Нэнси Спрингер Осенний туман[23]

Сильвия стоит у некрашеной рамы окна своей новой кухни, глядя на отдаленный лес, когда ее брат вваливается приготовить себе кофе. Он занимается строительством и предоставил ей с мужем большую скидку при покупке этого просторного коттеджа. Она ценит его доброту: жилье в первых домах на новом месте не так-то легко заполучить.

Но единственное, что она может видеть на вершине голого, оскальпированного холма, — это дома, дома, дома со всех сторон. Только из одного окна видны деревья.

— Привет, сестрица!

— Привет, Бад. — Сильвии не хочется отрывать взгляд от верхушек деревьев, пламенеющих вдалеке. Осенняя дымка поднимается над ними, и, возможно, от сияния самих осенних листьев эта дымка источает такой же золотистый свет, что и деревья; кажется, что она состоит из той же материи, что и лес, некое излучение, исходящее от осеннего леса, душа, которая покидает свою угасающую обитель.

— Куда ты смотришь?

Не оборачиваясь, она указывает Баду на сверкающую золотисто-серую дымку. Брат тут же оживляется:

— Должно быть, она поднимается от ручья, там, внизу, в овраге Пайнтер Вэлли.

Он охотно достает карту, чтобы продемонстрировать ей. Бад обожает свои карты и всегда таскает их с собой; он заранее намечает маршруты отпусков и служебных поездок; кажется, что и путь к успеху в жизни прочерчен в его сознании, как на схеме.

— Восемьсот двадцать семь акров, совершенно свободных! — с энтузиазмом втолковывает он Сильвии. — Я как раз сейчас веду переговоры об их покупке.

Он вырубит эти деревья… Сильвия безмолвно смотрит на бумагу, будучи не в силах произнести ни звука, хотя душу наполняет протест. Леса там не отмечены, как будто карта не придает им никакого значения. Белое пятно на месте Пайнтер Вэлли окружено змеиными извивами дорог. Тонкая голубая безымянная линия пересекает эту слепую пустоту.

— Бегущий Красный Лис. — Бад подсказывает название ручья. — Я хочу поставить там несколько многоквартирных домов и назвать это место «Пристанище Бегущего Лиса» — как думаешь? Ручей загнать в трубу, может, устроить маленький рынок на площади и несколько небольших складов втиснуть.

Сильвия чувствует, как ей сдавило грудь. Всю свою жизнь она слышала гораздо яснее, чем большинство людей, гулкие отголоски прошлого в названиях, ставших пустыми и обманчивыми: Выдровая Река (где уже сотню лет не резвятся выдры), Орлиная Гряда (где больше не летают орлы), Бобровая Запруда (где бобры уже не построят свои плотины, чтобы затопить наступающий мир кегельбанов и типовых закусочных), Лосиный Соляной Заповедник (куда давно не забредал ни один лось полизать соленую глину). Тем не менее, будучи женщиной молодой и вполне современной, она принимала как должное, что волки, рыси и медведи — существа уже почти вымершие в ее перенаселенном штате на востоке страны, и что большая часть все еще уцелевшей дикой живности уничтожается или вытесняется с привычных мест обитания. Эти животные присутствуют где-то на периферии бытия и попадаются теперь разве что на декоративных предметах, которыми принято украшать дома.

Но когда собственный брат ради заработка сравнивает все с землей, а затем называет застроенный район поселком Ястребиный Холм (где ни один ястреб уже не будет кружить) или Приют Бегущего Лиса (где не найти прибежища лисицам), — это отдается в ее сердце эхом давно отзвучавшего волчьего воя, совиного уханья и орлиного клекота.

Бад всегда был таким. Ни тени сомнения. Нужен по меньшей мере бульдозер, чтобы своротить его с выбранного пути. К тому же она ничего плохого сказать о нем не может — он всегда был ей хорошим братом.

Тогда сдержанно и напряженно, оттого что ей сдавило грудь и гортань, Сильвия говорит:

— Почему здесь ничего не строили раньше?

Бад пожимает плечами.

— Не удавалось расчистить это место. Для фермы тут слишком крутые склоны. Впрочем, мне без разницы. У нас техника, перекопаем.

Он усмехается.

— Здесь никогда не было фермы? Я думала — может, это название долины сохранилось от прежних владельцев.

Хотя она не знала никого в округе по фамилии Пайнтер.

