НАКАЗ ВОЖДЯ

НАКАЗ ВОЖДЯ

Зимой 1966 года я ездила в Оренбуржье на юбилей татарского поэта Мусы Джалиля. Именно в этой поездке родился замысел нового романа «На Урале-реке». Встречи с людьми, участвовавшими в обороне города-героя от белоказаков Дутова и колчаковцев, с людьми, многие из которых потом стали прототипами моих героев, натолкнули меня на мысль рассказать о них читателям. Оренбургская эпопея, имевшая такое громадное значение в истории гражданской войны, была обойдена в нашей литературе. Это в высшей степени несправедливо, и я вскоре с большим увлечением занялась работой над романом, посвященным обороне Оренбурга.

Рассказы об участии Ленина в обороне города, о том, как он принимал в Смольном делегацию оренбургских железнодорожников, а также о героической забастовке и создании подпольной Красной гвардии привели меня на паровозоремонтный завод и в рабочий поселок — бывшую Нахаловку. Здесь я и познакомилась с ветеранами-красногвардейцами Иваном Башкатовым, Семеном Бочаровым, Иваном Балахоновым, Василием Пустотиным, Григорием Богусоновым и многими другими.

С волнением и гордостью они рассказывали мне о своих вожаках: Левашове, братьях Коростелевых, Константине Котове, о комиссарах по борьбе с дутовщиной, назначенных Лениным: Петре Алексеевиче Кобозеве и Алибии Джангильдине. С любовью описали председателя ревкома Самуила Цвиллинга и секретаря губкома Ивана Алексеевича Акулова.

Познакомилась я и с железнодорожниками оренбургского депо Федором Коркиным, Дмитрием Полумордвинцевым и их товарищами по борьбе и работе. Пришлось поехать в степной Соль-Илецк, потом в Орск, Илецкий городок на реке Урале, в Бузулук и в горные районы области на границе с Башкирией. А затем поездка по бывшим казачьим станицам и разговоры со станичницами, с казаками, которые выступали на стороне Дутова. Многодневная работа в архивах совсем захватила меня. Старые, пожелтевшие, а то и напечатанные на оберточной бумаге газеты: социал-демократические, казачьи, солдатские, церковные, советские «Известия» — все они наполнены накалом политической борьбы.

Большую помощь в сборе материалов для романа оказали мне ветераны борьбы с белогвардейцами и белоказаками жители города Орска: Федор Ефимович Кривошея, Александр Михайлович Иванов и Спартак Иванович Клецов, а также многие партийные и советские работники и сотрудники краеведческого музея.

Так постепенно воссоздавалась обстановка гражданской войны в Оренбурге.

* * *

Паровозосборочный цех битком набит народом. Помощник Левашова, Константин Котов, в домике которого по ночам встречались подпольщики-красногвардейцы, начал читать наказ делегатам к Ленину, и вокруг сразу наступила чуткая тишина.

Как пройти через линию дутовского фронта, где на каждом шагу заставы? Удастся ли скрыть при обысках дорогой документ? Кого послать с таким важным поручением? Кузнец Иван Ильич Андреев предложил от стачечного комитета возглавить делегацию строгальщику токарного цеха Панарину.

Двадцать шестого ноября 1917 года посланцы Оренбурга переступили порог кабинета Ленина в величественном здании Смольного… Как шел разговор, кто принимал в нем участие — затерялось в вихре бурных событий. Не сохранились даже имена делегатов. Мы знаем только фамилию Панарина да единственную его фотографию. В последнее время историками оспаривается и то, что этот человек, с энергичным лицом, как бы укороченным, спадающим на низкий лоб гладким крылом темного чуба и широко раскинутыми усами, что этот рабочий-строгальщик видел Ленина и своими руками передал ему послание оренбуржцев.

Теперь историки называют имена бузулукских машинистов Германа и Бебина: будто они были у Ленина 26 ноября, хотя сам Ленин писал: «железнодорожники из Оренбурга». Хорошо, что сохранились документы о том, как он откликнулся на просьбу оренбуржцев.

Выслушав их, он написал в штаб Петроградского округа: «Н. И. Подвойскому или В. А. Антонову-Овсеенко».

Маленькое письмецо, даже записка на случайном бланке со штампом в верхнем углу «Народный комиссар по министерству финансов. Петроград 26/XI — 1917 г.»:

«Податели — товарищи железнодорожники из Оренбурга. Требуется экстренная военная помощь против Дутова. Прошу обсудить и решить практически поскорее. А мне черкнуть, как решите.

Ленин».

Надо представить торжество, с которым шли в штаб посланцы Оренбурга, получив письмо от самого Ленина.

Сейчас, когда прошло полвека, по-прежнему поражает умение Владимира Ильича так кратко и ясно выражать свои мысли, способность его в двух-трех фразах поставить конкретную задачу, подсказать решение и подчеркнуть необходимость срочного ответа, не оставляя лазейки для волокиты. А в это тяжкое время только такое руководство, внушавшее народу доверие к партии большевиков и уверенность в своих силах, помогло преодолеть чудовищные трудности и одержать победу.

