20

20

В голову лезут женщины, женщины, женщины. Хоть бы кто?нибудь налили мне брому в чай, как это делают в Российской Армии. Говорят, что от этого брома мужская потенция не отвлекает от исполнения священного долга перед родиной. Как справится с нерастраченной энергией продления рода?

А тут ещё Падди, со своими придирками:

— Александр, уволю, в твоих коробочках перевес! Ты посмотри сам, двадцать грамм перевеса!

— Падди, — объясняю я, — я кладу грибы с очень точным весом. Перевес минимальный. И, в конце концов, лучше маленький перевес, нежели недовес, иначе и у тебя возникнут проблемы, не так ли?

— Сейчас у тебя возникнут проблемы, — в бешенстве парирует Падди, — ты подведёшь меня под банкротство с таким перевесом.

Я знаю точно, что у местных женщин, бывает перевес по сто, сто пятьдесят граммов, он этого не замечает и не хочет замечать. Ему нужен мальчик для битья. Всё понятно. Он кричит на меня, и полагает, что местные женщины его услышат, и таким образом испугаются. После этого, думает он, они все будут работать хорошо, а Александр может и потерпеть.

Я стараюсь. Я трачу время, на взвешивания, перевешивания, довешивания. Я переживаю за результат, как за свою собственность. Так я устроен — лучше я потеряю немного времени, меньше заработаю, но мне не будет стыдно за результат. У моего хозяина не будет проблем с тем, что я произвел.

Почему он никогда не похвалит меня? Я делаю всё для того, чтобы заслужить похвалу. Если бы он, хоть раз подбодрил меня, морально поддержал, может быть, он и не казался бы мне таким неприятным. Мне было бы легче переносить все трудности.

Я уверен, что у него есть другая сторона, хорошая. Только эту сторону, он мне не показывает. Он тиран со мной, но вполне возможно, что у себя дома он мягкий и приятный. Даже, может быть он раб для своих домашних и исполняет их большие и маленькие прихоти по первой просьбе. Может быть. А если это не так?

Если это не так, и он на самом деле тиран во всём и везде… то, скажите, как он может терпеть сам себя? Как он со всем этим грузом желчи уживается?

Падди велел мне убрать дохлых овец. Шесть овец пали и воняли так, кровь застывала в артериях, а дыхание работало только на выдох. Падди велел скинуть их в яму, залить бензином и спалить. Я потянул за ногу труп одной из бедных овечек, и нога оторвалась от её тела, поскольку прогнила насквозь. От ужаса и вони я заблевал свою одежду, меня рвало с кровью — видимо от напряжённых судорог желудка открылась моя язва.

Обессиленный и обезвоженный я валялся на траве и осознавал, что я такой же как и эта овца. Я разлагаюсь. Скоро от меня оторвутся руки и ноги, и Падди меня выкинет в помойную яму, и прикупит по сходной цене нового, на–всё–готового–Александра, с минимум знаний английского языка, и с максимумом работоспособности без выходных.

— Я знаю, Александр, что ты должен делать, — с воодушевлённым соучастием начала беседу со мной Шинейд.

— Ну и что же? — ожидаю я неожиданного решения моей запутанной судьбы.

— Вот, что, ты должен ехать в Канаду! — радостно заявила моя подруга.

— Чего я там не видел, снега, льда или таёжных медведей? — пытаюсь я отшутиться, от очередной в моей жизни, провокации.

— Александр, очень просто. Через три года вся твоя семья получит гражданство, а с канадским гражданством, ты можешь работать кем хочешь, ты же юрист! Езжай куда хочешь, хочешь оставаться в холодной стране, пожалуйста, а хочешь в тёплую — никто тебе не запретит. Да хоть обратно в Ирландию приезжай, только уже не на грибы.

— Ох, Шинейд, ну и зачем мне это. И здесь в Ирландии через пять лет работы, человек натурализуется и получает европейский паспорт. Разве это плохо?

— Ты, видимо, Александр не владеешь информацией. Если ты вдруг, заболеешь на пару недель, и будешь получать деньги по больничному листу, или Падди на месяц закроет ферму, и ты будешь получать социальное пособие, то не видать тебе гражданства.

— Ерунда, какой в этом криминал? — сомневаюсь, и впрочем, уже опасаюсь я.

— Один молодой человек, тоже из России, работал восемь лет на стройке, потом пошёл учиться в колледж, чтобы получить образование. На тот момент его заявление на натурализацию уже пролежало тридцать месяцев в очереди на рассмотрение. Поступив в колледж, он стал получать денежный грант, и что ты думаешь? Ему тут же отказали в гражданстве! Ты представляешь?

— Почему, в чём его вина? — недоумеваю я.

— А в том и вина, что получал пособие, пока учился. Это называется: не способен поддерживать сам себя.

— Да это безобразие! Он учится для того, чтобы работать, чтобы приносить пользу стране выплачивая налоги, разве это преступно?

