Рамонь и Усманский бор

Рамонь и Усманский бор

О Рамони, районном поселке, расположенном километрах в тридцати к северу от Воронежа, мы услышали в совнархозе: там находится один из старейших в России сахарных заводов. Кроме того, через Рамонь лежит путь в Усманский бор, где расположен Воронежский государственный заповедник.

Сначала мы едем на север той самой дорогой, по которой приехали, потом поворачиваем на восток по тряскому булыжному шоссе. Обгоняем машины с сахарной свеклой. Справа видим обширную усадьбу, обнесенную каменным забором, двухэтажный дом в окружении декоративных растений. На воротах вывеска: «Центральный научно-исследовательский институт свекловодства РСФСР». Это новость — до недавнего времени здесь существовала только селекционная станция, созданная в 1922 году на базе свекловичных плантаций Рамонского сахарного завода. На этой станции было выведено большинство лучших отечественных сортов сахарной свеклы. Ее организатор и первый руководитель И. В. Якушкин, в то время профессор Воронежского сельскохозяйственного института, а ныне действительный член Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук, и по сей день принимает самое живое участие в работах института и частенько наведывается в Рамонь.

Следуя за свекловозами, мы попадаем на склад свеклы. На ровной площадке величиной с полгектара громоздятся длинные высокие бурты, а грузовики все подвозят и подвозят…

Складская площадка обрывается к низине. С обрыва открывается вид на широчайшую долину реки. Ее противоположный плоский берег до самого горизонта одет густым лесом, где матовая хвоя сосен и зелень лиственных крон, чуть пестреющая уже осенним разноцветьем, сливаются вдали в сплошное синевато-линялое покрывало.

А по нашу сторону под самой кручей примостился завод. Он в общем-то не так уж мал, но отсюда, с высоты, выглядит игрушечным. Перед главным корпусом груды свеклы и известняка, которые с нашего наблюдательного пункта кажутся кучками камушков и песка, насыпанными рукою ребенка. Откуда-то из-за реки, описывая широкую петлю, к заводу ведет узкоколейка, по ней бегут крошечные поезда, паровозик пускает белый пар. В воздухе растворен сладковатый запах.

Поселок вытянулся от завода на север вдоль высокого обрывистого берега долины, спускаясь книзу вдоль дороги, ведущей за реку. А над самым заводом на краю обрыва стоит необычайное, неожиданное и неуместное в русском ландшафте здание с плосковерхой зубчатой башней в стиле западноевропейских средневековых замков. Однако сложено оно не из камня, а из красного кирпича. Интересно: что за диковинка? Рядовые российские помещики и купцы так не строили.

Но пока что нам не до замка, прежде надо побывать на заводе.

Главного инженера Г. И. Стасеева мы нашли в его кабинете по соседству с лабораторией.

— Давайте посмотрим, а по пути поговорим, — ответил он, когда мы попросили его рассказать о заводе. — Так вам будет понятней…

Для подачи свеклы от места хранения или разгрузки служит мощная водяная струя. По наклонным бетонированным желобам она несет корни в моечное отделение. Насос вместе с водой поднимает их в громадные грохочущие баки. Претерпев там страшные мытарства от механических мешалок, встряхивающих сит и водяных напорных струй, свекла уже чистенькой поступает в резальную машину, которая с огромной скоростью изрубает ее на тонкие палочки.

Эту свекловичную стружку, похожую на редьку, нарезанную к столу, транспортер загружает в диффузоры — котлы, последовательно соединенные в единую батарею. Извлекается сахаристый сок, остается высоложенная свекловичная стружка, или жом, который идет на корм скоту.

Резальная машина пронзительно жужжит, аппараты гудят — в цеху шумно и жарко, рабочие одеты предельно легко. От сладкого свекольного запаха с непривычки несколько мутит.

На всем своем долгом пути через различные машины и аппараты свекла, а затем ее сок движутся вертикальными зигзагами: вверх — вниз, вверх — вниз… Наконец, очищенный при помощи пара, извести, сернистого и углекислого газов, сахарный сироп попадает в высокие вакуум-аппараты, где происходит кристаллизация сахара.

Эта ответственная операция требует от мастера большой сноровки, ибо теоретически тут «все ясно», но на практике никто не может толком объяснить, при каких условиях быстрее всего образуются кристаллики сахара, и только опытный аппаратчик способен добиться максимальной производительности агрегата.

