Глава четвертая В ежовых рукавицах

В сентябре 1936 года на стол И.В. Сталина ложится рапорт военной службы Главного управления государственной безопасности, выходившей на его секретариат и контролировавшейся до этого Поскрёбышевым, Шкирятовым, Аграновым и Ежовым. Из содержания документа просматривалась мягкость Ягоды в применении репрессий по отношению к троцкистам. Вот и получалось, что в одном случае он запоздал на четыре года в борьбе с троцкистско-зиновьевской оппозицией, а в другом — создавал для репрессированных из этой категории «тепличные» условия отбывания наказания. К кампании против Ягоды подключился и Вышинский, обвинявший администрацию мест лишения свободы в либерализме по отношению к осуждённым контрреволюционерам. Вышинский обвинял Ягоду и в массовом нарушении законности, выражавшемся в привлечении граждан к уголовной ответственности за одно лишь сокрытие своего социального происхождения при вступлении в партию и комсомол. Не мог он простить Ягоде и тот факт, что исправительно-трудовая система и органы НКВД были полностью выведены из-под контроля прокуратуры.

30 сентября 1936 года Ягода и Ежов скрепили своими подписями акт о передаче дел. 1 октября 1936 года Н.И. Ежов подписал приказ по НКВД СССР о своём вступлении в исполнение обязанностей народного комиссара внутренних дел Союза ССР. Начался его звёздный час, который продлится только два года. Его появление на Лубянке спровоцировало настоящую панику среди сотрудников Ягоды. В целом 325 чекистов аппарата Ягоды были расстреляны или брошены во внутреннюю тюрьму.

Но не успел Ежов осмотреться на Лубянке, как ему стали формировать команду, в которую вошли М. Берман, М. Фриновский, Заковский, Слуцкий. Они пришли на смену команде Ягоды, в которую входили начальник секретного политического отдела Молчанов, заместитель особоуполномоченного НКВД Бердичевский, заместитель Ягоды Прокофьев, заместитель начальника ГУГБ Сосновский, начальник экономического управления Миронов, начальник секретариата Буланов и др.

Через два месяца после своего назначения Н.И. Ежов проводил совещание с руководящими сотрудниками ГУГБ и ГУЛАГа. Вопрос стоял о наведении порядка в тюрьмах и лагерях. Информация, полученная им из ведомства Вышинского, а также основанная на анализе заявлений и писем заключённых, свидетельствовала о том, что оппозиционеры, особенно троцкисты, пользовались привилегиями по сравнению с другими категориями лиц, изолированных в местах лишения свободы. Об этом свидетельствуют воспоминания самих осуждённых. В частности, Олег Волков пишет, что при Ежове оппозиционеры стали вывозиться из политизоляторов в лагеря. Лагерное начальство на первых порах растерялось: безопасно ли мордовать тех, перед которыми вчера тянулись? Ввело послабление: отдельные бараки, особый стол, освобождение от общих работ. Мне не приходилось, пишет он далее, прежде видеть Розу Соломоновну в таких хлопотах. Она вдохновенно входила во все мелочи, требовала со складов санчасти пружинных кроватей, собственноручно застилала тумбочки крахмальными салфетками. Ещё не все приготовления были завершены, а в освобождённые от нас палаты поступило пополнение: люди в штатском, неостриженные, все больше средних лет, не растерявшие самоуверенности и нисколько не походившие на ссыльных и больных. Мы вскоре узнали, что то были средней руки аппаратчики партийных органов, которых по чьему-то распоряжению прямо с этапа отправили в сангородок — отдохнуть и прийти в себя после тюрьмы до подыскания им подходящей должности в лагерном управлении.

«Советские законы, — говорил Ежов, — одинаковы для всех. Ягода, по всей видимости, не хотел этого понимать и потому устроил для Каменева и Зиновьева из тюрьмы санаторий. Додумался обеды заказывать им из ресторана». Ягода лично всячески противодействовал и отводил карающий меч правосудия от голов этих преступников. Потребовалось два суда над Зиновьевым и три над Каменевым, чтобы они получили по заслугам.

