В СУДЬБЕ ПРИРОДЫ -НАША СУДЬБА

Говорить сегодня об экологии - это значит говорить не об изменении жизни, а о ее спасении. Не стану повторять известные истины о приближающейся катастрофе, мы их не только знаем, а чувствуем их кожей, как при приближении к огню. Говорить сегодня об экологии и в десять раз легче, и в двадцать раз труднее, чем десять лет назад, когда литература оставила последние упования на воздействие своей нравственной молитвы и на то, что сильные мира сего тоже внимают книгам. Легче сегодня говорить об экологии потому, что не надо никого убеждать в присутствии, так сказать, проблемы. Она вопиет на каждом шагу случаями массовых отравлений, примерами старчества в наших детях, проектными ошибками, обрекающими людей на тяжелые заболевания, изгоняющими их с родных мест, непрекращающимся обеднением флоры и фауны, усиливающимся заражением воздуха, почв и вод, заражающих ядами, в свою очередь, и нас, и т.д., и т.д., и т.д.

Но сегодня и труднее говорить об экологии, потому что происходит постепенное привыкание к опасности, ее обживание. Нарастающие год от года цифры, свидетельствующие о поражении среды обитания, перестают производить на нас впечатление. Кроме того, экология поднялась в правительственные кабинеты, зазвучала в исходящих документах, принимаемых законах; ее язык усвоили в природозагрязняющих министерствах и ведомствах. Наконец был создан комитет по охране природы - Госкомприрода, природозащитное дело поднято на небывалую высоту и уравнено в правах с делом производства химических удобрений и белково-витаминных концентратов. Председателю Госкомприроды отныне позволено на ответственных заседаниях устроиться где-нибудь неподалеку от товарища Васильева - руководителя Минводхоза, того самого природорадетеля, который изменил карту Арала, пытался повернуть вспять неправильно текущие северные реки и, судя по всему, как собирался, так и сделает, который щедрыми поливами вывел из севооборота миллионы гектаров земли, чтобы трудящемуся человеку меньше гнуть на плантациях спину.

Никто сегодня не против спасения природы, только вот незадача - она, проклятая, никак не идет нам навстречу, не хочет спасаться. В одних это вселяет отчаяние, в других - равнодушие, в третьих - усталость. А после того как мы пережили Чернобыль, нас уже трудно испугать какой-либо новой экологической бомбой, как бы она ни рванула; и мы, похоже, принялись постепенно свыкаться с мыслью, что придется, как дрозофиле, иммутационно меняться, чтобы выжить.

Сначала долго делали вид, что ничего страшного не происходит, сейчас неуклюже и неподготовленно возимся: что же делать, если делаем, но не делается, а завтра, похоже, объявим: «Поздно, спасайся кто может».

Я собирался говорить об экологии России, но вижу, что задача эта неисполнимая, вычленить ее из общей нашей беды, во-первых, не удастся, ибо экологические проблемы не признают границ и все республики без исключения -одни больше, другие меньше - оказались заложниками господствующего у нас бесконтрольного централизованного хозяйничания и затратно-безвозвратной экономики. Где сыскались минеральные богатства, где были реки и долы для цветения жизни, то прежде всего и пострадало, во многих случаях пострадало без надежд на восстановление. И Россия с ее огромными просторами здесь не только не исключение, а с нее-то (да с Днепра еще) и началось это жестокое правило. Трудно показать сейчас обитель или угол с необезображенным ликом, а если где чудом и остались такие места, как, например, в Горном Алтае, в низовьях Енисея или на Лене, - то не минует и их чаша нашего общего бытия.

Мы планов наших по-прежнему любим громадье: в проектах Минэнерго на ближайшие три пятилетки строительство 93 новых гидростанций, которые выведут из тьмы света Божьего последние глухие углы.

Мы, писатели, немало ездим и видим. И для нас взгляд на физическую карту страны сопряжен с опасностью ее оживления. На глазах потускнеют зеленая, голубая и коричневая краски, обозначающие долы, реки и высоты; из знаков, указывающих на полезные ископаемые, повалят дымы; реки превратятся в сточные канавы с уродливыми утолщениями водохранилищ; еще недавно так музыкально шумевшие зеленые моря тайги высохнут и обезобразятся; круговороту воды в природе будет сопутствовать круговорот ядов. Уж коль мы заговорили о карте, то было бы неплохо вычерчивать ежегодно карты (или атласы) национального бедствия страны в целом и каждой республики в отдельности с указанием происходящих изменений.

