I.

I.

Никогда прежде город на Неве не вызывал у меня особых чувств, может, оттого, что впервые я побывал в нем очень морозной зимой, лет 13 от роду. Осталось ощущение какой-то зябкости, созвучное строгости зданий и прямости улиц. Вскоре город Ленина превратился для меня в город, извините, Виктора Цоя, вроде забрезжила какая-то симпатия, но ненадолго. В 1990-м я оказался там в дни молодежного траура, снова было неуютно. В начале 90-х были студенческие алкотуры в бар «Жигули» (пиво было изрядно дешевле, чем в Москве, ради этого не жалко было тратиться на билеты), но они плохо запомнились. В 95-м приезжал летом, прекрасно гулял по крышам, но одновременно получил тяжелую сексуальную травму… Короче, отношения с городом складывались неоднозначно.

Этой зимою я снова прибыл в Петербург. Холодно, темно, дождь, мокрые ботинки. Никогда Питер не встречал такой гадкой погодой, однако, теперь это почему-то раздражало гораздо меньше. После Москвы здесь почти все выглядит глубоко настоящим, великолепно нестройным, нечесаным - и дома, и очень многие люди. И вот хожу я где-то (ориентируюсь в Питере я по-прежнему плохо), сворачиваю в переулки, и с каждой минутой делается все теплее. Наконец понимаю, в чем дело: я шаг за шагом возвращаюсь в Москву начала 90-х, в свои любимые, несуществующие более подворотни Китай-города.

Здесь так же безлюдно, такие же сутулые, давно не крашенные стены, увитые вязью вентиляционных и водосточных труб, такие же нелепые вывески, офисы не пойми чего, ведомственные столовки. Иду дальше, и время движется вспять все стремительнее: во дворах появляются лотки с какой-то паршивой бижутерией. Достаю фотоаппарат и сразу получаю по шее: чаво надо, это мой рынок! Настоящие ужасы перестройки. А за следующим углом меня наконец озарило: это же знаменитый Апраксин двор, огромный паршивый рынок в самом центре города, в паре кварталов от Невского. Публика, конечно, стремная, но зато какая красота вокруг - настоящий лабиринт старинных торговых строений, брусчатка, чугунные галереи без конца и края. Москва моих грез, и одновременно совсем другой город.

С такими вот удивленными чувствами я и отправился на встречу с Еленой Юдановой, прекрасной участницей прекрасной группы «Колибри». Несколько лет назад мы с Леной незабвенно пили коньяк в культовом московском стояке «Аист», сегодня я тайно надеялся на что-нибудь столь же романтичное.

Встретились на приснопамятной улице Рубинштейна, у дома 13, бывшего рок-клуба. Ностальгия обломилась: ремонт, во двор не пускают, хотя в подворотне - прежние граффити: «НОМ - короли Петербурга», «Цой жив». Вот, говорю, Лена, а некоторые люди сказывают, что мифический Цой существовал на самом деле…

- Да кто ж знал тогда - молодой парень симпатичный, скромный. В гости к кому придешь - там Цой сидит, поет, ну поет и ладно.

Мы неспешно идем в сторону Пушкинской улицы, сворачивая в переулки, вглядываясь в темные арки подворотен. В одном из дворов надпись большими буквами: «Защити свой дом от сноса». Рядом к стене притулилась кирпичная сарайка, поросшая березками.

- Деревья на стенах - очень типично. А еще есть много таких крыш и балконов, люди живут, а на балконе у них березы. У нас же скверов мало, и застраивают их постоянно. Вон тот скверик, на углу Дмитровского переулка, отстояли. Тут такой митинг был, нас тоже приглашали, но мы проспали.

Мы заходим в безымянную поилку на Стремянной улице - крохотный стояк без закусок, в пластмассовые стаканчики разливают водку, 72-й портвейн и шампанское (!), очень приятная атмосфера. Потом еще в какое-то славное заведение, где подают изящнейшие канапе с аналоговой черной икрой, по 8 рублей штука. Северная Пальмира пленяет меня все больше и больше. И, наконец, выходим к довольно основательному заведению по имени «Двадцаточка».