Придя к руководству, Ежов много внимания уделял укреплению органов НКВД. Об этом свидетельствуют документы тех лет. В частности, 28 сентября 1938 года он подписал приказ «О результатах проверки работы рабоче-крестьянской милиции Татарской АССР». В нём констатировалось, что вскрыт ряд вопиющих нарушений и игнорирования приказов и директив НКВД СССР, приведших на практике к развалу работы милиции, засорению кадров, разгулу грабителей, воров и хулиганов. Однако начальник управления Антонов вместо организации борьбы с преступностью занимался очковтирательством. За восемь месяцев 1937 года в Казани было 212 грабежей, а в отчётности показано только 154. В соответствии с приказом были сняты с работы, арестованы и преданы суду начальник Управления милиции и начальник политотдела, а также девять других работников, ряду сотрудников были объявлены взыскания. Приказ заканчивался словами: «Народному комиссару внутренних дел Татарской АССР капитану государственной безопасности т. Михайлову в двухмесячный срок привести милицию Татарской АССР в боеспособное состояние и мне доложить. Ежов».

Дезорганизованная и слабоуправляемая исправительно-трудовая система, по оценке Ежова, нуждалась не только в реорганизации, но и в укреплении режима. Вскоре безрадостные вести повезли по лагерям те, кому по каким-либо причинам удалось вырваться из тюрем, переставших быть политизоляторами, какими они до того числились. По их рассказам, в конце 1936 года в Суздальском, Ярославском, Челябинском, Верхнеуральском политизоляторах, где содержались наиболее важные политические, побывали комиссии. После их посещения тюрьмы стали похожи на корабли перед штормом. Сравнительно вольготная жизнь для их обитателей заканчивалась раз и навсегда.

В местах лишения свободы слухи всегда носят гипертрофированный характер. Каждый передающий информацию стремится внести в неё что-нибудь от себя. Вскоре уже можно было услышать, что по приказу Ежова десятки заключённых были отданы под суд только за то, что осмелились обратиться в поисках справедливости лично к Сталину, Молотову, Ежову, а сотни загремели в одиночные камеры и карцеры. Всезнающие заключённые из числа занятых на работе в учётно-распределительных столах незамедлительно разнесли молву, касающуюся жалоб, отправляемых из лагеря. Отныне все письма, за исключением адресованных прокурорам и содержащих нецензурные выражения, возвращались авторам или уничтожались.

В связи с введением нового режима в тюрьмах ГУГБ и следственных изоляторах были усилены меры наказания к «хулиганствующим заключённым». За оскорбительные словесные или письменные заявления заключённых, оскорбительные выходки (плевки, ругательства, попытки нанести оскорбления действием) предусматривался перевод в более строгую тюрьму, применение более строгого тюремного режима, заключение в карцер до 20 суток, предание суду. Так, в приказе от 8 февраля 1937 года Ежов предписывал предать суду целый список содержавшихся в тюрьмах ГУГБ осуждённых на разные сроки заключённых, приславших ему в связи с введением нового тюремного режима оскорбительные заявления.

Внесудебные репрессии второй половины 30-х годов сочетались с жёстким уголовным законодательством, и, как следствие этого, широко применялось наказание в виде лишения свободы. При Ежове было значительно упрощено производство по делам о контрреволюционных преступлениях на основании постановления ЦИК СССР от 14 сентября 1937 года «О внесении изменений в действующее уголовно-процессуальное законодательство союзных республик». Вслед за этим постановлением ЦИК СССР от 2 октября 1937 года повысились максимальные пределы наказания в виде лишения свободы от 10 до 25 лет за шпионаж, террор, диверсии.

Кара, уголовное наказание становилось основным методом борьбы со всеми антиобщественными проявлениями и правонарушениями. Обязательность применения таких мер в указанных постановлениях ЦИК СССР обосновывалась необходимостью предупреждения и сокращения преступности.

При Ежове начала формироваться система тюрем, подчинённых 10-му отделу Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР. ОНИ предназначались исключительно для содержания подследственных и осуждённых по составу контрреволюционных преступлений. К непосредственно подчинённым этому отделу тюрьмам Верхнеуральской, Суздальской, Челябинской, Ярославской и на острове Соловки (удалённых от центра) прибавились Бутырская, Владимирская, Лефортовская и Орловская тюрьмы, находившиеся до этого в составе ГУЛАГа. Повсеместно при следственных тюрьмах ГУЛАГа создавались так называемые внутренние тюрьмы для содержания подследственных по составу контрреволюционных преступлений и подчинённых исключительно ГУГБ НКВД СССР.