— В том то и дело, что нет! О чём я тебе и втолковываю.

— А что с ним случилось потом?

— Теперь он уже отучился, работает, он в этой стране уже двенадцать лет, и теперь скоро он будет снова подавать заявление на натурализацию.

— А чего же он ждёт, если он тут УЖЕ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ?

— Очень, просто, Александр, очень просто, у него должно быть три года, с момента как он перестал получать то пособие. И, не дай Бог ему заболеть, и получать деньги по больничному — три года нужно будет отсчитывать снова!

— Да брось ты, этого не может быть! Это какая?то путаница!

— Ох, Александр, эта путаница называется «защита местного рынка рабочей силы», «защита бюджета от хитрецов, пытающихся его «подоить»». Беги отсюда, Александр, сам беги, пока Падди не выкинул тебя с работы.

Боже! Только бы не заболеть, и не свалиться совсем. Я боюсь подумать, что может случиться, если я не смогу зарабатывать деньги и отправлять их домой. Что может случиться, если в местной больнице вычистят мои карманы, так что я ещё останусь должен?

Какое счастье, что у меня здоровые зубы. Падди, случайно, меня не по зубам выбирал, как выбирали себе рабов американские рабовладельцы? Какое счастье, что у меня только 32 зуба, а не двадцать пять тысяч, как у улитки, каково их все лечить? Внутри меня горит огонь. Горит моя язва. Горит моя душа. Я сжигаю сам себя, и нет такой силы во мне, чтобы справится с этим пожаром.

— Александр, послушай мой совет, езжай в Канаду, — не успокаивается Шинейд. — Ты пойми, что Ирландия в течение двух столетий рождала эмигрантов, и потому тут ничего не приспособлено, для того, чтобы иммигрантов принимать. В Канаде, ты будешь равный среди равных, так как это страна эмигрантов. Пополнение населения за счёт притока иммигрантов, это национальная политика той страны. Политика Ирландии, как раз, наоборот. Иммигранты не нужны Ирландии.

— Ну, подожди, нам дали разрешения на работу. То есть, нас пригласили сюда и гарантировали нашу занятость, — не соглашаюсь я с Шинейд.

— Это было временно. И вообще, вас русских не любят. Причём не любят во всём мире! Вот, китайцев, если самих не любят, то, по крайней мере, их терпят, они же в каждом городке снабжают людей своей едой. Нас ирландцев, тоже, в принципе, везде любят, потому что нас много в каждом государстве. Только взгляни, с каким размахом отмечается день Святого Патрика в других странах мира, особенно в Америке.

— Но почему нас русских не любят, с чего ты взяла? — совершенно запутан я.

— А очень просто, Александр, очень просто. Я люблю историю, читаю много исторических книг. И из большинства книг видно, что во второй мировой войне победили американцы, а про русских умалчивают. Мои родственники в Америке, вообще считают, что в той войне русские воевали на стороне Гитлеровской Германии. В любой книжке ты увидишь первых американцев на Луне, но нигде не сказано про вашего Гагарина и других первооткрывателей космоса. Теперь, видишь, как вас не любят? Короче, езжай в Канаду, иначе ты всегда будешь здесь чужим. Ты здесь всегда будешь человеком второго сорта.

— Зачем ты говоришь мне это, Шинейд? Когда?нибудь я уеду домой и забуду всё это, как страшный сон.

— Я знаю, что говорю, Александр, если ты прожил пять лет, то проживёшь ещё пять. Если прожил десять, то незаметно проживёшь ещё десять. У меня у самой брат в Америке, сестра в Англии, и ещё пара кузенов в Австралии и в Новой Зеландии. Все уехали на пару лет, а не возвращаются уже в течение пятнадцати лет! Я знаю жизнь, Александр. Ты попросишь жильё в районной администрации, и тебе откажут, потому что у тебя есть право только на работу в этой стране. Ты захочешь пойти учиться, и тебе предложат платить пятнадцать тысяч в год, потому что ты не являешься гражданином Евросоюза. Пятнадцать тысяч евро в год, у тебя есть такие деньги? Ты попросишь в банке кредитную карточку, и тебе откажут, потому что ты перелётная птица. Послушай меня, езжай в Канаду…

— Ну что ты заладила, Канада, Канада. Хорошо, пускай там лучше, но ностальгия моя не закончится, а только усугубится!

— Что это такое ностальгия?

— Тоска по родине.

— А–а-а, хоумсикнесс? Понятно.

— Вот–вот, именно, болен тоской по дому, как это пугающе правильно звучит по–английски, хоумсикнесс. Грубо говоря, я болен. Точно, ностальгия, это болезнь.

— Ты её не вылечишь, Александр. Потому что это твоя болезнь не тоска по дому, а тоска по твоей молодости, которую, вот уж точно, никогда не вернёшь.

— Нет, нет, Шинейд, я скучаю по родному дому!

