ЖПП[15]

ЖПП[15]

Кирилл

Я обожаю рассказ Джеймса Олдриджа «Последний дюйм». Сильнейшая вещь. Буравит мозг, полосует по сердцу. Смысл заложен глубочайший.

Расстояние в один дюйм, о котором он пишет, — это не просто двадцать пять миллиметров, это финальная, самая трудная часть любого пути до цели, в независимости оттого, сколько сотен миль пройдено. «Последний дюйм, который разделяет всех и вся, нелегко преодолеть, если не быть мастером своего дела.»

Эта глава нашей книги о том, что с избитыми в кровь ногами и умирающий от жажды, ты все равно должен будешь пройти аттестацию на мастерство в одном дюйме от ослепительного монумента, имя которому «Женское Согласие». Ты доползешь, как Маресьев, волоча изувеченные конечности, ты добежишь, как гонец с вестью о победе, от Марафона до Афин, выплевывая кусочки сожженных легких, — и только для того, чтобы стража с непроницаемыми лицами перекрестила копья у ворот. Тебе понадобятся пароль и сила убеждения. Иначе вали откуда притащился. Последний дюйм так и останется непреодолимым барьером.

С Лерой Рябовой нас связывает все, ну или почти все, кроме общения вживую. За два года знакомства мы виделись только два раза. Все остальное переплелось в телефонных проводах, многократным эхом угасло в ретрансляторах московских АТС. Мы не обсуждали только бытия святых, поверьте мне. Я очень ценил этого человека за отзывчивость, за прекрасное неумение в ответ на то, что мне важно, сказать: «Нуда… Типа того… А о чем мы разговаривали?» Мы удивительно душевно общались… Помимо всего прочего, Леры по-настоящему волнующий голос. Помните, как у Александра Грина в «Блистающем Мире»? — «..прозвучал женский голос, самый звук которого рисовал уже всю прелесть и грацию существа, говорившего так нежно и звонко».

Но есть вещи аксиоматические, вещи инвариантные, и не дано простым смертным их изменить.

В один из вечеров, когда приятно думается и очень хочется побыть рядом с неравнодушным собеседником, я набрал леркин номер.

— Привет, а я только с пейнтбола вернулась.

— Как настроение?

— Все супер, устала только чуть-чуть, а вообще настроение отличное.

Мы заговорили о том, что это, как ни верти, неглупая идея — намеренно сближать незнакомых людей через совместные, пусть бутафорские, испытания. Здорово, когда куча смущающихся новичков через несколько часов баталий стоит дружной пестро заляпанной компанией у костра и тыкает друг друга локтями: «А ты помнишь?! Аты видел?! Во умора-то была!!!» Потом мы говорили еще о чем-то и еще о чем-то, и нам не хотелось прекращать разговор.

— Лер, — дружески предлагаю я наконец, — а приезжай ко мне в гости.

— Сегодня?

— Да, сегодня вечером.

— Что, прямо вот так?

— Именно так.

— Ну в принципе… — Лера начинает растягивать гласные, — в принципе, если так подумать, то я не про-о-о… — гласная «О» пошла по ниспадающей и увяла, будто магнитофон зажевал пленку.

— Так ты приедешь?

В такие моменты камера лихо наезжает на лицо актера. И это самое лицо выдает в камеру слово, которое еще долго туманным конденсатом тает на линзе.

Я пишу его здесь большими буквами не в угоду художественной графике, а потому что оно и сказано-то было не просто, а заглавными, гордыми буквами размером с окно.

НЕТ

И как вы его заметили периферийным зрением еще тогда, когда начали читать страницу, так и я смиренно ждал знакомого результата, когда приглашал Леру. Присмотритесь к этому слову внимательно. Повертите книгу в руках и так и сяк, чтобы привычные силуэты предстали под непривычными углами зрения. С какой стороны не смотреть, это слово узнаешь за миллисекунду. Это, можно сказать, идеальная форма, что-то сродни сфере. Базовая непреложная величина.

Физики открыли ряд количественных показателей и соотношений, благодаря которым наш мир является таким, какой он есть.

Это фундаментальные, незыблемые константы природы. Их невозможно изменить, их невозможно оспорить. Вот некоторые из них:

— N (количество измерений нашего мира) = 3.

— Постоянная Планка h = 6.б26-10^г34Дж*с.

— Протон тяжелее электрона ровно в 1836 раз.

— Мировая гравитационная константа равна числу 6.672.

При прочих равных условиях, если мужчина предлагает женщине нечто такое, что (о, ужас!) будет приятно и ему самому, женщина говорит «нет». Или женщина говорит «да, но…». Или женщина выдвигает условия исключительно ради условий. Или женщина резко ограничивает область применения предложенной функции. В любом случае, нельзя дать возликовать. Нельзя разрешить преодолеть последний дюйм. И плевать, что это тот самый несчастный дюйм, который и ее тоже отделяет от радости. Надо сказать «нет» рефлекторно, еще до того, как она обдумает прозвучавшее предложение. («Девушки, можно я расскажу вам стих?» — «Нет!!!» Помните?) Нельзя соглашаться, можно только позволять убеждать себя. Смело причисляем этот несокрушимый фактор к списку фундаментальных мировых констант. Ей богу, он стоит своего собственного названия. Наречем его «Женский Приоритет Противодействия», ЖПП. Ну потому что это действительно полнейший Жэпэпэ!

Академик Колмогоров так сформулировал женскую логику математическим языком:

Если из А следует Б, и Б мне приятно, то А — истинно.

Рассмотрим частный случай этой теоремы:

Если из А следует Б, и Б приятно не только мне, но и мужчине, то не пошел бы мужчина на «Хэ».

То, что на «Хэ» в большинстве подобных случаев послан не только мужчина, но и здравый смысл, а также возможное собственное счастье, для женщины пренебрежимо малый нюанс.

— Лерочка, а что мешает?

— Ничего не мешает, просто «нет».

— Но ведь за твоим «нет» что-то стоит, не так ли?

Лера обдумывает ответ некоторое время. Нельзя сказать, что вечер испорчен. Просто сегодня я не хотел ничего писать, я хотел уютно побеседовать с симпатичным мне человеком за столом, отражаясь с ним в одном самоваре. А теперь вижу, что выхода попросту нет.

