7 мая. Соответственно, оппозиционеры определились с датой предстоящей акции протеста: 6 мая. Ближе к этому числу Оргкомитет протестных акций стал собираться более или менее регулярно. Но он утратил былую закрытость. Теперь на его заседания, проходившие в офисе движения «Солидарность», стало приходить больше активистов. Зато часть деятелей, активно участвовавших в движении зимой, таких как Сергей Пархоменко, Борис Акунии, Леонид Парфенов и другие, в работе участвовать перестали.

Заявка на массовое шествие протеста была подана в мэрию 23 апреля. Заявители (их состав опять претерпел небольшие изменения: теперь документ подписали Сергей Удальцов, Сергей Давидис и Надежда Митишкина из «Солидарности», Игорь Бакиров из «Белой ленты» и Елена Лукьянова из КПРФ) просили разрешить им шествие от Триумфальной до Манежной площади. В заявке значилось приблизительное число участников — 10 тысяч человек (впоследствии цифра сократилась до 5 тысяч). Отчасти такая небольшая численность была продиктована попыткой облегчить мэрии согласование акции. Но в гораздо большей степени она отражала расчеты организаторов. Большинство из них были уверены: добиться прежних показателей явки на протестные акции не удастся. Этот пессимизм опирался и на данные о регистрации пользователей в мобилизационной группе в Facebook. К 6 мая в нее вступили чуть больше 8000 человек^[121].

Московские власти долго не давали никакого ответа. Потом, наконец, отказали в проведении шествия по назначенному маршруту и предложили организаторам на выбор несколько маршрутов на периферии столицы, заведомо для них неприемлемых. Начались долгие переговоры. В итоге, за три дня до акции, в нарушение закона, мэрия так и не утвердила оппозиции маршрут.

В этих условиях в Оргкомитете начались споры о том, какую тактику следует выбрать. Левые (Сергей Удальцов, Алексей Сахнин, Леонид Развозжаев) настаивали на том, чтобы продолжать переговоры о согласовании любого приемлемого маршрута. Борис Немцов, Еарри Каспаров и Алексей Навальный считали, что следует воспользоваться неуступчивостью мэрии и отказаться от согласования. В таком случае акция должна была пройти в несогласованном формате. Полиция наверняка бы разогнала ее в самом начале. Но это бы сняло с организаторов ответственность за казавшийся очень вероятным провал мобилизации. Была достигнута договоренность, что, если ответа от властей по маршруту не будет до 12:00, 3 мая представители Оргкомитета сделают заявление для прессы о том, что они снимают с себя ответственность за последствия и призовут сторонников выходить на несогласованный митинг.

Мэрия продолжала тянуть время, уже напрямую нарушая этим закон. В этих условиях, опасаясь, что союзники выполнят свою угрозу, Сергей Удальцов заявил журналистам, что получил от представителей мэрии «добро». Хотя руководитель департамента региональной безопасности Москвы Алексей Майоров пытался осторожно опровергнуть слова Удальцова, демарша со стороны Оргкомитета удалось избежать. Власти не стали признаваться в том, что нарушили установленные законом сроки и, в конце концов, разрешили оппозиции провести шествие по Якиманке с митингом на Болотной площади (точь в точь, как 4 февраля).

Однако после этого споры в Оргкомитете возобновились. Левые предложили призвать граждан остаться на Болотной после митинга и не уходить домой, во всяком случае, не уходить добровольно. Предполагалось, что в случае успеха это может перерасти в «майдан», т. е. в формат протестов, похожий на тот, который практиковали украинские оппозиционеры в 2004 г. Но с этим согласились далеко не все.

Параллельно в интернете и на многочисленных оффлайновых площадках велись аналогичные дискуссии. Немало было радикалов, которые считали предложенный Оргкомитетом вариант протестной тактики неудачным. Сторонники «Другой России» и некоторые другие активисты агитировали за то, чтобы без санкционирования выходить на Манежную или Лубянскую площади — ближе к Кремлю. Эту тактику открыто пропагандировал Эдуард Лимонов: «Мы ни на какую Болотную не пойдем. Это было бы предательством наших собственных принципов… Это самый бездарный кусок территории, где можно проводить протестные акции. Это остров, он изолирован от всего… Пусть они обанкротятся в глазах людей», — пожелал он организаторам[122]. Похожую (хотя и менее агрессивную) позицию занял и координатор проекта «Росагит» Вадим Коровин. Он пообещал разбить на Манежной площади палаточный городок. «А я, пожалуй, 6 мая прогуляюсь в 19:00 на Манежку или на Площадь Революции (выберем туда, куда проще будет дойти). Я никого за собой не зову. Нет больше вождей. Каждый сам для себя должен решить, куда и с кем ему идти», — написал Коровин в своем ЖЖ[123]. Наоборот, умеренная часть активистов обсуждала проведение 7 мая флеш-моба «Белый город» (по образцу февральского «Белого круга»), который должен был заключаться во «встрече» кортежа президента по дороге на инаугурацию соответствующей символикой, свистками и т. п. знаками недоверия.

Как бы то ни было, 6 мая основная часть протестующих все-таки пришла на Калужскую площадь, откуда начиналось согласованное с властями шествие. Активисты стали приходить на место сбора за час до формального начала мероприятия. Около выхода из метро Октябрьская их встречали члены движения «Наши», раздававшие листовки с предложением помочь уйти на пенсию Удальцову и Навальному. К 16:00 народу скопилось от 10 до 20 тысяч человек. Но люди все прибывали. Слева по ходу движения стояла колонна левых сил. К ней присоединялось все больше людей.