Признавая в последние годы многие ошибки, которые должны способствовать моральному оздоровлению общества, доискиваясь до правды в ее изначальном смысле, называя поименно истинных врагов народа, мы, однако, отделываемся полуправдой в отношении своего экологического положения, продолжаем покрывать авторов запланированных и незапланированных проектных ошибок, имевших трагические последствия для человека и природы, потакаем корыстолюбию министерств, миримся с производствами, которые нас травят и которые признаны вредными, как, например, производство белково-витаминных концентратов.

Заботясь о моральном здоровье, дело физического здоровья народа все еще отодвинуто на второй план, а это, разумеется, не может не сказываться на морали. Что бы вы сказали, если бы появилась опасность возрождения практики некоторых известных служб 30-40-х годов? Не правда ли, одна мысль об этом кажется сегодня кощунственной? Но почти бесконтрольная деятельность того же Минводхоза, имеющая для наших почв и вод столь же печальные результаты, не прерывалась десятилетиями и царствует поныне, что лишь с замедлением принесет нам мучения не менее тяжелые, чем физическая пытка. Разве это не умственная ограниченность нашей юной демократии, все больше и больше разнуздывающей все нравственные и этические нормы человека и в последнюю очередь заглядывающей в будущее?

Судьба природы - одно из многих и многих подтверждений нашей любви к экстремальным ситуациям, случаям клинической смерти. Словно нами движет профессионально-спасательный интерес: довести до бездыханности, а затем бросаться на помощь. Так было на Арале, к тому дело идет на Волге, на Байкале, на Ладоге. Вот и Нечерноземье сначала обескровили, запустили, из Центра России умудрились сделать далекое-предалекое захолустье, а после, не жалея миллиардов, почти из небытия принялись вызволять, да не по-русски (или, напротив, по-русски - через пень-колоду), осваивая миллиарды, а не землю, вбухивая в нее без меры химию, сгоняя мужика и бабу в поселки городского типа, налегая на металлоконструкции, на бетон и тяжелую технику.

Кампания против «неперспективной деревни», пожаром прокатившаяся из края в край, - позор страны, где на горячие головы не нашлось разумных, которые бы воспрепятствовали тому пожару.

В России, куда пришелся главный удар кампании, это значило заявить о неперспективности России. Как знать, не доживем ли мы до того, что объявят о неперспективности Черноземья, о неперспективности Волги, многих районов Сибири, и это не будет обманом, потому что действительно перспектив остается все меньше и меньше, а любая помощь может опоздать. Назван же Арал «ошибкой природы», и объявлено же о неперспективности его спасения. До чего же все-таки изворотлив этот глагол «осваивать», как далеко он в своем смысловом значении пошел! «Освоить» - значит сделать своим, природнить. «Освоить ремесло» - научиться ему, «освоить землю» - войти с нею в равноправные трудовые отношения, «освоить деньги» - вот тут этот глагол принимается беспокойно ерзать: мол, знаете, это совсем не «присвоить» - это стоимость произведенных работ. Так и скажут «произведенных», освятив их и поставив рядом с плодами земли-производительницы.

За 20 лет, с 1966-го по 1985 год, Минводхозом произведено работ только по водной мелиорации земель на 130 миллиардов рублей, что составило 28 процентов всех направленных в сельское хозяйство на производственные нужды инвестиций. Ничего не скажешь, хорошо поработали. 23 миллиона гектаров за это время осушено и орошено, притом так старательно, что почти треть из них пришло в негодность. Присваивать деньги - это удел жуликов-одиночек и каких-нибудь мелких артелей. На государственном уровне деньги можно с тем же результатом осваивать.

Гомо и гумус - однокоренные слова, оба они происходят от индоевропейского обозначения земли. Когда-то земля и человек имели общее звучание, из чрева ее он вышел, частью ее он был. И если бы умел человек читать начертанные для него заповеди, он бы знал, что начинаются они с этого закона: ни хлеба, ни правды, ни утешения нет тебе ниоткуда, как от земли. И до чего же нужно одичать, переродиться современному гомо в собственного врага, чтобы в уничтожении гумуса искать себе благоденствия!