Бад смотрит на нее равнодушно; ему наплевать, откуда получил свое имя овраг Пайнтер Вэлли и вообще откуда берутся географические названия, кроме таких шикарно звучащих, которые помогают продавать его новостройки. Он проглатывает остаток кофе и отправляется по своим делам. Сильвия завороженно смотрит из окна на осеннюю дымку, что испаряется и исчезает, как и вся дикая природа.

К черту список поручений. К черту поиски работы, да и нераспакованные коробки могут подождать еще денек. Скоро эти далекие верхушки деревьев исчезнут, но сейчас они ярко сверкают, как желтые волчьи глаза; стоит великолепное янтарное бабье лето, а джинсы и туристские ботинки ожидают в стенном шкафу спальни.

Несколько минут на переодевание, и Сильвия отправляется на осмотр Пайнтер Вэлли, прежде чем брат успеет уничтожить эту долину.

Получасовой поиск подходящей дороги результата не принес. Ни следа подъезда, ни намека на парковку. Ближе всего проходит дорога, которая огибает поселок Ястребиный Холм и тянется вдоль неровного края оврага несколько сотен ярдов, а затем сворачивает в сторону. Высокие деревья подступают к дороге с одной стороны. Пренебрегая осторожностью, Сильвия ставит автомобиль на противоположной обочине. Не похоже, чтобы в этом пустынном пригороде наблюдалось оживленное движение. Возможно, никто, проезжая, не заденет машину.

Она решительно поворачивается спиной к автомобилю и вступает в таинственный лес.

Вниз, вниз, вниз по крутому склону, меж валунов и упавших стволов, через густые заросли ежевики; где-то светит солнце, но здесь, среди неясных очертаний коричнево-серых стволов, царство сумрака. Земля, воздух, небо — все перемешано; пятна теней и пестрое конфетти опавшей листвы скрывают тропинки. Сильвия спотыкается об извилистый корень, прячущийся под ворохом листвы, и едва успевает ухватиться за шершавый ствол дерева. Грубая поверхность обжигает руку мгновенной болью. Над головой громко каркают вороны.

— Замолчите, вороны, — недовольно говорит Сильвия. Она любит не только созерцать верхушки деревьев. Каждую встреченную кошку она дружески приветствует и спрашивает: «Как поживаете?». Она разговаривает с животными и картинами, и иногда сама с собой. Углубляясь в долину Пайнтер Вэлли, Сильвия напоминает себе, что нужно вести себя тихо, если хочешь увидеть оленя. Но вороны не унимаются: «Чужак! Чужак!» Возмущенная белка на стволе огромного дуба громко выражает свое негодование, и Сильвия отказывается от попытки соблюдать тишину. «Раскричалась тоже, — ворчит она на белку. — Тише, тише».

В вышине шумят деревья, огромные стволы раскачиваются, словно под порывами урагана — неужели так ветрено? Сильвия что-то не заметила… Совсем рядом деревья стонут и скрежещут, будто кто-то ногтями проводит по грифельной доске, это заставляет ее вздрогнуть и отступить назад. В следующее мгновение сухая ветка трещит и ломается, глухо обрушиваясь на суглинок прямо перед ее носом. Ветка поросла темно-желтыми, цвета буйволиной кожи грибами, и Сильвия отдергивает руку. Она дрожит, но начинает сердиться: у Пайнтер Вэлли нет причин, чтобы так с ней поступать! Но когда она вспоминает о Баде, о его картах и планах, то не в силах больше злиться на обреченный лес.

— Послушай, — говорит она мягко. — Это не он. Это только я. Сильвия Верити Дюбуа[24].

Как обычно, представляясь, она произносит свое полное имя, которое ей очень нравится. До нее мать была Сильвия Верити, и бабушка, и прабабушка, и, возможно, пра-пра-… и так дальше, вглубь веков.

Ветер замирает, утихает шум деревьев и беличье стрекотание. Даже вороны замолкают.

— Я — Сильвия, — повторяет она, потому что это имя дает ей возможность ощутить самое себя, утраченное в повседневной жизни, в мире микроволновок.

— Я — Сильвия. Я никогда не причиню тебе зла.

Медленно, нерешительно, осторожно лесная глушь принимает ее, пропуская внутрь и открывая ей свои секреты.

