Глава 14 Ельцин умер, но дело его живет

Горбачев активно продолжал недоделанное Хрущевым. Системе управления наносился один удар за другим. Почему было возможно повторение «организационной чехарды», практика которой была заложена раньше, в 1980-е? Да потому, что во времена Брежнева не был проведен четкий анализ, не был изучен прошлый исторический опыт, не были даны рекомендации, как избежать допущенных ошибок.

Ныне гонимый и опальный Борис Абрамович Березовский в Интернете учит на каком-то философском уровне, отрицая даже материю как таковую, русских предпринимателей тому, как нужно богатеть. Но не каждый (по Березовскому) это может – нужна, мол, соответствующая карма. Но дело не в карме. Борис Абрамович не договаривает: если кто и богатеет, то он это делает только за счет того, что кого-то грабит. Богатеют такие люди не духовно, а материально, то есть получают то, что кому-то недоплачивают, у кого-то самым нахальным образом изымают. Другого пути увеличения состояния в природе не существует. На этот грабеж не каждый способен. Совесть не позволяет. Вот вам и карма!

А Борис, но уже Николаевич – Ельцин установил режим, благоприятствующий березовским. Ельцин умер, но дело его – режим для Березовских – живет. Творец этого режима когда-то был весьма популярен в народе, и многие на него возлагали свои надежды. А он их не оправдал. Теперь при одном упоминании его имени у русского человека появляется на лице гримаса отвращения. Ельцин – символ ренегатства, пренебрежения национальными интересами, беспрецедентного беловежского предательства. И человек, не выдержавший испытания властью.

Ранний Ельцин обладал магическим действием на толпу. Его страстность передавалась людям. Ему поверили, так как он отличался от других номенклатурных работников, и это отличие людей восхищало. Но он поразительно быстро был сломлен тем, что сопутствует неограниченной власти: лестью, материальными благами, полной бесконтрольностью. И все обещанные народу перемены свелись к бесконечным перестановкам в высших эшелонах власти. Причем во власть попадали люди, все меньше и меньше склонные следовать государственным интересам. Они лоббировали интересы кого угодно: коммерческих структур, иностранных инвесторов, бандитов, личные. Ельцин все чаще при принятии решений исходил из потребностей семейного клана, а не государства. Если Горбачев был везунчиком, «вытянутым за уши» наверх, то Ельцин сделал себя сам. Ему пришлось хлебнуть невзгод с избытком. Но его Сталин тоже расстрелял бы. Да и если бы дали нашему народу право возмездия, он сразу же вздернул бы Ельцина на первом фонарном столбе.

Дед его был раскулачен, сослан и умер на поселении. Дядю осудили, и он находился в местах лишения свободы. Несколько месяцев провел в заключении и отец. Все детство и отрочество Бориса прошло в бараке. Он испытал и голод, и холод, да еще и тяжелую руку, и ремень отца. Барак праздновал красные даты календаря по возможности широко, с пением песен, овеянных романтикой боев за счастье трудового народа. Русский народный характер Ельцин впитал с молоком матери и духом барака. Он от рождения был наделен качествами лидера и быстро занимал главенствующее положение в любом кругу общества, в который бросала его судьба. Ему с детства было присуще чувство справедливости, и он всегда ее отстаивал, даже многим рискуя. Он видел жизнь не только низов, но и элиты. Видел, что эта жизнь отличается по материальному благополучию многократно. И дал слово матери, что выбьется в начальники. Это был не карьеризм «потомственного элитария», а способ выбиться из нищеты и унижения. И он стал начальником, хотя ему нередко приходилось конфликтовать и с нижестоящими, и с вышестоящими.

