Кругом одни агенты

18 июня 1917 года русская армия начала наступление на Юго-Западном фронте. За ним двинулся вперед и Западный фронт. Накануне глава правительства Керенский ездил по фронтам, выступал. Солдатские комитеты его поддержали.

Проголосовали за наступление. 19 июня в Петрограде провели манифестацию в честь армии, несли портреты Керенского. В петроградском цирке проходил митинг-концерт. Керенский предложил спеть «Марсельезу». Дирижер оркестра протянул ему свою палочку, и Александр Федорович принялся дирижировать оркестром и залом.

Но немцы быстро перешли в контрнаступление, русские войска остановились, а потом и отступили. Солдаты не хотели сражаться. Они отходили целыми частями и переставали подчиняться командованию. Влияние эсеров и меньшевиков было достаточно сильным, поэтому армия в целом подчинилась приказу Керенского перейти в наступление. Но его провал нанес сокрушительный удар по авторитету Временного правительства.

3 июля в Петрограде начались волнения. Большевики попытались воспользоваться солдатским бунтом, чтобы взять власть, но ничего не вышло.

«Под вечер на улицы Петрограда вышли вооруженные толпы солдат и рабочих, – вспоминал начальник политуправления Военного министерства Федор Степун. – Всюду шли митинги, ораторы-большевики и анархисты безудержно громили Временное правительство, но за всем этим не чувствовалось ни центральной руководящей роли, ни заранее выработанного плана. Как-то вслепую носились по городу вооруженные пулеметами грузовики, как-то сами собою стреляли ружья… Ленин не руководил движением, а лишь разжигал и раздувал его, как бы примериваясь к предстоящему захвату власти».

Федор Августович Степун, писатель и философ, в Первую мировую служил в армии. Он был тяжело ранен на Рижском фронте. Его избрали во Всероссийский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, некоторое время он служил в Военном министерстве.

Но верные правительству войска, прежде всего казачьи полки, сорвали попытку государственного переворота.

Максим Горький писал жене из Петрограда: «Худшее – толпа, обыватель и тот «рабочий», тот солдат, который действовал 3-го и 4-го. Это – сволочь, трусливая, безмозглая, не имеющая ни капли, ни тени уважения к себе, не понимающая, зачем она вылезла на улицу, что ей надо, кто ее ведет и куда? Видела бы ты, как целые роты солдат при первом же выстреле бросали винтовки, знамена и били башками окна магазинов, двери, залезая во всякую щель! Это – революционная армия, революционный свободный народ!»

Отошедший в те годы от большевиков Леонид Красин (после Октября он войдет в советское правительство) писал жене: «Ну, большевики таки заварили кашу, или, вернее, пожалуй, заварили не столько они, сколько агенты Генерального штаба и, может быть, кое-кто из черной сотни. «Правда» же и иже с ней дали свою фирму и сами оказались на другой день после выступления в классически глупом положении… Если правдисты хотели осуществить какой-нибудь «план», вроде захвата власти, смены правительства и т. и., то, конечно, они себе самим обязаны провалом. Большей организационной беспомощности и убожества, отсутствия намека на какую-либо осознанную и поставленную себе цель трудно представить… Совпадение всей этой истории с наступлением немцев на фронте слишком явное, чтобы могло оставаться сомнение, кто настоящий виновник и организатор мятежа».

Питирим Сорокин вспоминал, как приехал в Таврический дворец, где открылось совместное заседание Совета крестьянских депутатов и Совета рабочих и солдатских депутатов. Атмосфера была напряженная. Под аккомпанемент выстрелов Чхеидзе открыл совместное заседание.

– От имени руководства Советов, – сказал меньшевик Федор Ильич Дан (депутат 4-й Думы, член ЦК РСДРП), – я вношу предложение: все члены Совета, здесь присутствующие, должны присягнуть, что сделают все от них зависящее – даже ценой жизни, если понадобится, – чтобы подавить бунт против Советов и революции. Тех, кто не желает давать такую клятву, немедленно вывести из нашего состава.

Воцарилась полная тишина, потом раздались оглушительные аплодисменты. Большевики возражали:

– Протестуем! Взгляните на море рабочих и солдат, окруживших это здание! От их имени мы требуем, чтобы Совет объявил Временное правительство низложенным. Мы требуем, чтобы война немедленно была окончена. Мы требуем установления диктатуры пролетариата. Время колебаний прошло. Подчиняйтесь революционному пролетариату.

– Так чего же вы все-таки хотите? – спросил председатель. – Диктатуры Совета или вашей собственной диктатуры над Советом? Если первого, тогда прекратите угрожать, садитесь, дождитесь решения Совета и подчиняйтесь ему. Если, напротив, добиваетесь диктата над Советом, то что вы тут делаете? У всех в этом зале нет ни малейшего сомнения в ваших намерениях. Не «вся власть Советам», а «вся власть вам». Для этого вы провоцируете гражданскую войну. Ну что же, мы принимаем ваш вызов. Уходите и делайте свое подлое дело.

Судебное следствие по делу большевиков вела Петроградская окружная палата. Министр юстиции Временного правительства Павел Переверзев передал газетам подготовленные его аппаратом материалы о связях большевиков с немцами. Газета «Живое слово» опубликовала материал под шапкой «Ленин, Ганецкий и компания – шпионы!».

