ДиН критика Нина Ягодинцева «Всё душа твоя запомнит..» (о стихах Татьяны Четвериковой)

Избранное у поэта почти неизбежно складывается в мегастихотворение о его жизни и его веке. Название книги известной сибирской поэтессы Татьяны Четвериковой «Собирая время» напрямую подводит нас к этой мысли. Стихи, написанные в разные годы и с разными чувствами, оставаясь в избранном полновесными и самостоятельными, одновременно становятся и строчками, штрихами, образами, сплетающими пёстротканое полотно жизни.

Избранное Четвериковой охватывает период с 1972 года по настоящее время. Более 35 лет — это, действительно, целый поэтический век, вместивший в себя и ушедшую эпоху социализма, и её роковой слом — и то, что привычно называется мало осознанным нами пока словом «современность». А ещё — те пласты истории, которые таинственно открываются по созвучию, по стремлению человека понять себя и свою страну:

Князь Владимир! Будь проклят за то, что ни разу

Не молилась богам, как и я, — светлоглазым,

Русокосым богиням, что деток славянских

Окунали в Днепре — не в волнах иорданских…

По поводу таких времён, какие выпали нашей стране, на Востоке говорят:

«Не дай вам бог жить в эпоху перемен»,

а в России Фёдор Тютчев в позапрошлом веке сказал совершенно противоположное:

Счастлив, кто посетил сей мир

В его минуты роковые —

Его призвали всеблагие,

Как собеседника на пир…

По сути, это времена, когда человек волей-неволей вынужден искать опору не во внешнем миропорядке, а в себе самом, в своём характере, в личной внутренней силе. И мир вокруг себя приходится выстраивать по собственным меркам, сообразуясь прежде всего с любовью и совестью.

В конечном итоге оба приведённых высказывания на практике, в реальной жизни оказываются верными. Без проверки «на излом» человек никогда так и не узнает своей истинной силы, но бесчисленная череда разочарований и утрат неизбежно надрывает его сердце. Что уж говорить о поэте, который не оставляет непрожитым ни одно глубокое чувство, который со-чувствует всем и всегда говорит не только от своего имени, но и от имени всех бессловесных и бесследно сгинувших…

Эх, Россия! До крика, до боли, до слёз!

Ты порою бываешь, как мачеха, злая.

Поминальные свечи октябрьских берёз

Всё горят, не сгорая, на землях Кулая…

…Всё быльём поросло… Здесь никто не живёт.

Но как сильно сердца занозило!

Закипает слеза… Нас несёт вертолёт

Над огромною братской могилой…

И всё-таки именно поэт счастливый человек — с Божьей помощью он сам ткёт полотно своей жизни из подручных снегов, дождей и радуг, безутешного отчаянья и безоглядного счастья, и суровая основа этого полотна — любовь. Не красивая романтичная сказка, которую обещают мечты на заре туманной юности, а светлая, но порой и страшная, беспощадно жестокая истина, которая собирается по крупицам как опыт достойного переживания жизненных трудностей и трагедий, разочарований, предательств и разлук. И чем крепче основа-любовь, тем надёжнее ткань бытия. Об этом прямо говорит сама поэтесса:

И даже если тяжела,

Любима жизнь, а не постыла.

Свободу я пережила

И несвободу полюбила.

Любая радость — за труды,

Любая милость — по заслугам.

Не разлюбила свет звезды.

Но научилась бресть за плугом.

Одёрнет жизнь меня — не сметь!

И вновь надежды всё впустую.

Я не привыкла к слову «смерть»,

Но против смерти не бунтую.

Непросто мудрость мне далась,

И всё же, кто из нас в накладе,

Когда ребёнок, наклонясь,

Листает школьные тетради.

Когда друзья нагрянут в дом,

Когда нахлынет дождь в июле…

Горчит полынь, грохочет гром

И сладки леденцы сосулек…

Мегастихотворение Татьяны Четвериковой — полотно, наполненное светом, щедро и ярко расцвеченное чувствами, и прежде всего оно — о любви: о Родине, о Сибири, о её деревьях, зверях и птицах — полноправных спутниках жизни. О близких и далёких людях, о друзьях и о детях, живущих в этом времени, в этой непростой, но безоглядно

любимой стране. Безусловно, в главном Четверикова — счастливый человек и счастливый поэт: у неё практически нет повседневности. Её быт пронизан музыкой насквозь, жизнь её души переплетена с жизнью природы, её любимый город Омск любим верно и преданно, да и он, хранитель самых светлых и горьких мгновений судьбы, отвечает ей сердечной привязанностью, одно из свидетельств которой — сама эта книга…

Стихи событие за событием проживают жизнь поэтессы. Они очень конкретны в своих действиях: в трагические минуты утверждают правоту выбора и укрепляют уверенность, в наблюдениях — размышляют, в переживаниях — рождают музыку. В этом, наверное, и заключается их главный смысл: вносить свою правку в торопливый текст повседневности, делать его из черновика — чистовиком.