— Потому что так не делается, понимаешь, Кирилл?

В эту секунду я уже нажимаю ногой клавишу включения компьютера. Попутно интересуюсь, как же именно должно делаться. Сбивчивых, запутанных пояснений Леры хватает ровно настолько, чтобы операционная система запустилась, а рабочий стол высыпал передо мной несколькими рядами иконок. Я подвожу стрелку мыши к кнопке «Microsoft Word». Я отражаюсь не в самоваре, а в экране. Один.

— Почему «не делается»? Как же тебе втолковать-то… Потому что ты должен был меня поуговаривать, в конце концов!

В ту секунду, когда это звучит, передо мной расстилается полотно новой страницы текстового редактора. Чистый лист как символ бескрайней свободы в выборе художественной темы — и эта фраза по телефону как символ того, что в реальной жизни у свободы не женское лицо. Ничего иного прозвучать не могло.

И я, как в заколдованном лесу, вынимаю из ножен мачете и начинаю свой долгий изнурительный путь сквозь невообразимые лианы. Ведь где-то там, очень далеко, брезжил просвет…

— Лера, — говорю. — Что-то мне все равно подсказывает, что ты хотела бы со мной провести этот вечер в домашней обстановке.

Она не отрицает.

— Конечно хотела бы, Кирилл. Классная идея, но…

— Для чего мы доверяем друг другу? Для чего мы с тобой бросаемся в самые сокровенные темы? Для чего не можем наслушаться друг друга по два-три часа? Чтобы так вот получилось? Чтобы классная идея разбилась о… Мне даже не понятно, как это назвать. Обо что с твоей стороны она разбилась?

— Кирилл, я же девушка. С девушками надо по-другому; они любят, когда их просят, когда их согласия добиваются, ну! Нельзя просто взять и брякнуть: «Давай ко мне». Я же говорю — надо поуговаривать.

При этих словах я почему-то жмурюсь. Ряд людей, и Лера в их числе, называет меня циником. Это правда, но, видно, только часть правды, раз мне без преувеличения больно от того, что я слышу. Я отвечаю:

— Лер, мне кажется неправильным уговаривать человека сделать то, что он и сам хочет. Это оскорбляет и одного, и второго. У тебя есть желание, оно осознанно, оно в трезвом уме и здравой памяти озвучено мне — так при чем тут уговоры? Зачем уговоры? Не будет л и это напоминать разговор двух дебилов перед деревом: «Это дерево» — «Да нет, это дерево» — «Да ну брось ты. Я тебе говорю, это же дерево» — «Ты успокоишься, нет? Сказал дерево, значит дерево!» Я не стану тебя уговаривать, Лера. Я не отношусь к тебе, как к дебилу, и себя таковым в придачу не считаю. Я отзываю свое приглашением передумал. Мне не плевать на здравый смысл, понимаешь? Мы ведь люди, Лера. Люди, которые после сказанного тобой сидят по своим домам и никто ни к кому не едет.

— О-о-о! — смеется она (плоховато смеется). — Женщины и здравый смысл несопоставимы.

Мне бы бросить трубку, раз я так истово молюсь на этот здравый смысл. Это было бы самое то. Но размахнулась рука, раззуди-лось плечо, и надо прорубаться вперед, как будто еще чуть-чуть, еще совсем мизер — и все изменится. Надо добраться, надо… До чего? Не знаю. Этот диалог я за ничтожнейшими исключениями застенографировал полностью. Здесь нет ни слова неправды.

— Несопоставимы, — бормочу я ей, — несопоставимы… Тогда пускай мужчины и осмысленное отношение к женщинам тоже будут несопоставимы. Идет?

— Что-то я не понимаю тебя…

— Лер, как жить дальше? Как жить дальше, если даже близкие по духу люди не могут встретиться без уговоров?

— Ты зря ломаешь трагикомедию. Восемь женщин из десяти повели бы себя в данной ситуации абсолютно так же. Ты просто не умеешь правильно обращаться с женщинами.

— Не умею. Неуч.

— Мне кажется, что с таким подходом ты вообще останешься холостым на всю жизнь.

— Да, Лерусик, вот уж воистину проницательный прогноз! Высшая, можно сказать, математика. — Теперь настало мое время ненатурально посмеяться. — Ты совершенно права: если такими являются восемь женщин из десяти, то с вероятностью восемьдесят процентов я проживу всю жизнь холостяком.

— Кирилл, ты, конечно, смейся дальше… Но мне кажется, что нельзя так спонтанно приглашать.

— Вас надлежит известить о своих намерениях по почте? Прислать подготовительную повестку? Тем не менее, если бы я как следует поуговаривал, то спонтанность моего приглашения была бы прощена, да? Ты бы сейчас уже собралась и была в пути, так?

— Да, я ведь, в конце концов, взрослая женщина. К спонтанности в таком случае отнеслась бы с пониманием. Но ты ведь хочешь всего сразу и не стараешься ради этого.

— Так что же мешает взрослой женщине избавиться от этих грубых заусенцев на коре головного мозга? Кого ты поставила в дурацкое положение своим «поуговаривать»? Меня?

Где-то здесь она решает сманеврировать в другую сторону, хотя подходящий поворот давно пролетела. Обновленная версия отказа не звучит, что я ей разъясняю буквально на пальцах.

— Видишь ли, до тебя так долго ехать…

— «Долго»… Ну что ж, настало время объяснить, что для тебя «долго» в количественном выражении.

— Ну я пока оденусь, пока дойду до метро, пока доеду…

— Стоп! Дай мне, пожалуйста, количественное выражение понятия «долго».

— Допустим, ты в пункте «А», а я в пункте «Б». Чтобы добраться из «Б» в «А», требуется время… Допустим, расстояние между… ой, а ты не знаешь, сколько между нами километров? Километров пятьдесят, да? Ладно, допустим скорость поезда… м-м-м, а какая у них скорость?

— Э, нет, это мы так до трех ночи будем задачки решать. От «Новослободской» до «Бунинской Аллеи» ехать минут сорок пять— пятьдесят. От твоего дома до метро идти минут десять. От метро до моего дома — еще пять минут. Итого час — час и пять минут.

— Ну вот!

