Глава 2 Культ мифов и фикций

Глава 2

Культ мифов и фикций

^{Культовые элементы в духовной жизни Советского Союза. Фиктивный характер этих элементов. «Сталин — это Ленин сегодня». «Обратное воздействие надстройки на базис» — реальное значение мифов и фикций.}

Установив первый большевистский догмат, Ленин положил начало и культу.

Непогрешимая теория не может быть усвоена умом того всецело определяемого социальной средой животного с сильно развитым мозгом, каким является человек Маркса и Энгельса. Ни социальная среда, ни классовый инстинкт не смогли открыть Марксу и Энгельсу абсолютной и всесильной истины (что их теория её отрицает, теперь уже не имеет значения). Маркс и Энгельс должны быть, следовательно, признаны людьми особого типа, людьми, резко отличающимися от всех остальных человеческих существ, а их теория не просто научной теорией, но еще и откровением. Созданное ими учение О человеке для них самих недействительно. Они представители иного, не марксова, мира. Их свойства: абсолютная мудрость (ибо их учение содержит в себе всю полноту абсолютной истины) и абсолютная благость (ибо их учение есть единственный путь к спасению человечества) не могут быть выведены ни из предыдущей истории человечества (которая есть лишь история классовой борьбы), ни вообще из свойств описанного ими материального мира. Появление их в Европе XIX века есть чудо, т. е. явное нарушение законов мироздания силой какой-то высшей власти. Поскольку, однако, ни Ленин, ни Сталин так и не раскрывают какой именно, ленинский догмат «учение Маркса всесильно, потому что оно верно», хоть и влечет за собой признание абсолютной истины марксизма-ленинизма и абсолютно совершенных вождей прогрессивного человечества Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина, не приводит к полному раскрытию понятий откровения и чуда, элементы которых, тем не менее, щедро рассыпаны по всей советской жизни, как в виде «заветов Ильича» и цитат из классиков, так и в форме невероятных, явно превышающих природные и человеческие возможности «достижений», как советской власти в целом, так и отдельных ее представителей. Развитие коммунистической догматики и проистекающих из нее элементов культа несет в себе, таким образом, постоянное и очень характерное противоречие. С одной стороны, утверждается единый материальный, детерминированный, богопустынный мир, такой, каким он описан в марксистских книгах. С другой стороны, в этом мире, независимо от фазы его эволюционного развития и отнюдь не выводимо из этого развития, в середине прошлого века совершается чудо. Двум человекообразным, но уже не человеческим в марксовом понимании человека, абсолютно мудрым и абсолютно благим существам, Марксу и Энгельсу открывается абсолютная истина. (О, диалектика! «закон отрицания отрицания» — абсолютной истины, конечно, нет, но в этом-то и заключается абсолютная истинность марксизма.) Маркс и Энгельс пишут непогрешимые книги, в которых содержится абсолютно точное описание мира и человека, абсолютно несомненное предсказание их дальнейшей судьбы и абсолютно верное наставление, что и как делать, чтобы эта судьба действительно осуществилась. (О, диалектика! свобода есть, конечно, не более как познанная необходимость, и мир имеет только один неизбежный путь, но пророчества Маркса и Энгельса могут быть осуществлены только целеустремленным усилием, направленным абсолютно мудрой и могущественной волей человекобога-вождя.)

Далее все развивается по законам диалектической догматики ленинизма-сталинизма. Великой задачей человечества является реализация откровений Маркса и Энгельса. Если мир не таков, каким они его описали, то его надо сделать таким. Если это невозможно сделать, то надо диалектически признать, что он таков, каким они его считают. Если пророчества Маркса и Энгельса не сбываются сами собой, то надо сделать, чтобы они сбывались. Если и это невозможно сделать, то (а диалектика на что же?) необходимо признать, что они сбылись.

Ложный догмат естественно приводит к фикционализму и человекобожеству — двум основам сталинской псевдорелигии. Ибо обычный человек, определяемый своим классовым сознанием, не может, конечно, знать, что следует делать, чтобы построить социализм, как следует толковать и диалектически развивать марксистские книги и какие нужно устанавливать фикции. Больше того, он склонен толковать марксизм как раз не так, как это необходимо для осуществления его пророчеств, а так, как это подсказывает ему его классовое сознание, т. е. впадать во всевозможные «уклоны» и «загибы». Чудесное откровение Маркса и Энгельса пропало бы втуне, если бы в начале XX века не совершилось второе чудо, не меньшее первого: появление Ленина. Ибо Ленин оказался тем свободным от всех марксистских законов существом, которому в порядке второго откровения далась способность единственно правильного понимания и толкования марксистских книг. На основе этой чудесной способности ему далось еще и право «диалектически» их развивать и дополнять в интересах скорейшего осуществления записанных в них пророчеств, в той мере, в какой Ленин сочтет возможным и нужным заняться их осуществлением.

