Ноябрь

19 ноября – Холодная война: в Женеве впервые встретились президент США Р. Рейган и Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачёв

Новое политическое мЫшление – внешнеполитический аспект Перестройки

Горбачевская перестройка – начиналась на фоне апофеоза Холодной войны – крестового похода Рональда Рейгана.

Рональд Рейган, сороковой президент США – принял страну в крайне тяжелом положении. Экономика подорвана войной во Вьетнаме – впервые со времен 1941-45 годов США стала нетто-должником мировой экономики. Общество разорвано вьетнамской войной, общевоенными протестами, движением хиппи, протестом детей против отцов. В студенческих кампусах популярны идеи марксизма, в Европе это уже вылилось в «год оружия» – появление террористических левацких организаций типа «Красные бригады», «группа Баадер-Майнхофф». Потерян Южный Вьетнам, потерян ключевой союзник на Ближнем Востоке – Иран, во Франции и Италии вот-вот придут к власти коммунисты. Крупнейший город США – Нью-Йорк – банкрот, по нему страшно пройти даже днем. В Тегеране захватили американское посольство.

Существовала реальная угроза падения США.

На этом фоне Рональд Рейган начал проводить новую политику во всех областях деятельности. Во внутренней политике – политика снижения налогов, упрощения процедур – новый консерватизм. Во внешней политике – стратегия отбрасывания коммунизма. В военном деле – перевод армии на полностью контрактную основу и перевооружение, по масштабам сравнимое с тем, что несколько лет назад провел Устинов.

На все на это накладывалось резкое снижение цен на нефть. Оно кстати, отнюдь, не было согласовано с саудитами – король Саудовской Аравии делал все, чтобы поднять цены. Просто именно в этот исторический промежуток – на рынок вышли огромные запасы нефти и газа Северного моря – и этот дополнительный объем дестабилизировал рынок и лишил ОПЕК возможности устанавливать цену для рынка. Нефтяные месторождения Северного моря начали разрабатывать еще при Хите – но основные плоды пожала Маргарет Тэтчер, они сделали очень богатыми две страны – Великобританию и Норвегию. Великобритании – они позволили выйти из постимперского кризиса.

США начинают строить флот в 600 вымпелов, с двенадцатью или даже пятнадцатью авианосными группировками.

На этом фоне – у СССР возникают проблемы в Афганистане, в Никарагуа, в Польше. Горбачев, начиная экономическую реформу, понимает, что он не может больше тратить столько денег на оборонные программы, и потому – необходимо резко понизить градус напряженности.

М.С. Горбачев

Новое политическое мышление

Мы приступили к перестройке в обстановке нараставшей международной напряженности. Разрядка 70-х годов практически была свернута. Наши призывы к миру не встречали отклика в правящих кругах Запада. Советская внешняя политика буксовала. Гонка вооружений набирала новые обороты. Военная угроза увеличивалась.

Чтобы ответить на вопрос, как добиться поворота к лучшему, нужно было задаться вопросом: почему так происходит? К какому рубежу подошел мир в своем развитии?

Тогдашний мир был многолик, пестр, динамичен, пронизан противоборствующими тенденциями, острыми противоречиями. Это был мир фундаментальных социальных сдвигов, всеобъемлющей научно-технической революции, обострения глобальных проблем – экономических, сырьевых и др., радикальных перемен в информации. Мир, где соседствовали невиданные возможности развития и свирепая нищета, отсталость, средневековье. Мир, где существовали обширные «поля напряженности».

Когда-то все было просто. Было несколько держав, и они определяли, балансировали свои интересы, если удавалось балансировать, а нет – воевали. И на балансе интересов этих нескольких держав строились международные отношения.

Но прошло 40 лет после Второй мировой войны, и политическая картина мира включала в себя значительную группу социалистических стран, прошедших за свою не столь уж долгую историю большой путь прогрессивного развития; обширный массив развитых капиталистических государств со своими интересами, своей историей, своими заботами и проблемами; и океан «третьего мира», рожденный за последние 30–40 лет, когда обрели политическую независимость десятки и десятки стран Азии, Африки, Латинской Америки.

Вроде бы очевидно, что у каждой группы государств, у каждой страны есть свои интересы. Вроде бы, с точки зрения элементарной логики, все эти интересы должны были находить разумное отражение в мировой политике. Но этого-то как раз и не происходило. Я не раз и не два говорил своим собеседникам из капиталистических стран: давайте видеть и учитывать реальности – есть мир капитализма и мир социализма, есть огромный мир развивающихся стран. Там живут миллиарды людей. Проблемы есть у всех. Но в развивающихся странах их во сто крат больше. И с этим надо считаться. У этих стран есть собственные национальные интересы. Они десятилетиями были колониями, упорно боролись за свое освобождение, завоевали независимость, хотят улучшить жизнь своих народов, свободно распоряжаться своими ресурсами, создавать независимую экономику и культуру.