Ельцин был трудоголиком, он чувствовал себя в своей стихии, когда решал трудные вопросы, преодолевал препятствия, а в выходные мучился от безделья. Ельцин, достигнув хороших результатов на хозяйственном поприще, согласился перейти на партийную работу. К этому времени он уже приобрел навыки начальника: хамство в отношениях с подчиненными, подхалимство перед вышестоящими. Став первым секретарем Свердловского обкома КПСС и членом ЦК, Ельцин наверху был замечен своей хваткой и умением самостоятельно решать дела. Такие качества всегда замечали на Старой площади.

Когда Горбачев пришел к власти, ему понадобилось, естественно, очистить аппарат ЦК от тех, кого туда привел Брежнев. Их желательно было заменить энергичными руководителями с мест, но таких было немного. С подачи Лигачева Горбачев согласился перевести Ельцина на работу в Москву, так как имел на него определенные виды. С первым конкурентом Горбачева на пост Генерального секретаря ЦК КПСС Гришиным, многолетним руководителем столичной парторганизации, расправились легко. Его удалось скомпрометировать еще Андропову, устроившему показательные судебные процессы над ведущими работниками столичной торговли, уличенными в коррупции, от которых вроде бы шли ниточки к высшим руководителям Москвы.

Горбачев, придя к власти, сумел быстро отправить Гришина на пенсию. Однако на всех ступенях столичной иерархической лестницы остались «люди Гришина», от которых надо было избавиться. Для такой ломки системы руководства Москвы требовался очень крутой и решительный человек, и лучше Ельцина для этого дела было трудно кого-либо подыскать. Ельцин избирается первым секретарем МГК КПСС и кандидатом в члены Политбюро. Он всегда был крут и скор на расправу. Привыкший к тому, что везде – в городе, в районе, на предприятии – должен быть не просто руководитель, а хозяин, он сразу стал предъявлять первым секретарям московских райкомов партии требование навести порядок в их хозяйствах. Но что мог сделать любой первый секретарь райкома с мафией, если он вынужден был «сотрудничать» с ней, а то и прямо поставлен ею на должность?

И началась пресловутая «кадровая революция» Ельцина, которую его противники окрестили «кадровой чехардой».

Дело было отнюдь не простое.

Еще раз повторюсь: как только в стране начался отход от принципов коммунизма, совершенно было бесполезно вытравливать из нашей жизни капиталистические тенденции – зарабатывайте, обогащайтесь. Он снимал, к примеру, первого секретаря райкома, на место которого избирали, допустим, второго секретаря (ведь Ельцин никаких работников с собой из Свердловска не привез), а дело при этом не улучшалось. Оно и не могло улучшиться – мафия давила. Нового руководителя постигала судьба его предшественника. Тюрьмы Москвы, и прежде не пустовавшие, оказались переполненными теми, кто был уличен в коррупции. И по мере того как в недрах партаппарата накапливалась ненависть к новому руководителю московской парторганизации, в народе пошел слух о давно невиданном партийном деятеле.

Но подлинная популярность Ельцина взросла, как свежий росток из плодородной земли, после его выступления перед московскими пропагандистами в зале Дома политпросвещения на Трубной площади. Тогда Ельцин был на вид очень представительным – высокий, статный человек лет пятидесяти с небольшим. Зал был сразу заворожен, после того как он сказал, что доклада делать не будет, так как человек в столице новый, а предполагает познакомиться со своим активом пропагандистов, ответив на их вопросы. Записки сыпались водопадом, их было несколько сотен. Встреча продолжалась несколько часов и произвела на болтливых по долгу своей службы людей неизгладимое впечатление.

Уже на следующий день вся Москва говорила об этом выступлении Ельцина. И с той поры – что бы ни говорил и ни делал Ельцин, его воспринимали как своего. А когда его позже стали обвинять в том, что он ищет дешевой популярности, он легко такое парировал, задав простой вопрос: «А кто мешает другим завоевывать таким же образом народную любовь?» Других таких же, как известно, в высшем руководстве не нашлось, как тогда, так и позже. Вначале Ельцину очень хотелось стать верным помощником Горбачева. Но из этого сразу ничего не вышло – помешали характер и всяческие его «чудачества». Смутил Горбачева, да и многих высоких партийных руководителей, стиль работы нового московского начальника. Они привыкли спокойно работать в тиши своих кабинетов, а затем отправляться домой в бронированных лимузинах под мощной охраной, наблюдая жизнь столицы лишь из окна дома или машины.