Благоденствие Минводхоза за счет той практики, которой он живет, даже в нашей стране, где не привыкать к загадкам, - тайна за семью печатями. Если значат у нас что-то общественное мнение, доводы ученых и специалистов, авторитетных комиссий - почему они ничуть не влияют на настроение этого министерства? Или у демократии и гласности руки коротки, чтобы дотянуться до тех верховодов, которые оберегают Минводхоз как родное дитя? Или его труды, представляющиеся нам по неведению антиприродными и антинародными, диктуются какими-то особыми государственными интересами, чем-нибудь вроде долговременных предупредительных мер против возможного изобилия?!

Если бы энергию, которую затратили писатели на противоборство с Минводхозом, удалось загнать в киловаттчасы, не понадобились бы атомные станции. Мы слишком рано в 86-м году праздновали победу, когда появилось правительственное постановление о приостановке работ, связанных с поворотом северных и сибирских рек. Это, как выясняется теперь, была пиррова победа. Мы должны были это подозревать, когда сразу за постановлением последовало награждение министра высокой наградой - своего рода компенсация за необходимость передислокации сил.

В этом зале два года назад выступал каракалпакский писатель Тулепберген Каипбергенов, рассказавший о трагедии Арала, которая потрясла нас и к которой Минводхоз имел прямое отношение. Арал объявлен зоной бедствия, а с голов руководителей Минводхоза не упал ни один волосок.

Сегодня не надо гадать, «чей стон раздается над великою русской рекой». То стонет сама Волга, изрытая вдоль и поперек, больная, с рассольной водой, перетянутая плотинами гидростанций, распухшая от водохранилищ, с убывающим год от года знаменитым рыбным богатством. Глядя на Волгу, особенно хорошо понимаешь цену нашей цивилизации - тех благ, которыми человека заманили, как неразумное дитя, заменив ему радость бытия радостью эгоистических побед и достижений. Кажется, побеждено все, что можно было, даже душа, даже будущее; все больше горечь, как пепел из заводских труб, гнетет нам сердце и вязит ноги, но снова и снова выкликаются цели, должные облегчить нашу жизнь, и мы, сознавая, что они могут только отяготить ее, тем не менее идем за ними.

Четырнадцать крупных водохранилищ в бассейне Волги, несть числа малым, живого места на ней не осталось, а строятся еще две гидростанции - Чебоксарская и Нижнекамская. Строятся тепловые и атомные станции, химические заводы. Сюда, в Волгу, собирался Минводхоз повернуть северные реки, чтобы спасти от обмеления Каспий. Каспий лучше человека разобрался, с чем имеет дело, и отказался спасаться. Нашли другую причину - с помощью мощных каналов перекачивать волжскую воду на Дон и Урал для орошения полей.

Общественность не одержала победу с переброской рек. Переброска, в сущности, продолжается, лишь с другого конца. На Волге построено тринадцать каналов и строится еще шесть - Иловатский и Камышинский, Волга - Чограй и Волго-Дон-II. Так что же теперь еще, спрашивается, делать Минводхозу, если на эту пятилетку ему отпущено 50 млрд рублей капитальных вложений, если у него огромная армия строителей и техники, а разоружаться ему никто не предлагает. Хоть на Луну, да вести каналы, осваивать миллиарды, занимать вооруженную до зубов армию. Этакие деньги на оздоровление земель не потратишь, их возможно вбухать только на разрушение.

Классический портрет в рост нашей экономике дал М. Я. Лемешев, доктор экономических наук, на примере железной руды и металла. «В нашей стране, - показывает он, - мы добываем 252 млн тонн руды в год. Это в пять раз больше, чем в США. Добывая руду так называемым прогрессивным открытым способом, мы разрушаем тысячи гектаров ценнейших черноземов, нарушаем гидрологический режим обширных регионов, создаем этим водный дефицит. Затем для обработки руды и получения металла строятся крупнейшие горно-обогатительные комбинаты и металлургические заводы. При выплавке металла загрязняются воздух и водные бассейны. Полученный металл идет на строительство циклопических прокатных станов. На этих станах прокатываются профили, из которых строятся гигантские роторные экскаваторы для добычи железной руды. Один такой “монстр” обладает, как нас убеждают инженеры, огромной производительностью, а на самом деле -чудовищной разрушительной силой: он способен копать по 5,5 тысячи кубометров в час. При этом, естественно, расходует огромное количество энергии и труда. Круг, таким образом, замыкается, и начинается новый технологический виток с тем же удручающе малым КПД в смысле получения конечных потребительских благ для людей и с трагически большим уроном для природы».

