Донецкий уголь

Донецкий уголь

Хотя Донецкий кряж с приуроченным к нему угольным бассейном расположен в основном в пределах Украины, своей восточной оконечностью он заходит в Ростовскую область РСФСР. Здесь, между Донецком и Каменском на севере и Новошахтинском и Шахтами на юге, находится угленосный район, которым ведает комбинат «Ростовуголь». В городе Донецке, одном из самых молодых городов нашей страны, образованном из группы шахтерских селений, находится управление треста «Донецкуголь», входящего в этот комбинат.

Мы возвращаемся в Донецк, который проехали ночью. Это город довольно крупный как по численности населения, так и особенно по территории: к его основному ядру, застроенному двухэтажными домами, примыкает множество гнезд одноэтажной застройки, старых горняцких поселков, разделенных пустырями. Со временем, вероятно, все это сольется в единый городской массив.

Месторождение, находящееся в ведении треста «Донецкуголь», разведали и начали разрабатывать недавно, после войны. Нам рекомендуют побывать на шахте «Юго-западная № 3» — самой крупной, полностью механизированной и наиболее перспективной в тресте. Она уже сейчас дает 1,8 тысячи тонн угля в сутки, а к 1963 году будет давать 3 тысячи тонн, то есть порядка 1 миллиона тонн в год. Такова поправка горняков к семилетнему плану, которым на 1965 год предусматривалась суточная добыча в 2,5 тысячи тонн.

Шахту мы нашли без труда — ее здесь знает каждый. Здание, к которому привела нас асфальтированная дорога, с фасада ничем не отличалось от обычных заводоуправленческих построек — строгое, солидное, трехэтажное, без излишеств. Мы решили, что его нужно называть «шахтоуправление», но оказывается, сделали большую ошибку; однако об этом позднее.

— Уголек мы добываем коксующийся, превосходного качества, — рассказывает секретарь парткома инженер Юрий Кулягин, молодой, чернявый, быстрый в словах и движениях, непоседа.

Потом мы увидели этот уголь — антрацитового блеска, слоистый, но не каменно-крепкий, как антрацит, а рыхлый, разламывающийся в руках. По транспортеру он идет не глыбами, а сыпучей массой, и его смачивают, чтобы было меньше пыли.

Особенность шахты — высокая взрывоопасность. Под землей специальные приборы проверяют содержание метана в воздухе, и если его оказывается больше нормы, работа прекращается, и людей выводят наверх. Но главная опасность в том, что прорыв метана может быть внезапным: где-то подойдет выработка близко к его логову, и хлынет газовая струя, так называемый суффляр, выбрасывая угольную мелочь. Чтобы такой суффляр не привел к взрыву, приняты меры предосторожности. Все оборудование снабжено специальными устройствами, исключающими возможность искрения. Батареи электрических шахтерских ламп опломбированы, и вскрытие пломбы влечет за собой уголовную ответственность. За пронос в шахту курительных принадлежностей — под суд.

При всей этой технике и предосторожностях становится ли труд шахтера полностью безопасным? Увы, нет. Однако нынешние условия труда не идут ни в какое сравнение с теми, что были раньше, да и теперь еще существуют в угольной промышленности капиталистических стран. Несчастные случаи стали большой редкостью, и если они все же происходят, то виноваты бывают сами люди; строгое, без всяких отступлений соблюдение правил техники безопасности сводит вероятность катастроф к ничтожным величинам.

А если авария все же произойдет? При шахте всегда в готовности горноспасательная команда. Это сильные телом и духом, отважные люди, натренированные в самых тяжелых и угрожающих условиях работы. Они спустятся в шахту тогда, когда всех остальных будет приказано оттуда поднять. Спасатели снабжены новейшим оборудованием, самыми совершенными кислородными приборами…

Приходит начальник одного из участков, который поведет нас в шахту. Это здоровяк среднего роста и такого могучего сложения, что кажется хлопнет тебя по плечу — присядешь.

Переговорив между собой, он и Кулягин решают, что для начала следует показать нам комбинат. «Что еще за комбинат? — думаю я, прислушиваясь к разговору. — Зачем он нам? Ну, я понимаю, показали бы наземные бытовые постройки…» Однако возражать я остерегся и правильно сделал, ибо выяснилось, что «комбинатом» как раз и называют на шахтах комплекс бытовых помещений.

Итак, мы осматриваем комбинат, то есть то здание, в котором находимся. Здесь бани с хранилищами для спецодежды, прачечная, где шахтерам стирают спецовки и белье, нарядные, или конторы участков, где перед сменой шахтеры получают инструктаж-задание, а также управление шахты (оно занимает лишь небольшую часть одного из этажей). Просто удивительно, какая здесь всюду чистота — ни бумажки, ни окурка, ни пылинки, а ведь все производство — это сплошная чернота…

Прежде чем спуститься в шахту, мы проходим все стадии обслуживания в комбинате, таким же образом, как любой шахтер. Мы переодеваемся в спецодежду, включая нижнее белье, ибо угольная пыль обладает отменной проникающей способностью. Нам выдают черные шахтерские каски с креплением для фонаря. Если на войне в окопах солдаты порой пренебрегали каской, то здесь даже самый лихой не мог бы себе этого позволить — немедленно голову расшибешь о низкую кровлю. Нам выдают также лампочки с опломбированной батареей и опломбированный кислородный аппарат: если нас завалит, то с его помощью мы сможем дышать еще целых 45 минут.