Быт у Четвериковой естественно и закономерно превращается в со-бытие, объединяющее всё живое вокруг простыми и таинственными узами. Но он не теряет при этом и своей реальности, материальности, весомости: оставаясь собой, в музыке приобретает глубину, а во многих сюжетах стихотворений — и символическую значимость, серьёзную или мягко ироничную. Это равно относится и к ключевым моментам жизни, и к вполне житейским мелочам.

…Суров и точен ежедневник,

Вот на стихи он не горазд.

И не заполнена страница,

Где записать хотелось мне:

Попасть под дождь, опять влюбиться

И не проспать звезду в окне…

Уж очень по-русски и по-женски — постоянно уметь видеть в обыденном присутствие высокого и вечного. Вот, например, стихотворение «Купаем чёрного кота…»: здесь мелочи бытового (и даже где-то вполне комического, забавного) события переливаются радугой светлых чувств, как пузырьки мыльной пены. И в итоге юмористическая картинка, где ребёнок радуется, мужчина нервничает, а чёрный кот, вопреки всем законам жанра, становится белым в мыльной пене, и, может быть, именно поэтому норовит вырваться и удрать, — всё это оказывается для женщины, лирической героини, символом полноты жизни, устойчивого в вечном движении миропорядка.

Кот вырывается из рук.

Всё норовит к дверям, к дверям…

Но крепко милый держит лапы,

Хотя и зол, и поцарапан,

И надоело всё к чертям.

Я улыбаюсь…

Дело в том,

Что в шумные минуты эти

Я понимаю: есть на свете

Любимый, сын, и кот, и дом.

Что жизнь трудна, но не пуста,

Что многое ещё свершится.

…Кричит ребёнок.

Милый злится.

Купаем чёрного кота.

Но сквозь призму того же бесхитростного на первый взгляд стихотворения вдруг постигаешь: через сколькие же испытания, через какие глубокие трагедии прошла душа лирической героини, раз она так тонко научилась ценить мирную повседневность, радоваться ей и восхищаться, видеть в ней надежду на будущее… И здесь уже явно просвечивают конкретный характер, судьба, и совершенно по-иному звучат многие стихи книги.

Мне всё труднее и тревожней,

Мне всё больнее оттого,

Что я лишь травка-подорожник

Пути и сердца твоего.

Мелькают дни, приходят сроки,

Раздумий сроки — не мечты.

А я всё травка на пороге,

Которой раны лечишь ты.

Я не скажу тебе: доколе?

Я молчалива, как трава.

Но прорасту в широком поле

И разве буду не права?

Пожалуй, именно характер и судьба составляют главный смысловой стержень «Избранного» Татьяны Четвериковой. Это ключевые понятия книги. От одного лирического сюжета к другому они прорисованы чётко и рельефно: в открытых настежь диалогах и исповедях, в привычных размышлениях и дорогих душе поэтессы пейзажах, в полемическом азарте и молчаливой печали.

Так бывает всегда, когда стихи глубоко прорастают в жизнь, становятся в определённом смысле даже её опорой. И оттого духовный опыт выходит за пределы личного, приобретает иную, общую значимость. Буквально с первых стихотворных строк можно понять, какого дорогого собеседника подарила тебе книга.

Мои глаза полны тайгою:

Листвой, иголками, травою,

Цветами, что цветут без счёта

И в небе синим вертолётом.

Мои глаза полны тайгою:

Зелёной, красной, золотою —

Любою краской, но не серой.

Сейчас глаза наполнят сердце.

И станет сердце — не иначе —

Простым, доверчивым и зрячим…

Поэтическое полотно бесхитростно и достойно рисует характер и судьбу русской женщины — нашей современницы. Она открыта миру, она умеет быть и нежной, и сильной — а когда глубоко вчитываешься, понимаешь, что истинная женская сила нисколько не умаляет истинной нежности, наоборот — делает её ещё более глубокой, беззащитной и ранимой. Лирическая героиня Четвериковой живёт любовью, и (в этом — главное) по большому счёту ей куда важнее любить, чем быть любимой: дарить, отдавать, а не брать. Тут и без объяснений понятно, почему такая любовь обожжена беспощадным веком, как крутым сибирским морозом. Но только смутно и трепетно можно догадываться, почему беды делают её только мудрее и могущественней.