Начинается вакханалия ложного мифотворчества, которое можно было бы почесть за бред, если бы оно не имело совершенно определенного прикладного характера, если бы оно не являлось весьма действенным проявлением «обратного влияния надстройки на базис», осуществляемого для вполне практических целей.

Ленин создает теорию «наиболее слабого звена в цепи капитализма», прорывает эту цепь там, где он находит это в первую очередь необходимым, т. е. в России, и создает первое в мире пролетарское государство — СССР, плацдарм мировой революции. Он с абсолютной мудростью управляет этим государством к абсолютному благу трудящихся всего мира; с абсолютным ясновидением узнает среди своих приближенных (из которых совершенно естественно три четверти оказываются предателями и прислужниками мировой буржуазии) мудрейшего и потенциально уже всемогущего Сталина и передает ему дальнейшую деятельность по разработке (включая и диалектическое развитие) и проведению в жизнь пророчеств Маркса, Энгельса и своих собственных.

После смерти Ленина, Сталин остается на земле единственным средоточием абсолютной мудрости, абсолютной благости, а в границах социалистического лагеря — и абсолютного могущества. Он безошибочно ведет человечество к построению коммунистического общества, ибо он один ведает до конца свойства этого общества и ведущие к нему пути. Он уже создал первое в мире государство трудящихся, в котором цветут народы, освобожденные от эксплуатации человека человеком, наслаждаясь правами подлинной свободы, золотыми буквами записанными в солнечной Сталинской Конституции. Это государство является наиболее могущественным в мире, так как в нем идет совершенно чудесный рост всех производительных сил, в то время как в остальном мире, находящемся еще, к сожалению, под классовым господством зашивающей буржуазии, идет неудержимый процесс разложения. Сталин — это Ленин сегодня.

Воспитанный Сталиным советский человек, в противоположность досоциалистическому человеку, есть новый человек, обладающий сознанием, определяемым уже не эгоистическими классовыми интересами, а волей и мудростью обожаемого им Сталина. Сталинский человек во всех своих мыслях, чувствах и действиях определяется уже не материальными причинами, а самоотверженной любовью и фанатической преданностью партии Ленина-Сталина. Марксово учение о человеке сохраняет свою силу в классовом, досоциалистическом обществе. В СССР, в условиях уже построенного социализма, в бесклассовом обществе, с вершин которого уже видна заря коммунистического блаженства, живет новый, сталинский человек, воспитанный им по своему собственному замыслу о человеке.

В коммунистическое вероучение сталинская эпоха внесла очень много нового. Во-первых, она почти до крайнего возможного предела развила фикционализм, только в потенции содержавшийся в первом догматическом выступлении Ленина. Во-вторых, из двух возможных путей развития — обожествления коммунистической партии или обожествления вождя она решительно стала на второй путь, используя партию лишь как фон для вящего прославления ее руководителя или, что практически гораздо важнее, как безличную форму выражения его мысли и воли.

Ленин, вне всякого сомнения, является основоположником большевистской догматики. Но, устанавливая догмат непогрешимости Маркса и Энгельса, он едва ли мог оценить все последствия, которые повлечет за собой это установление и едва ли мог обозреть все выводы, которые будут из него сделаны.

Наукообразная «теория» и «диалектический» метод ее развития сохранили свои права и в сталинскую эпоху, но они занимают сейчас ничтожное место в идейном арсенале коммунизма, по сравнению с периодом его зарождения. Марксистско-ленинская теория только в порядке фикции по-прежнему признается незыблемой основой всякого знания. Институт Маркса-Энгельса-Ленина продолжает существовать, но все необходимые идейные надстройки создаются вне его лично товарищем Сталиным (или, в безличной форме выражения, ЦК ВКП(б).

Экзотерическая идеология сталинизма, основной характеристикой которой является догматизированная фикция, ищет своего выражения не столько в теории, сколько в художестве и культообразном церемониале. Художнику легче изображать несуществующее как бы существующим, чем ученому (метод социалистического реализма заключается именно в приемах, придающих заданным советскому искусству несуществующим в жизни образам натуралистические характеристики), а культообразный церемониал может оказывать, особенно на неверующие души, почти то же воздействие, что и подлинный религиозный культ.