Создание при тюрьмах ГУЛАГа (по состоянию на 20 сентября 1939 г. в стране имелось 392 тюрьмы) внутренних тюрем ГУГБ потребовало изменения порядка управления ими в силу того, что содержавшиеся под следствием числились за разными ведомствами — ГУГБ и ГУРКМ, а уже осуждённые — за ГУГБ и ГУЛАГ НКВД СССР. В 1938 году все тюрьмы, как срочные, так я следственные, передавались во вновь созданное Главное тюремное управление НКВД, включавшее в себя две самостоятельные и независимые тюремные системы — ГУЛАГ и ГУГБ НКВД СССР Правила содержания подследственных стали регулироваться «Положением о тюрьмах НКВД СССР для подследственных», а срочных заключённых — «Положением о тюрьмах ГУГБ НКВД СССР для содержания осуждённых».

Ежов требовал жесточайшей изоляции контрреволюционеров в тюрьмах. Отсюда в тюрьмах ГУГБ категорически запрещалось использовать заключённых на работах вообще, в том числе по обслуживанию собственных нужд тюрем. В силу общения со специфическим контингентом от сотрудников требовались высокая политическая бдительность и профессионализм, соответствующие морально-деловые качества. Отсюда большое значение придавалось партийно-политической и воспитательной работе не только с личным составом, но и членами их семей. Это требование и послужило непосредственной причиной создания в ноябре 1937 года в составе 10-го отдела ГУГБ в соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) политического отдела с функциями руководства партийными организациями, организацией политико-воспитательной и культурно-просветительной работы среди личного состава. Непосредственно в тюрьмах решение задачи возлагалось на политаппараты, которым подчинялись политруки в дежурных сменах.

Следующим мероприятием было дифференцированное размещение контингента по исправительно-трудовым лагерям. При отправке устанавливались следующие ограничения.

Не подлежали направлению в лагеря Байкало-Амурский, Дмитровский, Темниковский, Дальневосточный, Вяземский, Калужский, Волжский, Самарский, а также на строительство Сталинградской водопроводной станции, Юго-Восточной гавани и Подольского аэропорта осуждённые за измену Родине, шпионаж, совершение террористических актов, разрушение и повреждение государственного имущества, воинские преступления, за вооружённый разбой, контрреволюционную троцкистско-зиновьевско-бухаринскую деятельность, руководители и активные члены контрреволюционных фашистских и националистических организаций, руководители повстанческих организаций, бывшие белогвардейцы и иностранные подданные независимо от статьи осуждённых.

В Байкало-Амурский ИТЛ, Дальневосточный ИТЛ и на строительство № 200 не подлежали направлению также осуждённые из числа начальствующего состава РККА, пограничных войск и внутренней охраны, перебежчики и осуждённые за переход границы и контрабанду.

На строительство № 200 запрещалось направлять рецидивистов, а также признанных социально опасными и социально вредными элементами, имеющих две и более судимости, бежавших из мест лишения свободы, по всем пунктам статьи 58, а эстонцы, латыши, литовцы, карелы, финны — независимо от состава преступления.

В лагеря Байкало-Амурский, Дальневосточный, Северо-Восточный не могли направляться китайцы, корейцы и японцы.

В Беломоро-Балтийский не могли направляться осуждённые за измену Родине, шпионаж, карелы и финны независимо от состава преступления.

Судимые за троцкистско-бухаринскую деятельность, а также за измену Родине, шпионаж, совершение террористических актов, разрушение и повреждение государственного имущества этапировались для отбывания наказания в Северные лагеря и Ухтопечлаг (Воркута) по персональным нарядам.

Осуждённые за бандитизм, вооружённый разбой, беглецы из лагерей подлежали концентрации в отдалённых лагерях: Ухтопечлаге, Норильлаге, Севвостоклаге и в лесных, а также в отдалённых подразделениях Сиблага и Беломоро-Балтийского лагеря.

Во вновь организованные лесные лагеря Кулойлаг, Каргопольлаг, Локчимлаг, Устьвымлаг, Ивдельлаг, Томск-Асинлаг подлежали направлению не перечисленные выше категории осуждённых.