— Александр, по какому дому? Ты сам запутался, у тебя нет своего дома в России! Ты забыл это? Тебе некуда возвращаться! Тебе нужна перемена места, езжай в Канаду, Александр!

— Как?то неуверенно звучат твои слова, — обращаюсь я к Шинейд, которая подбирает слова, видимо, отсеивая что?то ненужное, — ты что?то недоговариваешь, Шинейд!

— Да, Александр, да ты прав, я думаю вот о чём, я думаю, что ностальгия она как аллергия. Ты не вылечишь её лекарствами, как можно вылечить грипп или мигрень. Когда есть аллерген, то есть и аллергия, нет аллергена, нет и аллергии. Если ты уедешь в другую страну, аллергия на заграницу не исчезнет, тебе нужно возвращаться домой, Александр.

— Ты уверена, что это поможет?

— Это не просто поможет, эта гарантия того, что ты будешь здоров! Представь себе, что сюда приедут твои дети, потом ты состаришься, и, умирая, ты будешь завещать детям, чтобы они похоронили тебя в земле предков, там, где лежат твои родители. Поверь мне, это будет так. В конечном итоге, ты вернёшься на родину, но поедешь туда в цинковом гробу. То же самое ожидает твоих детей. Ты обрекаешь свою семью на самообман.

— Но ты знаешь, Шинейд, как там всё необустроено, а тут всё?таки цивилизация…

— А что ты сделал для того, чтобы, там, на родине, сделать что?то для этого обустройства? Ты опустил руки и сбежал на заработки. Если ты такой талантливый, почему ты не совершил благородный поступок на своём месте?

— Не знаю, может, у меня не было денег, для того, чтобы сделать что- то доброе…

— Нет денег для того, чтобы делать добрые дела, ты считаешь это объяснение достаточным? В нашем округе баллотировался один молодой человек из России, он выступал от партии зелёных, он видимо хотел научить нас как жить. Чему он может нас научить? Неудивительно, что он не получил кресла. Я думаю, что все избиратели полагают так: если ты такой талантливый, то почему ты не стал депутатом у себя дома в России? Стань депутатом там, поменяй всё к лучшему, а там, мы поглядим, может ты нам и понравишься.

— Что же мне ехать домой и там стать депутатом?

— Именно! Сделай так, чтобы всем стало хорошо на родине, если ты знаешь, что тоска по дому так мучительна, отдай жизнь на построение нового мира, а не на рабство за границей! Езжай домой, Александр!

Здравствуй, мой милый, Александр!

Приятно получить от тебя письмо и открыточку. Спасибо тебе огромное!

Уже три дня хожу как чумная — вечно невысыпаюсь.

В городе так красиво сейчас! На деревьях зеленые листочки, как будто их намазали маслом, так они блестящи и ярки, цветут тюльпаны, нарциссы. Расцвела сирень, черемуха, вишня. Начинают цвести яблони. Погода до вчерашнего дня была чудесная. Только вчера подул с севера свежий ветер и принес нам холод. Черёмуха цветет, одним словом, верный признак смены погоды.

Сижу на работе и мёрзну, да и дома стало очень прохладно. Спали все в пижамах, прижавшись тесно, как горошинки в стручке, друг к другу. В такие моменты мне так не хватает твоего тепла. Вышла, как?то утром, на балкон и заплакала, вспомнив, как ты вытаскивал меня упирающуюся в одеяле на балкон и мы с тобой пили кофе. Утёрла слезы и пошла будить деток. «С добрым утром доченьки!» — «С добьим утьом мамочка!»

В праздники смотрела все фильмы, которые начинались после одиннадцати вечера, и заканчивались они не раньше половины второго часа ночи. А фильмы были такие замечательные, русских режиссёров. Один из них «Свадьба» Павла Лунгина, помнишь, о нём говорили много, он ещё был представлен на Каннском фестивале? В основе сюжета очень простая история: жить не на что, а жениться хочется, ну прямо как у нас с тобой.

История этого фильма настолько наивная, что через неё проступает парадоксальность и абсурдность нашей жизни, в нём и счастье и трагедия. Знаешь, милый, способность ощущать несчастье — это шаг к ощущению себя, а затем к формированию личности, это один из этапов самосознания. Мы с тобой, наверное, как раз и стоим на пути формирования наших личностей. Я боюсь, что фильм может быть понят только русскими зрителями. Надеюсь, мы обязательно посмотрим с тобой этот фильм, когда ты приедешь навестить нас.

На 1–е мая мы ездили к маме на дачу. Я замариновала шашлыки, по–моему, получилось очень здорово, только может быть слегка островато. Настя и Саша пищали: «Горько, горько!» имели в виду остро. А Лена только нахваливала, ела. Ходили по саду раздетыми, загорали, правда, был ветер. Конечно же, детки на следующий день закашляли. В два голоса кашляют. Опять я их лечу. Кошмар какой?то.

Этот год вообще какой?то дурацкий. Все болеем беспрестанно.

Приезжай к нам, наш ласковый, вылечи нас своей любовью!