«Надо ставить острые вопросы!»

«Надо ставить острые вопросы!»

Геронтолог Эдуард КАРЮХИН начинал как врач-терапевт; в конце восьмидесятых стал членом «Мемориала», а десять лет назад организовал региональный благотворительный фонд «Доброе дело», который помогает старикам - жертвам ГУЛАГА и членам их семей. Гулаговцами деятельность фонда не ограничивается, он имеет 50 региональных отделений по стране. Карюхин уверен: отчаянное положение стариков в России - не только следствие государственной традиции. Старики, считает он, должны быть не только объектом, но и субъектом правозащиты.

- Почти в каждом районном или областном центре наблюдаю одну и ту же картину: стоят рядом детдом и дом престарелых. В первом - либо изобилие, либо, во всяком случае, относительное благополучие, во втором - кричащая нищета, иногда опрятная, иногда не очень. Понятно, что для власти старики - шлак, «отработанный материал», выключены из экономики - значит, выключены из жизни, но все же…

- С моей геронтологической колокольни это выглядит так. Все это в контексте, в канве социальной политики государства в отношении престарелых людей, так называемой политики старения - ageing policy. В России эта модель - ограничение всех ресурсов в отношении пожилых людей - многовековая. Посмотрим ретроспективно - эта часть населения всегда была бедной, и в Руси, и в России, и в СССР - пусть относительно, но бедной. Последние пять лет страна задыхалась от денег - старики все равно оставались самыми бедными. Экономический рост последних лет не был направлен на преодоление бедности. Социологи тоже задаются вопросом: почему именно пожилые выбраны жертвами? Еще в 1995 году я прочитал, процитирую: «Фокус бедности искусственно сосредоточен вокруг пожилых в силу их низкой социальной активности». То есть они не сопротивляются. Они не борются. Это проблема не только российских стариков.

- Ну как не сопротивляются? Посмотрите на контингент красных митингов. Основная массовка. Когда тысячи человек выходят на площадь, как, например, в Ижевске, и основная часть из них - пенсионеры, можно ли говорить о низком уровне протестной активности?

- Это тоже происходит во всех странах. Участие в митингах не есть пример сознания своей значимости, - здесь больше политической манипулируемости. Правые партии, впрочем, вообще не опираются на политику старения. Они делают ставку на молодежь, пожилые не фигурируют в их программах.

Наши старики не сопротивляются дискриминации - у них заниженная самооценка. Люди пожилые нам что говорят: «Вот я сорок лет проработала, а у меня как был один шкаф и диван, так он и остался», - они не понимают причин своей бедности. Они склонны считать себя, например, ленивыми, плохо работавшими, что-то неправильно сделавшими в этой жизни. Склонны обвинять по преимуществу себя, а не те обстоятельства, которые сформировали их социальный статус.

По поверхностным вещам в последние годы происходит некоторое оживление дебатов. Внешне кажется, что происходит перелом. Экспертов зовут на ТВ, редакторы разрешают: говорите все, что считаете нужным. Но политика ограничения ресурсов для стариков продолжается. Меж тем группа стариков растет, демографически.

- Да, старики обманывают надежды коллективного гонтмахера - не спешат вымирать так стремительно, как хотелось бы. Ни пресловутая монетизация льгот, ни ЖКХ-беспредел не могут их уничтожить.

- Я встречал такое определение происходящего, как «социальный геноцид». Да, в чем-то согласен. Но все хотят жить, и эту волю к жизни, этот биос, который так часто видишь даже в глазах умирающего, невозможно убить. Жизнь непобедима. Поэтому очень грубые просчеты, мало того, что они подрывают сознание нации, они просто изначально неверны.

- И при всем том система соцзащиты работает. Она слаба, бедна, несовершенна, но она работает.

- Система создана так, чтобы и не помереть, и не выжить. Ограничение доступности госпитальной помощи - процветает дискриминация по возрасту. Сейчас номенклатура помощи, и, например, в центр соцобслуживания просто так не попадешь. Лишь раз в году пожилой человек может стать клиентом этого центра - по путевке. На западе эти же центры открыты практически для всех, они не все государственные, но все доступны, по очень низким ценам, любой человек старше 50 может его ежедневно посещать. Еда, прачечная, парикмахерская - там есть практически все.