Последовали также меры, направленные на изоляцию и укрепление режима в лагерях для особо опасных преступников. С мая 1937 года предписывалось снять с руководящей работы в управлениях лагерей без всякого исключения (независимо от характера выполняемой работы) осуждённых за террор, шпионаж, диверсии, измену Родине, за участие в троцкистско-зиновьевских и правых контрреволюционных организациях и группах, участников других контрреволюционных антипартийных организаций (мясниковцы, шляпниковцы, децисты и т. д.), участников фашистских и националистических организаций, перебежчиков, а также иностранных подданных независимо от состава их преступления.

Эта категория снималась также с руководящей административно-хозяйственной и производственной работы — начальники частей, отделений, начальники лагпунктов и участков, начальники сооружений, руководители групп. Пересмотру подлежал весь состав заключённых, используемых в аппаратах учётно-распределительных, культурно-воспитательных, военизированной охране, административных отделах и других, судимых за контрреволюционные преступления, с освобождением от занимаемых должностей. Все перечисленные категории заключённых подлежали конвоированию.

По указанию Н.И. Ежова дошла очередь и до проверки личных дел осуждённых, отбывавших наказание. Тут обнаружилось, что в лагерях находилось немало тех, в отношении кого приговоры выносились с превышением меры наказания, предусмотренной той или иной статьёй уголовного кодекса. Это приводило к тому, что заключённые находились свыше установленного законом срока. Когда органы прокуратуры, ранее при Ягоде не вмешивавшиеся в деятельность лагерей, по указанию Вышинского начали сплошные проверки положения дел в лагерях, то они обнаружили такое беззаконие и такие безобразия, о которых Ежов даже не подозревал.

В конце 1936 года по указанию свыше началась массовая кампания в партийных, советских, комсомольских органах, в системе НКВД, в судах и прокуратуре, в армии, народных комиссариатах и других ведомствах по выявлению и постановке на учёт лиц, в прошлом активно участвовавших в троцкистско-зиновьевских и других оппозициях и проявлявших колебания в борьбе с оппозиционерами в разное время. В частности, Вышинский своим указанием за № 6/оОО15143 от 1.12.1936 г. потребовал представить списки и дела о прокурорах и следователях, в прошлом активно участвовавших в троцкистско-зиновьевской или другой оппозиции, и отдельно списки на тех, кто в период борьбы с оппозицией проявлял колебания. Это была прелюдия к развернувшимся впоследствии событиям.

На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года И.В. Сталин выдвинул тезис о том, что по мере успехов социализма классовая борьба в стране будет усиливаться и, следовательно, будет усиливаться деятельность вредительских, террористических, диверсионных и других антисоветских организаций. По существу, это была политическая установка, послужившая идеологической основой репрессий второй половины 30-х годов.

Как известно, от реализации этой установки пострадала часть руководящих кадров партии и государства, армии, правоохранительных органов, рядовые граждане. Её реализацию руководство страны возложило на Н.И. Ежова и Вышинского.

Справедливости ради, надо честно признать, что многие из пострадавших делегатов XVII съезда партии представляли тот партийно-государственный аппарат, который имел самое непосредственное отношение к насильственному проведению коллективизации в извращённой форме, поиску вредителей и саботажников, применению чрезвычайно жёстких мер во время хлебозаготовок 1932 года, преследованию оппозиции и служителей религиозного культа, уничтожению русской интеллигенции и др. Именно они прямо или косвенно вместе со своими подручными повинны в нарушениях законности и выросли на этом в своём должностном положении.

Бывший начальник Ленинградского УНКВД Ф.Д. Медведь цинично откровенничал по поводу массовых репрессий: «…Я знал, что происходит, и сознавал необходимость происходящего, несмотря на то, что всё это делается ценою больших жертв, ценою многих миллионов человеческих жизней, заведомо, намеренно обречённых на гибель… Мы строим коммунизм и будем его строить до конца, несмотря ни на какие затруднения и жертвы, любой ценой, любыми средствами будем идти к намеченной нами цели кратчайшим путём… Новое поколение не должно будет знать, какими способами достигалось построение коммунизма».