За рамками металлоискателей выстроились очереди. Люди, уже прошедшие контроль, вынуждены были то и дело проходить вперед, чтобы освободить место новым участникам. Среди протестующих на этот раз было беспрецедентно много людей из регионов. Отдельные колонны образовали активисты из Петербурга, Астрахани, Жуковского. Поднятые над головой самодельные плакаты свидетельствовали о присутствии активистов из Мурманска, Нижнего Новгорода, Омска, Самары, Барнаула, даже из Петропавловска-Камчатского.

Среди организаторов левой колонны началась эйфория. Напряжение последних дней, мрачные предчувствия и пессимистические прогнозы сменились ощущением громадного успеха. С задних рядов звонили товарищи и сообщали: людской поток не прекращается. В половине пятого собрались (по оценкам помощника депутата Ильи Пономарева Данилы Линделе, симпатизирующего протесту, не менее 50000 человек). Было решено отложить начало шествия, чтобы дать собраться всем желающим.

Многие участники демонстрации тронулись вперед, не дожидаясь начала движения колонн. Именно они впоследствии успели дойти до Болотной площади и занять ее. Когда колонны левых, либералов, националистов и экологов тронулись, стало ясно, что на этот раз на улице доминируют красные цвета. Не менее половины пришедших присоединились к колонне левых сил. Это сделали и большинство социальных активистов — от «Инициативной группы МГУ» до движения соинвесторов и обманутых дольщиков. Слева также шла колонна защитников группы «Pussy Riot» Журналисты отмечали, что среди скандируемых собравшимися кричалок, преобладают откровенно левацкие: «Вперед, вперед, вперед, рабочий класс!»[124].

Триумф левых сил (вокруг которых организовалось большинство наиболее радикально настроенных гражданских активистов) серьезно напугал многих политиков либеральных взглядов. В частности, Владимир Милов, лидер «Демократического выбора», опубликовал в середине мая статью, в которой писал, что «События б мая показали, что зимний конгломерат разных сил, сошедшихся в „оргкомитете протестных действий“, предсказуемо заканчивается выдавливанием ярких, но менее организованных сил более организованными, и нетто-победителем ситуации, очевидно, выглядят Сергей Удальцов и люди из „Левого фронта “». Оппозиция, «которая марширует против Путина, теперь уже преимущественно под красными флагами», отпугивала Милова сильнее, чем власть во главе с Владимиром Путиным, который (несмотря на все свои недостатки) все же планирует «приватизировать все компании несыръевого сектора до 2016 года, обещает уже в июне принять закон о ратификации вступления России в ВТО, оказывает помощь НАТО в операции против радикальных исламистов в Афганистане» [125]. Аналогичные выводы делала и Валерия Новодворская: «Только-только правая интеллигенция типа Бориса Акунина, Ксении Собчак и Леонида Парфенова стала отклеиваться от красно-коричневых товарищей по цеху, а Саша Подрабинек не сотрудничать с „не нашими “ — как Путин снова всех склеил и стал создавать Новое Братство Кольца… Путин ведет к власти левых так точно и эффективно, как будто он на зарплате у Коминтерна. Где здесь Левый фронт, где Правый? Кто увешал всю Москву красными флагами с серпами и молотками? Ведь не Удальцов же, у него таких возможностей еще нет. Значит, Путин и Собянин…» [126] О красной угрозе написал и публицист Александр Подрабинек[127].

Но явное полевение протеста стало не единственным и не главным итогом шествия 6 мая. Настоящая сенсация ждала в конце. Когда демонстранты подошли к Болотной площади, уже заполненной народом, они увидели тройную цепь полиции, ОМОНа и внутренних войск, перекрывших дорогу на Малый каменный мост и большую часть периметра самой площади. «Это они нас так боятся?» — переговаривались в толпе[128]. Проблема заключалась в том, что в нарушение договоренностей, достигнутых заявителями акции и мэрией, власти оставили открытым лишь узкий вход на площадь по Болотной набережной. В отличие от шествия 4 февраля второй вход слева от сквера был оцеплен ОМОНом и закрыт для митингующих. Таким образом, власти в нарушение закона перекрыли часть согласованного маршрута. Толпа оказалась перед «бутылочным горлышком». Возникла опасность давки. Во всяком случае, об этом позже заявляли организаторы шествия.

Навальный, Немцов, Яшин, Удальцов, Чирикова и некоторые другие публичные лидеры, шедшие во главе колонн, стали призывать своих сторонников сесть на асфальт, не заходя на площадь. Это стало реакцией на действия полиции и властей. В первых рядах нарастало раздражение. Данила Линдэле написал в Twitter, что слышал, как стоящие перед оцеплением активисты обсуждали прорыв полицейского оцепления[129]. По толпе распространялись слухи. Одни говорили, что вот-вот начнутся задержания. Другие боялись давки. Третьи были недовольны решением лидеров объявить сидение на асфальте. Несколько десятков активистов скандировали сидящим: «Вставай! Вставай!». Но большинство подхватывали другие лозунги: «Мы не уйдем! Мы не уйдем!» Напряжение нарастало. Согласия и определенности не было и в помине.