Можно ли было надеяться на нормальные и справедливые международные отношения, исходя лишь из интересов, скажем, Советского Союза или Соединенных Штатов, Англии или Японии? Нельзя! Всегда нужен баланс интересов. Но его не было. Богатые обогащались, а бедные становились все беднее. В «третьем мире» происходили такие процессы, которые могли потрясти до основания всю систему международных отношений.

Другая столь же очевидная реальность – возникновение и обострение так называемых глобальных проблем, которые тоже приобретали жизненное значение для судеб цивилизации. Речь идет о сбережении природы, о критическом состоянии окружающей среды, воздушного бассейна и океанов, о традиционных ресурсах планеты, которые, как оказалось, не безграничны. Речь идет о старых и новых грозных болезнях, об общей заботе человечества, как покончить с голодом и нищетой в обширных районах Земли. Речь идет об умной совместной работе по познанию космоса и Мирового океана, об использовании добытых знаний на благо всего человечества.

…

Мы рассуждали так: пришла пора покончить со взглядами на внешнюю политику с имперских позиций. Ни Советскому Союзу не удастся навязать кому-то свое, ни Соединенным Штатам не удастся. Можно на время подавить, заставить, подкупить, сломать, взорвать. Но это только на время. С точки зрения долгосрочной политики, крупной, большой политики никому не удастся подчинить других. Значит, остается одно – равные отношения. Вот это надо всем осознать. Вместе с реальностями, о которых я говорил выше (ядерное оружие, экология, научно-техническая революция, информатика), это тоже обязывало относиться уважительно друг к другу и ко всем.

…

Путь к нормализации международных отношений, по моему глубокому убеждению, должен проходить на основе широкой интернационализации. А Запад, похоже, хотел действовать в рамках «семерок» и «пятерок», так сказать, между собой, в своем «домашнем кругу». С этим были связаны, очевидно, и попытки дискредитации Организации Объединенных Наций. Утверждали, например, что она теряет лицо, чуть ли не деградирует.

…

Основной принцип нового политического мышления прост: ядерная война не может быть средством достижения политических, экономических, идеологических, каких бы то ни было целей. Этот вывод носил тогда поистине революционный характер, ибо означал коренной разрыв с традиционными представлениями о войне и мире. Ведь именно политическая функция войны всегда служила ее оправданием, ее «рациональным» смыслом. Ядерная же война – бессмысленна, иррациональна. В глобальном ядерном конфликте не оказалось бы ни победителей, ни побежденных, но неминуемо погибла бы мировая цивилизация.

…

Новое политическое мышление требовало признания одной простой аксиомы: безопасность – неделима. Она может быть только равной для всех или же ее не будет вовсе. Единственная ее солидная основа – признание интересов всех народов и государств, их равенства международной жизни.

Нужно было сделать так, чтобы собственная безопасность сочеталась с такой же безопасностью всех членов мирового сообщества. Нельзя было стремиться к собственной безопасности за счет других.

Новое политическое мышление столь же категорично диктовало и характер военных доктрин. Они должны быть строго оборонительными. А это было связано с такими новыми понятиями, как разумная достаточность вооружений, ненаступательная оборона, ликвидация дисбаланса и асимметрий в различных видах вооруженных сил, развод наступательных группировок войск между двумя блоками и т. п.

…

За два с половиной года моего пребывания на посту Генерального секретаря ЦК КПСС я имел не менее полутораста встреч и бесед с главами государств и правительств, с лидерами парламентов и партий, с политическими и общественными деятелями различных рангов Европы, Америки, Азии и Африки.

Нормальной практикой это стало и у многих моих коллег из советского руководства. Для нас это была большая школа. Думаю, что и для большинства наших собеседников такой диалог оказался небесполезен. В ходе его формировались и закреплялись цивилизованные международные отношения, столь необходимые современному миру.

Мы практически исключили всякие расхождения между тем, что говорили нашим зарубежным собеседникам за закрытыми дверьми, и тем, что заявляли и делали публично. Признаюсь, я всегда был сторонником политики открытой, политики реальных дел. У нее не должно быть двойного дна, ибо ее предсказуемость – необходимое условие международной стабильности. Мой принцип: больше света, больше гласности во внешнеполитических делах, поменьше тактических хитросплетений и словесных уверток. Я не переставал это повторять своим собеседникам с Запада.