- Вот это место теперь даже модное. С тех пор как газета «У метро» обнародовала атлас дешевых рюмочных, такая разная публика здесь стала появляться, молодежь с гитарами, явно приезжая, иностранцы. Приличные люди, приходят и спят, как полагается, на столиках. С этого места как раз и начинается Коломенская, очень бомжовая улица. Вот здесь дорогие магазины и прочее, а шаг вправо-влево и я тебя уверяю… Жителей, которые запирают воротами знаменитые прежде проходные дворы, я понимаю в принципе. Но я не могу назвать это трущобами - просто реальный, живой мир. Причем это еще вполне приличные дворы, а на Васильевском вообще, будто мхом покрыто. Ты не был на улице Репина? Это уникально, потрясающе, вот там настоящий старый город, еще не тронутый реконструкциями.

На следующий день я поехал на улицу Репина и действительно остался доволен. На Репина мне вспомнилась Новая Голландия, заколдованный остров без набережных, неокультуренные берега, печальнейший из объектов грядущей реконструкции. Доводы сторонников радикальных преобразований вполне понятны: ваша романтика дурно пахнет и грозит обрушением, все эти острова, дворы, крыши подлежат ликвидации, потому что они хрупкие, дряхлые и грязные.

- Одно дело хрупкие, другое - грязные, - говорит Лена. - Голландия - место какое, просто волшебство. Эти заросшие берега, стены - как будто ты попал в другой город. Новоголландский проект Фостера, как и Мариинка - вообще кошмар и издевательство, больше похожие на какие-то акции для отмывания денег, и я надеюсь, они этого все-таки не построят. Точно также я не боюсь и газпромовской бандуры, ее не будет просто потому, что это невозможно. Они выбрали самое неудачное место с точки зрения технических параметров. Я читала, что даже если башню «Газпрома» выстроить до половины высоты, уже начнутся катаклизмы. Там же, как говорят, сверху глина, а под ней вода под офигенным давлением, как в пушке снаряд. У Нострадамуса написано, что город на севере рухнет в столпах воды и пламени. Пламя это, наверное, аллегория Газпрома. Короче, 333 года город простоит, немного осталось.

Теперь мы идем по Кузнечному переулку. Перед нами дом Достоевского…

- Как тебе такие имена? А вот мансарда, а под ней три окошка, здесь я прожила 10 лет. Сначала окошка у нас было два, а третье занимал авторитет Багратион Углава, про него даже в «Бандитском Петербурге» отдельно рассказывали. Мы с моим тогдашним спутником жизни Серегой Кагадеевым подъедались из его холодильника. Как-то утром Серега пошел на кухню ставить чайник, а там Багратион, а по стенам сидят на корточках такие классические ребята, а на столе куча долларов и он их делит, кого-то мирит, решает судьбы. Ребята встают, говорят нам: «Здравствуйте»… Сам жил при этом в коммуналке, да, авторитет не имеет права иметь собственность и семью, а то ты не знаешь! Это уже потом они стали: «А че, мы хуже всех что ли». В общем, комната в результате отошла к нам, потому что соседа зарезали в Голландии, 19 ножевых ранений.

Владимирская площадь, центр композиции - бессовестная новостройка «Регентхолла». К ней прилепился отбитый общественностью дом пушкинского товарища Дельвига, но теперь уже не понятно кто из них выглядит пришитым не к тому месту рукавом.

- Хотела завести тебя в этот двор позади торгового центра, да не буду. Заходишь, думаешь: блин, как Озерки - ну это у нас спальный район такой. А вот здесь, справа была шикарная круглосуточная разливуха, мы тут очень много времени проводили с Серегой.

Сергей Кагадеев - один из вышеупомянутых королей Санкт-Петербурга - теперь живет в Москве. А мы, проходя по Загородному проспекту, встречаем его брата Андрея. Настоящий Король, прется совершенно запросто по тротуару, тащит картонную коробку с надписью НОМ. Те, кто помнят 93-й так, как помню его я, разделят мою тихую радость. Мы с Кагадеевым договорились о встрече на Невском, на выставке великого русского художника Копейкина.