Между тем в Европе уже разгоралось пламя Второй мировой войны. События в далёкой Испании показали, какую опасность представляла пятая колонна, сыгравшая решающую роль при подавлении народного восстания. Сталин из этого сделал надлежащие выводы. Он прекрасно сознавал тот факт, что без окончательного разгрома явных и тайных врагов существующего строя, без установления железной дисциплины невозможно добиться консолидации всех народов страны для отпора врагу в грядущей войне.

20 декабря 1937 года ознаменовалось торжественным собранием в Большом театре, посвящённым 20-летию органов ВЧК-НКВД. С докладом выступил А.И. Микоян. В его устах Н.И. Ежов представлялся талантливым, верным учеником Сталина, любимцем советского народа.

В тот же вечер Сталин дал торжественный обед для узкого круга руководителей НКВД. Присутствовали Ежов, Фриновский, Берман, Паукер и др. Обед проходил в тёплой обстановке. Разговор шёл главным образом о событиях в Центральной Европе, о набиравшей силу гитлеровской военной машине, об активизации разведывательных органов Германии и ряда других государств, о роли пятой колонны в испанских событиях. Все сходилось на том, что в случае конфликта на западной границе страны, на Украине, подвергшейся нашествию иноземцев во время Гражданской войны, может в силу ряда причин сложиться взрывоопасная обстановка. Обращаясь непосредственно к Ежову, Сталин порекомендовал ему в ближайшие месяцы побывать на Украине и разобраться в положении дел по своей линии.

Реализация на практике теоретической установки об обострении классовой борьбы повлекла за собой массовые аресты и высылки, пик которых пришёлся на 1937–1938 годы. Не признававшие себя виновными считались опасными, поскольку «не разоружились». Признавшие вину должны были выдать сообщников. В результате применения крайне жёстких методов ведения следствия карательная система, вне всякого сомнения, сама плодила «врагов».

Сегодня не может не вызывать удивления и тот факт, что окружение Сталина само пострадало в той или иной степени от репрессий. У Кагановича одного брата расстреляли, а второй застрелился сам. Расстреляли зятя Шверника. У Калинина, Ворошилова, Молотова пересажали жён еврейского происхождения. И они при этом молчали. Почему? Вот вопрос, на который мы до сих пор не знаем ответа. Выходит, вина их близких настолько была очевидна, что не было и тени сомнения в виновности! На страницах не самой массовой печати нет-нет да и проскальзывает правда, которую не удалось прихлопнуть как назойливую муху. И что же оказывается? Читаем: жена В.М. Молотова — Жемчужина Полина Семёновна выкрала строго секретный документ и передала его Голде Меер. На другой день он был опубликован за рубежом. Знали об этом документе только трое: Сталин, Молотов и Берия. Берия настаивал на её расстреле, да Сталин пожалел. Почему бы не рассказать настоящую правду о причинах применения столь суровых мер по отношению к ближайшим родственникам сталинского окружения (они ведь теперь — тоже «жертвы произвола»)?

Следует отметить, что под руководством Ежова проводилась тотальная кампания по выявлению инакомыслящих в стране. Делалось это на основании малоизвестной инструкции НКВД СССР от 15 июня 1937 года. Она предусматривала проверку протоколов партийных собраний и заседаний партбюро начиная с 1925 года. Уличённые в «крамоле» подлежали исключению из партии и нередко высылались из крупных городов. На этот счёт можно приводить много примеров.

Теперь обратимся к вопросу о том, соответствует ли «миф» 1937 года статистической действительности, приписываемой Ежову. В этом нам помогут официально обнародованные данные. По состоянию на 1 января в лагерях содержалось: 1936 г. — 839406 человек; 1937 г. — 820881; 1938 г. — 996 367; 1939 г. — 1 317 195 человек. Число лиц, отбывавших наказание по составу контрреволюционных преступлений, исчислялось цифрами: в 1937 г. — 105075 человек; 1938 г. — 185 330; 1939 г. — 254 399 человек. Таким образом, за 1937 год увеличение составило 80255 и в 1938 г. — 69069 человек, а в общей сложности — 149 320 человек. По нашей оценке, с учётом содержавшихся в специальных тюрьмах и освобождённых за эти годы отбывших наказание по данному составу преступления, общее число направленных в места лишения свободы в 1937–1938 годах составляет порядка 200 тысяч человек. Так где же миллионы репрессированных, о которых, опираясь на зарубежные источники, рассказывали свои байки наши доморощенные исследователи-фальсификаторы вроде Роя Медведева, Солженицына, Антонова-Овсеенко и иже с ними?