А вот еще одна модель на примере гидромелиорации и энергетики. Площадь затопленных волжско-камскими водохранилищами земель составила 2,5 млн гектаров. Нет нужды доказывать, что это были лучшего плодородия гектары. И столько же - 2,5 млн гектаров - орошалось на Волге в 1985 году. В наши дни четвертая, пятая часть из них в результате неумеренного полива или выведены из севооборота, или требуют немедленного спасения. К 2000 году площадь полива предполагается почти удвоить. В Саратовской области сегодня проведено 5 тыс км каналов, 9 тыс км трубопроводов, введено 17 тыс гидротехнических сооружений, 3800 насосных станций. Площади Саратовской ГЭС, вероятно, уже не хватает для перекачки воды, если для электродвигателей только 332 станций требуется 700 тыс квт, а ГЭС производит чуть больше миллиона. То же самое происходит в Волгоградской области, где почвы в немалой степени надорваны гидромелиорацией, на которую работает гидроэнергетика, уничтожившая в свою очередь те земли, которые не требовали полива. И опять круг замыкается.

А что будет с вводом канала Волго-Дон-II, Волга - Чограй и других, строительство которых форсируется, несмотря на протесты и отрицательную экологическую экспертизу?

А на очереди канал Волга - Урал. Хватит ли на них нижневолжских ГЭС, уральских и донских земель для них хватит? А волжской воды? О какой экологии может идти речь, если попираются правовые, экономические, моральные и социальные основы страны в угоду... чему? Кто возьмется объяснить - чему? Узковедомственным интересам, обычно отвечаем мы. Что это за «узковедомственные», если они шире государственных?! Правительство своим постановлением предлагает сокращать водопотребление как в промышленности, так и в сельском хозяйстве, а министерство планирует значительное увеличение. По отзвукам, которые доносятся из промышленных центров, понятно, что дышится в стране трудно. Более ста городов, где выбросы превышают санитарные нормы в десятки раз и которые должны быть объявлены зонами бедствия. Это стало правилом. Чем громче звучали, чем ярче сияли названия в промышленно-пропагандистских фейерверках, тем больше на них копоти оказалось впоследствии. Так произошло в Магнитогорске, Новокузнецке, Ангарске, Братске и многих других местах.

Ветераны этих строек, не догадавшиеся в свою пору эвакуироваться, имеющие ныне возможность наблюдать, как чахнут и в кашле заходятся их внуки, должны думать тяжелую думу. Понятия, казавшиеся еще недавно столь романтическими, вроде всесоюзных магниток и всесоюзных кочегарок, дорог и проектов века, востребовали непосильную плату.

Многоустройство, которого требовали интересы страны, заменено многоведомственностью, бросившейся расхватывать землю на куски. Наше общее тело покрыто раковыми опухолями этих образований, недоброкачественная природа утолщений принималась за доказательство развития. Здесь самая пора воскликнуть: что это за врачи, что за специалисты, что за экономисты, не умеющие недоброкачественное отличить от доброкачественного! Но не станем задаваться пустыми вопросами: они умели. Но метастазы общей болезни охватили и их. Сейчас и вещи своими именами называются, и диагностика поднялась на мировой уровень. Но от этого мало что меняется.

Кстати, и литература до самого последнего времени показывала образцы плюрализма в вопросах отношения к природе, и, пока одни боролись против равнинных гидростанций, варварской вырубки лесов и поворота рек, другие набирались опыта жизни у костров цивилизации, вплоть до атомных, в которых ничуть не хуже, чем в кострах инквизиции, сгорали истины того же рода - на каких китах стоит и вокруг чего вертится Земля. И в литературу проник гомо техникус со своим языком и кругом хлопот. Когда-нибудь это поможет, вероятно, раскрыть механизм самого типического явления наших дней, который в народе обзывается: «не пожалею мать родную ради красного словца». Как ни горько, но это вещи одного порядка, что в Минводхозе, что в Союзе писателей, когда профессиональное рвение освобождено от нравственных вожжей.