Сергей Удальцов обратился к журналистам: «Мы не уйдем отсюда, пока не получим прямой эфир на телевидении». Он потребовал от властей также отменить инаугурацию и начать переговоры с оппозицией. Присутствовавшие журналисты отметили активизацию провокаторов. «Группа провокаторов — две группы по 15–20 человек — от метро Третьяковская двинулась в сторону Болотной. По дороге спросили у билъд-редактора „Новой“: близко ли колонна левых и сколько их? Дойдя до колонны ЛГБТ, провокаторы закрыли лица и пытались отнять флаги у активистов гей-движения. Не получилось. Тогда стали кричать: „Русские, вперед!“ и провоцировать драку», — писал корреспондент «Новой газеты»[130].

Часть людей с Болотной площади вернулись на проезжую часть перед кинотеатром «Ударник». Перед полицейским оцеплением народу стало так много, что трудно было дышать. И в этот момент (около 18:00) начался прорыв оцепления.

Толпа в несколько сотен человек после нескольких неудачных попыток прорвала первую цепь полиции и оказалась в «кармане» между двумя рядами полицейских и ограждениями, препятствовавшими входу на площадь. В ответ начались задержания. «ОМОН начал проводить задержания. Оттаскивают всех, кто стоял на проезжей части у кинотеатра „Ударник “. Полиция ведет себя беспрецедентно жестоко. Людей прессуют, скручивают и вытесняют с моста. ОМОНовцы вклиниваются в толпу и выборочно, по одному, проводят задержания», — стенографировал журналист «Новой»[131]. В ответ в полицию полетели камни, куски асфальта, бутылки и дымовые шашки.

До сих пор ведутся споры о том, какова была механика беспорядков. Полиция и впоследствии Следственный Комитет утверждали, что прорыв и столкновения с силами правопорядка были изначально организованы и координировались организаторами акций. В самой активистской среде преобладали версии о том, что столкновения были начаты либо провокаторами, внедренными в толпу, либо небольшой частью оказавшихся в давке людей в ответ на действия полиции. Дискутируется и вопрос о том, в какой степени сами активисты несут ответственность за начавшееся насилие.

Активист Данила Линделе провел собственное расследование, установив целый ряд лиц, состоящих в пропутинских молодежных движениях, принявших участие в беспорядках 6 мая[132]. Некоторые журналисты и активисты указывали на то, что первые акты насилия были совершены не участниками протеста, а внедренными провокаторами, которых полиция почему-то не задерживала[133]. Вместе с тем часть реальных активистов оппозиции, видимо, действительно включилась в силовое противодействие полиции. Впрочем, в нервной обстановке иногда было трудно отделить зерна от плевел и понять, кто — провокатор, а кто — излишне возбужденный сторонник «прямого действия». Один из наших респондентов рассказывает: «Когда все сидели на асфальте, полиция начала слегка наступать на нас, поддавливать. К первым рядам, где я находилась, подошла группа людей в балаклавах. Они явно были организованы. Я слышала, как один из них говорит своему товарищу „Начинаем!“. Они стали кричать на сидевших, что „успеете посидеть дома“, и стали их поднимать за руки. Другие из этой группы стали толкать людей на полицию с криками „Вперед, на Кремль!“. С этого началась вся движуха». Кем бы ни были эти люди, скоро среди дерущихся с полицией оказались анархисты, участники разных левых движений, националисты и много просто гражданских активистов.

Когда столкновения и задержания стали масштабными, Сергей Удальцов, Алексей Навальный и Борис Немцов отправились на Болотную площадь. Многие активисты отправились за ними. Удальцов вышел на трибуну и успел сказать в два мегафона, которые он держал в руках: «Мы начинаем бессрочную акцию протеста. Согласны? Мы отсюда не уйдем, пока не освободят наших товарищей. Пока не будет отменена инаугурация. И пока нам не дадут эфир на центральных телеканалах. Согласны?» — «Да!», — отвечала толпа. В этот момент на сцену поднялись полицейские, и Удальцов был задержан[134]. Немцова тоже схватили — на вышке для телеоператора, с которой он пытался выступить перед толпой. Алексею Навальному выступить не дали. Его жестоко задержали прямо на ступеньках сцены: «Одной ступеньки не хватило. Чуть руку не сломали, пока вели. На видео будет очень смешно видно, как я ору», — написал он в Твиттере из автозака[135].

Насилие продолжалось несколько часов. Его уровень и размах выросли. Сотрудники ОМОНа действовали жестко. Участников демонстрации стали избивать. Это вызвало взрыв возмущения. Теперь, когда полицейские врезались в толпу, чтобы кого-то задержать, им нередко оказывали отпор. Среди полицейских появились избитые. В Водоотводном канале плавали омоновские шлемы. Но силы были неравны. ОМОН отступал, перестраивал ряды, получал подкрепления и с новыми силами врезался в толпу. Полиция применяла спецсредства в том числе и к тем, кто никакого насилия к сотрудникам органов правопорядка не применял. Были случаи, когда люди теряли сознание от побоев. Число задержанных измерялось уже сотнями. В ход пошел слезоточивый газ (правда, полиция потом утверждала, что применили его сами митингующие).

В восьмом часу на Болотной активисты попытались установить пронесенные туда палатки. ОМОН разогнал их и поломал палатки. Некоторые активисты пытались сооружать баррикады из туалетных кабинок. Но к 21:00 сопротивление было подавлено. Более 600 человек были задержаны. Несколько сотен человек получили травмы разной степени тяжести.

Как минимум, 6 человек были госпитализированы. Локальные вспышки протеста — и задержания — происходили до середины ночи в разных местах города. Сотни активистов отправились к отделениям полиции по всей Москве встречать своих задержанных товарищей. Власти сохранили контроль за столицей, но обстановка накалилась до предела.