Сильвия спускается по склону холма, покрытому сосновой хвоей, словно желто-серым мехом, находит ручей Бегущего Красного Лиса на дне оврага, и размышляет, водятся ли еще в этих местах лисы, затем видит на берегу длиннопалые следы енота, что вселяет надежду. Она обнаруживает ложбинку с пожухшими папоротниками, видит следы оленьих рогов на молодых кленах; она дотрагивается до тяжелых, как виноградные грозди, кистей бузины. Повсюду видны грибы: белые, как облатка церковного причастия, красные, как восковые свечи, оранжевые и светящиеся, как маленькие осенние луны.

Неожиданно она выбирается на полянку, где между ярко-красных стеблей свисают кирпично-бурые лисьи хвосты сумаха, где семена осыпаются с некошеной, по пояс, травы. В небе парит ястреб, и его ореховые крылья поблескивают в лучах солнца.

Она отыскивает местечки, где из мшистого склона пробиваются на свет ключи, где по весне — почему-то Сильвия в этом уверена — расцветут перелески и горечавки. Эти леса роскошны. Родники не упрятаны в трубы, ни развалин ферм, ни угрюмых амбаров не заметно на дне долины Пайнтер Вэлли, ни канавы, ни мельничные протоки не обезображивают ручей Бегущий Красный Лис. Дубы, вязы, каштаны стоят огромные, первозданные. Люди никогда не обитали в этих местах. Здесь действительно еще могут водиться лисы. Даже более крупный неведомый хищник, может неслышно красться где-то в зарослях Пайнтер Вэлли.

Со всех сторон щебечут и перекликаются певчие птицы. Куда-то торопится бурундук. Все находится в непрестанном движении: порхают птицы, колышется листва, снуют юркие белки и нежно ласкается теплый ветерок, — частицы жизни, света, движения, тайны… Сильвии чудится, что иногда она видит вдалеке еще какое-то неясное движение, то с одной стороны, то с другой, что-то сероватое, как прибрежная галька, или рыжеватое, или желтовато-коричневое, как охра, что-то темное, как сам лес, всегда краем глаза, нечто противоестественно молчаливое среди шуршащих осенних листьев. В надежде увидеть лису девушка часто озирается. Но рыжего меха нигде не видать. Каждый раз тень исчезает в хороводе листьев и солнечного света.

Сильвия не боится. Она до боли счастлива и польщена вниманием таинственного хозяина: он не показывается на глаза, ускользает от сознания, пугливый и робкий, как ребенок, которым когда-то была она сама.

К вечеру, вернувшись к машине, Сильвия замечает, что стало пасмурно. С серого неба слабо доносятся тоскливые голоса диких гусей. «Про-о-очь, про-о-очь! — чудится в этих протяжных криках, — про-о-очь, скоро все будет ко-о-ончено, навсегда кончено, навсегда…» На придорожной лозе она обнаруживает расцвеченные осенью горько-сладкие ягоды. Повсюду осень, горько-сладкая осень в мире дикой природы.

— Я попытаюсь, — шепчет она оврагу Пайнтер Вэлли, чему-то таинственному, бесплотному, как туман, — Может быть, что и удастся сделать.

Утра ждать не стоит — как бы не потерять решимость. Она возвращается домой, кормит мужа (этот стерильный воздух нового дома, гладкость кнопок и пластиковые упаковки сушат ее кожу и душу) и отправляется к Баду.

— Ты когда-нибудь был в этих лесах?

— А?

— Пайнтер Вэлли! Ты сам туда когда-нибудь ездил?

— Зачем? Я и по карте все вижу.

— Бад, ты не можешь сравнять с землей это место!

— Что ты имеешь в виду: я не могу?

— Ты просто не можешь!

Целый час, пытаясь унять порой охватывающую ее дрожь, Сильвия повторяла то же самое на разные лады, не в силах объяснить понятнее, но не давая перебить себя. Бад посмеивается, пытается уговаривать, спорит, а затем прекращает разговор. Как обычно: неизменно вежливый, он никогда на самом деле не слушает. Сильвия думает, что же предпринять: развернуть широкую кампанию, разослать письма в газеты, выставить пикеты? Нет. Слишком молода, почти ребенок, и нет сил для ссоры с Бадом. Надо как-то убедить его согласиться.

— Поедем завтра вместе, — просит она, — и ты сам увидишь.

— Да ладно тебе, сестренка! Чепуху какую-то несешь.

— Бад!

— У меня расписаны дела на весь день. И ближайшую неделю, и ближайший месяц.

— Бад, ну пожалуйста!