…

Еще во время учебы в Московском университете я интересовался историей Соединенных Штатов, немало читал американских авторов, постоянно следил за состоянием наших отношений. А перепады в этих отношениях были крутыми: от союза во Второй мировой войне к холодной войне 40-50-х годов; от разрядки 70-х к резкому обострению на рубеже 80-х. Мы старались поддерживать диалог с США. Время от времени я обменивался письмами с президентом США. На переговорах наши представители обсуждали действительно важные проблемы. К середине 80-х годов чуть-чуть оттаяли наши контакты в таких областях, как научное и культурное сотрудничество. На различных уровнях обсуждались и такие вопросы, которые прежде были лишь предметом взаимных обличений. Обозначились контакты даже в области информационной деятельности, которую надо было избавить от пропаганды насилия, вражды, от вмешательства во внутренние дела.

…

Я никогда не соглашусь, кто бы мне что ни говорил, что американский народ был настроен по отношению к Советскому Союзу агрессивно. Да, были, наверное, люди, которых устраивала напряженность и острое соперничество между нашими странами. Может быть и наверное – от этого кто-то что-то получал. Но большим, широким интересам наших народов такое положение не отвечало. Мы размышляли над тем, что надо сделать, чтобы все-таки отношения улучшались. Они нуждались в этом. Ведь мы в этом плане не продвинулись вперед, например, от середины 70 – х годов. Наоборот. Мы говорили, что американцы виноваты. Американская сторона говорила, что Советский Союз виноват. У меня было множество встреч с американскими политическими и общественными деятелями. Иногда это создавало большое напряжение в моем графике, но каждый раз я старался найти время для таких встреч. При этом я видел свою задачу не только в том, чтобы донести смысл нашей политики, нашего видения мира, но почувствовать, лучше понять и разобраться в умонастроениях американцев, полнее узнать, что же представляют собой американские проблемы и особенности политических процессов в США. Иначе нельзя. Невозможно было идти к более гармоничным отношениям между СССР и США, оставаясь во власти идеологических мифов.

В конце августа 1985 года, отвечая на вопросы американского журнала «Тайм», я говорил, что наши страны просто не могут позволить себе довести дело до конфронтации. В этом – действительный интерес и советского, и американского народа. И это надо выразить на языке реальной политики. Необходимо остановить гонку вооружений, заняться разоружением, ввести в нормальное русло советско-американские отношения. Честное слово, пора сделать отношения между двумя великими народами достойными их исторической роли. Ведь от наших отношений действительно зависят судьбы мира, судьбы мировой цивилизации. Мы готовы действовать в этом направлении.

…

Я постоянно говорил, что в советском обществе, не только в руководстве, сложилось твердое намерение – искать пути нормализации советско-американских отношений, находить и расширять точки соприкосновения, чтобы в конечном счете прийти к дружественным отношениям. Быть может, пока что такая цель казалась слишком завышенной, однако я был убежден, что должен быть сделан именно этот выбор, ибо иначе невозможно вообразить, к чему мы могли прийти.

Нам решительно не нужен был «образ врага» в лице Америки – ни для внутренних нужд, ни для наших внешнеполитических интересов.

…

Что касается нас, то в Советском Союзе не было пропаганды ненависти к американцам, неуважительности к Америке. Да, мы подвергали критике политику, с которой не были согласны. Но это другое дело. Это вовсе не значило, что мы проявляем неуважение к американскому народу.

А вот кому-то в Соединенных Штатах, оказывается, Советский Союз был нужен в образе врага. Иначе трудно было понять некоторые кинофильмы, подстрекательские американские передачи из Мюнхена, потоки статей и передач, полные оскорблений и ненависти к советскому народу. Все это тянулось из глубины 40-х годов, если не раньше.

Горький, трагический факт состоит в том, что длительное время советско-американские отношения катились вниз. Краткие периоды улучшения отношений сменялись затяжными полосами нагнетания напряженности и вражды. Но я был уверен, что появились все основания поправить положение. Мы были готовы способствовать изменениям к лучшему.

Задумываясь над вопросом, что же обременяло советско-американские отношения, я приходил к выводу – прежде всего, гонка вооружений. Я не собираюсь описывать ее историю. Лишь еще раз замечу, что едва ли не на всех этапах Советский Союз выступал в роли догоняющей стороны. К началу 70-х годов мы достигли примерного военно-стратегического паритета. Но на уровне, прямо сказать, пугающем. И Советский Союз, и Соединенные Штаты располагали многократными возможностями уничтожить друг друга.

Казалось, логично было бы перед лицом стратегического пата остановить гонку вооружений. Но происходило иное. И без того переполненные арсеналы продолжали пополняться новыми изощренными видами вооружений, осваивались новые направления в разработке военной техники. И тон в этом опасном, если не сказать – гибельном занятии задавали США.