В результате столкновений 6 мая стало ясно, что «ничего не кончилось». Слишком большим шоком оказался опыт прямого столкновения с полицией для тысяч людей. Слишком бросались в глаза произвол и жестокость властей.

На следующий день утром тысячи москвичей и активистов из провинции отправились поучаствовать в акции «Белый город», чтобы продемонстрировать едущему на инаугурацию Владимиру Путину свое отношение к его режиму. Но мало кому удалось даже увидеть кортеж. Город был блокирован силами полиции и внутренних войск. ОМОН вытеснял всех прохожих с тротуаров улиц, по которым проезжал кортеж избранного президента. Вместе с активистами страдали простые прохожие и местные жители.

Даже на кадрах, снятых для государственного телевидения, бросается в глаза, что кортеж президента следует по абсолютно, неестественно пустым улицам. Город словно вымер[136]. В это время в переулках, ведущих к улицам, по которым ехал Путин, цепи полиции едва сдерживали возмущенных активистов, выкрикивавших антиправительственные лозунги. Мертвенная тишина, сопровождавшая кортеж Путина, своей оборотной стороной имела рев возмущенных толп и крики очередных задержанных.

В Кремле уже началась церемония инаугурации, а тысячи активистов оппозиции и примкнувшие к ним граждане не собирались расходиться по домам. Накопившаяся энергия протеста требовала выхода наружу. В Москве начались стихийные «гуляния» протеста. Люди скапливались то здесь, то там по несколько сотен или тысяч человек. Координация происходила через Твиттер, Фейсбук и от активиста к активисту.

Задержания снова приобрели массовый характер. На Никитском бульваре было задержано, по данным полиции, 120 человек. Гще несколько десятков были арестованы на углу Тверской и Охотного ряда. Задержания происходили на Пушкинской площади, в арбатских переулках, на Цветном бульваре и на Чистых прудах. Полицейские входили в кафе и закусочные, и начинали допрашивать посетителей — что они здесь делают в это время?[137] ОМОН ворвался в кафе «Жан Жак» и стал задерживать оппозиционных лидеров (Борис Немцов), журналистов (Лев Рубинштейн, Владимир Корсунский), рядовых активистов и просто посетителей заведения. Это прославило кафе, его посещаемость в следующие месяцы выросла на 15–20 % [138]. Некоторые активисты оказывались в полиции, выходили оттуда через несколько часов и вновь отправлялись протестовать. И снова попадались. Страх перед полицией был преодолен.

Число «гуляющих» не падало. Поздним вечером 7 мая многие протестующие собрались на Китай-городе возле памятника героям Плевны. Их было около тысячи. У них были гитары, пенки, картонки, примусы, термосы и другие атрибуты «Майдана». На Китай-город приехали Алексей Навальный и Сергей Удальцов. В три часа ночи собравшихся разогнали с помощью поливальных машин со словами «вы мешаете проезду поливальной машины» и ОМОНа.

Однако протестующие не разошлись, а колонной двинулись к Чистым прудам. По дороге они звали своих знакомых и просто граждан присоединиться к ним. В Твиттере появились хэштеги «#ЧистыеПруды» и «#Китайгород». В какой-то момент люди подошли к памятнику Абая Кунанбаева на Чистопрудном бульваре. Но и оттуда активистов разогнали. До утра они кочевали по Москве: Цветной бульвар, Арбат, Кудринская площадь, Патриаршие пруды. На Патриарших вновь арестовали Удальцова и Навального. Когда они вышли из отделения, большинство протестующих вновь собрались на Чистых прудах. «Нас с Удальцовым выпустили, едем на #чистыепруды к памятнику непонятному казаху», — написал Навальный в Твиттере[139].

Чистопрудный бульвар идеально подходил для продолжения «гуляний». Активистка РСД Изабель Магкоева вспоминала: «Там был концерт ветеранов, а от памятника героям Плевны людей быстро выдавили. Мне показалось, что на Чистых прудах, где гуляют старики и дети, нас никто не тронет» [140]. Кочевка кончилась. Возле памятника Абаю Кунанбаеву 7 мая возник стихийный лагерь протеста, а хэштег ЮккупайАбай взлетел на первую строчку по популярности в русскоязычном сегменте социальной сети twitter.com.

Действительно, целых восемь дней активистов по большому счету никто не трогал. Власти постарались лишь изолировать лидеров — Навальный и Удальцов 9 мая были арестованы на 15 суток[141]. Но это лишь прибавило им популярности. Мобилизация от нейтрализации «вождей» не снизилась.

В мае 2012 г. гражданское общество в России существовало на Чистопрудном бульваре Москвы и вокруг него. ОккупайАбай стал площадкой, на которой подводились итоги эволюции предшествующего периода, и создавалось новое качество гражданского движения.

Даже опытных активистов поразил уровень самоорганизации, достигнутой в лагере ОккупайАбай. Уже в первый день участники организовали там сбор денег, ими был создан информационный центр, который аккумулировал и распространял информацию о протестных акциях, судьбе задержанных, а также обо всем, что происходило в самом лагере. На собранные средства были арендованы туалеты. Активисты организовали кухню, которая готовила и бесплатно раздавала еду и чай. В лагере работал бесплатный wi-fi. Порядок поддерживала созданная его участниками дружина. Очень скоро начала развиваться культурная жизнь лагеря: каждый день проходило 5-10 и более семинаров, выступали барды и музыканты, был поставлен спектакль Театра. док. Лекции на ОккупайАбай читали: историк Ярослав Леонтьев, профсоюзный активист Андрей Демидов, политолог Станислав Белковский, создатель книжного магазина «Фаланстер» Борис Куприянов, заслуженный учитель России Тамара Эйдельман, философ Борис Гройс и другие. 11 мая вышел первый номер периодического бюллетеня «ОккупайАбай», в интернете были созданы сообщества в Живом Журнале, в Facebook, Vkontakte и т. д.[142].