На следующее утро, выпив кофе, Бад ловит взгляд неотступно следящих за ним глаз и неожиданно сдается. «А, какого черта!» За окном стоит еще один осенний день, и дымка поднимается в лучах солнца. «Показывай дорогу, сестрица. Пошли, посмотрим на этот твой проклятый лес».

Пройдя первую часть склона, Бад говорит необычно тихо: — Мрачновато здесь.

Несмотря на солнечный свет и карнавальную яркость листьев сассафраса, в тени высоких сосен воздух неподвижен. Ничто не шелохнется, отовсюду доносятся странные заунывные крики птиц. Бад напряженно оглядывается по сторонам и спотыкается о гнилое бревно, в трещинах которого угнездились рыже-бурые грибы. Какой-то мелкий грызун взвизгивает и кидается наутек, заставив Бада подпрыгнуть от неожиданности. Прямо перед носом свешиваются багрово-красные листья ниссы; что-то резко захлестывает ветку, и кровь застывает в жилах: змея.

Бад шарахается с хриплым воплем. Голова пресмыкающегося покачивается всего в нескольких дюймах от его собственной.

— Прекрати это! — приказывает Сильвия лесу. — Он мой брат.

Змея медленно втягивается назад. Листья шевелятся, бормоча и шушукаясь, хотя никакого ветра нет.

Смягчаясь, Сильвия говорит Пайнтер Вэлли:

— Я хочу показать ему, как ты прекрасна. Я хочу, чтобы он увидел, чтоб понял.

Змея исчезает, растворяясь в опавшей листве. Птичьи крики рассеиваются в нависающей тишине. Пайнтер Вэлли угрюмо пропускает путников в себя.

Краем глаза Бад следит за сестрой, будто сомневается в нормальности ее рассудка, говорит мало и вряд ли действительно понимает, что ему показывают: багряник на склоне холма, роняющий пурпурно-винные стручки; поляна, где метелки высокой травы свисают рыжими мохнатыми хвостами; ручей, где в глубоких заводях между камнями играют пятнистые форели.

— Прозрачный, чистый, неоскверненный источник, — говорит она с горечью, — и ты хочешь замуровать его в трубу?

— Хорошо, — соглашается он, — может быть я и не буду его хоронить. Может быть, я сделаю запруду и устрою тут озеро. Парусные гонки, водные лыжи. И назову это место Озерная Терраса.

Внизу, у ручья мелькнула тень — возможно, выдра? Или норка? Или лисица с выводком? И мысленно Сильвия умоляет: Рыжий Лис, Рыжий Лис, беги. Беги прочь, найди себе другое убежище. Другую долину, где мой брат позволит тебе остаться в живых. И лес глухо бормочет и шелестит, хотя ветер не колышет деревья.

Сильвия кричит:

— Бад, ты ничего с этим не можешь сделать! Взгляни на это место! Здесь нет ни одной мусорной свалки, даже ни одной пивной банки! У любой деревенщины хватило бы ума оставить Пайнтер Вэлли в покое, а ты…

Он перебивает:

— Я добьюсь своего и никто мне не указ! — Его сжатые челюсти свидетельствуют о непоколебимой уверенности. — По правде говоря, сестричка, мне не нравится это место. Аж мурашки по коже бегут. Я не собираюсь тянуть: лучше покончить с ним побыстрее.

Верхушки громадных деревьев дрогнули и зарокотали, как при ураганном ветре. Однако никакого ветра вообще не было, а Пайнтер Вэлли шумела как в бурю.

— Пошли отсюда, — жестко говорит Бад. Но на обратном пути он то и дело вздрагивает и озирается.

— Что это было? Мне кажется, я заметил какое-то движение.

Сильвия ничего не видит, ничего и не ожидает увидеть там, где мгновение назад стояла туманная тень. Но она знает, что этот рокот, беспредельный, как осенний мир, вызван не шумом листьев под порывами ветра.

Кажется, он исходит отовсюду и ниоткуда — от плодородной шоколадной земли, от этих древних камней на откосах, от запорошенного листьями неба, громыхая будто вдалеке, ревя всей глоткой вблизи и сотрясая мир, как несущиеся в панике призраки десяти тысяч бизонов, удаляясь, но не затихая. Кажется, что у этого звука нет ни конца, ни начала, он слишком огромен, чтобы назвать его голосом.

Но тут Пайнтер Вэлли заговорила.