Знакомя нас с одним из старейших мастеров Рамонского завода И. В. Париновым, главный инженер говорит:

— Я, конечно, знаю, как работает аппарат, и могу сварить сахар часа за четыре с половиной. А вот Иван Варфоломеевич варит за полтора часа. Иван Варфоломеевич, ну как ты это делаешь?

— А вот посмотри, Георгий Иваныч, — с веселым прищуром отвечает мастер и подводит инженера к смотровому стеклышку в стенке котла. — Видишь, забегало? Значит, скоро будет сахар. Понял?

— Ничего не понял, — чистосердечно признается Стасеев.

Масса кристалликов, еще плавающих в сиропе, отправляется на центрифуги. Они отбирают сахар, а патока возвращается на переделку до тех пор, пока не остается черная патока, или меласса, идущая на спиртозаводы. Из-под центрифуг сахар-песок поступает в сушильное отделение. Внутри огромного вращающегося барабана, осыпаясь с его лопастей, он теряет влагу и, дойдя до края, ссыпается в бункер, а оттуда в мешки.

Теперь мы возвращаемся с главным инженером в его кабинет, и наша беседа с техники переключается на экономику.

Рамонский завод среднего калибра, тем не менее он перерабатывает огромное количество свеклы. Железнодорожная станция Рамонь, конечный пункт ветки, еще до Октябрьской революции сооруженной для нужд завода, по грузообороту стоит на втором месте в области после станции Воронеж II. Завод обслуживает свеклосеющую зону радиусом около 100 километров.

Как это ни парадоксально, при определении планово-экономических показателей для сахарных заводов и оценке их работы до последнего времени брали за основу не выработку сахара, а переработку свеклы. Правда, выход сахара величина более или менее постоянная и зависит не столько от завода, сколько от качества свеклы. Иными словами, завод не может повысить извлечение больше того, что может дать свекла. Однако понизить его он может очень легко, ускорив переработку ценою отправки в отходы недоиспользованного сырья. Именно на это как будто бы и ориентировала прежняя система. К чести сахарников надо сказать, что они никогда не прибегали к таким методам перевыполнения плана. Лишь в тех случаях, когда в урожайные годы непредвиденно большой приток сырья требовал от них невозможного, они несколько ускоряли процесс, идя на небольшое увеличение потерь.

В Воронежской области девять сахарных заводов, и они дают весьма большую долю продукции совнархоза в ценностном выражении. Поэтому совнархоз, который на первых порах своего существования смотрел на сахарников с некоторым пренебрежением (подумаешь, сахар варят! то ли дело железо), теперь, что называется, повернулся к сахарной промышленности лицом. Создано особое отраслевое управление, и все заказы сахарников машиностроительным заводам на ремонт оборудования выполняются вне очереди.

Это не особая привилегия, а дань необходимости. Дело в том, что сахарное производство непрерывно, и все его звенья связаны воедино. Стоит выйти из строя какому-то одному вентилю, как возникает угроза остановки всего завода, и в таком случае может выручить если не моментальная замена, то только резервный аппарат. По этой же причине так важен для сахарного завода ремонтный период.

Сахарники работают до весны, а потом заводы останавливаются на ремонт. Кадровые рабочие имеют, как правило, несколько специальностей, и аппаратчики становятся ремонтниками. Разборке подвергается все оборудование, все проверяется и собирается заново, чтобы каждый агрегат выдержал полный период работы без остановки.

Рамонский завод существует больше века — еще перед Великой Отечественной войной праздновался его столетний юбилей. Тем не менее оснащение его самое современное. Собственно говоря, от старого завода не осталось ничего, не только оборудования, но даже и здания. Частичная замена стареющего оборудования происходит при каждом ремонте, а недавно была осуществлена капитальная реконструкция. Коллектив Рамонского завода тесно связан с сахарниками дружественных стран и особенно с чехами, большими специалистами сахароварения.

В заключение мы попросили Г. И. Стасеева рассказать об истории завода и задали вопрос, что это за необычное здание над кручей. Инженер виновато улыбнулся:

— Историей мы действительно богаты, да только беда, что я не знаток. Знаю, что строил завод какой-то купец, а потом владела им герцогиня Ольденбургская — или принцесса, кто их там разберет. Вам лучше поговорить с нашим рамонским историком Н. В. Ильинским.