Я не открою никакого секрета, если скажу, что Советский Союз принимал все необходимые меры по поддержанию своей обороны на современном и надежном уровне. Это был наш долг перед собственным народом, перед нашими союзниками. В то же время хочу со всей определенностью подчеркнуть – это был не наш выбор. Его нам навязали.

У американцев старались посеять всяческие сомнения в отношении намерений Советского Союза в области разоружения. Однако история показывала, что данное нами слово мы умели держать, а взятые на себя обязательства выполняли. К сожалению, этого нельзя было сказать о Соединенных Штатах. Администрация обрабатывала общественное мнение, запугивая советской угрозой, и делала это с особым упорством, когда надо было протащить через конгресс очередной военный бюджет. Перед нами возникал вопрос: ради чего все это делается, какую цель преследуют США?

…

Недопустимо, чтобы государства строили политику на ошибочных представлениях. Нам было известно, что в США, да и вообще на Западе бытовало мнение, что реально угроза исходит от Советского Союза вовсе не потому, что он обладает ядерным оружием. Рассуждали так: Советы, мол, хорошо знают, что, если они нападут на США, им не миновать ответного удара. Точно так же и США прекрасно отдавали себе отчет в том, что нападение на СССР обернется ответным ударом. Поэтому только безумец мог развязать ядерную войну. Настоящая же угроза, по мнению этих деятелей, могла бы возникнуть для США и западного мира в том случае, если бы Советский Союз осуществил свои планы ускорения социально-экономического развития, продемонстрировал свои новые экономические и политические возможности. Соответственно, делалась ставка на то, чтобы измотать Советский Союз в экономическом плане.

Мы искренне советовали американцам: постарайтесь избавиться от такого подхода к нашей стране. Надежды на использование каких-то преимуществ в области технологии, передовой техники, с тем чтобы добиться перевеса над нашей страной, тщетны. Исходить из предположения, что Советский Союз находится в «безвыходном положении», и что нужно лишь посильнее нажать на него, чтобы выжать все, что нужно США, – это глубокое заблуждение. В реальной политике нельзя принимать желаемое за действительное.

Скажу без обиняков – в политике Запада ощущался дефицит ответственности и нового мышления. При этом и СССР, и США, как никогда, нуждались в ответственной политике. У нас и у американцев были свои проблемы в политической, экономической, социальной сферах. Нам было чем заниматься. Тем временем в различных мозговых трестах разрабатывались стратегические схемы, авторы которых, как фокусники, распоряжались судьбами миллионов людей. Рекомендации этих мозговых трестов сводились к тому, что Советский Союз представляет собой главную угрозу и для США, и повсюду в мире. Надо было, наконец, отказаться от пещерного мышления. Понимаю, были политики и дипломаты, которые на протяжении десятилетий связывали себя с такой политикой и таким мышлением. Но разве не ушло их время? В ядерный век необходимо новое мышление. И прежде всего, оно было необходимо Соединенным Штатам и Советскому Союзу, когда речь шла о взаимных отношениях.

Иногда говорили, да и сам я так говорил, что СССР и США могут прожить друг без друга. Мы вполне могли прожить без США. Америка тоже без нас прожила бы. С точки зрения экономической такое было вполне возможно. Ведь наши торговые связи были ничтожны. А ничего, жили. И уроки, полученные от американцев, усваивали.

Чувствительным был для нас импорт кормового зерна. Потом мы обезопасили себя в этом отношении не только путем диверсификации источников получения зерна, но и путем внедрения в наше сельское хозяйство интенсивных технологий, позволявших резко поднять урожайность. Была поставлена задача в скором времени выйти с зерном на мировой рынок.

На Западе был создан КОКОМ, США бдительно следили за строжайшим соблюдением всех предусмотренных им ограничений, навязывали расширение списков товаров, которые не разрешали нам продавать, не гнушаясь вмешиваться во внутренние дела участников этой запретительной системы.

Мы отреагировали остро. Была разработана соответствующая программа. Она получила название «Программа 100», потому что речь в ней шла именно о 100 материалах. Эта программа была нами выполнена менее чем за три года. Мы тогда уже самостоятельно обеспечивали себя на 90 % такими материалами. Так что в основном мы поставленную задачу решили.

Прямо сказали: надо кончать с комплексом неполноценности. Страна наша огромная, ресурсы колоссальные, научный потенциал впечатляющий, а международные капиталистические партнеры не всегда надежные, не брезгуют порой использовать торговлю в качестве инструмента политического шантажа, давления. Принятые нами меры уже начали давать конкретные результаты. Появились принципиально новые разработки в области ЭВМ, супер-ЭВМ, сверхпроводимости и т. д. Словом, сделано было немало.