Репрессии в отношении, как её называют, «старой большевистской гвардии», против которой, умело лавируя между различными рвавшимися к власти оппозиционными группировками, И.В. Сталин вёл борьбу с середины 20-х и в 30-х годах, закончились в 1937 году. Схватка за власть была ими проиграна, и головы побеждённых легли под топор Ежова.

Репрессии не могли не затронуть и органы НКВД СССР. На это были свои причины. Именно Ягода первоначально вёл целенаправленную работу по насаждению «своих» кадров в аппарат ГУЛАГа, который курировал.

«Миф» 1937 года не мог не коснуться вопроса о репрессиях в Красной армии. По страницам различных изданий гуляет эдакая символически округлённая, довольно внушительная цифра — 40 тысяч человек. Не случись этого, утверждают авторы-псевдодемократы, был бы Гитлер повержен ещё в самом начале войны. Они просто не желают принимать в расчёт того обстоятельства, что перевооружение армии завершить не удалось. Не хватило каких-то полутора лет. Между тем известно, что на 1.05.1939 г. всего было уволено из армии 12461 человек, в том числе арестовано 8122 человека. В результате проделанной большой работы армия в значительной мере очистилась от людей, не внушающих политического доверия, от пьяниц, расхитителей народного достояния, но несправедливо уволенные были возвращены в её ряды. По директиве наркома обороны от 21.06.1938 г. из вооружённых сил были выведены поляки, немцы, латыши, литовцы, эстонцы, китайцы и др.

При рассмотрении состава политических органов Красной армии Сталин грубо заметил, что «тут было много сволочи».

А между тем известно, что в Политуправлении из 51 человека 50 являлись лицами еврейской национальности. Вот уж действительно — «цвет» российского офицерства! Однако такое соотношение в кадровом составе армии не должно вызывать удивление. Состав партийных и государственных органов в 1936–1939 годах в среднем на 80 % состоял из тех же самых лиц…

Можно было бы продолжать и дальше, но не станем утомлять читателя. Он и так в состоянии понять, какие именно до 1937 года про-водились эксперименты не только над русским, но и над другими народами страны.

«Ежов, — писал Роман Гуль, — этот почти неграмотный пролетарий, не любит молотовых, стецких, мейлоков. В целом он не любит интеллектуалов. Он не скрывает радости, когда их ставят к стенке за государственную измену». Ежов действительно не терпел тех, у кого корни не были в России. На Ежова легла вся ответственность за репрессии 1937–1938 годов, в то время как его команда из заместителей-евреев Бермана, Фриновского, Заковского, Реденса и других оказалась в числе невинно пострадавших овечек. Было бы наивным полагать, что инициатива по репрессиям исходила исключительно от него. Ежов оказался просто наиболее подходящим человеком для задуманной Сталиным чистки кадрового аппарата. Оказавшись в наркомате в одиночестве, но будучи твёрдым и принципиальным, Ежов не собирался жаловаться Сталину только потому, что хорошо знал: кто не в состоянии выполнять возложенную на него задачу, тот сойдёт с руководящей орбиты. И понимая всю невозможность изменить положение в высших эшелонах наркомата, которые, как ни крути, были ставленниками политбюро, он как-то сник и всё больше заглядывал в рюмку.

В бытность Ежова наркомом осуждённые продолжали широко использоваться для решения хозяйственных задач. В предвоенные годы не только интересы внутреннего развития страны, но и напряжённая международная обстановка требовали крутого подъёма всех отраслей народного хозяйства, укрепления экономической и оборонной мощи государства. В конце 1936 года Ежов подписал приказ, который зачитывался на всех лагерных пунктах ГУЛАГа. В нём говорилось, что, реализуя постановление партии и правительства от 9-13 ноября 1931 года, трест Дальстрой освоил самую отдалённую точку страны — Колыму. Дальстрой выдвинулся на первое место в стране среди золотодобывающих районов Союза. Построен порт в бухте Ногаева. Проложена автомобильная дорога вглубь Колымы. На реке Колыме создан крупный речной флот. Построены десятки посёлков с электростанциями, промышленными и коммунальными предприятиями. Совхозы на побережье доставляют тысячи тонн овощей и корнеплодов, сотни тонн мяса и молочных продуктов. Тысячи бывших правонарушителей приобщены к социалистической стройке и становятся честными людьми.