Культ Сталина получает поэтому гораздо большее значение, чем практиковавшийся в двадцатьпс годах культ Маркса-Энгельса-Ленина, хотя принципиально мало чем от них отличается. Исходя из фикции и возвращаясь к фикции, он, как и всякое действо, не может оставаться только фикцией. Психологическая закономерность, в силу которой мы становимся грустны, если нам удастся заплакать, вносит в культ Сталина сверх содержащейся в нем фикции еще и предписываемое этим культом содержание, искусственно рождающееся от фикции, но преломляющееся в сознании как подлинное. Пропагандный смысл этого вида «обратного воздействия надстройки на базис» заключается в том, что к сознанию советского человека, и без того затемняемому целой системой схоластических выкладок, пристраивается специальный угол «сознательности», принимающий в себя ряд своего рода псевдоэмоций, в значительной мере нейтрализующих или по меньшей мере сковывающих чувство ненависти к партийной диктатуре.

Существует известное замечание Сталина о том, что ему «неловко читать» постоянные похвалы Сталину. В этой «неловкости» есть только один смысл: она имеет целью поддержать фикцию скромности человекобога, совершенно безразлично льстит ли культ Сталина сознанию самого вождя или нет. Помимо того влияния, которое оказывает на сознание советского человека ежедневное и ежечасное восхваление мудрости, благости и могущества человекобога, советскому обывателю, только что принимавшему участие в демонстрации преданности «партии, правительству и лично товарищу Сталину», подписавшему ему очередное письмо с выражением горячего желания понизить, скажем, расценки на изготовляемую им деталь, может быть очень досадно, что он принимал участие в действии, в котором не чувствует ни малейшей надобности, но всё же несколько неловко тут же Думать совершенно обратное, тем более, что это обратное весьма сурово карается.

В отличие от его догматической стороны, теперь уже хорошо разработанной, обрядовая сторона большевистского культа еще только грубо намечена и не получила самодовлеющего значения.

Она не может получить его по крайней мере до тех пор, пока в нее не введен мистический элемент. У партии Сталина есть священные книги: все, что написано четырьмя человекобогами. У нее есть каста толкователей этих священных книг, возглавляемая самим живым человекобогом Сталиным, который, таким образом, является одновременно как божеством, так и верховным жрецом своей собственной псевдорелигии. Вся эта система, однако, — и потому то она не может стать подлинной религией, а вынуждена развиваться по пути религиеобразного лицемерия, — точно так же отрицает всякий потусторонний мир, как и материалистическая марксистская теория.

Без веры в потустороннее, однако, не может быть мистики, а без мистики не может быть ни молитвы, ни таинства, без которых религиозный обряд не имеет смысла. В отрицании мистического начала и в зачаточном состоянии обрядности при весьма сильно развитой догматике лишний раз раскрывается ущербность коммунистической псевдорелигии, вытекающая, как мы уже видели, из фиктивности ее содержания.

Современный культ Сталина и коммунистической партии не знает храмов, как специальных помещений для совершения религиозного обряда. Красные уголки, по внешнему оформлению напоминающие храмы, как раз почти никогда не употребляются для проведения коммунистических церемоний сколько-нибудь значительного масштаба. Высоко ритуализованные церемонии, возвеличивающие Сталина, Ленина или какой-нибудь коммунистический праздник, напоминают богослужение только немного больше, чем церемониальные обычаи при каком-нибудь европейском дворе двести лет назад. А известные ежегодно произносимые речи «без Ленина по ленинскому пути», хоть и, несомненно, похожи на торжественные проповеди, не сопровождаются ничем, всерьез аналогичным богослужению.

Без признания потустороннего мира, без мистики, молитвы и таинства можно создать только фиктивную обрядность, и все сходные с ней явления, которые довольно легко наблюдать в советской жизни, даже несмотря на их тесную связь с догматикой, следует рассматривать скорее как церемониал, чем как религиозный обряд.

Коммунистическая псевдорелигия исчерпывается по существу догматикой. Заключенная в ее «священных книгах» материалистическая теория служила до сих пор непреодолимым препятствием для развития веры в потусторонний мир (мир идеального бытия материализован в ней в виде коммунистического общества, венчающего мировую историю), а отсутствие этой веры не давало возможности развиться мистике и основанной на ней обрядности, — лишнее доказательство фиктивности всех ленинских и сталинских верообразных построений.

Коммунистическая псевдорелигия это культ догматизированных фикций. Сама по себе она эмоционально пуста. Связанные же с ней культовые начала, наиболее ярко выражающиеся в поклонении Сталину, питаются не из потребности человека верить и поклоняться, а совсем из другого источника: из нужд «обратного воздействия надстройки на базис», стремящегося поставить себе на службу всю духовную жизнь советского человека.