Да, мы покупали зерно. Но уже больше для поддержания хоть каких – то торговых отношений, иначе они вообще заглохли бы. Другая торговля у нас с США, по сути дела, находилась на нуле. Чуть-чуть какие-то наши товары проникли на американский рынок, и там уже забеспокоились, начали принимать меры, чтобы ограничить, запретить. Сколько в Соединенных Штатах всяких законоположений действовало, чтобы не допустить развития торговли с нами!

Со стороны определенных кругов в США не было открытости, желания пойти на взаимность. Вот только если можно было где-то что-то урвать от Советского Союза, то – да. А на основе взаимности – ничего.

Может быть, что-то, даже многое зависело и от нас. Может, мы не умели торговать. А может быть, тоже не проявляли особых усилий, потому что обходились и без этого. Словом, для того чтобы разгрести завалы, нужен был не только советский бульдозер, но и американский.

Именно так следовало решать проблему доверия. Заклинаниями здесь ничего не добьешься. Оно складывается в результате реального процесса, на основе практических дел, в том числе усилий сторон по развитию торгово-экономических, научно-технических, культурных и иных связей и, конечно, усилий по прекращению гонки вооружений, разоружению. Доверию могла содействовать и совместная забота об урегулировании региональных конфликтов.

Опять – таки – что Вы из этого поняли? Я лично – еще меньше, чем от выступления Горбачева по вопросам экономики. Если в вопросе экономики была хоть какая-то конкретика то тут – сложно отыскать даже пару оформленных мыслей в этом потоке сознания.

Но, тем не менее, попробуем

Наши беседы были откровенными, продолжительными, острыми, в отдельные моменты чрезвычайно острыми. Мы увидели, что у нас есть то общее, что может стать отправным пунктом улучшения советско-американских отношений. Это понимание того, что ядерная война недопустима, что ее вести нельзя и в ней не может быть победителей.

Эта мысль не раз высказывалась и с нашей стороны, и с американской. Из этого следовал вывод, что центральная проблема в отношениях между нашими странами – это проблема безопасности. Я говорил президенту Рейгану: давайте подумаем, как нам действовать в интересах и советского, и американского народов, чтобы как-то улучшить двусторонние отношения, а затем, может быть, сделать эти отношения дружественными, исходя из того понимания, что наши страны не только различны, но взаимосвязаны. Ведь альтернатива – это всеобщее уничтожение.

На самом деле, эти слова Горбачева показывают, что он не имел концептуального понимания того что же такое ядерное оружие.

Ядерное оружие – это само по себе не оружие, это мера сдерживания. Оно существует не для его применения, это как бы залог мира. По-настоящему опасным оно становится в руках фанатиков – а Рейган фанатиком не был, хотя возможно хотел таковым казаться.

Горбачев не понял, что беспокоит Рейгана по-настоящему. А его беспокоило, прежде всего, состояние самих США – только что прошедших через серьезную инфляцию, гражданские волнения, движение хиппи и антивоенное движение, рост преступности, проблемы городов. США потеряли Иран как главного союзника на Ближнем Востоке. Но главное что беспокоило Рейгана – отсталость промышленности и проигрыш конкуренции с Японией, которая тогда шла в наступление по всем экономическим фронтам, а дефицит торговли с ней был просто огромен. В восьмидесятых – казалось, что маленькая Япония вот-вот победит гиганта, если уже не победила. А что Горбачев?

А Горбачев навязал переговоры об ядерном оружии. Рейган долго не верил и сопротивлялся, но потом все же поверил.

01 января 1986 года истек срок нашего одностороннего моратория на ядерные взрывы. Советский Союз его продлил. Это был очень крупный шаг, связанный для нас с определенным риском, поскольку шел процесс развития космической техники, новых видов ядерного оружия, например лазерного с ядерной накачкой. Но у нас хватило смелости предпринять этот шаг и пригласить США последовать нашему примеру доброй воли, руководствуясь интересами мирового сообщества.

Американская администрация реагировала на продолжение советского моратория однозначно: она продолжила серию испытаний ядерных зарядов. Ее представители официально заявили, что, мол, это дело Москвы – испытывать или не испытывать ядерные заряды. Что же касается Соединенных Штатов, то испытания будут проводиться неотступно.

Горбачев даже и сейчас не понял свою ошибку – он предложил Рейгану то, что ему было не нужно и не интересно. Рейган решил протестировать своего визави и в Берлине сказал – мистер Горбачев, если вы искренни, разрушьте эту стену. То есть он предложил Горбачеву сдать своего главнейшего союзника в Европе, скомпенсировав тем самым для США иранский провал. К его удивлению, Горбачев взялся за кувалду.