С удивлением и опасением они наблюдали за тем, как Ельцин ездит в метро, на трамвае или автобусе, внезапно заходит в магазины и, видя пустые прилавки, вторгается в подсобки, где припрятан «дефицит», предназначенный для руководящих товарищей. Вся страна рассказывала о том, как Ельцин пришел записаться в районную поликлинику. А тут еще и авторитет Горбачева начал падать: его пустые речи, похожие на патефонную пластинку, которую «заело», стали надоедать.

Против Ельцина ополчилось все более или менее значительное начальство. Он стал «белой вороной». Чтобы понять, как мог Ельцин так измениться: от речей типа: «Пока мы живем так бедно и убого, я не могу есть осетрину и заедать ее черной икрой, зная, что у соседки нет аспирина для ребенка» до Беловежского предательства и опуститься до того, что во всем потакать «Семье», чтобы понять совершенно непостижимое – как русский народ терпел власть человека, не выходившего из запоя неделями и позорившего нас перед всем миром, – следует нам всем признаться в одном: многие в новой паршивой русской действительности согласны были терпеть любого маразматика, любую несправедливость, любой фарс с государственной властью, лишь бы был «гарант» того, что коммунизм не вернется никогда, и того, что все приобретенное в результате спекуляции или какой-то другой махинации, или наворованное, или отнятое у других останется моим, – и как можно дольше. Для роли такого «гаранта» никто лучше предателя не подойдет: предатель будет всегда бояться возмездия, и возврат к прошлому для него равносилен смерти.

К предательству Ельцина привели его властные амбиции, политическая слепота и подлая роль дяди Сэма. Он заслуживает самого строгого осуждения за то, что, стремясь избавиться от главенствующей роли центра в лице СССР и монополии КПСС, стремясь сломать бюрократическую мафиозную структуру управления страной, он вместе с водой выплеснул из купели и ребенка – русский коммунизм.

Я не берусь утверждать, что коммунизм у нас обязательно еще будет или что его необходимо начинать завтра строить заново, но берусь предположить, что он, однажды с муками выстраданный и проживший непродолжительную и непростую жизнь, будет будоражить умы русских людей до тех пор, пока они вновь, в «последний раз», не захотят его еще попробовать.

Возобладавшая неправедность будет торжествовать, кризисы будут людям открывать глаза, и это приведет к тому, что русские люди возобновят гонения на всех государственных рэкетиров, перекроют кислород Березовским, создадут условия для желающих достойно продавать свой труд. Нам необходимо уяснить одну истину: будут еще в России радетели о благе народном, демагоги и перевертыши, но такого, который сегодня говорит одно, а завтра поступает по-другому, вряд ли потерпят (если у народа будет право выбора), по той простой причине, что русский, раз наступив на грабли, долго помнит о шишке, которую он схлопотал в самый неподходящий момент.

Я речь веду о коммунизме. Раньше он был утопией. Но с установлением (при Ельцине) права на частную собственность достигнуто условие для установления действенной экономики. Но не капитализма же?! Не бандитского же?! Ни одна из известных в мировой истории попыток создать общество без частной собственности успеха не имела и заканчивалась большой кровью. Но известно и другое: самые крупные преступления совершаются именно в борьбе за власть и собственность, что, по мнению многих, одно и то же.