— Раз количественным выражением для твоего «долго» является один час, то не составит труда вычислить, что для тебя «быстро».

— Да как ты не поймешь! «Быстро» — это когда… ну это когда быстрее.

— Нельзя определять понятие через самое себя, Лера, это логически неряшливо.

— А тебе опять нужна логика, да?

— Мне нужно понять, что ты имеешь в виду. Сколько времени для тебя соответствует понятию «быстро»?

— Ну-у-у…

— К примеру, если бы я жил на «Полянке», до меня было бы десять минут пути на метро, так?

— Да, в районе того.

— Это быстро?

— Да, вот это — быстро!

— Прекрасно. Раз мы теперь знаем численное выражение понятий «быстро» и «долго», мы можем найти ту точку, где одно переходит в другое.

— Чего-чего?

— Рубеж, на котором кончается «быстро»…

— Не поняла.

— Условная граница, за которой начинается «долго»…

— Ты меня запутал!

— Сколько должно натикать на твоем секундомере, чтобы ты сказала: «Это пока еще "быстро", это пока еще допустимо… А вот дальше — вот отсюда вот! — уже перебор»?

— Скажем так, минут тридцать.

— О! Видишь, как все, оказывается, просто! Тридцать минут — это и есть тот искомый рубеж, за которым у приглашающей стороны нет шансов на твое согласие. Иначе говоря, жил бы я в тридцати двух минутах от тебя, жил бы я в тридцати минутах и одном дюйме от тебя, мне бы ничего не светило.

— Почему? Опять же, смотря, как бы ты меня уговаривал.

— Нет, ну вы слышали это? Оказывается, количество уговоров напрямую зависит от расстояния, от каждого лишнего километра! Введи покилометровую тарификацию, Лера. Разбей Москву на зоны, как в электричках. По одному дополнительному уговору за каждый сверхлимитный километр.

— Ты просто взял и перевернул мои слова. Показатели какие-то приплел…

— С каких пор «уточнить» у нас одно и то же, что «перевернуть»? Почему, если мне интересно, что стоит за твоими словами, я сразу превращаюсь в этакий испорченный телефон? Не потому ли, Лера, что ты иногда говоришь вещи, за которыми ничего нет? И которые, при ближайшем рассмотрении, кроме как бредом, назвать нельзя?

— Мне все ясно. Ты патологически не умеешь обращаться с женщинами.

— Да все я умею, Лерка. Десятки раз я был в подобных ситуациях, поверь мне. Звонил — приглашал — мне отказывали — я уговаривал, обольщал, заводил серенады. Всячески подлизывался и подобострастно лепетал «конечно-конечно!», когда дамы по нескольку раз перестраховывались: «Это ведь не ты такой желанный, это я такая самоотверженная, правда? Ты ведь не будешь питать иллюзий?» Я куртуазно лебезил, убалтывал и в итоге добивался. Садились на предпоследний поезд метро, ловили мотор и триумфально ехали ко мне в гости. А я триумфально ждал, потирая дома руки, и подмигивал своему отражению: мол, ничего, чувак, мы за ценой не постоим… Но я не хочу так больше. Я не могу больше разыгрывать этот цирк уродов. Я все это умел, Лера, но это не то, чему стоило учиться. Мое теперешнее «неумение обращаться с женщинами» — патология, если хочешь, приобретенная.

— Так принято, Кирилл, неужели тебе это дико? Женщины так устроены, что им нужны жертвы и проявления интереса. Мы же любим ушами. Ты, например, способен мне сказать что-либо приятное прямо сейчас?

— Лера, ты женственна. Ты обращаешь на себя внимание. В тебе есть искра. И у тебя просто потрясный голос.

— Что же в нем потрясного? — Вопрос звучит с недвусмысленными мурлыкающими обертонами, чтобы я уловил подсказку.

— Он очень сексуален, Лерка, твой голос.

— А-га. — Она удовлетворенно замолкает на секунду. — А теперь скажи мне такую вещь. Ты сейчас искренне говорил?

— Сейчас я говорил максимально искренне. Меня смущаеттоль-ко один момент.

— Какой?

— Если бы я решил тебя подобающим образом уговаривать, ты бы стала задавать такие уточняющие вопросы про искренность? Или просто бы поехала?

— Да, просто поехала.

— Иными словами, мы бы быстренько обменялись формальными реверансами: ты «как положено» капризничаешь, я «как заведено» убеждаю тебя, и проверки искренности желаний в этом сценарии не предусмотрено. А чего так?

— Ты снова загоняешь меня в угол, — стонет она. — У тебя талант какой-то!

— Да не я тебя в этот угол загнал, пойми ты! — ору я. — Ты сама туда пришла и уперлась лбом! Ты даже никуда оттуда не выходила, Лера! Ты жила и беспрекословно следовала вдолбленным в тебя правилам. Я тоже был таким, но я выбрался и теперь хочу докричаться до тебя, что есть другая жизнь! Что можно жить в согласии с разумом и поступать, как подсказывает сердце, а не посылать небезразличного тебе человека на три буквы фразой «так принято». Зачем ты сказала «нет», когда хотела сказать «да»? Зачем ты сказала, что тебя надо уговаривать, если тебе и так хорошо со мной?

Я сорвался, как психованный мальчишка. Я даже стал махать свободной рукой, будто и вправду держал мачете. Я вдруг обнаружил, что больше не сижу в кресле, а шагаю по комнате. Лучше бы я продолжал сидеть, так как в ответ прозвучала вещь, несовместимая с возможностью устоять на ногах.

— А я теперь и сама не знаю, зачем я это сказала.

Простенькой фразой в игривой интонации человека можно контузить до сотрясения мозга, до паралича. Знал бы, какая авиабомба летит добить меня под конец диалога, открыл бы рот, как бывалый фронтовик, чтобы взрывной волной не вышибло перепонки. На месте вечера, который мог сложиться так чертовски здорово, так созвучно, зияла огромная воронка, наполняясь мутной грунтовой водой…

В изложенном диалоге нет ни слова неправды. Все было именно так, беспощадно так.

Вы никогда не были в пункте «Б»? Если будете, передавайте Лере Рябовой мой привет. Вполне вероятно, она там и по сию пору.