Можно ли было надеяться на нормальные и справедливые международные отношения, исходя лишь из интересов, скажем, Советского Союза или Соединенных Штатов, Англии или Японии? Нельзя! Всегда нужен баланс интересов. Но его не было. Богатые обогащались, а бедные становились все беднее. В «третьем мире» происходили такие процессы, которые могли потрясти до основания всю систему международных отношений.

Я не знаю, заметил ли Михаил Сергеевич в своих словах неразрешимое противоречие – но я заметил.

Дело в том, что баланс интересов во всех вопросах, которые касаются денег – недостижим. Это у нас и сейчас до конца не понимают. Самая жесткая борьба идет за рынки, квоты, лимиты, цены на ресурсы, маршруты поставок – за все, что обеспечивает благосостояние страны, ее граждан (избирателей) и конкурентоспособность экономики в мировом масштабе. Приведу один из своих любимых примеров – если у вас есть монета в десять рублей на двоих – то вы не сможете договориться насчет нее – она будет либо у вас в кармане, либо у кого-то другого. И каким бы словоблудием это не сопровождалось, сразу будет понятно, кто проиграл, а кто выиграл. У кого в кармане монета – тот и выиграл.

Горбачев, в общем-то, осознавал, что в советской экономике назрели серьезные проблемы, но вот инструментарий их решения у него был очень бедный. Единственное экономическое решение, какое он озвучивает – сэкономить за счет прекращения гонки вооружений и перебросить высвободившиеся средства в потребительский сектор. Сэкономить да – а вот как заработать, Михаилу Сергеевичу в голову не приходит. Как и другим советским руководителям. Они не просто не владеют инструментарием, проблема куда глубже.

Принятые нами меры уже начали давать конкретные результаты. Появились принципиально новые разработки в области ЭВМ, супер-ЭВМ, сверхпроводимости и т. д. Словом, сделано было немало.

Как известно, любые изменения начинаются с того, что кто-то (один человек или группа людей) должен вообразить, нарисовать в голове некую измененную картину мира – мир, к которому надо прийти. Только проделав это мысленное усилие, можно начинать подбирать инструментарий, подбирать агентов изменений пропагандировать массы – короче говоря, готовиться менять мир реальный, чтобы прийти к миру идеальному, существующему пока только в воображении. И потом, когда все готово и все готовы – начинать к этому миру идти. Так вот, у советских руководителей была очень примитивная и убогая картина мира сама по себе, они не могли, скажем, как мог Билл Гейтс вообразить компьютер на каждом столе к 2000 году – а потому и идти в этом направлении не шли. Советские руководители были людьми из низов, часто из сельской местности, они мало что видели в жизни кроме трудностей, бед и страданий простого человека, и мало что могли представить себе – им было не до визионерства. Горбачев был, в общем-то, поумнее, он с юных лет попал в Москву (хотя тоже из села), он поездил по загранице – но представить себе другой Советский союз тоже почему то не мог.

В головах всех этих людей – потребительский сектор – был прорвой, поглощающей и поглощающей государственные средства и являющийся предметом постоянной головной боли руководителей всех уровней. Советский человек вообще не рассматривался ими как потребитель с деньгами – оттого и постоянные дефициты, и хамство в торговле и бытовом обслуживании. Эти люди не могли осознать, что СССР – это триста миллионов потребителей, причем эти триста миллионов потребителей нуждаются буквально во всем – от куска мяса или колбасы каждый день, а не по праздникам и до автомобиля не по очереди длиной в десять лет. И что в мире существуют такие люди как инвесторы, которые, если с ними договориться и защитить их права – придут и за свои деньги построят фабрики и заводы, производящие все что нужно, от колбасы до автомобилей и даже если надо будут давать рассрочку советским потребителям, чтобы те могли себе позволить покупать их продукцию. В позднем СССР был чудовищный неудовлетворенный потребительский спрос, и еще присутствовала стабильность – СССР был первоклассным заемщиком. Так что если бы у кого-то в голове сложилась именно такая картина мира, то дальше он смог бы действовать – определить дефициты, составить списки крупных иностранных производителей, производящих то что в СССР в дефиците, пригласить их на переговоры, договориться о гарантиях их прав… короче говоря, нормальная картина дня сегодняшнего – но не времен Перестройки. Советские руководители решили пойти по привычному и порочному кругу – взять взаймы за границей побольше займов, купить на эти деньги оборудование, завезти в страну, поставить и тем самым насытить рынок и обеспечить новый рывок советской экономики. Не понимая, того что:

– Они сами вкладывают деньги и сами рискуют – если бы они пригласили инвесторов, то государству не пришлось бы брать займы, инвесторы бы вложили свои и на свой риск

– Инвесторы вложили бы деньги именно в то, что пользуется спросом – а вот государство не факт, потому что чиновники рискуют не своими деньгами и ответственности за них не несут. Увольнение – это не ответственность.

