Размышления у полотен художников

Размышления у полотен художников

…Пригласительный билет на выставку произведений группы молодых иранских художников в галерее Мес был не совсем обычен: напечатанные на нем имена участников прочитать оказалось нелегко, для этого надо было сложить билет особым образом. Непросто было и разыскать галерею: она затерялась в одном из многочисленных узких переулков северной части Тегерана. Посетителей не было. В зале находились всего два человека, как потом выяснилось, сами художники. Они сидели за низким столиком, пили чай и мирно беседовали. Наш приход их обрадовал, как радует редкий гость в далеком горном ауле. Они стали рассказывать о своих работах, творчестве своих коллег и помимо развешанных картин показывали полотна, принесенные из запасника. Подойдя к картине, напоминающей кусок свежепобеленной стены с еле проступающими темными контурами линий, спрашиваем:

— Что хотел этим сказать художник?

— Это — материнство.

Для вящей убедительности наш собеседник Реза Дарьябеги, как он назвал себя, стал перед картиной, изобразил любящую нежную мать, держащую ребенка на руках. Мы подходили ближе, удалялись, смотрели сбоку, но представить мать с младенцем нам так и не удалось.

— Эта картина экспонировалась в Париже, — сообщил художник, чтобы заставить нас окончательно поверить в ее неоспоримые достоинства.

Рядом висела другая картина, вернее, медный лист, на котором можно было заметить очертания внутренних органов человека и некоторое подобие больших сверкающих глаз. По замыслу автора это произведение должно было отобразить современного человека с его сложным внутренним миром.

— Что же положено в основу этого образа? — спросили мы.

— Мои собственные ощущения.

— Людям это понятно?

— Нет, чтобы понять, надо оказаться в таком же эмоциональном и психическом состоянии, в каком был я, когда делал картину. Вообще обыкновенным людям, — добавил он, — это недоступно.

— Для кого же вы пишете?

— Для будущих поколений.

— Вы надеетесь, что они поймут и оценят вас?

— Да, они будут людьми более высокого интеллекта.

Молодые художники пристально следили за нашей реакцией, напряженно ждали, что же скажут люди, приехавшие из Москвы. Признаться, не хотелось обижать наших новых знакомых, и мы только пожали плечами.

— Видите ли, — пояснил Реза Дарьябеги, — зрение нас обманывает, истина — в душе. Когда мы, например, смотрим на ряд стоящих друг за другом столбов, то дальний нам кажется меньшим по размеру, хотя в действительности он одинаков со всеми.

Свои «теоретические» выкладки Реза Дарьябеги попытался подкрепить на примере еще одной картины, выполненной маслом, в темно-голубых тонах с дальним намеком на зимний вечерний пейзаж. Называлась она «Симфония бытия и небытия».

Могут спросить: а не исключение ли эта галерея? Нет. В иранской столице имеется не менее десятка художественных галерей, проводятся тегеранские биенале, организуются совместные выставки изобразительного искусства Ирана, Турции и Пакистана. И всюду в глаза бросается засилье самых изощренных фокусов, взятых из арсенала воинствующего абстракционизма Запада. Здесь и человеческая фигура с красной и синей лампочками на месте сердца, то вспыхивающими, то гаснущими; и накрашенный холст за планками пластмассовой шторы, то открывающейся, то закрывающейся; и наклеенные на полотно обрывки газет, реклам, журналов и многое-многое другое, не поддающееся описанию и невозможное для понимания. Поистине, «если модно, так пусть хоть трахома», как гласит старая восточная пословица.

Как же все это оказалось возможным в стране богатой древней культуры с многовековыми традициями реалистического искусства? Встречи, беседы с представителями иранской художественной интеллигенции позволяют внести ясность в этот вопрос. Подчинение духовной жизни иранского народа крупными западными державами началось вместе с широким проникновением этих держав в экономику страны. Когда в конце прошлого и в начале нынешнего века в Иране были обнаружены природные богатства, и в первую очередь огромные запасы высококачественной нефти, страна стала покрываться разветвленной сетью коммерческих контор, фирм, компаний. Вместе с деловыми учреждениями появились и многочисленные пропагандистские организации, призванные обелить деятельность монополий, превозносить капиталистическую идеологию и культуру, всячески насаждать западный образ жизни. Широким потоком потекла на иранский книжный рынок западная печатная продукция, безраздельное господство установили на киноэкранах Ирана кинопромышленники Запада.

В последнее время все чаще стали устраиваться выставки произведений современного западного искусства.

Одна из таких выставок состоялась в галерее «Модерн Арт», на одной из центральных улиц Тегерана — Тахте-Джамшид. Когда мы поднялись на второй этаж, в выставочный зал, нас встретил сам художник. Больше в зале никого не было.

— Дан Джонсон, — назвал он себя. — Американский живописец и скульптор, тридцать лет. Закончил школу искусств в Миннеаполисе, штат Миннесота.

Поговорили, можно и уходить, ибо смотреть нечего. Вот висит что-то похожее на обычное изображение молекул. Подпись под одной из «картин» — «Идеи 1 и 4», под другой — «Идеи 1 и 2».