Степени проявления у нижеупомянутой привычки разные, но суть одна на всех: почти каждый любит себя иной раз пожалеть. Попричитать, беззвучно или вслух, какой я невезучий, незадачливый и как нелегка судьбина моя горькая. Демонстративно нацепить на себя бейджик прожженного лузера, чтобы сфабриковать оправдание собственному разгильдяйству или, в расчете на будущие чудеса, чтобы сглазить себя наоборот, от противного.

Я решил это дело бросить. Я поразмыслил на досуге, сопоставил факты и пришел к приободряющему выводу, что мне везет, словно я продал душу дьяволу. Вспоминая то, что я частенько слышал от девушек в ответ на приглашение домой, я расцветаю благодарностью своему лихому жиганскому фарту. Удача сама падала мне в ладони, и на поверку оказывалось, что у меня в союзниках состоят очень мощные жизненные обстоятельства. Посудите сами! Ко мне шли в гости, потому что я живу не на экваторе, а в краях, где зима бывает очень суровой, а одежда — недостаточно теплоизолирующей.

— Ладно, пойдем, так и быть. Просто я уже совсем окоченела.

Боюсь, что с ускоряющимся глобальным потеплением этот мотивационный ресурс будет быстро исчерпан.

Ко мне шли в гости, потому что система водоснабжения Москвы имеет некоторые конструктивные особенности. Летом коммуникации проходят плановую профилактику, и двенадцатимиллионный город приступает к процедурам закаливания порайонно. Современные люди подсоединены к скоростному интернету, у них есть спутниковые смартфоны, цифровые видеокамеры и машины с парк-троником, но на их кухонных плитах летом греются ведра с водой, а в ванных заготовлены ковшички экономного литража. А в моем Южном Бутове горячую воду никогда не отключают — тут я тоже сорвал джек-пот.

— Хорошо, уговорил. Ведь так хочется принять теплый душ.

Девушки, у которых дома есть автономные системы подогрева воды, мне с вами ничего не светит. Моя сезонная общественная баня вам без надобности. Но таких девушек пока, к счастью, меньшинство.

Мое приглашение принимали, потому что у приглашенной стороны некие благоволящие мне силы ломали домашний DVD-проигрыватель, а у меня как раз все работало и наличествовал нужный диск пиратской нарезки.

— Ой, как классно, Кирюша! Мне Аленка давно советовала это посмотреть! Убедил!

По Земле ходят несколько Аленок, которым я по гроб жизни обязан положительными рецензиями на фильмы типа «Знакомство с Факерами» и «Техасская резня бензопилой». Спасибо вам, милые, что пролоббировали мои интересы.

Я вам еще не рассказывал про антропный принцип? Тогда немного внеклассного чтения. Есть гипотеза о том, что все самые главные параметры нашего мироздания — от барионной асимметрии до наличия Луны на околоземной орбите — напрямую связаны с возможностью зарождения жизни, в том числе и разумной. Окажись в момент рождения мира, что количество частиц точно равно количеству античастиц, и вся Вселенная представляла бы сейчас из себя огромный скучный резервуар для бесцельно шарахающихся фотонов. Материи бы не было вообще. Окажись скорость расширения пространства ничтожно выше или ниже необходимой, и не образовалось бы звезд и галактик или, наоборот, весь космос сжался бы обратно в точку задолго до нашего появления. Не обладай лед, как твердое тело, уникальной способностью плавать, а не тонуть в соответствии с законами физики, и вся примитивная живность на Земле вымерзла бы в первый же ледниковый период. Когда ученые поняли, как точно нужно была подобрать комбинацию благоприятных условий для нашей жизни, они чуть не поверили в бога. Объективно получалось, что вся Вселенная была задумана так тонко и хитро, чтобы когда-то в ней смогло появиться мыслящее привередливое существо типа человека. Все предыдущие вехи развития мира будто нарочно подгоняли параметры неживой природы, готовя почву для нас.

У антропного принципа как теории есть очень уязвимые места, но я в него все равно верю. По крайней мере, относительно меня некоторые ситуации в этой Вселенной складывались так ловко, что ко мне девушки — вы не поверите! — даже в гости ходили. Сам бы я никогда не смог столь изящно все устроить — вероятность самостоятельно скомбинировать факторы с аналогичной ювелирнос-тью почти нулевая. Божественное провидение само подсовывало мне выигрышные билеты в этой огромной лотерее, и тогда оказывалось, что «мокконе, кстати, есть у меня дома». Я не Кирилл Демурен ко, я — анекдотический поручик Ржевский, у которого в квартире припрятан безотказный козырь в лице барабана.

Че, завидно? Лана, не парьтесь. Завидовать, друзья, тут нечему. Потому что только в редчайших, исключительных случаях я слышал:

— Мне интересно с тобой. Конечно, пойдем.

В редчайших, исключительных случаях. Во всех остальных я был для женщин просто проводником в помещение, где тепло, журчит горячая вода и функционирует DVD-плеер. И все.

Включая Приоритет Противодействия, женщины ждут интенсификации попыток со стороны мужчин. Последний дюйм нужно перемахнуть, как барьер, на подобие собачки, которою дразнят из-за этого самого барьера чем-то вкусным. Если собачка, озверев прыгать, просто задерет на препятствие заднюю лапу, а потом развернется и пойдет своей дорогой, это сочтут недостатком дрессировки.

Сижу я, значит, в фойе ночного клуба, пью минералку. Рядом со мной на диванчике пристраивается дама лет двадцати восьми и начинает запальчиво объяснять подруге, что та может уходить, если ей надоело.

— А мне еще рано, понимаешь? Ты что, не видела, как я с тем мальчиком танцевала?

— Лариса, мы с Танюхой не можем тебя тут оставить. Мы же договаривались: приходим и уходим вместе.

— Ну тогда сдавай обратно куртку и оставайся со мной. Уйти всегда успеем! Веселье только начинается!

Одетая и настроенная покидать заведение приятельница начинает свирепеть.

— Не беспокойся, — обращаюсь я к той, что хочет уйти. — Я посмотрю, чтобы с ней ничего не случилось.

