Годится ли Владимир Путин на роль «русского Дэн Сяопина»?

Годится ли Владимир Путин на роль «русского Дэн Сяопина»?

Ах! если рождены мы все перенимать,

Хоть у китайцев бы нам несколько занять

Премудрого у них незнанья иноземцев.

Воскреснем ли когда от чужевластья мод?

А. С. Грибоедов. Горе от ума

Французская газета «Le Monde» в 2007 году охарактеризовала политический режим Владимира Путина как «китайский путь» — то есть авторитарная власть, иллюзия многопартийности, декларируемая экономическая свобода при жестком государственном регулировании экономики[63]. По сути, Владимир Путин был назван новым Дэн Сяопином.

Усиление Российского государства — главный «ужастик» западных либералов. Поэтому стоило Владимиру Путину выстроить дееспособную «вертикаль власти» и задавить региональный сепаратизм, как тут же к нему был привешен ярлык авторитарного политика. Изобразить Россию «восточной деспотией» — излюбленный прием западных либералов. Давно известно, что в отношении России Запад применяет «двойные стандарты»: усилия европейских и американских политиков по укреплению государственности своих стран оцениваются как естественное соблюдение национальных интересов, а вот аналогичные действия российского президента объявляются авторитаризмом.

В самой России политика Владимира Путина в отношении Китая подвергается критике со стороны как либералов, так и патриотов-консерваторов. Последним кажется, что правительство России ничего не делает, чтобы остановить тотальное проникновение китайцев в нашу страну, и даже негласно поддерживает «ползучую экспансию». Либералы, в свою очереди, упрекают Путина за якобы присущее ему стремление строить Российское государство по образцу «закрытого общества» КНР. А Борис Немцов, считающий, что из-за Путина в России возникло «полицейское государство», все-таки находит кое-какие различия между российским и китайским обществом: «китайская машина подавления социального протеста стоит на страже низких налогов и защиты конкурентоспособности Китая, делая Китай ведущей экономикой мира, путинская машина подавления стоит на страже корыстных интересов правящей верхушки, сырьевой олигархии, а вместо конкурентоспособности генерирует отсталость».

Сравнением Путина с Дэн Сяопином также занялась недавно японская газета «Sankei». Уйдя с поста президента, Путин якобы стал «теневым руководителем», влияние которого основано на огромном моральном авторитете, а также на невидимых для посторонних глаз «нитях» управления, сосредоточенных в руках Путина еще со времени работы в спецслужбах. «Ни от кого не может ускользнуть тот факт, что умеющий быстро принимать многочисленные политические решения Владимир Путин… пытается обеспечить себе пожизненное право руководить страной. Вопрос в том, в какой форме эта власть сохранится в его руках… — размышляет автор „Saokei". — Владимир Путин, конечно, обладает огромным влиянием, народной поддержкой и наверняка оставит свой след в истории, но я сомневаюсь, что он сможет получить титул настоящего „вождя", стоящего над системой и над конституцией, которым обладал Дэн Сяопин»[65].

О том, что вариант «теневого руководства» по примеру Дэн Сяопина вряд ли возможен для Владимира Путина (еще перед избранием Дмитрия Медведева), убедительно говорил известный российский политолог Алексей Пушков: «…российская и китайская системы — как экономическая, так и политическая — очень различные. Да, Путин восстановил вертикаль власти, но она замкнута прежде всего на него. Совершенно не очевидно, что та же самая вертикаль будет так же работать при преемнике. Когда Дэн Сяопин ушел, на его место пришел другой генсек, потом третий генсек, потом четвертый. В Китае вертикаль власти не меняется, потому что там политическая система жесткая, она достаточно ригидная, то есть развивается экономика, развивается социальная сфера, но политическая система в Китае заморожена. Там нет оппозиции, отсутствует оппозиционная печать, всем руководит коммунистическая партия Китая, есть политбюро, то есть там фактически политическая вертикаль времен Советского Союза при значительной экономической свободе и некотором увеличении социальных свобод. Мне кажется, что это различие между Китаем и Россией не позволит Путину быть Дэном Сяопином, не говоря уже о том, что в Китае все политические элиты консолидированы. Да, между ними есть разногласия внутри партии и внутри руководства коммунистической партии Китая, но все же они объединены единой партийной структурой и они свои разногласия решают в рамках этой централизованной системы власти»[66].

Но, Думается, одно из главных различий между Путиным и Дэн Сяопином состоит в том, что если китайский руководитель провел реформу социализма, приблизив его к законам современной рыночной экономики, то Владимир Путин вынужден был действовать в противоположном направлении — он вывел страну из стихии неуправляемого рынка и криминализированного бизнеса, усилил роль государства в экономической жизни общества, обеспечив тем самым относительную законность и правопорядок.