Николай Владимирович Ильинский, ветеран Отечественной войны, завуч Рамонской средней школы, по своей педагогической специальности оказался не историком, а химиком. Историко-краеведческими изысканиями он занимается в порядке научной самодеятельности; это его давнее и серьезное увлечение. Он проштудировал огромное количество литературы, имеющей какое-то отношение к Рамони, перерыл вороха материалов в областном, районном и заводском архивах, охотился за старинными реликвиями и нашел их немало. В довоенные годы много беседовал со стариками, свидетелями событий, происходивших еще в прошлом веке, и до настоящего времени поддерживает связи с участниками революционного движения и гражданской войны.

Николай Владимирович охотно делится своими знаниями о Рамони.

Село Рамонь известно с XVII века, когда оно было одним из звеньев оборонительного пояса, созданного для защиты Руси от кочевников «Дикого поля». В 1840 году здесь был построен кустарный сахарный заводик. В 1868 году царь Александр II изъял рамонское имение у прежнего владельца и дал его в приданое своей племяннице Евгении, выданной замуж за принца Ольденбургского.

Ольденбургские знали толк в экономике, а поэтому занялись всерьез сахарным заводом. Он был реконструирован, появились рафинадный цех и конфетная фабрика. Продукция росла. Однако впоследствии принц и принцесса, охладев к делам, доверились немцу-управляющему, который и не замедлил разорить их Рамонское имение. Завод перешел во владение губернского ведомства..

Рабочие рамонского сахарного завода еще в революционный 1905 год создали свою большевистскую организацию. В 1919 году на заводе возникла ячейка комсомола. Коммунисты и комсомольцы Рамони героически боролись за власть Советов с бандами Мамонтова и Шкуро. Еще бушевали бои гражданской войны, когда на завод приехал М. И. Калинин. Он поддержал почин трудящихся Рамони, начавших восстановление родного завода, перешедшего наконец в руки своих полноправных хозяев…

Если эту скупую канву заполнить рисунком живых исторических фактов, людских судеб — ведь это роман!

За рекой Воронеж начинается лесное царство. Дубняк с примесью клена и ясеня сменяется сосновым бором, много осинника и ольхи. По нелегким лесным дорогам, путаным и разбрякшим после дождя, пробираемся к станции Графской. Встретившийся на пути лесной поселок в окружении высоких сосен живо напоминает нам о северной тайге. Вот наконец и Графская, узел на железной дороге Воронеж — Грязи, откуда идут ветки к Рамони и к Анне. До управления заповедника остается километров пять.

Лес все гуще, но и дорога несколько улучшилась. Проезжаем хуторок у запруды на небольшой речке, и перед нами из гущи леса возникает несколько белых каменных зданий с большой обезглавленной церковью в центре. Оказывается, поселок заповедника воспользовался наследством монастыря.

День выдался дождливый. Мы заехали на несколько километров вглубь по одной из дорог, пересекающих под прямым углом массив заповедных земель (более 30 тысяч гектаров), и побродили с часок в чаще, но никакого зверя не встретили, а только промокли. Пришлось нам у довольствоваться рассказами сотрудников заповедника и тем, что мы увидели в его музее и на усадьбе.

В заповеднике живут лиса, барсук, куница, белка, заяц и другие звери, издавна во множестве водившиеся на Руси. Все они находятся под защитой, и только волк, этот особо вредный хищник, подлежит беспощадному истреблению. Благородный олень давно уже исчез в дикой природе равнинной России, но здесь он прижился и чувствует себя как дома. Суровыми зимами многие работники заповедника держали маленьких оленят у себя на квартире. Теперь оленье стадо достигает численности около тысячи голов. С 1952 года ведется расселение оленей по лесам страны.

В тридцатых годах в заповедник завезли енотовидную собаку. Этот зверь благодаря своей теплой шкуре служит объектом пушного промысла. Он прижился в Усманском бору, размножился и распространился по всей Воронежской области, а кое-где даже за ее пределами. Ежегодно заготавливаются сотни шкурок енотовидной собаки.

Но основная специализация заповедника — это охрана и разведение речных бобров, изучение их биологии и разработка научных методов ведения бобрового хозяйства.

Некогда весьма распространенный в России речной бобер в XIX веке был почти полностью истреблен. А между тем это очень ценное животное: у него красивый и прочный мех, пух бобра служит для выделки высококачественного фетра, а бобровая струя — незаменимое сырье для изготовления стойких духов.

Вблизи мужского монастыря на речке Усманке издавна существовала одна из немногих уцелевших колоний бобров. Они преграждали речку плотинами, строили здесь свои хатки. Монахи ловили и ели их в пост, втирая очки господу богу: они утверждали, что бобер есть рыба в силу своего плоского чешуйчатого хвоста.