Зародившийся и созревший между двумя девушками конфлик-тоген моментально перенесен на меня. Особа в куртке дарит мне стандартный сканирующий снизу доверху взгляд, который я называю «кроко-стайл». Вы знаете, почему крокодилы, схватив жертву, начинают крутиться? Потому что их анатомия не предусматривает движения челюстей относительно друг друга в горизонтальной плоскости, и у них нет зубов-резцов. Проще говоря, они не могут отпилить ртом кусок без дополнительного движения всем телом. Их челюсти ходят строго вверх-вниз. Женский взгляд работаеттак-же вертикально. Девушка фыркает:

— Ну вот еще! Будут всякие подозрительные молодые люди за ней присматривать!

Я с улыбкой поворачиваюсь к той, которая Лариса, и спрашиваю:

— Я подозрительный?

Меня, на этот раз даже не сканируя, приговаривают:

— Да не то слово!

И воцаряется пауза.

Слушайте, ну что тут делает пауза? Зачем они так выжидательно на меня глазеют? Бежали бы уже без оглядки от такого не внушающего доверия типа! Да затем, чтобы я, высунув розовый язык, этакой Каштанкой сиганул через барьер. Переводя на термины сложившейся ситуации, ринулся бы доказывать, какой я весь из себя хороший и неподозрительный. Начал бы балагурить и генерировать комплименты. Пригласил бы за стойку бара и щедро усладил медом за крохотный шанс выпытать номер телефона. «Оп-па! Ну, еще разок!.. Оп-па! Ну, смелее!.. Оп-па! Ма-ла-дец!!! Лови, заслужил…»

Да нет, дорогие мои, неправда ваша.

Я пожимаю плечами и равнодушно ответствую:

— Что ж, забираю свои намерения обратно. Я не буду за ней присматривать. Вези Ларису домой.

Вам! Легкий ступор. А потом обе хором:

— Так быстро взять и отказаться?! Вот так вот, да? Ненадежный какой-то! Ненадежный!

Даже охрана на входе оглянулась. Я ушел танцевать, оставив под барьером свежую нежно-желтую лужицу. Тяв!

Нет-нет, напоминаю, что мы не впали в фанатизм изобличения женских пороков. Мужики у нас тоже не лыком шиты — мочат иногда не хуже женщин. В том же самом клубе к Филиппу как-то раз подошел детина-охранник и буркнул:

— Прикурить дай.

Фил чиркнул зажигалкой. Охранник затянулся и молча отошел.

— Послушайте! — возмутился Филипп Александрович. — А как насчет простого «спасибо»?

Детина оглядел моего друга, будто встретил снежного человека, и, словно прислушиваясь сам к себе, удивленно выговорил:

— Спасибо.

Потом Филя краем уха услышал, как этот охранник брюзгливо жаловался своему коллеге:

— Ты прикинь, я в ВДВ служил, а этот от меня «спасибо» требует.

Нечто похожее на ЖПП мы встречаем даже в аэродинамике. Вы никогда не обращали внимание на то, что заходящий на посадку и стелящийся над взлетной полосой самолет вдруг на несколько секунд прекращает снижение? Будто что-то ему мешает, несмотря на чудовищный вес, преодолеть эти оставшиеся полтора метра, и летательный аппарат беспомощно скользит параллельно земле, пытаясь цыпочками шасси уцепиться за бетон. Это так называемый экран. Слой наиболее плотного воздуха у самой поверхности.

Эффект экрана успешно используется женщинами, чтобы доказать, что «не все так просто». Даже в том случае, если первый шаг навстречу предпринят со стороны женщины, воздушный буфер никто не отменял. Ты все равно должен… должен… Эх, уже и слова-то подобрать не могу. А оставим-ка все как есть! Мужчина просто должен. В этом суждении «мужчина» выступает причинным агентом, а «должен» — непреложным следствием из самого факта «мужчин-ности». Это вообще надо писать через тире: «Мужчина — должен». Или так: «Мужчина? — Должен!»

Изучим следующий случай.

Я вытащил нашего преуспевшего в возлияниях соратника из клуба на свежий воздух. Кстати, не люблю быть самым трезвым в компании. Когда мои друзья пьянее меня, то мною овладевает беспокойство хлопотливой наседки, цыплята которой норовят разбежаться во все стороны и найти на свои неоперенные гузки приключений. Вот и бегаешь за всеми, как мама… Там, у входа, уже вентилировались Филипп с Женькой. Курили, трепались. Общались с двумя девушками, которых я приметил еще внутри. Придерживая Максима, я представился, пожаловавшись на то, что по очевидным обстоятельствам принять участия в беседе пока не смогу. Прошло время. Через три часа мы вчетвером — девушки Рая и Лена, Филя и я — уезжали из заведения на такси. По задумке, мы должны встретить новый день на квартире у Фила. В дороге Лена мне торжественно заявила, что я Рае понравился. «За язык никто не тянул, — хмыкнул я про себя. — Скоро проверим». Новый день мы, однако, встретили у подъезда, выясняя, куда мог подеваться сданный вечером консьержке ключ. Потом, выразитель-нейше зевая, мы проводили девушек до остановки, а сами поехали отсыпаться в Бутово, так как я свои ключи консьержкам не оставляю. Шагая к подножке троллейбуса, Рая была похожа на человека, вызванного к доске, но забывшего пару четверостиший. Даже спина ее, казалось, покряхтывала «Э-э-э… Э-э-э… Ну это, как его…» А все дело в том, что я верю людям на слово. Если ты заявляешь (пускай даже через уполномоченных представителей) о своей симпатии, то не грех послушать, как ты будешь солировать до конца. Поэтому, провожая, я даже не заикнулся про обмен телефонами. Взял своего рода отгул. «Э-э-э… Э-э-э…» — шагала тяжелой путающейся поступью Рая к троллейбусу, всем видом недоумевая, как же так можно оставить меня, бедолагу, на Каширском шоссе без ее номера. Вернее, как же так можно — его не спросить?! А вот можно. Что-то мне подсказывало, что грядет интересная игра.

Через день Филя будит меня своим звонком.

— Слышь, пень, я сейчас говорил с Леной. Она спрашивает, можно ли мне дать ей твой телефон, чтобы она передала его Рае?

— Можно.

Приятно начинать день с маленького доброго поступка.