Вечерами в лагере и вокруг него ежедневно собирались от 1500–2000 до 5000 человек. Ночью оставались несколько десятков активистов, которые спали на пенках в спальниках. Уезжавшие домой возвращались с едой, книгами, газетами. Некоторые приглашали к себе в гости иногородних активистов — помыться и отдохнуть от борьбы.

В лагере царила атмосфера доброжелательности и всеобщего единства. Многим казалось, что у памятника казахскому поэту образовалась новая страна, так не похожая на скучные будни путинской России. Один из участников лагеря написал в своем Живом Журнале: «я хочу рассказать, как встречал праздник Девятого Мая за границей Эрефии. Чтобы попасть в это государство не нужно делать себе загранпаспорт, потому что здесь нет удостоверений личности, а есть живые и добрые человеческие лица. Сюда не надо получать визу, надо лишь чуть-чуть смелости, что бы выйти за флажки и оказаться в кругу друзей. Все просто, Чистые пруды — чистые лица и белые ленты! Никаких других документов тут не требуется, потому что привычной армии чиновников здесь нет. Они здесь просто не нужны. Эта страна появилась накануне Дня Победы и надеюсь, не исчезнет никогда. Она будет менять местоположение и размеры, но в сердцах ее граждан не исчезнет никогда. В нее легко войти, но иногда очень трудно выйти потому, что ее всегда окружает целая армия. Это армия — ОМОН, армия другой страны, страны, которая очень боится граждан с белыми лентами и поэтому готова отправить в заключение любого из обитателей республики Чистые пруды» [143].

По воспоминаниям участников, любая информация, возможность подискутировать или послушать аргументы оппонентов оказывалась более чем востребованной. Люди с удовольствием включались в семинары, покупали газеты и литературу, делали пожертвования и обменивались контактами. Менее опытные участники гражданского движения открывали для себя много нового:

«На том же Оккупае, на Абае, подходит человек в пиджаке солидном, дорогом, кидает тебе пожертвование на газету „Социалист “ 5 тысяч и нагребает целую кипу литературы, все, что есть, со словами: „Б**, вот это левые!“ — и уходит. Потом приходит и говорит: „Классно! Я не знал, что есть левые, а не КПРФ “.»

Жизнь лагеря регулировалась на общем собрании его участников — Ассамблее. Инициаторами ассамблеи стали левые активисты — Артем Темиров, Максим Санников, Изабель Магкоева, Марина Попова и другие. Их вдохновляли образцы всемирного движения Occupy. Ассамблея представляла собой общее собрание, на котором с отчетами и предложениями выступали представители рабочих групп. Их доклады обсуждались — высказаться мог любой желающий. По ним принимались решения. Когда людей собиралось слишком много, использовалась технология «живого микрофона», когда стоящие вокруг оратора повторяют вслух сказанное им, чтобы слышали задние ряды.

Изабель Магкоева вспоминала, как рождалась первая Ассамблея:

«Когда начиналась ассамблея, я была совершенно одна, меня никто не поддерживал. В принципе, это я придумала. Ну, не придумала, запрос-то висел в воздухе, но я знала, что есть такой инструмент, и, может быть, он сработает. И когда на меня начали набрасываться Яшины и Митюшкины, мне было очень плохо и одиноко, товарищей рядом не было. Все через травмы».

В целом, Ассамблея довольно успешно справлялась с организационной работой. Именно ее рабочими группами в лагере собирались деньги (хотя был эпизод, когда некоторая сумма пропала), проводились культурные и дискуссионные мероприятия, издавалась агитационная продукция, функционировала кухня, wi-fi, отряд самообороны, информационный центр и т. д. Делались попытки принимать на Ассамблее и решения по тактике и стратегии протеста: как реагировать, если полиция приступит к разгону лагеря? Какие требования выдвигать? Планировать ли дополнительные акции протеста за пределами лагеря? Следует ли запретить/допускать в лагере националистическую риторику?

Вообще, особую роль в лагере играли активисты левых организаций и шире — люди левых взглядов. Многие из них были ориентированы на культ разных форм самоорганизации и самоуправления. Леваки были носителями международного опыта, в том числе опыта кампаний Occupy Wall Street и других аналогичных кампаний во всем мире, многие из них участвовали в европейских и мировых социальных форумах, и были знакомы с теорией и практикой разных форм политического участия.

Помимо собственно Ассамблеи, левые активисты создали Информационный центр (преимущественно анархисты, некоторые активисты Российского социалистического движения и Комитета за рабочий интернационал); активисты «Левого фронта» создали группу самообороны, из которой выросла дружина лагеря; кухню создали близкие к анархистам активисты из волонтерского проекта «Food Not Bombs» и левофронтовцы. В издательской и агитационной работе, в организации и проведении семинаров были люди самых разных взглядов, но левых среди них было непропорционально много. Они делали семинары про рабочее движение и независимые профсоюзы, про современное искусство и марксистскую философию, про западные антибуржуазные массовые движения и т. д. Сам формат самоорганизующегося демократического движения оказался оптимальным для подъема левых движений. Их активисты чувствовали себя как рыба в воде.