Короткое время — берёзы цветенье.

Как в юности, сердце тоска и смятенье.

Тогда — о грядущем, теперь — о минувшем.

Мы в доме вечернем все лампы потушим.

Мы будем глядеть не на улицу — дальше.

В то давнее время без горя и фальши.

А маленький дождик шуршит, словно ёжик.

Хорошее время зелёных серёжек.

Да жаль, не в одно мы окно наблюдаем

За ранней звездою и поздним трамваем.

Ни голос подать, ни коснуться рукою.

Но соединяет нас время такое,

Когда по России — берёзы цветенье:

Смятенье, восторг, сожаленье, прощенье…

Поэтическое избранное Татьяны Четвериковой традиционно во всех добрых смыслах этого ныне не слишком приветствуемого слова. Традиционно лирическая героиня тождественна автору — и это надёжный залог искренности и достоверности.

Такая боль — до позвонков.

Я вся — сплошной болящий вывих.

Не надо мне твоих звонков

И монологов торопливых.

Я путаю, где сон, где явь, —

У боли нет щадящих правил.

Оставь меня! Оставь! Оставь!

Как ты уже меня оставил…

Традиционен круг тем — а ведь каждая жизнь проходит по этому кругу, но ни одна не повторяет другую, и каждый со своими испытаниями встречается один на один. Именно поэтому, сколько ни изобретай формально-содержательных новшеств, главное, жизненно важное всё равно остаётся неизменным, и к нему неизменно приходится возвращаться.

Только б на улицу, через порог,

Трудно учиться на чьих-то примерах!

Сколько сирени на рынках и скверах,

Май на исходе — последний звонок…

Ложь и предательство — выдумки, бред.

Всё это глупые старые басни.

Жизнь — хороша! И ничуть не опасней,

Чем переход на положенный свет.

Шаг — до люби, до мечты, до звезды.

Девочка спит в страшном мареве мая,

Может быть, к лучшему, не понимая:

Только полшага — до взрослой беды…

Из этого переживания столь же традиционно рождается другое: материнское, учительское, а по сути и судьбе — одно из программных, магистральных:

Время — пырх! — и только видели,

Унеслось за облака.

Не соперничай с учителем,

Воспитай ученика.

Береги его, пока ещё

Не обучен, робок, мал.

Все препятствия по камешку

Разбери, чтоб не упал.

Научи, чтоб не примеривал

Пьедесталов и корон.

Пусть растёт высок, как дерево,

И открыт со всех сторон…

Традиционна музыкальная основа книги — она бесхитростна, потому что стихи очень близки к жизни и вышиваются по её суровой канве, и здесь нет ни грана лукавства. Традиционна речь, просты и понятны её образы — ведь это прямая речь, которая несёт надежду на понимание и ответ, ей ни к чему лишние украшения:

Лето как будто бы на волоске.

Словно недавно и не было мая.

Девочка носит котёнка в платке,

Нежно, как куклу, к груди прижимая.

Травы густы и повсюду цветы.

Только у нас и такое возможно:

Завтра листва полетит, как листы

Давней поэмы о грусти дорожной…

В смутные времена традиция всегда становится залогом сохранения и продолжения жизни, культуры переживания её взлётов и падений, испытаний и даров. Проходя через всё это, человек не просто должен сохранить себя, свою душу — он должен собрать, преумножить её многократно, переплавить в её огне свои страхи и обиды в любовь, понимание и бережение.

К старости люди глохнут и слепнут.

Наверное, Бог или тот, кто отвечает за наши души,

запирает человека изнутри,

чтобы он, не отвлекаясь, послушал и увидел самого себя и понял, наконец, жизнь, которую прожил.

По счастью, тот, кто дышит воздухом поэзии, изначально открыт «отвечающему за наши души», и у него есть прекрасная возможность «понять жизнь, которую прожил»: собрать свои стихи и сложить из них книгу. Пусть эта книга (снова дань традиции) и поделена условно на временные отрезки, практически соответствующие изменениям в окружающем мире людей, но поэт один, един и целен, как и его судьба. И в ней можно увидеть неизменное, ясное, чистое:

Жизнь моя шумная — юность, младенчество! —

Всё в ней непросто и всё в ней не зря.

…Тихое влажное утро Отечества

И молодое лицо сентября…

И, пожалуй, только у поэта есть полновесная возможность, закрыв собранное и избранное, снова с чистым сердцем сказать:

Мне нравится жить в этой осени мокрой,

Где тополь сорит невесомою охрой,

Где в каждом окне то герань, то фиалки…

И многое ещё свершится.