Сараево

В 1913 году император назначил наследника генеральным инспектором вооруженных сил. Таким образом, на Франце Фердинанде теперь лежала ответственность за боеготовность армии и флота. Все чаще эрцгерцогу приходилось бывать на маневрах и штабных совещаниях – тем более что престарелый Франц Иосиф уже не мог нормально исполнять обязанности верховного главнокомандующего. В начале лета 1914 года наследник готовился к поездке на очередные маневры. На сей раз местом их проведения стала Босния. Обстановка в этой провинции давно уже не была безоблачной: аннексия Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией спровоцировала рост радикально-националистических настроений среди местных сербов и отчасти мусульман. В 1910 году молодой серб Богдан Жераич совершил покушение на губернатора провинции генерала Варешанина. Жераич погиб, но стал героем в глазах боснийских радикалов, пользовавшихся негласной поддержкой ультранационалистически настроенных кругов в Белграде. Мозговым центром, душой и движущей силой этих кругов являлась тайная организация сербских офицеров «Черная рука» («Объединение или смерть») во главе с полковником Драгутином Димитриевичем, прозванным за необычайную физическую силу и выносливость Аписом (священный бык в одном из древних языческих культов).

«Черная рука» была создана в 1911 году группой радикально настроенных сербских военных, большая часть которых ранее состояла в другой националистической организации – «Народна одбрана». Некоторые из них, в частности Драгутин Димитриевич, принимали участие в убийстве короля Александра Обреновича и его жены в 1903 году. Главной целью «Черной руки» было объединение сербов в рамках единого государства (Великой Сербии), хотя Димитриевич и большинство его соратников увлекались и идеей единства южных славян – разумеется, под сербским руководством. «Черная рука» являлась тайным обществом, что было закреплено в ее уставе (впрочем, о существовании организации были хорошо осведомлены король Петр, принц Александр, премьер-министр Пашич и другие высшие представители политических кругов Сербии). Члены организации «Объединение или смерть» выражали приверженность «методам революционной борьбы», под которыми подразумевался и террор по отношению к «противникам сербской идеи». К последним, несомненно, относились и высокопоставленные представители австро-венгерской монархии.

Не подлежит сомнению существование контактов между «Черной рукой» и группой «Млада Босна», осуществившей теракт 28 июня. Однако так до конца и не ясно, произошли ли трагические события в Сараево по воле Аписа и его соратников, или же те в последний момент по ряду причин, связанных с внутриполитической обстановкой в Сербии, решили дать задний ход, но фанатично настроенные юноши из «Млады Босны» вышли из-под контроля белградских опекунов и сделали то, что считали нужным для победы своего дела. Как бы то ни было, в конце июня 1914 года, когда эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга отправились в Сараево, там их ждали не только подготовленные к маневрам части императорской армии и высшие чины местной бюрократии, но и семеро молодых боснийцев, решивших покончить с наследником, который представлялся им воплощением габсбургского гнета и одним из главных препятствий на пути к единству южных славян. Как впоследствии заявил на суде Гаврило Принцип, «идеалом молодежи было объединение… сербов, хорватов и словенцев, но не под властью Австрии, а в виде какого-нибудь государства, республики или чего-нибудь в этом роде. Я считал, что если Австрия окажется в затруднительном положении, то произойдет революция. Но для такой революции сначала надо было подготовить почву, создать настроение… Убийство могло создать такое настроение». Аргументация, весьма характерная для революционеров-террористов конца XIX – начала XX веков. Примерно так же рассуждали русские народовольцы, убившие Александра II – их опытом, кстати, активно пользовались члены группы «Млада Босна».

23 июня Франц Фердинанд и его жена отправились в последнее путешествие. Позднее, после сараевской трагедии, родственники и приближенные убитых приводили ряд деталей, якобы свидетельствовавших о том, что Франц Фердинанд предчувствовал свою смерть. Его поездка в боснийскую столицу приобрела в свете этих воспоминаний роковой, мистический характер. Так, жена эрцгерцога Карла, будущая императрица Зита вспоминала, что как-то в 1913 году, приехав к ним в гости, Франц Фердинанд в разговоре ни с того ни с сего произнес: «Должен вам кое-что сказать. Меня… меня скоро убьют!» Новенький салон-вагон, в котором должны были ехать эрцгерцог и его жена, ни с того ни с сего сломался (что-то случилось с одной из колесных пар), и высокопоставленные пассажиры отправились обычным вагоном первого класса. В Вене, где эрцгерцог пересел в салон-вагон премьера Штюргка, неожиданно отказало электрическое освещение. В купе зажгли свечи, и Франц Фердинанд сказал своему секретарю: «Как вам нравится этот свет? Будто в склепе, правда?»