Тем временем в завершающую стадию входили работы на одной из крупнейших строек, канале Москва — Волга. Согласно постановлению июньского пленума ЦК ВКП(б) 1931 года он должен был вступить в строй к навигации 1937 года, но строительство явно затягивалось. И не важно, что не Ежов начинал строить канал, но за срыв сроков пуска сооружения ответственность пришлось бы нести ему вместе с руководителями ГУЛАГа. Исправить положение можно было за счёт дополни-тельного финансирования, применения мер по стимулированию труда заключённых. С 1 октября 1936 года замелькали на страницах лагерной газеты «Перековка» списки заключённых, к которым за трудовое отличие предполагалось применить льготы вплоть до досрочного освобождения. Широко начали применяться сверхударные зачёты (по самой высокой норме) и такая мера, как снижение по спискам срока наказания на 3–6 месяцев за выполнение срочных заданий.

Осуждённые сразу почувствовали начальственную спешку по строительству канала и давай жаловаться на то, что плохой паёк не позволяет им работать ударно. Доложили о затруднительном положении самому Ежову. Тут же указание: «Ввести 15 мясных дней вместо 9 с одновременным увеличением порции мяса на 40 и рыбы на 20 процентов».

Повеселели заключённые на канале, почувствовали некоторую сытость и потянуло на большее. Захотелось семейного уюта и чтобы непременно ребятишки бегали по лесу, посмотрели бы, как возводимый их родителями канал станет наполняться живительной влагой. Дошёл этот слух до начальственных ушей. Ладно, сказал Николай Иванович, побалуем маленько, а там видно будет. Последовало разрешение вызывать семьи и детей для совместного проживания. А почему бы и не вызвать? Тем более что для детей устанавливался неплохой и к тому же бесплатный паёк, превышавший установленный для детей, родившихся в лагере.

Но не был бы Ежов Ежовым, если бы маленькие радости для заключённых не обернулись тяжкими последствиями. Буквально накануне пуска канала подавляющая часть осуждённых, в том числе проживавшие с семьями с разрешения ГУЛАГа, были изолированы в охраняемых зонах, а судимые за контрреволюционные преступления в срочном порядке этапированы в отдалённые лагеря.

15 и 16 июля 1937 года вдоль всей трассы канала царствовал праздник по случаю его вступления в строй действующих. В первый день повсеместно кипели митинги, посвящённые окончанию строительства, разъяснялось значение канала. По лагерному радио транслировалось торжественное заседание из Большого театра и празднование в парке культуры и отдыха имени Горького, ведь немалый вклад в строительство этого сооружения принадлежал трудящимся московских предприятий.

На следующий день на лагерных пунктах проводились собрания. Оглашались списки досрочно освобождённых. Производилась раздача отличившимся значков «Ударник» и разного рода премий. Заключённым было выдано 600 костюмов, 1500 комплектов обмундирования, 1500 пар ботинок 1500 гимнастёрок. В эти два дня и ударников, и отказчиков от работы кормили одинаково. К тому же на каждого заключённого было дополнительно затрачено на улучшенное питание по 1 рублю 50 копеек. Все получили по 100 граммов табака и папиросную бумагу, а женщинам ещё выдали по 200 граммов конфет. В те дни лагерные городки украшали гирлянды зелени, лозунги, флаги, портреты вождей. Духовые оркестры играли не смолкая. Шли эстрадные представления, показывались кинофильмы, организовывались спортивные игры.

Без наград не осталось и руководство лагеря, не говоря уже о ГУЛАГе. По Постановлению ЦИК СССР от 17 июля 1937 года за выдающиеся заслуги в деле руководства органами НКВД по выполнению правительственных задании грудь Ежова украсил орден В.И. Ленина.