- Но наша система достаточно демократична, разве нет?

- Есть другой индикатор качества - охват социальными услугами. Он колеблется от 10 до 60 процентов по регионам. Очередь одиноких людей в интернаты для престарелых растет. Разумеется, все зависит от людей, но я - как работавший завотделением в интернате, как изучавший сельские интернаты - знаю изнутри уклад и нравы, знаю, например, как хамят старикам, как старики впадают в зависимость от персонала (и эта созависимость, кстати, - отдельная проблема). У нас нет декларации прав клиента, как на западе, билля о правах.

- Наши старики в принципе не вступают в клиентские отношения с учреждением. Их не называют ни клиентами, ни даже пациентами - а «обеспечиваемыми». Всегда в страдательном наклонении.

- Западный пенсионер без договора и дня не захочет жить. У нас же стандарты социального обслуживания готовят годами, никак не могут утвердить.

- Видела рекламу частного дома престарелых: от 35 тысяч рублей в месяц. Примечание - эконом-класс.

- Сиделка в Москве стоит безумных денег. Мы искали для своих - это до 15 тысяч рублей в сутки. Когда я работал в поликлинике на Озерной, видел таких запущенных стариков, что едва слезы сдерживал. Женщина, парализованная, лежит в страшной грязи, в объедках, в хаосе - совершенно одинокая. Давайте Красный Крест или сестру, говорю заведующему, - нет, никому ничего не нужно. «Что вы хотите - возраст». Принципиально ничего не сдвигается. Вот недавно Общественная палата проводит слушания в московском образцово-показательном интернате № 31. Выступают начальник московской соцзащиты, директор интерната. Все прекрасно, господа, говорю я, но это только часть правды. Тысячи стариков собирают банки у метро - где они, кто они? Куда податься одиноким? Очередь в дома престарелых в 2005 году составляла 17 тысяч человек, в этом году - уже 23 тысячи.

- Что могло бы сдвинуть ситуацию? Новые законы? Новые структуры?

- Внимание власти в первую очередь. В Австралии и Израиле есть посты министров по делам пожилых людей, в правительстве всех развитых стран есть департаменты по делам престарелых. У нас был такой департамент до 2004 года - по делам ветеранов и пожилых людей, при слиянии министерств в минсоцздравразвития - исчез. Ни в парламенте, ни в правительстве специализированной структуры нет. Писали еще Зубкову: давайте воссоздадим. Отвечают: нецелесообразно. В прошлом году после выпуска нашей брошюры о правах пожилых был шквал звонков к нам, люди делились, что на местах происходит, страшные вещи рассказывали. Мы записали все это, отправили обращение на имя академика Велихова: в ОП ни одного заседания за три года по теме, давайте провести президиум. Прошел год - ответа нет.

- И деньги, конечно же.

- Изменение финансирования необходимо, сколь бы трагическим не считали это элиты. В частности, создание других систем финансирования, например, больше внимания на страховые акценты. Наши чиновники катаются по всему миру, изучают опыт, но ничего не меняется. Но не только, не только. Нужна большая гражданская работа: создание специальных биллей, договоров о правах. Работа с персоналом, его воспитание. У нас нет системы специализированных медицинских учреждений для пожилых людей, ни амбулаторных, ни стационаров и реабилитационных, старики идут в поликлинику по месту жительства, где почти неизбежно сталкиваются с возрастной дискриминацией.

- И развитие геронтологии?

- Геронтология - непрестижная, немодная, малооплачиваемая сфера. Интереса нет никакого у врачей, даже тех, кто получает результаты. С 90-х годов в России есть несколько сильных геронтологических центров, сформированных энтузиастами на базе поликлиник, Нижегородский, Самарский. Госпитали ветеранов войн сейчас тоже стали называть геронтологическими центрами, там ведется научно-практическая работа. Есть успехи, но основная работа все-таки идет в узкоклиническом аспекте. Российская геронтология нуждается сегодня в яркой общественной фигуре. Нужен кто-то, кто ставил бы острые вопросы. Старикам очень нужен свой профессор Рошаль.