В 1922 году Совнарком РСФСР издал декрет о повсеместном и полном запрещении охоты на бобров, а в 1927 году был создан заповедник. За несколько лет численность бобров увеличилась в десяток раз и достигла нескольких сотен.

В Воронежском заповеднике впервые в истории звероводства осуществлено разведение бобров в неволе. Его научно-экспериментальная бобровая ферма привлекает к себе внимание специалистов многих стран.

У большого пруда устроены бетонированные хатки, в принципе сходные с теми, которые строят себе сами бобры, то есть сообщающиеся с водой через подземные ходы. Крышка над этими хатками поднимается и в них можно заглянуть, чтобы понаблюдать за жизнью бобриной семьи. Если сделать это без достаточной осторожности, бобры сейчас же скроются в воде, но тут же покажутся в примыкающем к хатке небольшом бассейне, огороженном проволочной сеткой.

Это очень симпатичные и довольно крупные зверьки (величиной с порядочную таксу) каштаново-бурого цвета. Спина у них выгнутая, шея короткая, мордочка тупая, забавно приплюснутая, с белыми усами, а хвост горизонтально плоский, напоминает большой нож для разрезания бумаги. Неуклюжие, неповоротливые на суше, в воде они сущие акробаты: ныряют и кувыркаются, как видно, получая от этого большое удовольствие.

Образ жизни у бобров удивительно похож на людской. Они живут парными семьями, каждая в своей «квартире», и растят по 3—5 детенышей. Когда дети вырастают, они отделяются от родителей. Но самое большое сходство заключено в любви бобров к труду. Они неутомимо что-нибудь строят: воздвигают плотины, совершенствуют свои убежища…

В сущности нелепо, что в наших аллегориях для олицетворения благородства все еще служат хищники — лев и орел. Если бы я умел сочинять детские сказки, то населил бы их бобрами.

Уже много лет ведется переселение воронежских бобров на новые места по всему Советскому Союзу и в некоторые дружественные страны, например в Польшу и ГДР.

Заповедник ведет научные наблюдения и экспериментальную работу по многим отраслям естественных наук, разрабатывает методы борьбы с вредителями лесов. В его дубравах ежегодно заготавливают сотни тонн желудей для посадки дуба в степных районах. Тысячи тонн семян древесных пород и миллионы сеянцев дал заповедник для полезащитного лесоразведения.

На обратном пути мы внимательно присматриваемся к лесу по сторонам дороги: нам сказали, что неподалеку от мостика через Усманку расположена одна из колоний бобров, живущих на свободе. Едем медленно, всматриваемся — ничего не замечаем. Однако вот что-то похожее на пруд — дай-ка вылезем, разглядим…

Мелкий лесной ручеек остановлен плотинкой из бревнышек и земли. Она невысока, не более метра, но длиной метров до десяти, правильной формы, почти прямая, чуть-чуть выгнута по течению. По плотине ходили люди, вот следы сапог на ее гребне.

Вокруг множество осиновых пеньков высотой около полуметра с конусообразным срезом в бороздках от бобриных резцов и шершавым пятнышком излома на самой верхушке Вот осинки с прогрызенным венчиком вокруг ствола — не успел бобер закончить работу до конца смены! А вот знаменитые бобровые скульптуры, шары на пеньках, похожие на голову с шеей. Это один бобер был пониже ростом, грыз-грыз недогрыз, плюнул и ушел, пришел другой, повыше, стал грызть, где ему удобнее, и свалил дерево, вот и получилась голова…

Самих бобров мы видеть сейчас не могли: они работают по ночам. Если бы дождаться сумерек, то можно бы, пожалуй, их подкараулить. Но нам надо было до вечера вернуться в Воронеж, чтобы хорошо выспаться перед тем, как продолжить путь на юг.

Речная пойма у поселка Солотча.

Эта аллея ведет к Центральной генетической лаборатории имени Мичурина.

Г. Ф. Черненко много лет работал вместе с И. В. Мичуриным.

Вплотную к ограде Липецкого металлургического комбината подступает сосновый бор.

Здесь добывают известняк для липецкой металлургии.

Центр Липецка после дождя.

Старая улица в Воронеже.

Эту юную обитательницу Усманского заповедника зовут Наташка.

Это не очередной шедевр ультрамодернистского искусства. Авторы этой скульптуры — бобры.

Монтируется шина.

На строительстве атомной электростанции под Воронежем.