История приватизации времен Ельцина в России показательна именно как преступная. Существовало три этапа приватизации. На первом – ваучерном этапе – от всего нашего огромного национального богатства каждому на ваучер досталась разве что бутылка водки. Обещанные каждому держателю ваучера, включая грудных младенцев, два комфортабельных автомобиля так и остались эфемерной мечтой доверчивого обывателя. Второй – денежный этап приватизации – решался не на площадях и трибунах, а в кулуарах и закрытых от посторонних высоких кабинетах, куда доступ имеет отнюдь не каждый.

Серия залоговых аукционов обрушилась на страну как стихийное бедствие. Разрушительная энергия неправедно нажитого капитала в одночасье смела с карты государственных стратегических объектов десятки предприятий мирового значения. А потом прошел третий этап приватизации, который скромно назвали реструктуризацией естественных монополий. Из этого словосочетания ловко исключили само понятие приватизации, чтобы избежать аллергии общества на более понятное слово. Суть положения усугублялась тем, что все, что требовало огромных затрат на обслуживание и не сулило никаких доходов, оставалось государству, а все, что было ориентировано на прибыль, переходило в руки приватизаторов. Как у нас иногда говорят: «Ух! Автомат Калашникова бы!»

По сей день историки спорят, какую дату принимать за точку отсчета распада СССР. Александр Хинштейн, известный множеством журналистских расследований, в своей книге «Ельцин. Кремль. История болезни» называет эту дату – 21 октября 1987 года. Хинштейн пишет: «Именно в тот день, ознаменовавщийся началом разрыва между Ельциным и Горбачевым, полетел вниз первый камень, который приведет через 4 года к невиданному по масштабам горному обвалу. Это падение было тогда еще незаметным, невидимым постороннему взгляду. Михаил Сергеевич с незабвенной Раисой Максимовной искренне полагали, что проблемы с названием “Ельцин” больше не существует. Она закончилась вместе с постановлением пленума, в котором выступление Ельцина признавалось “политически ошибочным”, а Политбюро и МГК поручалось “рассмотреть вопрос” о его освобождении с поста первого секретаря горкома. Но эта победа оказалась пирровой. Потому что, скатившись с Олимпа на грешную землю, Ельцин не только не разбился, но и, напротив, сам превратился в титана. Через много лет Горбачев будет сетовать, что не проявил должной жесткости, пожалел опального бунтовщика и не отправил его послом в какую-нибудь Зимбабве. Это еще Макиавелли учил: врага недостаточно победить. Его нужно еще непременно добить…»

От себя добавим: далеко товарищу Горбачеву до товарища Сталина. Да что там Сталин! Все советские вожди с оппонентами разбирались неизменно круто. Когда на июльском пленуме ЦК 1957-го Маленков, Молотов, Каганович и примкнувший к ним Шепилов попытались вякнуть что-то против Хрущева, их мгновенно вывели из ЦК и демонстративно, в назидание прочим, сослали подальше из Москвы на постыдно-низкие должности.

Премьер Маленков уехал директором ГЭС (!) в Усть-Каменогорск. Молотов – послом в Монголию. Каганович – управляющим трестом «Союзасбест» в Свердловск. Также поступил с Шелепиным, Семичастным и Егорычевым миролюбивый Леонид Ильич Брежнев.

Октябрьский пленум взбудоражил, взволновал всю страну. Слухи – один фантастичнее другого – поползли по городам и весям. Если раньше Ельцин был широко известен лишь в Москве и Свердловске, то теперь о нем узнали даже в самых отдаленных закоулках Союза. Из уст в уста передавалась история о каком-то уральском мужике, который наконец-то вывел зажравшихся на чистую воду. О Ельцине заговорили и на Западе. А Ельцин то долго выказывал Горбачеву покорность, то вдруг имитировал попытки к самоубийству, то рвался на люди и изображал из себя национального героя. Одной из ключевых ошибок Горбачева стало непротивление избранию Ельцина депутатом ХIХ Всесоюзной партконференции. Чутье подвело Горбачева. Ведь раньше он поступал хоть и подло, но правильно: он хорошо знал, что Ельцину не удастся победить московскую мафию, а значит, после того, как в нем отпадет нужда, можно будет с треском снять его, как не справившегося с работой, и отправить на пенсию.