Маневры 15-го и 16-го корпусов, размещенных в Боснии и Герцеговине, прошли благополучно. 27 июня наследник телеграфировал императору: «Состояние войск и их подготовка… выше всяких похвал. Отличный боевой дух, высокая степень обученности и эффективности. Почти нет больных, все здоровы и бодры. Завтра я навещу Сараево и вечером отправлюсь обратно». Между тем опасения по поводу безопасности наследника и его супруги существовали еще перед поездкой. Многих смущала дата визита Франца Фердинанда: 28 июня сербы отмечали Видовдан (день св. Вита) – годовщину битвы на Косовом поле (1389), в которой сербское войско было разбито турками, что стало началом многовекового османского ига. Во время той битвы сербу Милошу Обиличу удалось пробраться в стан врага и зарезать султана Мурада I. Лояльные боснийцы опасались, что сербские радикалы могли бы ознаменовать Видовдан покушением на австрийского наследника – так сказать, повторением подвига Обилича. Между Софией фон Гогенберг и хорватским политиком Йосипом Сунаричем, предупреждавшим герцогиню о возможной опасности, 27 июня произошел следующий диалог: «Дорогой Сунарич, вы, однако, ошиблись, все совсем не так, как вы утверждали… Мы побывали всюду, и везде сербское население принимает нас столь радушно и искренне, что мы действительно счастливы». – «Ваше Высочество, я молю Бога, чтобы завтра вечером, когда я буду иметь честь увидеть вас снова, вы бы смогли повторить те же слова. Тогда у меня с сердца спадет камень, большой камень!»

Помимо ста двадцати полицейских, несших свою обычную службу, никаких жандармов или войсковых частей, призванных охранять Франца Фердинанда, в Сараево 28 июня 1914 г. не было. Причины поразительной самоуверенности и беспечности, проявленной генерал-губернатором Оскаром Потиореком, отвечавшим за прием эрцгерцогской четы в Боснии, остаются одной из загадок сараевской трагедии. Ведь четырьмя годами ранее, когда боснийскую столицу посетил император Франц Иосиф, улицы города были оцеплены кордоном солдат. Контраст оказался настолько разительным, что позднее многие, присутствовавшие в роковой день в Сараево, говорили и писали о «ловушке», в которую якобы попал наследник. Словно бы сербские террористы, желавшие гибели Франца Фердинанда, и австрийские чины, призванные его охранять, действовали заодно. Конечно, это было не так. Однако халатность, допущенная Потиореком и его подчиненными, говорит о далеко не блестящем состоянии государственного аппарата монархии, который оказался не способен защитить второго человека в государстве. А также о странном отношении к наследнику, жизнь которого была поставлена под угрозу с такой бесшабашностью, будто речь шла о каком-нибудь захудалом майоре.

Сараевское убийство описано очевидцами и историками буквально поминутно. Утром 28 июня, осмотрев казармы местного гарнизона, Франц Фердинанд и София в сопровождении генерал-губернатора Потиорека, мэра Сараево Чурчича и небольшой свиты на автомобилях направились по широкой набережной реки Милячка в муниципалитет, где должен был состояться прием в честь высоких гостей. Поскольку программа визита наследника не была секретной, члены группы «Млада Босна» успели подготовиться и занять места на улице вдоль пути следования кортежа – среди толпы, приветствовавшей эрцгерцога по-сербски и по-немецки. Первый террорист, молодой босняк Мухаммед Мехмедбашич, оробел и не бросил бомбу, лежавшую у него в кармане. Стоявший чуть поодаль серб Неделько Чабринович оказался решительнее: он метнул в машину наследника (скорость кортежа не превышала 20 км в час) гранату, которая отскочила от сложенной «гармошкой» крыши – день был жаркий и солнечный, поэтому эрцгерцог ехал в открытом автомобиле. По другим сведениям, Франц Фердинанд увидел, что какой-то темный предмет летит из толпы прямо в Софию (она находилась ближе к террористу), и рукой отбил бомбу, как мяч, после чего та, срикошетив от крыши, упала на землю и взорвалась. Несколько человек из свиты, ехавшие в задних машинах, получили ранения. Чабриновича арестовали на месте. Кортеж наследника продолжил путь.

Франц Фердинанд был не испуган, а взбешен. Прибыв в муниципалитет, он обрушился на мэра Сараево, который меньше других был виновен в случившемся: «Господин бургомистр! Я приехал в Сараево с визитом – а здесь в меня бросают бомбы! Это возмутительно!» Чурчич дрожащим голосом произнес заранее подготовленную приветственную речь. Эрцгерцог понемногу успокоился и по окончании приема даже поблагодарил мэра и жителей Сараево «за овации, которыми они встретили меня и мою супругу – тем более, что тем самым была выражена и радость по поводу неудавшегося покушения». Затем наследник решил, что дальнейший маршрут будет изменен: вместо того, чтобы отправиться в центр города, к местному музею, кортеж должен был снова проехать по набережной к госпиталю, поскольку эрцгерцог решил навестить раненных бомбой Чабриновича. Однако в возникшей суматохе об изменении программы не сообщили водителю автомобиля, и когда у Латинского моста тот повернул направо – в соответствии с прежним маршрутом, – Потиорек закричал шоферу, чтобы тот остановился и вернулся на набережную. Водитель затормозил. Машина эрцгерцога оказалась в паре метров от места, где стоял другой член «Млады Босны» – 19-летний Гаврило Принцип, вооруженный револьвером. Принцип, как и другие террористы, не знал, чем закончилось покушение Чабриновича, и в смятении бродил по улицам, пока – совершенно случайно! – не оказался лицом к лицу со своими жертвами. Один из офицеров свиты, находившихся в машине, которая ехала за автомобилем эрцгерцога, вспоминал: «Я увидел, как молодой человек, стоявший справа от машины, поднял руку и с расстояния в 5–6 шагов выстрелил в наследника».