Не забывали активисты и про агитацию более узкого «партийного типа». Члены «Левого фронта» собрали несколько тысяч подписей под открытым письмом Сергею Удальцову с просьбой прекратить вновь объявленную им в тюрьме сухую голодовку. Также они сделали стенды, рассказывающие про других политических заключенных организации, про свою работу в социальных движениях. В лагере распространялись листовки с призывом вступать в «Левый фронт».

Не менее, а может и более активную агитацию и вербовку вели другие левые. Активисты Комитета за Рабочий Интернационал раздали громадные тиражи своих листовок и газет. Члены их организации приходили с «партийной» символикой. Российское социалистическое движение также распространяло свои материалы, но упор делало на пропаганду через «нейтральные» издания, выходящие не под шапкой их организации. Например, один из лидеров РСД, Илья Будрайтскис, фактически организовал выпуск бюллетеня лагеря.

Левые организации пытались координировать свои действия между собой. Были выпущены и распространялись в лагере две листовки, подписанные большинством активных групп и движений.

Эта агитация не прошла бесследно. Большинство левых организаций ощутило сильный приток новых активистов. Да и настроение в протестном движении в целом сильно изменилось. Сдвиг влево на ОккупайАбай бросался в глаза. Заметила его и Изабель Магкоева: «Сейчас это люди, которые не были левыми до Оккупая, но они стремительно полевели», — резюмировала она свои наблюдения в интервью, собранном в ходе данного исследования.

Из других политических групп столь активной и всесторонней работы в лагере больше никто не проводил. Хотя отдельные семинары были организованы активистами «Солидарности». В последние дни существования лагеря некие иногородние люди очень странного и неопрятного вида, утверждавшие, что они представляют националистические организации (в основном, этнополитическое движение «Русские») взяли на себя охрану лагеря, повязав повязки дружинников (что вызывало многочисленные протесты со стороны других активистов). Но в целом, преобладание левых сил оставалось вне сомнения.

Чем это можно объяснить? С одной стороны, невооруженным взглядом был виден сдвиг влево всего протестного движения. С другой стороны, левые в отличие от своих политических оппонентов в собственной теоретической традиции обнаружили образцы, позволившие им гораздо больше повлиять на жизнь лагеря и его обитателей, чем более именитым людям из либерального лагеря. Вот, например, показательные слова одного из наших респондентов (активист РСД):

«Я был одним из инициаторов создания инфоцентра. Если бы не было инфоцентра, я считаю, то не было бы и Абая. Потому что была каша с лекциями. Старые представления… Это еще было сминских событий, минского майдана, когда люди ночью оборонялись в лагере, днем отсыпались, туда просто приходили студенты и тусовались, просто стояли на месте, кричалки кричали. Здесь же понимание ситуации, что это неправильно, что у лагеря должна быть жизнь, а не просто прийти пожрать и организовать вывоз туалетов, — Яшин это делал и очень гордился, — а организовать внутреннюю жизнь лагеря. И этим занимался инфоцентр… А далее — творческая часть людей приходили, видели расписание, спрашивали, а можно ли прочитать лекцию. Так вот это все работало, и в итоге превратилось в свой генератор, стол с компьютерами, расписанием, распланированным на недели вперед, лекторов, выступлений, организацию реального досуга и жизни лагеря».

Известный историк и журналист Григорий Ревзин, человек либеральных взглядов, стал свидетелем и отчасти участником кампании «ОккупайАбай» в мае 2012 г. Он обобщил свои наблюдения и размышления в большой статье в «Коммерсанте». При всей ее публицистичности, она основана на «полевых исследованиях» и фиксирует серьезнейший поворот в политической эволюции современного гражданского общества: мощный сдвиг настроений и ценностей влево. Причем речь идет именно об активной части общества и о доминирующих, по мнению Г. Ревзина, тенденциях.

Анализируя «Оккупай», либеральный журналист пишет с глубоким сожалением:

«И вот тут для меня какая-то загадка. Советская интеллигенция, в общем-то, смогла воспроизвестись с какой-то обескураживающей полнотой, со всеми своими достоинствами и недостаточками — кроме одного качества. Мы не смогли сохранить правые взгляды. А ведь это были настолько правые взгляды, что их можно было бы не обсуждать, они были просто интуитивно правые, и отвратительность любой левизны была так же очевидна, как необходимость уступать пожилому человеку место в метро. Это был просто признак порядочного человека. От этого ничего не осталось. Люди классических либеральных убеждений, люди, признающие не только право человека на равенство, но и право на первенство, не то чтобы перевелись, но фактически превратились в начетчиков, повторяющих прописные истины, которые никто не слушает, да и им самим, кажется, противно это произносить — что есть право на богатство, на хорошее образование для детей, на платную медицину, на качественные машины, — потому что если мы этих прав не признаем, то люди не хотят зарабатывать деньги, а образование, медицина и автопром перестают развиваться вовсе. Все люди с живым мышлением стали левыми»[144].

Фактически, говоря об интеллигенции, Г. Ревзин имеет в виду гражданское общество, активистскую среду. Он, конечно, преувеличивает и драматизирует. Но в главном он все же прав. В момент наивысшего подъема гражданского движения очевидным стал громадный поворот общества к левым ценностям, а активистских сообществ, и к левым организационным моделям.