Высоко над головой раздался пронзительный визг, словно призыв к дьявольскому шабашу. Издалека донеслись рыдания, вопль женщины, покинутой любовником-демоном. Поблизости что-то вздыхало и причитало, словно брошенный умирать ребенок.

Вад стоит бледный и дрожащий, не в силах бежать; куда бы он ни повернулся, со всех сторон его встречает невыносимый, неземной крик.

— Пожалуйста, — Сильвия умоляет Пайнтер Вэлли, — пожалуйста, не причиняй ему зла. Он мой брат. Я постараюсь как-нибудь его образумить, обещаю тебе.

Она берет Бада за руку.

— Я — Сильвия, — она переходит на шепот, заклиная неведомой силой своего имени-талисмана, и тянет брата вверх по склону холма, прочь из глубины оврага; скорбные крики отступают перед ними, а затем обрываются с яростным ворчливым рыком.

В машине брат и сестра не разговаривают и не смотрят друг на друга. Бад отделался лишь ушибом руки. Но на следующее утро, допивая кофе, он снова полон негодования и грандиозных планов.

— Это какая-то треклятая птица издавала все эти звуки. Я уничтожу их. Отравлю этих тварей.

— Бад, выбрось это из головы. Ты не вернешься туда.

Стоя у окна на кухне и глядя на лес, Сильвия говорит без горячности, со спокойной уверенностью.

— Конечно, не вернусь. Я запущу команду моих ребят с ружьями, — заявляет Бад. — Ружья и охотничьи собаки. Или зашлю туда какого-нибудь чертова священника, если это то что там требуется! Я…

— Говорю тебе, забудь об этом, — прерывает его Сильвия, мягко, но раздраженно. — Иди сюда. Взгляни.

Он становится рядом с ней, глядя на отдаленные верхушки деревьев, на туман, поднимающийся над Пайнтер Вэлли.

Рыжевато-желтый, кремово-коричневатый, нечеткий в золотистом утреннем свете, он лежит на вершине своих владений, его длинный, толстый и пушистый хвост оборачивается вокруг неподвижных задних лап, передние расслаблены и мягки, когти втянуты, но уж точно не коротки. Оживая, он может двигаться по своей долине тихо и бесшумно, как призрак, или мчаться быстрее лесного пожара. Он может перемахнуть расстояние вчетверо больше длины своего тела, тащить добычу вчетверо тяжелее себя, убить взрослого оленя одним ударом и закинуть тушу на дерево. Сейчас он вспоминает бурю, соперников, наводнение, людей, ранение, людей и их ружья, людей… Загнанный в угол, он снова находится перед лицом этой смертельной угрозы. Из первобытной дали он поднимает раскосую морду, демонстрируя зубы в беззвучном рыке. Сильвия наблюдает за этими узкими, лиственно-желтыми глазами, влажной пастью и блеснувшими белой вспышкой клыками.

— Видишь? — говорит она Баду.

Тот видит, хотя еще не готов признать этого. И, заикаясь, произносит: «Я н-не — н-не могу — что это за чертовщина?»

— Местные жители звали их «пайнтерами», - поясняет Сильвия, — или пантерами. — Она мечтательно перечисляет множество других имен: — а еще пума, кугуар, королевский кот, горный ревун, катамаунт, серебряный лев, горный лев. Но обычно пайнтер. Понимаешь?

— Ты хочешь сказать, что здесь внизу водятся горные львы? — шипит Бад.

— Один, я полагаю. Один большой горный лев. Но не такой, которого можно было бы убить из ружья.

Молчание. Туман свивается в воронку и исчезает в лучах солнца, ярких, как осенняя листва.

— Я ничего не видел, — угрюмо бурчит Бад.

— Конечно нет. Так ты оставишь Пайнтер Вэлли в покое?

Не отвечая, он поворачивается и выходит из кухни. По пути он вытаскивает из кармана рубашки карту и швыряет ее в мусорное ведро.

Сильвия следит за ним с печальной улыбкой, затем начинает упаковывать вещи. Теперь сомнений нет. Она — Сильвия Верити Дюбуа, повелительница леса — неважно, сколько минуло поколений с тех пор, как ей поклонялись, — лесная богиня не может жить на верхушке плешивого холма, где не кружат ястребы и вырублены деревья.

Она неторопливо собирает вещи, и ее глаза смотрят куда-то вдаль, очень древние, очень мудрые, мягкие и глубокие глаза цвета осенней дымки.