Вот что писало «Живое слово»:

«16 мая 1917 года начальник штаба Верховного главнокомандующего препроводил военному министру протокол допроса от 28 апреля сего года прапорщика 16-го Сибирского стрелкового полка Ермоленко. Из показаний, данных им начальнику Разведывательного отделения штаба Верховного главнокомандующего, устанавливается следующее. Он переброшен 25 апреля сего года к нам в тыл на фронт 6-й армии для агитации в пользу скорейшего заключения сепаратного мира с Германией…

Офицеры Германского генерального штаба… ему сообщили, что такого же рода агитацию ведет в России агент Германского генерального штаба… Ленин. Ленину поручено стремиться всеми силами к подрыву доверия русского народа к Временному правительству… Деньги и инструкции пересылаются через доверенных лиц… Военной цензурой установлен непрерывный обмен телеграммами политического и денежного характера между германскими агентами и большевистскими лидерами».

Утром 5 июля войска захватили редакцию большевистской «Правды». Толпа устроила погром в «немецком гнезде». 6 июля Временное правительство приняло решение привлечь к судебной ответственности «всех участвовавших в организации и руководстве вооруженным выступлением против государственной власти». В тот же день правительство запретило революционную пропаганду в армии и ввело смертную казнь на фронте.

«Газеты, – вспоминал помощник Керенского и известный социолог Питирим Александрович Сорокин, – опубликовали документы, подтверждающие, что перед возвращением в Россию большевистские лидеры получили большие суммы денег от немецкого Генерального штаба. Новость вызвала всеобщее и единодушное негодование.

– Изменники! Немецкие шпионы! Убийцы! Смерть им! Смерть большевикам!»

«Я прекрасно помню, как всюду поднялся злой шепот и угрожающие большевикам речи, – вспоминал Степун. – Дворники, лавочники, извозчики, парикмахеры, вся мещанская толпа Петрограда только и ждала того, чтобы начать бить «товарищей», жидов и изменников… Керенский мог с гордостью заявить из открытого окна штаба округа собравшейся толпе, что русская революционная демократия не допустит никаких посягательств, откуда бы они ни исходили, на ее священные завоевания: «Да здравствует земля и воля, да здравствует Учредительное собрание!»

Руководители Временного правительства не одобрили поступка министра Переверзева, который отдал материалы следствия журналистам. Он ушел в отставку и отправился на фронт.

Осип Петрович Герасимов, заместитель министра просвещения во Временном правительстве, в разговоре с глазу на глаз с князем Львовым сказал:

– Как министр внутренних дел, вы обязаны арестовать Ленина.

– Как вы хотите, чтобы я это делал? На следующий же день Совет рабочих депутатов потребует его выпустить.

– Я предлагаю вам такую комбинацию. Назначьте меня министром внутренних дел. Я обязуюсь немедленно и без вашего ведома арестовать Ленина, который при попытке к бегству будет тут же убит.

Новый министр юстиции Павел Малянтович распорядился «Ульянова-Ленина Владимира Ильича арестовать».

Ленин обреченно сказал Льву Троцкому:

– Теперь они нас перестреляют. Самый для них подходящий момент.

Борис Никитин, начальник контрразведки Петроградского военного округа, считал лидеров большевиков платными немецкими агентами. Никитин прихватил с собой помощника прокурора, пятнадцать солдат и поехал на квартиру Ленина. Владимир Ильич и близкий к нему Григорий Зиновьев, член ЦК и один из редакторов «Правды», скрылись из города, боясь суда и тюрьмы.

«Одной из главных причин того, что симпатии к Ленину лично, а следовательно, и к большевикам в это время сильно пали, я вижу в его нежелании предстать перед судом, – вспоминал член Минского Совета рабочих и солдатских депутатов Вацлав Сольский. – На массы такого рода вещи, а в поведении Ленина массы усматривали прежде всего личную трусость, – действуют гораздо сильнее, чем самые серьезные политические обвинения. Ленина на митингах гораздо реже обвиняли в том, что он германский агент, чем в том, что он струсил и спрятался в то время, когда его друзья и товарищи по партии арестованы».

Казнь старшего брата, Александра Ульянова, возможно, наложила неизгладимый отпечаток на психику Владимира Ильича. Но вот Крупская, судя по воспоминаниям Никитина, нисколько не испугалась:

«В квартире мы застали жену Ленина Крупскую. Не было предела наглости этой женщины. Не бить же ее прикладами. Она встретила нас криками: «Жандармы! Совсем как при старом режиме!» – и не переставала отпускать на ту же тему свои замечания в продолжение всего обыска… Как и можно было ожидать, на квартире Ленина мы не нашли ничего существенного».

Матросы Балтийского флотского экипажа, встречавшие Ленина на Финляндском вокзале, опубликовали в газетах заявление: «Узнав, что господин Ленин вернулся к нам в Россию с соизволения его величества императора германского и короля прусского, мы выражаем свое глубокое сожаление по поводу нашего участия в его торжественном въезде в Петербург. Если бы мы знали, какими путями он попал к нам, то вместо торжественных криков «ура» раздались бы наши негодующие возгласы: «Долой, назад в ту страну, через которую ты к нам приехал».

Казалось, с большевиками покончено.

Военная контрразведка доложила Временному правительству, что не может найти и арестовать Ленина. Заместитель военного министра Борис Викторович Савинков, знаменитый эсер-боевик, пренебрежительно заметил:

– Ловить Ленина не мое дело. Но если бы я этим занялся, то уже на третий день Ленин был бы отыскан и арестован.

Когда в июле большевики попробовали взять власть, им недоставало уверенности в себе, они не верили в бессилие правительства. А Временному правительству не хватило решимости покончить с большевиками.