И Ельцин (хитрый бывший партийный босс) понимал это – несколько раз писал заявления с просьбой освободить от работы.

По мере того, как для членов партии отступническая деятельность Горбачева становилась очевидной, стихийно возникло желание каким-то образом нейтрализовать излишнее рвение Генсека. Раз пошли в ход «демократические» методы, то и решили повысить роль Секретариата ЦК, который контролировал Лигачев, человек энергичный и принципиальный. Горбачев, почувствовав опасность появления в партии нового лидера, задумал ликвидировать Секретариат. Октябрьский Пленум собрался по чисто формальному поводу – для обсуждения текста доклада Горбачева о 70-летнем юбилее СССР. Ельцину было поручено выступить с критикой работы Секретариата и лично Лигачева. Но Ельцин выступил с такой невнятной речью, что нельзя было понять, о чем он говорит. То, что он критиковал Секретариат и лично Лигачева, входило в планы организаторов кампании. Но дальше Ельцина явно «занесло»: прозвучали намеки на культ личности Горбачева и роль Раисы Максимовны. А просьба Ельцина об освобождении от высокого партийного поста вообще вызвала замешательство. Такого в партии не было давно.

Но Горбачев своего добился – ликвидировали Секретариат ЦК. Ельцина он снял и «трудоустроил» на малозначащий пост заместителя председателя Госстроя СССР. Но дальше дело приняло непредвиденный оборот. Тогда для Ельцина наступила, пожалуй, самая мрачная полоса в его жизни. Хотя люди относились к нему неплохо: узнавали его на улице, выражали ему сочувствие, осведомлялись, не могут ли чем-нибудь помочь. Так как на Ельцина к этому времени уже обратили внимание в высших руководящих кругах Запада (в частности, все та же Тэтчер, ранее первой признавшая Горбачева), Борис Николаевич решил, что не все еще потеряно в его стремлении прийти к власти. Он вновь ощутил себя политиком, способным не только взять реванш за свое поражение, но и побороться за место лидера, по крайней мере в РСФСР. А там, откуда ни возьмись, появился этот Казанник, и Ельцин стал терять совесть. А когда он побывал в Штатах, то вообще из коммуниста превратился в антикоммуниста и американофила. Справедливости ради отметим, что бесконтрольная власть КПСС (а не коммунизм или учение Маркса) и развал СССР – причина и следствие. Ельцин, начав с нужного дела по запрету монополии КПСС, довел его до деструктивного конца – развала СССР. При Ельцине к власти пришли «младореформаторы». Все, как один, либералы, космополиты, западники. Мало того, они еще и консультантов пригласили из США, положив им громадные оклады и допустив их ко всем государственным секретам. Дело доходило до того, что указы Президента России и постановления правительства составлялись или редактировались в США.

Ельцин свою подлость проявлял не на пустом месте. Еще с 1985-х почти все лидеры нашей страны стали мечтать о том, как услужить американцам. Когда впервые в постсталинскую эпоху в СССР появилось «парламентское меньшинство», его лидер Ельцин понял, что настало время и для него услужить Западу, сдать ему что-то очень ценное и получить за свои заслуги его признание. Особую надежду он возлагал на намеченную на 1989 год поездку в США. Этой поездке чинились всяческие препятствия, но Ельцин их преодолел. Поездка вроде бы была частной, якобы для чтения лекций, но она стала такой сенсационной, каким вряд ли стал бы и официальный визит. В течение девяти дней Ельцин побывал в 11 городах США и всюду говорил, говорил. То есть хотел понравиться. Поскольку на Западе Горбачев оставался самым популярным советским лидером, Ельцину пришлось врать: он говорил, что в стратегическом плане они с Горбачевым союзники, расходятся только в тактике. Он, мол, считает, что перестройку можно осуществить быстрее и радикальнее, чтобы предотвратить социальный взрыв, в который может вылиться недовольство народа низким уровнем жизни и удручающим положением в стране.