Идеи ультрамодного искусства насаждаются также молодыми иранскими художниками, получившими образование в Европе или в США. Дело в том, что до последнего времени почти половина всей студенческой молодежи обучалась за границей. Это в равной степени относится и к молодым людям, изучающим живопись и ваяние. Разумеется, находясь многие годы за рубежом, они постепенно порывали с национальными традициями в искусстве. Например, уже получивший в Иране известность художник Камран Катузян окончил в США Уиндемский колледж в Вермонте. Как писала «Кейхан Интернэшнл», «его абстрактные картины и эскизы напоминают американских абстракционистов». Ирэн Даруди окончила школу изящных искусств в Париже. Как отмечала та же газета, «ее работы пользуются успехом в Европе и Америке». Скульптор Парвиз Танавволи закончил Тегеранскую школу изящных искусств, а высшее художественное образование получил в Италии. Он неоднократно выставлялся в этой стране, а также в Англии и США. Сейчас он возглавляет отделение скульптуры факультета изящных искусств Тегеранского университета.

Философия иранских абстракционистов, как и их западных единомышленников, не отличается оригинальностью. На вопрос, считает ли он, что искусство должно иметь национальные черты, Парвиз Танавволи отвечает:

— Искусство универсально, оно не ограничено национальными идеями. Я иногда пользуюсь традиционными иранскими материалами. Однако чувствую, что в конечном счете такого рода работы невыгодно отличаются от произведений, выполненных более современным методом. Идейная сторона, может быть, и интересует некоторых художников, но меня это никогда не волновало. Мена интересует сам процесс работы. Я никогда не руководствуюсь мыслью, что произведение должно быть подчинено какой-то определенной теме.

Танавволи считает, что художник стоит выше «толпы», поэтому нет ничего удивительного, что толпа не понимает его работ, его «духовного взлета». Он говорит:

— Когда я нахожусь с людьми, я являюсь одним из них. Но когда я один, в моей студии, за работой, тогда я чувствую огромный разрыв между собой и другими. В момент наивысшего вдохновения я могу уйти от людей так далеко, как бог.

Касаясь творчества единомышленника Ганавволи — Камрана Катузяна, газета «Техран Джорнэл» пишет, что, «изучая живопись в США, он полностью воспринял принципы поп-арта и решил стать его крестоносцем в Иране». Хотя, как отмечает газета, он «не надеялся на благоприятный прием в Тегеране», но это «не поколебало его решения».

Отвечая критикам, упрекавшим его в забвении традиций национальной живописи, Катузян говорил:

— Я получил художественное образование в Соединенных Штатах. В течение нескольких лет я был вдали от родины. Поэтому нет ничего удивительного в том, что я оказался под влиянием западного искусства.

На вопрос, имеют ли его картины какой-либо смысл, назначение, Катузян отвечал:

— Я считаю, что мои произведения не являются настенными украшениями, так как я не художник-декоратор. Мои работы — это комбинации света в пространстве, цвета и свободы мысли.

Камран Катузян отрицает преемственность в развитии современного искусства Ирана.

— Что это, — восклицает он, — за псевдоперсионизм, который фанатически защищают наши так называемые «критики»! Может быть, миниатюрная живопись до Судного дня? Может быть, воспроизведение форм старых персидских мечетей? В основе этих форм нет никакой реальной философии.

Следование традициям иранской культуры Катузян считает «чистым шарлатанством».

Большое влияние на утверждение и популяризацию в Иране модернизма оказывают деятели культуры Запада, которые часто приглашаются в Иран для участия в жюри конкурсов и выставок. Как правило, они-то и делают погоду. Поощряя работы определенного направления, они насаждают в художественных кругах Ирана свои вкусы, свои взгляды. Так, на одной из художественных выставок-конкурсов последнего времени, состоявшейся в Тегеране, жюри было образовано в следующем составе: два итальянца, один немец, один француз и два иранца. Среди получивших премии был Камран Катузян. В качестве похвалы член жюри француз Жак Лессенье сказал: «Он — художник, который отбрасывает старые традиции и формы в поисках нового, универсального художественного языка». Премию получил Жазе Табатабаи за свои, как отметило жюри, «образные скульптуры». Члены жюри добавили, что «они особенно восхищены использованием простых материалов для смелых интерпретаций в духе интернационального искусства».

Есть и еще одно тревожное обстоятельство: создается впечатление, что многие иранские художники, уже ставшие на собственные ноги, под влиянием нового искусства Запада не прочь отдать дань моде, зачастую исходя из соображений коммерции.

Общественность страны глубоко обеспокоена насаждением в Иране чуждых взглядов, мод, течений. Она встревожена тем, что над богатыми традициями национальной культуры навис дамоклов меч модернизма. Как писал журнал «Техране Мосаввар», «некоторые художники смешивают искусство с производством», а некоторые «подражают уже известным образцам». Известный иранский критик-искусствовед К. Имами, касаясь ультрамодных произведений на выставках в Тегеране, писал: «Что это? Откуда это? Зачем это? — подобные вопросы все еще продолжают раздаваться на выставках изобразительного искусства».

В штыки была встречена тегеранской художественной общественностью первая выставка работ Камрана Катузяна вскоре после его возвращения из США. Его окрестили «расклейщиком афиш», мастером «дешевых поделок». «Техран Джорнэл» писала: «Особенно острой критике он подвергся со стороны тех, кто увидел в Катузяне художника, который пошел по пути западного искусства ценой отказа от иранской культуры». По единодушному мнению этих критиков, отмечала газета, «Катузян — не иранский художник».

Многие иранские художники работают в манере западноевропейских абстракционистов и отдают свой труд и талант служению этому бесформенному и бездушному искусству. Причина такого явления ни для кого не является секретом. Это — многолетняя и повседневная пропаганда ультрамодных течений в искусстве западными органами печати, организация различными обществами Запада показа в Иране «достижений» так называемых «авангардистов».