К счастью, социальный заказ на аллилуйю, так же, как на результат ее - заказ на паек усиленного питания, были

временными вехами нашей литературы и серьезного следа в ней не оставили.

Лет двадцать назад Сибирь произвела на Михаила Дудина столь сильное впечатление, что он написал:

Полузадушенная газом,

По нефтяным болотам вплавь,

Куда ты рвешься, где твой разум,

Вглядись в себя разумным глазом,

Нельзя же все богатство разом,

Чуть-чуть грядущему оставь.

Но предостережения Михаила Дудина дошли только до читателей, а от них, вы знаете, ничего не зависит. И как выкачивали Сибирь, так и выкачивают, уже доканчивают. Испанские конкистадоры, ринувшиеся вслед за Колумбом в страны Нового Света, не скрывали своих намерений и не церемонились с аборигенами. Почти через четыреста лет после Ермака современные конкистадоры в лице министерств и ведомств, с той же ретивостью направлявшие свои могучие паруса наперегонки в страны полуночного света, умели придать своим десантам и шумовой эффект, и благородный вид. Никто не требовал от аборигена: поди прочь, цивилизация нагрянула! - а на его земле находили нефть, возводили самую крупную в мире гидростанцию и ставили лесопожирающее чудовище под аббревиатурой ЛПК.

Не было бы несчастья, да счастье помогло - это относится не к одному открытию величайших богатств на земле Сибирской, которые должны бы приносить блага, но приносили горе. Разорялась родовая земля маленького народа, а вместе с ней терял свои родовые черты и он. Ведь это же не анекдот, когда потомственных оленеводов с потерей отгонных пастбищ заставляли разводить свиней. Я был свидетелем, когда на XIX партконференции Алитет Немтуш-кин метался по коридорам Кремлевского дворца съездов, не зная, кому вручить письмо: если будет построена в Красноярском крае Туруханская ГЭС, водохранилище которой разольется на тысячу с лишним километров по земле его предков, это грозит уничтожением эвенкийскому народу по милости Минэнерго. Эвенки есть еще и в Иркутской области на Нижней Тунгуске, но там леса отданы под вырубки для усть-илимских комбинатов. И что же - куда податься эвенку, охотнику и оленеводу? Браться за рычаги бульдозеров, которые станут сгонять родную землю в рукотворное море, или за варку целлюлозы?

Нет больше у России запасной земли, каковой считалась Сибирь с половинной территорией страны. В считаные десятилетия успели выпотрошить этого великана. Так и не согрев Сибирь ни турбинами, ни углем, ни нефтью и газом, ни вырубленными лесами, начинают взыскивать: холодный, неуютный край.

На половине страны живет десятая часть населения -разве это не говорит о том, что условий для жизни здесь так и не создали, что считали и продолжают считать Сибирь лишь рабочей площадкой, что нашли выгодней возить сюда за тридевять земель вахтовые смены, чем обхаживать эту землю. Но такая «выгода» оборачивается таким уроном, что на эту гору потерь взобраться потрудней, чем на Гималаи.

Сейчас уже мало кого из соотечественников тянет полюбоваться на Братскую ГЭС, на это действительно не просто великолепное, но и великое сооружение. Слава ее померкла не оттого, что появились конкуренты в лице Красноярской, Усть-Илимской и Саяно-Шушенской гидростанций, а оттого, что ярче обозначилась цена ее строительства и сопутствующего ей «освоения».

Братск загазован выбросами от гигантов цветной металлургии, лесной индустрии и других индустрий до того, что здесь птицы срезаются на лету уже не от морозов, а от смрада, и одна из самых высоких цифр детской смертности в стране.

Вот он когда аукнулся, «звездный» час Братска, по которому еще совсем недавно мы сверяли время.

