Из барачных воспоминаний

Я двадцать лет с ним прожил через стенку…

Е. Рейн «Алмазы навсегда»

…а жили мы в бараке деревянном,

сработанном еще рабами Рима,

ну, то есть до семнадцатого года.

По имени промышленника Круппа

он назывался крупповский барак.

Два этажа и лестница снаружи

расшатанная. Как она скрипела!

Но все ж вела к нам, на второй этаж.

Сосед наш через стенку, Петр Савельич,

был инвалид войны. В младые годы

он след оставил на Сапун-горе

и вместе с ним стопу свою оставил.

Ему ботинки шили на заказ.

Один обычный, а другой – «с секретом».

Он начищал их черным гуталином,

до блеска драил в коридоре общем,

где каждая барачная семья

имела стол отдельный с керосинкой.

На керосинке мать обед варила,

заглядывая иногда в кастрюлю.

А дядя Петя начищал ботинки

и исподволь на мать мою глядел.

Его жена давно ушла к другому,

но иногда захаживала в гости

к другой соседке нашей, к тете Клаве.

Худая, маленькая, «божий одуванчик».

А звали ее Тасей. В паре с Клавой

она чаи гоняла в коридоре

за Клавиным столом и говорила

между глотками: «Жаден, жаден Петр».

Еще глоток: «Куркуль, единоличник».

У дяди Пети кроме спецботинок

была еще машина-«инвалидка»

в сарайчике под окнами барака,

двухместная, с движком мотоциклетным.

Как заведет – хоть выноси святых!

–

В году примерно восемьдесят пятом,

ну да, к сорокалетию Победы,

он получил отдельную квартиру

с удобствами, на первом этаже.

И вместо таратайки-«инвалидки» —

новехонький, с иголки «Запорожец»

от партии с правительством в награду

за ратный подвиг сорок лет назад.

Прибавь еще: к нему вернулась Тася.

Как говорят, беда одна не ходит,

а коль уж повезет – так повезет.

Жаль только, что недолго счастье длилось,

и вскоре умер он. Зато осталась

с квартирой Тася. А машину продала.

И вновь она ходила к тете Клаве.

Опять чаи и снова разговоры

про мужиков. К ней сватался какой-то

пенсионер районного значенья:

«Интеллигент. Пришел ко мне с цветами.

Да он в постели ничего не может!

Жених… Вот Петя т-а-м был не культя!»…