Проходит еще несколько дней. Разговаривая в один из них с Филиппом по телефону, я услышал:

— Так тебе Рая звонила?

— He-а, не звонила.

— Ну и за каким фигом она тогда телефон спрашивала?

— А то ты сам не знаешь, за каким! Она брала мой телефон, чтобы «первой не звонить».

Я-то знал, что во вражеском штабе был приведен в действие план войны на изматывание. Но не зря отец в моем возрасте писал не чушь типа моей, а вполне серьезную работу по рефлексивному управлению противником, которую я даже читал. Кое-что в моей башке задержалось дольше, чем это обычно бывает, поэтому я вражеские планы с легкостью, изъясняясь тактическим штилем, вскрыл. Суть раиного радиомолчания заключалась в следующем. Прописываем алгоритм подробно:

1. Мне через Лену и Филю поступает запрос на обнародование номера моего мобильного.

2. Я даю добро. Филя называет номер Лене, Лена передает его Рае. Этим запросом Кирилл автоматически переводится в режим ожидания звонка.

3. Режим ожидания звонка Раей сознательно затягивается. Кирилл начинает беспокоиться, дергаться, грызть ногти.

4. Все кончается тем, что Кирилл срывается и орет Филе: «Пускай она спросит!!! Пускай она спросит у своей Раи, почему та мне не звонит??? Сколько можно уже???»

5. Филя интересуется у Лены, почему Рая не звонит.

6. Лена удивляется: «Да ну-у-у? Я думала, что уже…», затем набирает подругу и поздравляет ее: «Райка, клиент вызрел до кондиции. Просит о помиловании. Путь свободен».

7. Рая выдыхает и с чистой совестью разрешает себе вослоль-зоваться-таки номером телефона, который был добыт с замиранием сердца («А вдруг не даст?») несколько дней назад. Ура.

Нехилая комбинация, согласитесь? Надо было поуправлять мной на расстоянии, взять несколько мощных арпеджио на моих нервах, чтобы в финале прозвучало: «Рая, путь свободен». От чего же свободен путь? Что его, простите, преграждало? А преграждало путь огромное заскорузлое бревно, источающее тяжкий запах тысячелетней незыблемости. На этом монстроподобном стволе была вытесана древнейшая женская мудрость: «Признание в симпатии и знание номера телефона — еще не повод звонить. Пускай сам посуетится для разминки». И Рая ждала, поеживаясь у этого многотонного бревна, пока, наконец, истерзанный неведением Кирилл не придет с белым флагом наперевес и не поставит свою подпись под несокрушимым законом природы.

И хотя я всего лишь ответил на вопрос, звонила ли мне Рая, мне вскоре пришло такое смс. Цитирую слово в слово: «Привет, Кирилл! Говорит, ты по мне соскучился? Я по тебе тоже. Рая».

После прочтения я долго пытался восстановить дыхание. Уффф, господи, ну нельзя же так. Ладно, смех, говорят, что-то там удлиняет…

Звоню:

— Привет тебе, радость моя! Это Кирилл.

— А-а-а, привет! Я узнала.

— Ну так что, Говорят, я по тебе соскучился?

— Ну да.

— Хм, везет тебе!

— Это в каком смысле?

— Тебя хоть предупредили. Мне вот никто не говорил, что я по тебе соскучился.

(Сейчас скажет… Ну? Ну вы же прекрасно знаете, что она сейчас мне скажет!)

— Так ты что, не соскучился?

— Да что ты, — говорю, — конечно, изныл от тоски.

Я где-то уже упоминал функциональную лингвистику и ее самую что ни на есть функциональность в процессе познания повседневной жизни. Еще раз внимательно изучаем ее послание: «Привет, Кирилл! Говорят, ты по мне соскучился? Я по тебе тоже». С чего начинается содержательная часть высказывания? С перепроверки полученных данных, свидетельствующих о том, что Кирилл соскучился. Допустим, она блефует, никто ей ничего подобного не говорил. Второй вариант: Лена на самом деле выразила вопрос Фила именно в такой форме, слегка драматизировав по собственному усмотрению. Суть даже не в этом — суть в том, что женщина не имеет никакого морального, я бы даже сказал, генетического права ставить телегу впереди лошади и первой сообщать, что она соскучилась. По всем правилам, сначала надо вопросом или утверждением подчеркнуть примат моей заинтересованности, мужской заинтересованности. Сымитировать экран. Это моя тоска по ней переполнила все мыслимые емкости души и хлынула через край, замкнув нужные контакты в схеме «Женское Мышление». Это она уловила мой сигнал бедствия и откликнулась: «Не дрейфь, аргонавт, не все так плохо». Это она снизошла до признания, так как я, оказывается, уже сам первый признался. Рядоположенное в мысли соответствует рядоположенному в высказывании — помните? Поэтому свою телегу про то, что она соскучилась, Рая грамотно прицепила к лошади. Ход конем, дамы и господа! Ко мне ни с какой стороны нельзя было подкопаться, и тогда меня просто командирским решением поставили перед фактом. Назначили соскучившимся.

— Привет, Наташа. Дружим?

— Привет, Кирилл! Конечно, дружим. Может, встретимся?

— А то! Давай номер. Позвоню, договоримся.

— ОК (пишет номер). Только ты свой мне тоже напиши. А то я на звонки с незнакомых номеров не отвечаю!

Нельзя давать телефоны просто так первой. Ничего не должно быть задаром. Ни один жест со стороны женщины не должен быть осуществлен без условий и гарантии ответных демонстративных усилий.

А вот это мы и проверим, думал я, звоня Наташе сразу по получении последнего сообщения. Наташа не просто взяла телефон, но даже в три гудка уложилась.

— Але? — (Классный голос!)

 — Привет еще раз. Это Кирилл.

— А-а-а, привет!

— Наташенька, ну как же так? Ты ведь не принимаешь неопознанные звонки. Или мой номер тебе известен?

— Ой, да я тут просто один звонок по работе жду.

— Если бы сейчас было не рабочее время, ты бы не ответила, получается? А так выходит, что просто перепутала, да?

— Да, возможно.

— Ладно, будем считать, что мне дико повезло. Но вот в чем вопрос…

— В чем?