В Ангарске три месяца назад от выбросов с завода белково-витаминных концентратов больницы оказались переполнены - больше тысячи человек получили отравления. Произошло то же самое, что и в г. Кириши Ленинградской области, где люди отказались мириться с ролью подопытных кроликов и взбунтовались. В Ангарск после ЧП срочно явились спасатели завода из Минмедбиопрома. И остановленный ненадолго завод снова приступил к работе. Правда, с 30-процентной нагрузкой. Но едва ли надо сомневаться, что улягутся страсти, проведут кой-какую незначительную штопку - и опять на все пары. Главная «печаль» сей повести в том, что люди травятся и гибнут, чтобы получать, по отзывам многих специалистов, вредную продукцию, которая вместе с мясом животных и птицы, а также с яйцами грозит нам изрядной опасностью. В Италии, Франции и Японии применение этого белка запрещено, у нас его производство увеличивается. Восемь заводов работают, один строится и два проектируются. Давайте последим, не получит ли министр Медбиопрома тов. Быков за ангарский «эффект» правительственную награду.

Подобные случаи заставляют с недоверием относиться к утверждениям, что экология из последнего слова нашей экономики становится ей родной сестрой. До этого ой как далеко! Хватает и произвола, и самовола, и обмана с очковтирательством, и откровенного игнорирования законов и общественного мнения. Вот еще один «больной» пример - с Катунью в Горном Алтае. Сколько об этом уже перекипело и продолжает кипеть страстей! По всей стране созданы группы по защите Катуни, проект не утвержден, экологической экспертизы нет, а ГЭС продолжает строиться. Многажды Минэнерго хватало нас при этом слове за руку, вернее, за язык: да не строится, не строится, ни одного кубометра породы в створе не вынуто, ни одного кубометра бетона не уложено. Но ведь взрывы гремят, подъездные пути ведутся, поселки растут, миллионы летят - скоро рожать, а Минэнерго уверяет, что оно к этой девственнице - Катуни даже не притрагивалось. Вспоминается: БЦБК уже восемь лет работал - спохватились: нет решения о строительстве. Матушки-светы: да как же построили, как все тогдашние бури перенесли! Выписать срочно эту бумаженцию, чтоб комар носа не подточил. Не то же ли теперь у Минводхоза и Минэнерго? Что меняется-то?!

В апреле 1987 года было принято правительственное постановление по Байкалу, четвертое на столь высоком уровне за последние двадцать лет, со времени освоения Байкала целлюлозной промышленностью. И по прежним постановлениям что-то понемножку делалось, делается и теперь. Но Байкалу «что-то» мало, он в тяжелом состоянии, и маневры, ставшие уже ритуальными, как ритуальные пляски вокруг всякого рода решений, ему не помогут. Уже сегодня ясно, что основные мероприятия, способные ослабить промышленное давление на наше «славное» море, в свои сроки не будут выполнены. Не торопится Минлеспром строить компенсирующие мощности и выводить БЦБК, все еще идут споры, удастся или нет перевести промышленность Приангарья на газ, а прибайкальские города и поселки на электроотопление. Тактика знакомая: не спешить, выждать, не изменятся ли обстоятельства, постараться сэкономить на Байкале.

Наша экономика столько сэкономила на природе, что пора бы построить рай, но дело теперь, вероятно, затруднится тем, где, на какой планете, найти для него чистое место.

Наверное, я пессимист по своей природе, таким, как я, и браться за экологические темы. Оптимисты экологией не занимаются. Для них - будущее, в котором не будет портящих им настроение знакомых пессимистов, а в настоящем они видят одно благожелательное направление. И тысячам отравившихся в Ангарске оптимист не ужаснется, как не ужаснется и жертвам Чернобыля, ответив, что по милости природы, которую мы защищаем, в Армении погибли десятки тысяч и сотни тысяч остались без крова. Он будет по-своему прав: стихия есть стихия, хотя человек XX столетия все больше провоцирует ее своим глобальным вмешательством в биосферный порядок на беспорядки. Я знаю, что тут не может быть никакой связи, и, однако, не могу отделаться от ощущения, что трагедии Армении предшествовала трагедия Севана от руки человека. Проклиная стихию, не следует забывать, что словно бы в последний момент она удержала свой удар и не выпустила на свободу еще более страшную стихию, заключенную в мирном атоме. За все, за всякое благополучие, говорят, нам надо платить, но за такую цену станем ли мы и дальше торговаться, благополучествовать нам или нет.

Мы, писатели, говорящие и пишущие о проблеме защиты природы, как-то легко соглашаемся с условиями навязанного нам спора. «Какую альтернативу видите вы атомной энергетике?» - вопрошают нас, и мы бросаемся искать альтернативу. А почему я ее должен искать? Вы энергетики, специалисты, вам и карты в руки, вы и ищите. Я знаю, что альтернативы жизни нет. Если это смертельно - стало быть, от этого нужно отказываться. Любой ценой. «Грохнуло и еще грохнет!» - сказал перед смертью специалист, академик Легасов. Медики не ищут альтернативу раку или СПИД, а пытаются уничтожить их.