– Помимо денег, инвесторы принесли бы в СССР такие крайне важные вещи как современный менеджмент и спрос на качественную бизнес-инфраструктуру. Во многом, кардинальные отличия итогов китайской реформы от советской обусловлены тем, что в Китае открывалось множество заводов международных компаний, которые знали, что делать и как, и почему. Потому что они жили в рыночной экономике, и делали это не раз и не два, точно знали, что за чем делать, и что в итоге должно получиться. То есть у них была в голове картина мира, причем проверенная – а в СССР такой не было ни у кого, в СССР действовали наобум, теряя и время и деньги в попытке изобрести велосипед, который давно уже был изобретен. И в итоге все рухнуло. В Китае обучившиеся в международных компаниях китайцы – начали открывать уже свои, китайские компании, обучая других китайцев, и таким образом «процесс пошел». Китайцы же начали пользоваться современной бизнес-инфраструктурой, которую создали иностранцы. У нас ничего подобного не было – то, что сделали мы, это как попытка самому, без преподавателя освоить, скажем, плавание. Может и освоишь – но есть немалый шанс, что утонешь. Мы и утонули.

– Иностранные инвесторы помогли бы с изменением бизнес-среды, которая к началу перестройки прогнила насквозь. Они привнесли бы своим методы борьбы с воровством персонала, свои методы мотивации менеджмента, неприятие взяточничества, которое к тому времени цвело по всему Союзу пышным цветом. Горбачев же начал реформу, опираясь на тех же людей, которые в рабочее время ходили в баню, тащили с работы все, что не попадя, работали по принципу «лишь бы не работать». Ждать от таких людей чего-то – смешно.

– Возможно не сразу – но иностранные инвесторы установили бы на своих предприятиях новые планки оплаты труда, к которым пришлось бы подтягиваться всем остальным.

И теперь вопрос – а кому нужны были новые разработки в области ЭВМ, супер-ЭВМ, сверхпроводимости, когда люли мяса не могли купить? Не лучше ли было мясное скотоводство развить? Или еще один автозавод построить, чтобы люди в очереди за машиной несколько лет не стояли?

Прямо сказали: надо кончать с комплексом неполноценности. Страна наша огромная, ресурсы колоссальные, научный потенциал впечатляющий, а международные капиталистические партнеры не всегда надежные, не брезгуют порой использовать торговлю в качестве инструмента политического шантажа, давления.

Под торговлей – видимо следует понимать отказ продавать пшеницу, которой стране обладающей четвертью всех мировых черноземов требуется много, и высокие технологии, Даже в голову не пришло, что СССР должен активно участвовать в мировой торговле, иметь избыточные производственные мощности, экспортировать пользующиеся спросом товары.

За реформы взялись люди с менталитетом снабженцев. Ярким примером такого человека был Н.И. Рыжков, который еще и Госплан возглавлял. Их задача была – снабдить советских людей всем необходимым. Про расширенное воспроизводство, завоевание экспортных рынков, производство востребованных рынком товаров – никто из них не думал.

Если речь про то, что надо кончать с комплексом неполноценности – давайте кончать. Возьми свой товар, выйди, встань на рынок, где стоят с таким же товаром. По какой цене ты его сможешь выставить? Кто его купит? У кого купят – у тебя или у конкурента? Если у тебя – вот и излечился комплекс неполноценности, ты ушел домой с деньгами. А если покупают не у тебя – вот и цена твоей огромной стране, колоссальным ресурсам и впечатляющему научному потенциалу. У кого-то все это лучше.

При этом и СССР, и США, как никогда, нуждались в ответственной политике. У нас и у американцев были свои проблемы в политической, экономической, социальной сферах. Нам было чем заниматься. Тем временем в различных мозговых трестах разрабатывались стратегические схемы, авторы которых, как фокусники, распоряжались судьбами миллионов людей. Рекомендации этих мозговых трестов сводились к тому, что Советский Союз представляет собой главную угрозу и для США, и повсюду в мире.

Горбачев постоянно говорит о США. СССР и США – рефреном. В связи с чем, у меня возникает закономерный вопрос – а оправдана ли такая американоцентричность внешней политики, тем более что сам Горбачев признает, что

СССР и США могут прожить друг без друга. Ведь наши торговые связи были ничтожны.

Если отвлечься от США, то мы видим:

– Европу, которая только организуется в единое целое, в ней есть ФРГ, Франция, Италия, Швеция.