— Допустим, не приведи бог, твоему близкому человеку, наоборот, не повезло. С ним случилось нечто, требующее твоей скорейшей помощи. У близкого человека садится батарея в телефоне, и он просит первого попавшегося воспользоваться его мобильником. Первый попавшийся в число твоих знакомых, увы, не входит. Человек звонит тебе и в отчаянии начинает рвать на себе волосы, потому что ты ему не отвечаешь. А не отвечаешь ты ему, потому что задействован принцип, который ты мне в чате изложила. И как быть?

— Какой ты, однако… хитрый. — Это все, что она смогла мне ответить.

Да мне не жалко. Был подозрительным, был ненадежным, могу и в хитрых походить.

«Хитрость» мне даром не прошла.

Когда по ее просьбе перенести разговор на вечер я звонил в 20:00, она телефон не взяла. Раз не взяла, два не взяла, пять не взяла. Я пишу смс: «Наташ, когда мой телефон был тебе неизвестен, ты ответила сразу. Теперь он тебе знаком и, наверное, именно поэтому ты отвечать отказываешься». Обратный сигнал пришел мгновенно: «Прости, мне сейчас грустно. Давай завтра поболтаем». Из чего я сделал вывод, что каждый раз, когда я звонил до этого, она смотрела на дисплей и спокойно откладывала мобильник в сторону. Хотя сказать то же самое вслух ровно на двадцать секунд меньше, чем набирать смс, щелкая клавишами. Где логика? Или, может, это у нее голос классный, а у меня как раз отвратительный настолько, что слушать меня — адская пытка? Да все и так ясно. Это просто месть за невыполнение требований, за уличение в глупости принципов, за то, что я такой есть.

И еще одно маленькое наблюдение. Пробегая по бесчисленным сайтам и форумам, где женщины рассуждают о знакомствах, я четко усвоил одну мысль: женская инициатива — явление невероятно редкой событийности и высочайшей отваги. Девушки, трубящие о том, что они нашли в себе силы «даже улыбнуться» понравившемуся молодому человеку, явно претендуют на отображение на доске почета у здания префектуры по месту жительства. Настоящий гражданский подвиг — вот как это воспринимается по сей день в нашем обществе. Смелая, прогрессивная женщина, скажут про такую. Но представьте, что понравившийся молодой человек взял да и не остался в долгу. Взял и улыбнулся ей в ответ. Почему бы не расцветить этот мир положительными эмоциями? Но что скажут про такого? Тормоз! Более того, столкнувшаяся с зеркальной реакцией девушка потом наверняка на всю жизнь заречется быть такой щедрой на знаки внимания мужчинам. Поторопится нырнуть обратно в когорту стоически крепящихся, которые не позволяют себе подобных вольностей. Не будет даже улыбаться, чтобы избежать такой наглости, как ответная улыбка мужчины, не подкрепленная никакими действиями.

Помнится, я получил такое электронное сообщение от дамы: «Кирилл, может, встретимся?» Далее — с нового абзаца и заглавными буквами: «О БОЖЕ! Я САМА ПРЕДЛАГАЮ ВСТРЕТИТЬСЯ!» Для женщины, воспитанной в нашем моральном контексте, проявление инициативы по редкости и силе ощущений сравнимо с чувствами космонавта Алексея Леонова, первого человека, вышедшего в безвоздушное пространство. Впрочем, по риску получить пожизненную инвалидность самолюбия в случае отказа мужчины — это тоже сверхгероическое предприятие. Столько адреналина… Черт, даже завидую!

Похмельные блуждания завели нас с Филей одним хмурым воскресным утрода в супермаркет на водопой. Алчно высаживая по полбутылки минералки одним глотком, мы вышли, икая, обратно на свет божий. Там, на божьем свете, жила-была и курила у входа блондинка примерно нашего возраста. Разговорились. Разговор наш ограничился пятью минутами, так как Филиппу пора было двигать в сторону метро, да и сама блондинка Снежанна тоже спешила. Что делает похмельный джентльмен, если ему не дали выговориться от души? Он ищет возможности возобновить беседу чуть позже, когда этому ничего не будет препятствовать.

— Снежанна, давайте не останавливаться на достигнутом, — предложил я. — Давайте продолжим наш разговор, допустим, завтра?

— Давайте! — приветливо поддержала меня она. — Но как? Ведь телефон я не скажу.

Что пил — что не пил, ей богу. Мозг мой, получив такую подсечку, тут же вытряхнул из себя остатки альдегидов и принял трезвую боевую стойку.

— Ну, — сказал я, — порассуждаем! Телефон вы свой не даете.

Кивок.

— Но продолжить со мной общаться вы хотите.

Кивок.

— А как же нам в таком случае быть?

Кивок.

— Я ведь сейчас восприму это как приглашение в гости.

— Это еще почему?

— Ну не телепатически же мы будем общаться? А телефон вашей милостью исключен.

— Ну-у-у… Эт-та…

— Или вы хотели сказать, что назначаете мне свидание на этом же месте через двадцать четыре часа?

— Ну, возможно. Только я не обещаю, что приду.

— А я вам обещаю, что позвоню. Только давайте избавим друг друга от этого никчемного жеманства.

— Так вам телефон, что ли?

У меня хватило сил только улыбнуться.

— Ну, запишите.

— Я запомню.

— Да ладно?

— Это несложно.

И тут, друзья мои, нам никак не обойтись без такой диковинной категории, как инкорпорирующие или полисинтетические языки. Для языков этого вида свойственно включение одних слов или их частей в состав других. Морфемы не просто пристыковываются друг к другу по принципу «префикс — корень — суффикс — окончание», слова не просто выстраиваются в синтаксическом порядке, а буквально проникают, врастают друг в друга. Получаются невообразимые мутанты, длиною запросто в сто букв. Такие стратегии согласования характерны для языков народов крайнего севера и индейцев. Если попытаться привести пример, то представьте себе, что вместо понятного вам «мама мыла раму» эта же мысль будет передана вот так: «Мамырламу». И вот со мной, с доброжелательным улыбчивым человеком, к тому же страдающим абстинентным синдромом, Снежанна заговорила на языке ацтеков. Ее номер прозвучал следующим образом:

— Восемдевясодвашессемсодинтрипянодва.