Если же исходить не из интересов специально созданного Минатомэнерго, а из интересов страны - она в состоянии многократно восполнить 10-процентную нагрузку, которую несут сейчас АЭС. Нас напрасно пугают вселенской темнотой. Ведь нигде в мире нет таких потерь при передаче энергии на расстояния из-за несовершенной технологии и техники; они составляют объемы, вырабатываемые десятью такими ГЭС, как Саяно-Шушенская. По-прежнему Минэнерго не желает возиться с ветровыми, солнечными, приливными и прочими электростанциями и малыми гидростанциями, экологически чистыми, максимально приближенными к потребителю и действительно дешевыми - как же, для него это невыгодные, распыленные и малозатратные объекты. И стоим мы на 67-м месте в мире по использованию этих видов источников энергии. Гидроэнергетические ресурсы у нас не освоены и на десятую долю, зато подорваны гигантами. А энергия, сгорающая в факелах, равная той, что вырабатывается всеми АЭС? Всего же, как подсчитано, летит на ветер до 80 процентов энергии, вырабатываемой топливноэнергетическим комплексом.

Стоит лишь заикнуться о варварском уничтожении лесов, о скорейшем, без всяких условий, выводе с Байкала целлюлозного производства - сразу: альтернатива. Вот вы, писатели, пишете, на ваши книги бумага нужна. Если на то пошло, мы, пожалуй, готовы и не писать, лишь бы дышать, готовы и Союз писателей распустить, но при условии, что и бюрократия перейдет на замкнутый цикл бумагопользования - она тратит ничуть не меньше, чем мы. Но при разумном хозяйствовании до нашей переквалификации дело не дойдет, потому что то, что называется альтернативой, и искать не надо, она остается на лесосеках, гибнет в отвалах, транжирится в несколько раз больше, чем в развитых странах, на тонну бумаги и целлюлозы.

И так много где - с металлом, с нефтью и газом, да и с хлебом. Если в ложку плескать ковшом - никаких богатств и никаких альтернатив не хватит.

К несчастью, пессимист ошибается все реже. А если и ошибается - тем лучше. Очень и мне хотелось бы ошибиться в своем взгляде на отечественную картину и, особенно в результатах перестройки экологической политики в стране. Она, бессомненно, меняется вместе с изменением экологического сознания. Расходы на охрану природы превысили за две последние пятилетки 60 миллиардов рублей. Правда, почти половина из них направляется опять-таки на поддержание производства, и выходит меньше, чем этот же самый Минводхоз получил на одну пятилетку. Происходит реконструкция устаревших предприятий, старое оборудование, как в ссылку, направляется в Сибирь. Все больше производств переходит на замкнутое водопользование, начинаем наконец улавливать газ. Увеличивается число заповедников и национальных парков, площадь рекультивируемых земель. Создан Всесоюзный и республиканские (там, где их не было) комитеты по охране природы. Меры, как видите, принимаются, сложа руки не сидим.

Но меры эти запаздывают. Того, что могло приостановить разрушительные процессы вчера, сегодня уже недостаточно, потребности увеличиваются многократно. Миллиардными суммами, что отпускаются на природу, нельзя обольщаться. Сколько, к примеру, было вбухано и продолжает вбухиваться денег в очищение производства БЦБК вместо того, чтобы раз и навсегда с ним распрощаться, то есть не перестаем лечить отмершие или неверно приращенные экономические органы. А сколько надо засеять природоохранных денег после Минводхоза, чтобы дождаться хлебных всходов? Во имя чего реконструировать заводы белково-витаминных концентратов - чтобы из воздуха яд загнать в пищу?! Открываем заповедник неподалеку от БЦБК, который сушит его леса и травы и гонит прочь зверя. А рядом с атомными станциями - что это за заповедники и национальные парки?! Негоже человеку умиляться соловьями, поющими над атомными реакторами, - или это в нем отозвалось уже радиоактивное умиление?!