Перед Дэн Сяопином никогда не стояла задача консолидации общества и укрепления авторитета государственной власти, а ведь именно с острейшей необходимостью решения этих задач столкнулся Владимир Путин, заняв пост президента России.

В целом сравнение политических стратегий Дэн Сяопина и Путина открывает гораздо больше различий, чем сходств. Однако как среди сторонников Путина, так и среди его принципиальных оппонентов очень часто звучат размышления о «китайской модели», якобы реализуемой Путиным.

Сегодня нужно признать, что китайский путь для России — абсолютная утопия, которая, однако, очень нравится тем, кто хотел бы жить «немного» в социализме, а «немного» в капитализме. Но, как говорится в старом анекдоте, трудно сохранить девственность, работая в публичном доме. В конце прошлого века много шума наделала книга Андрея Паршева «Почему Россия не Америка», внятно объяснившая неприменимость американских рецептов экономического благополучия для России. Сейчас впору писать подобный же труд, но уже под названием «Почему Россия не Китай».

Известный российский дипломат, бывший посол Советского Союза в Китае Владимир Павлович Федотов осторожно напомнил соотечественникам, что при всех значительных плюсах «„социализм с китайской спецификой" нельзя рассматривать как панацею от всех бед, тем более что его содержание меняется с течением времени»[67]. «Китайская модель» для экономики России столь же неприменима, как европейская или латиноамериканская. На протяжении 20 лет в нашей стране столь настойчиво и недальновидно внедряются европейские стандарты жизни, что невольно возникает стремление найти им какую-либо альтернативу, и неудивительно, что в первую очередь 9 качестве такой альтернативы хочется предложить китайскую. Очевидно, что поиск мудрых решений за рубежом — это в первую очередь проявление российского кризиса идентичности, мы самостоятельно не можем определить, к каким целям следует стремиться, мы разрываемся между «прекрасным» социализмом, который потеряли, и «диким» капитализмом, который продолжаем строить… Однако позитивная для России часть китайского опыта реформирования — это, пожалуй, только лишь те осторожность и постепенность, с которой руководство Китая во главе с Дэн Сяопином подошло к видоизменению своей политико-экономической системы. Действительно, Китай не знал ельцинско-гайдаровской «шоковой терапии», и это создает иллюзию предпочтительности китайского сценария реформ для России. Но ведь Китай не находился в таком глубочайшем политическом кризисе, как Советский Союз в 1990-е Годы, у него были возможности идти по пути постепенных реформ, а у СССР к моменту начала реформ таких возможностей уже не оказалось — государство пошатнулось и тонуло в пучине вооруженных конфликтов.

Сторонникам «китайского пути» для России следует прежде всего помнить, что, несмотря на впечатляющие экономические достижений, о которых мы говорили выше, и успехи в покорении зарубежных рынков, большинство населения Китая (а это сотни миллионов людей, живущих за пределами мегаполисов) все еще продолжают жить в нищете, и когда плоды «экономического чуда» созреют в беднейших аграрных регионах страны — пока неизвестно.

Рассуждая о «китайском экономическом чуде», следует помнить, что в XXI век Китай вошел все еще крестьянской страной. А крестьянин не создает высоких технологий, не покупает дорогих автомобилей, не проводит отпуск на европейских курортах, даже не умеет пользоваться Интернетом… Похож ли он на гражданина страны, переживающей момент «экономического чуда»?.. Пожалуй, нет.

Нельзя судить о Китае по крупным городам — Пекину, Шанхаю, Шэньчжэню, Гуанчжоу, которые можно назвать, используя расхожее отечественное выражение, «потемкинскими деревнями» китайской экономики. Это всего лишь яркие «витрины». Здесь люди достигли того уровня жизни, который именуется «сяо кан» — то есть безбедное существование. Следует принять к сведению весьма верное наблюдение побывавшего в Китае российского профессора Вячеслава Семеновича Кузнецова, который заметил, что в Поднебесной «человека неазиатской наружности зачастую встречают как весьма состоятельную персону»[68]. Это прежде всего говорит о том, что у большинства населения страны сформирован «комплекс нищеты». Жителям китайских провинций далеко до уровня «сяо кан». Крестьянский труд становится все более убыточным и низкоэффективным, и уже не менее 35% земель Китая находятся под угрозой «опустынивания». Признанный специалист в области российско-китайских отношений Юрий Галенович отмечает: «Немало крестьян, обитающих на берегах озера Дунтинху, в провинции Хубэй и Хунань, на землях, которые считаются житницей Китая, уже бросили свои дома и отправились куда глаза глядят, будучи вынуждены заниматься чем угодно, только не обрабатывать землю; по этой причине земли здесь оказались заброшенными»[69].

Так что в борьбе с бедностью, которую с переменным успехом ведет сегодня правительство России, опыт Китая вряд ли пригодится…

У Китая свои проблемы, а у России — свои.