Мы выходим из комбината, пересекаем небольшой двор и входим в надшахтное здание. Перед спуском табельщица, выдающая штатным работникам номерки, нас записывает в книгу: на учете каждый, кто находится под землей!

Просторная стальная клеть похожа на кабину лифта. Спускаемся. По бетонированному стволу хлещет вода. Прохладно. Вдруг останавливаемся. Что такое? Ничего, как говорится, слезай, приехали. Как, уже? Какая же глубина шахты? Триста двадцать метров. Мы спускались со скоростью около тридцати километров в час. Не так уж много, но скорость движения по вертикали воспринимается иначе, чем по горизонтали. Мы привыкли к большим скоростям поездов, автомобилей, даже самолетов, но мерилом скорости перемещения по вертикали для нас остается в первую очередь лестница.

Внизу у ствола на бетонированном шахтном дворе работают стволовые. В своих широкополых шлемах и неуклюжих спецовках из толстой прорезиненной ткани, под которыми теплая одежда, они похожи на водолазов в скафандрах или на толстых морских чудовищ, вроде моржей. Они подают груженые вагонетки и выкатывают из клети прибывшие с крепежным лесом. При каждом перерыве в работе, когда клеть в движении, они немедленно укрываются в боковой галерее, где тепло и сухо. Ибо вниз по стволу и далее по коренному, или главному, штреку движется струя свежего воздуха со скоростью 8 метров в секунду, то есть — сильного ветра: когда идешь в глубь шахты, эта воздушная струя мощно подталкивает в спину.

Электровозы — разумеется, не контактные, а батарейные, с укрытым механизмом — везут вагончики емкостью в 1,7 тонны. Штрек длинный-длинный — таким по крайней мере он кажется нам, хотя участок, на который мы идем, самый ближний. Штрек заключен в бетонную трубу, примерно такую, как в метро, только меньшего диаметра. Пока идем во весь рост, без малейшего неудобства, тем более что и освещение здесь вполне достаточное. Но вот нам пора сворачивать в так называемый «людской ходок», ведущий к лаве. Здесь уже мы сами освещаем себе путь укрепленными на лбу фонарями.

Продвигаться по людскому ходку дело без привычки нелегкое, ибо он прокладывается экономно: каска тут необходима более всего. Но идти нам пришлось недолго. Вскоре послышался шум работающего угольного комбайна.

Это замечательная машина, мощная, безотказная, остроумная и в то же время простая по конструкции. Впереди ставится прочная стальная стойка, которая упирается наподобие распорки и в кровлю и в постель. К стойке крепится стальной трос 20-миллиметрового сечения. За этот трос комбайн и тянет сам себя (он снабжен электромотором), передвигаясь на первой передаче со скоростью 27 сантиметров в минуту, а на второй вдвое быстрее.

Каким же образом комбайн добывает уголь? На стальной продолговатой раме, образующей его рабочую плоскость, смонтирована бесконечная цепь с режущими зубцами. Вращаясь, цепь режет угольный пласт одновременно по подножию и под кровлю. Несколько зубчатых дисков дробят надрезанный пласт. Так комбайн вгрызается в уголь, а его транспортировочное устройство подбирает разрыхленную массу и выносит на установленный в лаве скребковый транспортер. Последний доставляет уголь к длинному ленточному транспортеру, протянутому в откаточном штреке, тот к главному штреку, а там — в вагончики и наверх…

Больше всего физического труда остается сейчас у слесарей-механиков, занятых перемонтажом оборудования вслед за отработкой лав и штреков, да еще у крепильщиков, чей труд только еще начинают механизировать путем внедрения новых видов крепи.

Крепильщики неотступно следуют за комбайном и сразу же ставят деревянные стойки там, где он прошел. Сбоку комбайна, параллельно фронту лавы, остается выбранное ранее пустое пространство, где еще не посажена кровля. Оно крепится особенно тщательно. Кроме деревянных стоек, по всей длине лавы тянутся два ряда часто поставленной железной крепи — между этими двумя рядами как раз и протянут скребковый транспортер, — а еще чуть дальше в сторону стоит могучая «обрезная» крепь — толстые железные тумбы.

Когда полоса будет отработана и настанет черед сажать кровлю, сюда придут посадчики — особые люди, к бригаде не принадлежащие. Они перенесут железную крепь правее, туда, где прошел комбайн и где теперь будет проложен транспортер; обрезную крепь перенесут на место нынешней железной; а деревянным стойкам осторожно подрубят вершинки, потом выдернут их, и кровля рухнет… Профессия посадчиков считается самой опасной, и заработок у посадчиков выше, чем у всех других шахтеров.