Ко многим и многим проблемам у нас почти еще и не приступали. Автомобильного транспорта, к примеру, безвредной очистки воды без хлорирования, химии в сельском хозяйстве, утилизации отходов, создания энергосберегающих технологий, машин и приборов, выбросов фреона в атмосферу и т.д. и т.д.

Все это приводит к одному: разрушается природа -разрушается человек.

Большие надежды возлагались общественностью на Госкомприроду. Как не возлагать - столько усилий потрачено на рождение этого крайне необходимого природоохранного органа, способного предотвратить эколого-хозяйственную катастрофу. Для этого, правда, Госкомприроде следовало явиться на свет с более высокими и широкими полномочиями, иметь надведомственную власть, но мы были рады и тому, что есть. И пока радовались - министерства не дремали, насаждая в новый комитет своих представителей. Чьи интересы они станут защищать, можно не гадать. Все, кто сталкивался прежде с экологической цензурой, как никакой другой умевшей хранить чистоту социалистической среды обитания, с удивлением обнаружили в роли первого заместителя председателя Госкомприроды тов. Соколовского, того самого тов. Соколовского, который в Госкомгидромете и осуществлял контроль за благополучием публикаций о природе. Один из заместителей председателя - наш иркутянин, бывший партработник, ни при каких обстоятельствах не замеченный в любви к природе. Когда успел возлюбить - непонятно. Еще один мой земляк, бывший председатель Иркутского облисполкома А. М. Ковальчук, при котором особенно вольготно и безнаказанно почувствовали себя в сибирской тайге хищники из хищников - самозаготовители - и при котором принято было постановление об уничтожении на гравий последних ангарских островов, переведенный в Москву, возглавил российский Комитет по охране природы. Жизнь и верно полна неожиданностей. Что толковать об областных и краевых комитетах - во многих и многих случаях их превратили в теплое и тихое местечко для потерявшей свой вес номенклатуры, доживающей до пенсии и держащей свое перо наготове для любой подписи.

Вот так и вышло, что, зачатая благими намерениями, явилась на свет божий Госкомприрода вместе со своими подразделениями в подставленные чужие руки. Конечно, Госкомприрода переживает период становления, это не простой период, и общественность надеется на ее активное участие в решении тех проблем, от которых зависит наша жизнь, в том числе таких, как быть или нет волжским каналам, строительству равнинных гидростанций и гидростанций без утвержденных проектов и экологических экспертиз, производству кормовых дрожжей из парафинов нефти и в самом важном вопросе - работе атомных станций.

На встрече с представителями французской общественности в Москве в сентябре 1987 года М. С. Горбачев не скрывал: «Проблемы экологии всех нас основательно взяли за горло». Совсем недавно, выступая в ООН, он выступил с предложением создать Международный центр срочной экологической помощи. Эту инициативу можно только приветствовать. Против глобальной катастрофы требуются глобальные действия. Но, вероятно, для того, чтобы укоротить руки Минводхозу или Минэнерго, нет необходимости прибегать к помощи ООН.

Без преувеличения скажу, что от деятельности этих и других министерств подрываются основы будущего. 12 февраля недавно организованный социальноэкологический союз, объединивший более ста общественных природоохранных организаций и групп, объявляет по всей стране днем протеста против строительства канала Волга - Чограй, который обойдется государству от двух до трех миллиардов рублей, для земли - потерями неисчислимыми. Я предлагаю поддержать эту акцию.

Необходимо попросить правительство принять неотложные меры против бесконтрольной деятельности Минводхоза - экологически чрезвычайно вредной, экономически расточительной, по-прежнему направленной на крупнозатратное и опасное для судеб народа строительство. Министерство, которое вот уже двадцать лет по собственному произволу и для собственной выгоды распоряжается водными и земельными ресурсами страны, должно отчитаться перед народом в конечном результате своей работы.

Представляется необходимым и проведение в стране референдума о возможности использования и дальнейшего наращивания атомной энергетики.

Исключительно важно прекратить практику министерств по расхищению национальных богатств. Ведомственный механизм уничтожения природы должен быть сломлен. Именно он ведет страну к экологической катастрофе. Это не преувеличение, не паническое настроение: Отечество в опасности. Когда такое случается - откладываются все дела, даже самые важные, и писатель, как это было в военные годы, идет на его защиту. Сегодня, как я считаю, пришло такое время.

1988