– Японию и Южную Корею.

– Страны третьего мира.

Вопрос – почему именно отношения между СССР и США стоит ставить во главу советской международной повестки дня?

Есть ФРГ. Они мечтают объединиться с ГДР. У власти – прагматик и отнюдь не американофил Коль. Почему бы не предложить ему – объединение в обмен не на… нет, не на деньги, деньги профукаем, как и было до того, а в обмен на то, что немецкий бизнес построит в СССР сто – двести крупных предприятий. Для Коля сделка гениальная – не только выполнение мечты немецкого народа, но и открытие для немецкого бизнеса трехсотмиллионного рынка.

Есть Франция. Там у власти коммунист (!) Миттеран. С США у него отношения весьма мрачные. Почему бы и ему не предложить приход французского бизнеса в СССР, тем более что у русского и французского народа накоплен огромный пласт культурных связей.

То же самое – Япония, Южная Корея. Всем нужны рынки, всем нужна возможность зарабатывать. СССР может дать дешевую рабочую силу и очень дешевые ресурсы. Как Китай – но с дешевым газом и электричеством. И пока США открывают для себя Китай – почему Европа не может открыть для себя СССР? Или Япония, которая стала второй экономикой мира?

Так почему Горбачев пытается найти общий язык именно с чуждыми ему и его стране США?

Пример обратной политики мы можем видеть сейчас – Путин делает все, чтобы держать США подальше от России, а Европу наоборот – поближе. Если с Трампом он встречается первый раз – то с европейскими лидерами он встречался не по разу и в Европе и в России, он использует любую возможность для того чтобы встретиться с Меркель, с Макроном, с представителями небольших европейских стран. Часты в Москве гости с Ближнего Востока, причем приезжают и Нетаньяху, и саудовские принцы, и представители Ирана, и Катара. Посредником при замирении России и Грузии послужил президент Франции Саркози. Коспонсорами Минского процесса выступают опять-таки Германия и Франция. В то же время, и Европа далеко не в восторге от действий США в отношении России – именно потому, что отношения США и России и отношения Европы и России – это совершенно разные отношения. По фундаментальным причинам. Россия – европейская страна. С особенностями – но это часть Европы. А у США и России – общего мало. Разные страны, сильно отличающиеся люди…

Так почему же Горбачев избрал другую политику в условиях, еще более благоприятных для него – все-таки СССР обладал несравнимо большим весом, чем Россия.

Первое. На мой взгляд, Горбачев неправильно распределил приоритеты, уделив излишнее внимание разоружению. За определенным порогом – наращивать вооружения нет смысла, ибо какая разница – сто раз ты сможешь уничтожить Землю, или только пятьдесят. Кроме того – США банально ввели его в заблуждение нереальной угрозой Звездных войн. Вопрос разоружения следовало решать как один из вопросов изменения позиционирования СССР на мировой арене, а главный вопрос – порядок интеграции СССР и стран соцлагеря в Европейское сообщество. Вот именно тогда – мы имели шанс интегрироваться довольно быстро.

Второе. Фактор чисто субъективный – еще с дореволюционных времен в России, и в особенности среди интеллигенции живет странное, не имеющее разумного объяснения восхищение США. Странное чувство… мы США одновременно и осуждаем и восхищаемся. Помните

Гудбай, Америка, о!

Где я не был никогда,

Прощай навсегда,

Возьми банджо, сыграй мне на прощанье…

Мне стали слишком малы

Твои тёртые джинсы,

Нас так долго учили

Любить твои запретные плоды.

Почему то именно Америка была маяком для прозападной части российского общества на протяжении всего двадцатого века. Именно с США мы хотели и не могли взять пример, именно у США искали понимания, именно в США стремились. Почему то не Италия, не Франция, не Великобритания – а именно США стали для нас Святым Граалем, с джинсами, сигаретами Мальборо и музыкой.

И эта американофилия – выходила далеко за пределы сообщества молодых неформалов. Неудивительно, что и Горбачев ей поддался.

А Америка даже не знала, как мы ее любили.

Короче говоря, новая внешняя политика Горбачева была грубо ошибочна, потому что страдала родовым пороком – американоцентричностью. Нужно было налаживать отношения с теми странами, которые были интересны СССР для будущего экономического рывка – и которым был интересен СССР как будущий рынок. Это ФРГ, Франция, Италия, Япония. Южная Корея. Ровно то, что сейчас делает Путин, во многом игнорируя действительно серьезную американскую проблематику и отдавая предпочтение европейскому и азиатскому диалогу. И сколько там не выступай американский посол с авианосца в попытке привлечь к себе внимание…