Ну совесть есть? Это было произнесено трескучей скороговоркой намеренно, чтобы наказать меня. Строгие преподаватели тоже применяют санкции в отношении тех, кто отказывается писать конспект. Женский Приоритет Противодействия призывает: если этот нахал не заметался в поисках салфетки и ручки, если он не бросился трясущимися руками забивать номер в сотовый, если он похваляется своей памятью, то пускай-ка он поработает дешифровщиком. Чтобы знал впредь, как надо себя держать в столь торжественный момент.

Но я запомнил ее номер. Вполне вероятно, что в прошлой жизни я был индейцем, привычным к языковому полисинтетизму. Мы потом довольно много общались по телефону. И каждый наш разговор она заканчивала одной и той же фразой: «Ты звони мне». Смешно, правда?

Давайте поразмышляем вот над чем. Включая заднюю передачу при виде ищущего контакта мужчины, женщина сама себя обрекает на лишние трудности. А трудности возникнут моментально, как только поблизости замаячит другая женщина. Да, самцы тоже воюют за самок, но они хотя бы последовательны в своем соперничестве. Интересна женщина — самец будет стараться, интересна не только ему — будет стараться вдвойне, чтобы захватить и удержать пальму первенства. Это просто более интенсивное продолжение одной и той же линии.

Все иначе в условиях «один мужчина — много женщин». Тут картина складывается куда более катастрофичная. Каждая женщина, движимая ЖПП, поначалу рванет от мужика прочь, но чуть только завидит конкурентку, мигом переложит рукоятку машинного телеграфа на «самый полный вперед» и стрелой ринется обратно. Несложно представить, что происходит, когда машины сначала рассредоточиваются, освобождая место для разгона, а потом летят очертя голову назад в эпицентр. Грохот, треск и искры! Хотя любая из них могла бы уберечь себя от вмятин, просто оставшись с мужчиной с самого начала и тем самым сняв само основание для конкуренции.

Филипп как-то задал одной своей знакомой такой вопрос: «Почему отдельную женщину порой очень трудно вызвать на взаимное проявление интереса, но так легко расстроить дружественную атмосферу внутри женского коллектива, всего лишь внедрив туда одного мужчину?»

— Да ты никак с Луны свалился! — ахнула та. — Это ж азбука, неуч! Так у нас, людей и, в частности, женщин, заведено. Цивилизованная женщина не позволит себе мгновенно растаять перед мужчиной, ведь это… неприлично даже как-то. Но и здоровое соперничество среди женщин никто не отменял.

Про «здоровость» женского соперничества за мужчин надо писать абсолютно самостоятельный труд. Это будет энциклопедия ненависти и злокозненности, сосуд со всепрожигающей кислотой. Но с чем я спешу вас ознакомить, дорогие цивилизованные, так это результаты профессиональных наблюдений за известными всем животными. Выдержка из статьи Игоря Труфанова, опубликованной в «Литературной газете»: «У волков свой брачный этикет. Во время гона одинокая волчица призывно воет, но на ответный зов самца не откликается, навстречу ему не идет. Это период знакомства. Зато, когда хищники сбиваются в большую стаю, волчицы про этикет ту! же забывают и грызутся со своими соперницами порой насмерть».

Выдрал! Я с волчьим хрустом выдрал лоскут газетного полотна с этим абзацем, ибо вот она — истина!

И пусть теперь вам женщина только попробует робко пискнуть про цивилизованность практикуемой ими поведенческой линии. Не дослушивая ее до конца, встаньте перед ней на четвереньки, запрокиньте голову и сделайте:

— У-у-у-у-у!!! — Тоскливо, дремуче, леденяще… Как настоящий волк.

Думаете, откликнется? Ха-ха. В лучшем случае, вызовет скорую. А вы говорите…

Я сам не люблю идти, слыша за спиной шаги. Хочется либо остановиться «завязать шнурок» и пропустить преследователя вперед, либо ускорить шаг и оторваться. Не по себе мне как-то бывает в такие минуты, томит что-то меж лопаток… Не думаю, что я один такой.

Поздним вечером, возвращаясь домой, я имел возможность убедиться, что я и в самом деле не одинок в своих фобиях. Впереди меня топала в направлении моего дома тетенька лет сорока. Когда между нами оставалось метров восемь, семенящая впереди фигура женщины вдруг как-то вся сразу напряглась спиной, пару раз быстро оглянулась на меня через плечо и наддала скорости ровно настолько, насколько ей позволяли отвисшие пакеты со снедью. Гонка продолжилась до самой двери подъезда и закончилась моим поражением: когда я тянулся к пипке домофона ключом, женщина молниеносно набрала на клавиатуре код и открыла дверь самостоятельно. Мы зашли внутрь.

— Добрый вечер, — поздоровался я. — Скажите мне, пожалуйста, код, который вы сейчас набирали. А то живу тут и не знаю.

Женщина молча замотала головой.

— Почему нет? — попытался расслабить ее улыбкой я.

— Откуда ж я знаю, кто вы такой? — буркнула она, нажимая кнопку вызова лифта.

— Я Кирилл Демуренко, живу в восемьдесят шестой квартире, последний этаж. Скажите, я не посторонний.

— Нет, — продолжала партизанить она.

— Но почему? Ведь я такой же полноправный обитатель этого подъезда. Хотите, я вам прописку свою покажу? — Я полез в карман за паспортом.

— Нет, — дернула головой тетя и шагнула в лифт. Я шагнул следом. Ее пункт назначения горел красной точкой в кнопке с номером четыре.

— Послушайте, — прибегнул я к самому вескому аргументу, — вдруг я потеряю ключ от домофона, а мне нужно будет срочно домой? Что тогда?

Ответ поразил меня своей житейской гениальностью. Тетя посмотрела мне в глаза и назидательно отчеканила:

— Вот когда потеряете, тогда и скажем.

Честное слово, я в ту же секунду хотел нажать клавишу экстренного вызова диспетчера. Сказать, что тут в лифте у человека с головой плохо стало и требуется помощь.

— Женщина, — выдохнул я, зажмурившись от ужаса. — Вам самой не дико то, что вы сейчас сказали? Если я посею ключ, мне лично вам позвонить среди ночи? Хорошо, только потом не обижайтесь.