Чувствуя, что общественный подъем возобновился, но уже вне их контроля, активизировались и «звезды». 13 мая лагерь активистов у памятника Абаю Кунанбаеву стал финальной точкой «Контрольной прогулки» — акции, организованной московскими писателями и представителями интеллигенции. От 10 до 20 тысяч москвичей присоединились к Дмитрию Быкову, Людмиле Улицкой, Борису Акунину, Льву Рубинштейну, Андрею Макаревичу и другим мастерам пера. Если в лагере ОккупайАбай принимали участие, преимущественно, наиболее вовлеченные активисты, ядро гражданских движений (просто их число в Москве выросло за прошедшие месяцы в разы), то «гулять» вышли рядовые участники протестных акций.

Прогулка писателей не согласовывалась с московскими властями. Наоборот, было объявлено, что ее главная цель, установить «можно ли все-таки москвичам свободно гулять по собственному городу или нужно получать какой-то специальный пропуск?». Спикер Мосгордумы Владимир Платонов из «Единой России» накануне акции призывал москвичей не участвовать в ней, во избежание «массовых беспорядков с неопределенными последствиями для всех». Но писатели и их читатели не вняли советам народного избранника, и пошли гулять по московским бульварам. Люди шли сплошным потоком по проезжей части Бульварного кольца, и полиция не препятствовала им[145].

Финальным пунктом прогулки был, разумеется, памятник Абаю. Здесь был организован сбор денег на нужды лагеря, активисты раздавали желающим агитационные и информационные материалы лагеря и представленных в нем организаций. Люди делились друг с другом мнениями о дальнейшем развитии протестного движения, дискутировали, обменивались контактами. Было очевидно, что лагерь превратился в неформальный, но абсолютно реальный штаб протестного движения. Причем на этот раз в нем заседала не узкая группа политиков, а сотни и даже тысячи активистов демократического протеста.

Еще 11 мая пресс-секретарь нового президента Владимира Путина Дмитрий Песков в интервью журналисту Олегу Кашину заявил, что лагерь активистов у памятника Абаю Кунанбаеву незаконен, и должен быть ликвидирован полицией[146]. Песков в этот момент превратился в крайне одиозного для протестующих персонажа. Депутат Илья Пономарев предал гласности свой частный разговор с пресс-секретарем президента, в котором тот заявил, что за сопротивление полиции «печень митингующих должна быть размазана по асфальту»[147]. Поэтому на его воинственные обещания не обратили особого внимания. Но 14 мая жители одного из домов по Чистопрудному бульвару подали в суд коллективный иск с требованием разогнать шумный и несанкционированный лагерь, который «мешает им жить». До этого обитатели лагеря несколько раз общались с местными жителями и обнаружили среди них немало сторонников лагеря. Но иск его противников был удовлетворен. Суд принял решение разогнать активистов.

15 мая на Ассамблее обсуждался план действий. Было решено не подчиняться решению суда самим и оставаться у памятника до того момента, пока полиция не начнет силовой разгон лагеря. После чего уступить силе. Однако на всякий случай часть лагерного реквизита была эвакуирована и потом долго хранилась в помещениях «Солидарности» и «Левого фронта». Ранним утром 16 мая ОМОН разогнал активистов. Чистопрудный бульвар был оцеплен полицией, в течение нескольких дней туда никого не пускали (включая жителей окрестных домов, даже тех, кто был недоволен гайд-парком под своими окнами). Власти заявили, что активисты вытоптали газоны на бульваре и повредили деревья, нанеся городу ущерб на миллион рублей[148].

Впрочем, история московского «Оккупая» на этом не закончилась. Разогнанные с Чистых прудов активисты днем того же дня собрались на Кудринской площади. Там полиция с самого начала вела себя намного агрессивнее. Попытки установить баннеры, информационные стенды, организовать выставку, кухню, сбор пожертвований и т. д. безжалостно пресекались. Некоторых активистов задерживали. Вечером произошла попытка разгона акции. Впрочем, активистам удалось удержать площадь за собой до 19 мая, когда новый лагерь был вновь разогнан.

На Кудринской площади продолжала действовать Ассамблея, но появилась небольшая группа активистов, которые не просто не участвовали в ее работе, но демонстративно отказывались подчиняться общим решениям и вели активную пропаганду против Ассамблеи как института. Среди них была группа националистов и несколько активистов «Стратегии-31».

Дело в том, что левые активисты, преобладавшие среди организаторов Ассамблеи (среди активных деятелей Организационной группы Ассамблеи можно назвать Изабель Магкоеву, Артема Темирова, Максима Санникова, Аслана Мамедова, Женю Отто, Веру Ройтер, Алексея Сахнина и др.) время от времени проводили через Ассамблею решения, направленные против националистов. Это касалось, например, запрета на пропаганду ксенофобии в лагере. Но еще больше противоречий вызывала денежная политика левацкого ядра Ассамблеи. Националисты, вошедшие в состав дружины лагеря и постепенно выдавившие оттуда большинство других активистов, требовали выдавать дружинникам деньги из кассы. Это требование мотивировалось тем, что большинство из них — не москвичи и им нужно время от времени снимать комнаты, чтобы отдохнуть и помыться. Орггруппа Ассамблеи и ее бюджетный комитет отказывались оплачивать «труд» правых активистов, утверждая, что все в лагере делается на волонтерских основаниях.

В условиях полицейского прессинга лагерь существовал в экстремальных условиях, и противоречия привели к появлению трещины в рядах активистов. Когда после разгона лагеря на Кудринской площади активисты вновь собрались на Старом Арбате около памятника Окуджаве, раскол усилился.