Франц Фердинанд и графиня София Хотек в Сараево в день убийства эрцгерцога. 28 июня 1914 г.

Сам покушавшийся между тем находился в таком состоянии, что, как он позднее признался на допросе, стрелял, почти не целясь. Тем более удивительно, насколько точной оказалась его стрельба: одна из пуль Принципа разорвала аорту Софии фон Гогенберг, другая перебила шейную артерию Франца Фердинанда. Герцогиня скончалась почти моментально, успев лишь воскликнуть: «Боже, что случилось?!» Ее муж жил еще несколько минут. Согласно показаниям графа Гарраха, стоявшего слева от наследника на подножке автомобиля, Франц Фердинанд успел прокричать: «Соферль, Соферль[110], не умирай! Живи, ради наших детей!» Позднее правдивость слов Гарраха подвергалась сомнению, поскольку ранение наследника было настолько тяжелым, что он вряд ли был способен произнести эти фразы. Впрочем, даже если бы граф «по какой-то непонятной причине выдумал эти слова…, их можно считать великолепной подделкой, поскольку звучат они абсолютно правдоподобно. Когда силы оставляют человека, он часто обращается к глубинным источникам своей жизни. Для Франца Фердинанда [таким источником] была его семья»[111].

Все было кончено. Стрелявшего задержали на месте преступления – полицейские с трудом отбили Принципа у толпы, готовой линчевать его. Вскоре удалось задержать и остальных членов террористической группы. 29 июня траурная процессия пронесла гробы с телами Франца Фердинанда и Софии по улицам Сараево. 2 июля их доставили в Вену. Затем останки убитых супругов были выставлены в хофбургской часовне для прощания. Обер-гофмейстер императорского двора князь Монтенуово решил соблюсти все детали придворного траурного церемониала: гроб Софии стоял на постаменте куда более низком, чем гроб ее супруга, поскольку герцогиня была «всего лишь» придворной дамой, не заслуживавшей равенства с Габсбургами – даже после смерти. Франц Фердинанд догадывался о том, что его неравный брак когда-нибудь будет иметь подобные последствия, а потому завещал похоронить себя не с остальными Габсбургами в склепе церкви капуцинов, а вместе с женой, которая значила для него куда больше, чем все родственники вместе взятые. Местом захоронения должен был стать замок Арштеттен под Веной. Процессия, сопровождавшая останки наследника и его супруги в Арштеттен, стала своеобразной демонстрацией протеста против формализма габсбургского двора, поставившего древние традиции и этикет выше уважения к убитым. Во главе этой тихой демонстрации за гробом своего дяди шел молодой эрцгерцог Карл – новый наследник трона.

Получив известие об убийстве Франца Фердинанда и его жены, престарелый император воскликнул: «Бедные дети!» – имея в виду, впрочем, не погибших, а их детей, Софию, Макса и Эрнста, оставшихся сиротами. Затем с уст престарелого императора сорвалась загадочная фраза, значение которой историки по-разному толкуют до сих пор: «Ужасно. Нельзя бросать вызов Всевышнему… Провидение восстановило тот порядок, который я, увы, не смог сохранить». Что хотел сказать Франц Иосиф? Имел ли он в виду морганатический брак наследника, которым тот «бросил вызов Всевышнему», нарушив «священные» монархические традиции, или же речь шла о том, что Франц Фердинанд, по мнению его дяди, не годился для императорской короны, а потому пули Гаврило Принципа послужили орудием судьбы? Бог весть.

Как бы то ни было, особой скорби по поводу гибели племянника император, видимо, не испытывал. Близости между ними никогда не было, а душа самого Франца Иосифа оказалась настолько закалена многочисленными предыдущими утратами, что черствость, проявленная царственным старцем после сараевского убийства, никого особенно не удивила. Да и в обществе по резкому, замкнутому и вспыльчивому Францу Фердинанду скорбили не слишком сильно. В Будапеште правящие круги почти откровенно радовались гибели своего давнего недоброжелателя, среди славянских подданных императора и короля царило по большей части равнодушие (хотя газеты наперебой возмущались «подлым убийством»), сочувствующие сербским националистам потирали руки, а лояльные Габсбургам обыватели отмечали, что даже в Вене «нет никакого траурного настроения. В Пратере… повсюду играет музыка». Только приближенные покойного эрцгерцога были в отчаянии: вместе с Францем Фердинандом погибли их надежды на реформирование Австро-Венгрии. Но и эти люди в первые июльские дни 1914 года еще не представляли себе, чем обернутся для монархии, Европы и всего человечества выстрелы, прозвучавшие в Сараево.