Ох уж эти каналы! Таилась в их водах какая-то смертная сила. Не спасали от неё талисманы в виде правительственных орденов. Может, это всё мистика, но судьба трёх наркомов оказалась тесно связанной именно с ними. Построил Г.Г. Ягода канал и вскоре канул в небытие. Построил канал Н.И. Ежов — и его не миновала сия чаша. Л.П. Берия, помня о судьбе своих предшественников, долго сопротивлялся строительству канала Волга — Дон, но в конечном счёте согласился с его строительством. В 1952 году канал был сдан в эксплуатацию, а уже в следующем году был расстрелян Берия.

Постановлением ЦИК и СНК СССР от 14 июля 1937 года от дальнейшего отбывания наказания было освобождено 55 тысяч заключённых, участвовавших в работах по строительству капала. Вручили им удостоверения об ударной работе, билеты на проезд к месту жительства, деньги на питание в пути следования. Территориальные органы милиции получили указание: оказать помощь в прописке и трудоустройстве на стройках, заводах или в сельском хозяйстве. Правда, территориальным органам милиции и ГУГБ было не до того. Иных забот хватало. И не найти теперь точных сведений о том, сколько бывших строителей канала были «прописаны» ими в других лагерях, когда в то же самое время по всей стране тащили подозрительных в места не столь отдалённые.

В связи с окончанием строительства канала появилась возможность использовать рабочую силу из числа заключённых на новых объектах. Уже 12 августа Совет Народных Комиссаров СССР обязал Ежова организовать для нужд народного хозяйства и оборонной промышленности (дело шло к войне, и требовалось много пороха) семь лесозаготовительных лагерей. Осень поджимала, и потому наркому предписывалось до 1 октября в каждый из новых лагерей завезти не менее 5000 заключённых, обеспеченных палатками, кухнями и банями. В их задачу входило проведение необходимых подготовительных работ для приёма ещё не менее 15 тысяч заключённых в каждый — с тем, чтобы с 1 января 1938 года лагеря приступили к основным работам по лесозаготовкам. И вновь усилилось на железнодорожных магистралях движение маршрутных эшелонов с заключёнными. Из свежеспиленного леса в срочном порядке возводились типовые бараки. Мокли на делянках в тайге под дождём, перемешанным со снегом, зэки и охранники, отогревая озябшие от топоров и винтовок руки у одного костра. А по ночам и те и другие мёрзли и ворочались на сырых постелях, проклиная судьбу и мерзкий северный климат.

В декабре 1937 года на НКВД возлагается задача по строительству вторых путей железнодорожной магистрали на Дальнем Востоке протяжённостью 5 тысяч км. Начинается строительство крупнейших целлюлозно-бумажных комбинатов — Архангельского и Соликамского. Активизировалась работа по освоению Ухто-Печорских нефтяных, газовых и угольных месторождений.

К середине 1938 года места лишения свободы в «ежовых рукавицах» стали преображаться. Уголовники и лица, занимавшиеся антисоветской агитацией, были расстреляны в соответствии с июльским указанием от 1937 года. Исчезли такие массовые явления в лагерях, как притеснения, грабежи, кражи вещей и продуктов, массовые побеги и ряд других негативных явлений. Основная масса осуждённых вздохнула. Но, с другой стороны, в лагерях ощущалось закручивание гаек. Всё больше лагерных пунктов бралось под охрану. Всё меньше становилось тех, кто до того пользовался правом передвижения без конвоя. Ограничились возможности получения посылок, передач, писем, свиданий с родственниками. Но дни властвования Ежова уже были сочтены. 9 апреля 1938 года газета «Известия» сообщила, что он по совместительству назначен народным комиссаром водного транспорта. Вроде бы ничего особенного в этом назначении не было. В 20-е и 30-е годы существовала практика совмещения в одном лице руководства несколькими наркоматами. Но прошло ровно 8 месяцев, и 9 декабря 1938 года «Правда» и «Известия» опубликовали неожиданное сообщение: «Тов. Ежов Н.И. освобождён, согласно его просьбе, от обязанностей Наркома внутренних дел с оставлением его Народным комиссаром водного транспорта. Народным комиссаром внутренних дел СССР утверждён тов. Л.П. Берия». В ГУЛАГе начиналась новая эпоха, и материк замер в ожидании неминуемых перемен…