Общее число участников лагеря сократилось. Культурная программа, семинары и дискуссии были свернуты из-за постоянной угрозы разгона. Многие не выдержали жизни наперегонки с полицией. В общем, в уменьшившемся численно лагере обе фракции — правые охранники и сторонники Ассамблеи — оказались сопоставимы. Сторонники Ассамблеи требовали найти такое место, где будут возможны прежние практики — семинары, дискуссии Ассамблеи — даже если для этого потребуется отказаться от круглосуточного формата существования лагеря. Их оппоненты говорили, что все это — ерунда и развлечение, главное мужественно стоять на одном месте. Этого, де, власти и боятся. В результате лагерь распался. На Арбате, где возможности проводить постоянные мероприятия не было, остались лишь националисты и те активисты, которые разделяли предложенную ими тактику. Зрелище получилось довольно мрачное: несколько десятков неблагополучных, не выспавшихся и не очень дружащих с гигиеной людей сидели на земле или прогуливались возле памятника Окуджаве. Они сливались с традиционными завсегдатаями Арбата — представителями молодежных субкультур. Сторонники Ассамблеи еще какое-то время продолжали встречаться и даже проводили «малые Ассамблеи» (на большие явно не хватало народу) на Чистых прудах и в других местах столицы. Но к началу июня движение фактически сошло на нет.

24 мая Удальцов и Навальный вышли из спецприемника, где они отбывали свои 15 суток. Их встречали восторженные толпы активистов. Каждый из них еще успел побывать на пепелище активистского лагеря, который в это время базировался на Арбате (Ассамблея проходила на Чистых прудах). Но особого впечатления лагерь уже не производил. Хотя они успели столкнуться с интересным феноменом, получившим за короткую историю столичных оккупаев определенное развитие: с движением против «лидеров».

Фобия по поводу того, что любые медийные лидеры, публичные персоны, депутаты и вообще те, кого на активистском сленге называли «ВИПами», узурпируют протест и станут использовать его в своих интересах, получила среди обитателей лагеря довольно большое распространение. Ее носителями были, в первую очередь, анархисты (для политической культуры которых крайний эгалитаризм вообще характерен) и часть левых активистов из других групп.

Неприятие лидерского типа организации движения было осознанной позицией для многих из организаторов Ассамблей:

«Я думаю, этот опыт прямой демократии был для нас очень важен. И, думаю, я сыграла большую роль в том, что у нас появились ассамблеи и так далее. Это была настоящая политизация людей. Что было до этого? До этого власть нас довела до такой ситуации, что мы могли протестовать только своим телом, только присутствуя где-то в каком-то месте, без политической агенды, без лозунгов, без акций, просто телом. И люди даже не решали, где это тело должно находиться, потому что за них решали какие-нибудь Маши Бароновы. А тут люди вдруг поняли, что они хотятрешатъ сами, что они хотят построить какое-то микросообщество, в котором тоже хотят что-то решать сами».

Однако порой борьба с угрозой «вождизма» приобретала гротескные формы. Взрывы недовольства случались, когда кто-то из медийных персонажей давал интервью или выступал в СМИ от лица активистов. Однажды под удар гнева попал депутат Дмитрий Гудков. На одной из Ассамблей его уполномочили вести переговоры с полицией об освобождении очередных задержанных и об условиях прекращения арестов. О своих переговорах Гудков рассказал журналистам. Но кто-то распустил слух, что Гудков назвал себя лидером и чуть ли не комендантом лагеря (как выяснилось позже, это не соответствовало действительности). Несколько сот человек окружили Гудкова с криками «уходи!» и другими гораздо менее литературными претензиями. Депутат вступил в полемику. Ситуация накалилась. Выйти из нее без потерь удалось только благодаря вмешательству людей из организационной группы Ассамблеи.

Впрочем, нельзя не признать, что цели и задачи большинства активистов, с одной стороны, и многих из тех политиков, которые поддерживали протест, с другой, — действительно расходились. Например, тот же Дмитрий Гудков изложил свое видение задач оппозиции в опубликованной в «Ведомостях» статье «Чего хотят революционеры». В ней он вместе со своими соавторами описал оптимальную, на его взгляд, стратегию. «Оппозиции придется сделать так, — писал Гудков и его коллеги, — чтобы ее требования начали восприниматься элитой как заманчивые предложения».

Для этого авторы предлагали отказаться от обсуждения социальных и экономических проблем, которые лишь раскололи бы оппозицию. Кроме того, по их мнению, следовало дать правящей элите убедительные гарантии личной безопасности и неприкосновенности ее собственности. «Сегодня крупные собственники консолидированы вокруг режима во многом потому, что опасаются пост революционного передела собственности и массовых расследований сомнительных экономических практик предшествовавшего периода. Значительная часть бюрократии высшего и среднего звена, которая, может быть, внутренне готова поддержать политические изменения, также поддерживает режим из опасения масштабных антикоррупционных расследований. Если снять подобные опасения, многие из этих людей смогут открыто поддержать оппозицию или, по крайней мере, саботировать выполнение неправомочных указаний в случае развития политического кризиса», — писали они и делали вывод: «В связи с этим ради бескровной эволюционной трансформации политической системы оппозиция должна открыто признать необходимость широкого набора недемократических гарантий действующей элите».

Гудков и его коллеги понимали, что «осуществление подобной амнистии будет весьма непопулярно, особенно в кругах радикальной оппозиции». Поэтому в своей статье, адресованной тем самым представителям элиты, про которых и шла речь, они прямо писали: «Представляется, что общественный договор о новых правилах политической жизни должен достигаться между умеренными представителями власти и умеренными представителями оппозиции». Среди прочего в статье вновь называлось имя Алексей Кудрина как идеального посредника в переговорах между сторонами^[149].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.