Эти речи сами по себе уже являлись претенциозными. Главной целью поездки для Ельцина была встреча с президентом Бушем-старшим. Президент уклонялся от этой встречи, так как этим он нанес бы по позициям Горбачева удар. Но Ельцин буквально принудил Буша пойти на компромисс: российского «лектора» принял высокопоставленный чиновник администрации Буша, а президент как бы невзначай заглянул в этот кабинет. Для самого Ельцина этот визит в Штаты стал потрясением, приведшим к полной смене его миропонимания. Как это нередко случалось с советскими туристами, которым бывает доступным к обозрению чужой дом только с парадного крыльца, Ельцин был ошеломлен картиной изобилия, открывшейся ему в супермаркете. Он сам признавался, что впечатления от Америки превзошли все его ожидания, вся поездка – это полное разрушение собственных штампов и стереотипов. Таких восторженных советских поклонников, как Ельцин, Америка не знала.

Первого мая 1990 года произошло событие, которое в прежнем СССР никак не могло случиться. Первомайская демонстрация трудящихся Москвы. Идет трансляция по большинству каналов ТВ. Видно: как обычно, Горбачев и другие руководители страны, стоя на трибуне Мавзолея, приветствуют проходящих по площади демонстрантов. Но вдруг появилась колонна «демократов», которые несут транспаранты с лозунгом «Долой КПСС!» и другие, столь же антипартийные и антисоветские. Горбачев и его приспешники вынуждены срочно с позором покинуть трибуну Мавзолея. Последние колонны демонстрантов проходили мимо пустой трибуны – впервые после сооружения места нахождения вождей во время народных торжеств. Зрелище это было неприглядное и произвело на народ гнетущее впечатление.

Высказывается иногда мнение, что с этого дня Горбачев стал свертывать свой слишком либеральный курс и набирать себе новую команду, которая впоследствии стала ядром ГКЧП. В то время как Горбачев стремительно терял популярность, Ельцин продолжал набирать очки. Вскоре он стал президентом РСФСР, а это было уже суверенное государство, хотя и в составе СССР. В июне 1991 года он уже нанес официальный визит в США и с Бушем встретился на вполне законных основаниях. Слуга получил своего господина.

Ельцин, назвав руководство КПСС узурпаторами, захватившими власть, которую народ им не давал, с самого начала стал разыгрывать «русскую карту». Он понимал, что иначе ему самостоятельной власти не видать. Борясь за пост президента РСФСР, он одновременно выступил за независимость самой большой и экономически наиболее развитой республики СССР. Советников и консультантов, доказывающих, что центр и «националы» («чурки» и пр.) грабят Россию, было у него хоть отбавляй. Декларация о суверенитете России, принятая Верховным Советом РСФСР, создала юридическую основу для разрушения Советского Союза. Ельцин переподчинил все находящиеся на территории РСФСР предприятия и учреждения союзного подчинения соответствующим российским правительственным структурам. Естественно, что другие союзные республики не замедлили пойти по стопам России.

Для Горбачева такой поворот событий был равносилен катастрофе. Власть центра, то есть Горбачева, теперь, по сути, распространялась лишь на территорию Кремля. Хотя… Горбачев еще мог арестовать Ельцина, судить его и лишить жизни. Но он этого не сделал. Почему? Да потому, что сам Горби, как и Ельцин, ориентировался на Запад.

Но Горбачев, цепляясь за власть, воевал только с Ельциным. Ельцин же, вдруг прозревший и уверовавший в то, что СССР – это империя зла, воспринял происходящее как исторически предопределенный и неизбежный процесс. По сути, это было предательство как со стороны Ельцина, так и со стороны Горбачева.