Ответ из штаба был дан немедленно. Антонов-Овсеенко сообщил Ленину о предстоящей посылке в Оренбург воинских частей из Петрограда, Москвы, Красноярска и о немедленной отправке эшелона матросов и красногвардейцев под командой мичмана Сергея Павлова. В это время большевик Петр Алексеевич Кобозев, который с 1915 года работал инженером на постройке Орской железной дороги и вместе с братьями Коростелевыми и Цвиллингом создавал партийную организацию в Оренбурге, был уже назначен Лениным чрезвычайным комиссаром по борьбе с дутовщиной. Эти полномочия Кобозев получил в ноябре 1917 года, когда Дутов стал диктатором в Оренбуржье.

Рабочие Оренбурга хорошо знали Петра Алексеевича: энергией он отличался неукротимой. Среднего роста, но крепкий, с прямым взглядом больших глаз и светлой улыбкой, он привлекал сердца жизнерадостностью. Центром его деятельности стали городок и станция железной дороги Бузулук, закрывавшие белоказакам путь к Волге. Здесь Кобозев проводил митинги среди демобилизованных солдат и железнодорожников, создавал отряды Красной гвардии. Он побывал в Казани, Сызрани, Кинели. Но там всюду были свои трудности: угроза контрреволюции приковывала надежные для Советов силы на местах. И Кобозев снова самостоятельно действовал в Бузулуке… Он провел съезд рабочих-железнодорожников, принял на себя управление северной частью Ташкентской (Оренбургской) железной дороги, участвовал в работе уездного съезда батраков, где был образован Совет батрацких депутатов. Весть о создании Красной гвардии в Бузулуке разлетелась по краю, и если в войсках Дутова не было ни одного рабочего и крестьянина (пополнение в пехотные и казачьи части он брал только из офицеров и добровольцев-интеллигентов), то к Кобозеву потянулся народ со всей губернии.

Большой радостью была серьезная победа над Дутовым в Оренбурге: с помощью подпольщиков-красногвардейцев бежали из тюрьмы тридцать шесть большевиков во главе с Александром Коростелевым и Самуилом Цвиллингом. Они были арестованы атаманом в ноябрьские дни, и дерзкий массовый их побег из-под усиленной стражи совершенно ошеломил дутовцев.

Так же смело и дерзко через линию дутовского фронта было переброшено оружие из Бузулука в Оренбург для подпольной Красной гвардии. Это осуществили машинист Феодосий Кравченко и его помощник Василий Толмачев. Они доставили рабочим главных мастерских в тендере паровоза, налитом водой, три пулемета, восемьдесят девять винтовок и спрятанные в угле шесть тысяч патронов. Четыре раза вооруженные заставы из юнкеров и казаков обыскивали в пути паровоз, но в тендер посмотреть не догадались…

Шестнадцатого декабря 1917 года был создан в Бузулуке штаб Оренбургского фронта, а через несколько дней Кобозев сделал попытку первого наступления на Оренбург. Оно чуть было не закончилось трагично из-за предательства восставших против Кобозева сызранских улан. Но здесь-то и подоспели на выручку кронштадтские моряки под командой мичмана Сергея Дмитриевича Павлова, направленные Петроградским штабом по просьбе Ленина, и артиллеристы с наводчиком Ходаковым, посланные из Самары председателем ревкома В. В. Куйбышевым. Сергей Павлов возглавил все бузулукские отряды, а Ходаков стал выручалой рабочей пехоты.

Вопрос об Оренбургском фронте с 16 по 24 декабря 1917 года несколько раз обсуждался на заседаниях Совнаркома.

Во втором наступлении на Оренбург Кобозев, Павлов и легендарный герой казахского народа Алибий Джангильдин, входившие в Реввоенсовет Бузулукской армии, применили новую тактику боя с казачьей конницей: цепь наступающих поездов, поддерживающих друг друга, с самодельными бронепоездами впереди и позади эшелона. Глубочайший снег защищал эти поезда от нападения белоказаков с флангов во время остановок. Зима стояла в тот год необычно богатая снегами и лютыми морозами, свирепость которых почувствовали не только плохо одетые красногвардейцы и матросы, но и дутовские войска: заняв станцию Сырт после ожесточенных боев, кобозевцы обнаружили в окопах несколько сот замерзших юнкеров и кадетов.

В ночь на 18 (31) января 1918 года Красная гвардия вошла в Оренбург.

Темными глазами окон смотрели на идущих по заснеженным улицам красногвардейцев особняки оренбургских богатеев. Зато каким бурным ликованием, веселыми криками, слезами радости встречали избавителей рабочие, подпольщики и городская беднота! Это был конец всеобщей героической забастовки, конец издевательствам, пыткам, казням. Дутов бежал в Верхне-Уральск, а потом в Тургайские степи.

Но взятие Оренбурга оказалось лишь временной передышкой в борьбе: приверженцы атамана в казачьих станицах, подбодренные его гонцами, снова зашевелились… И вот опять в рабочих пригородах боевая тревога. Отовсюду сбегается народ на митинг в паровозосборочном цехе.

Все знали, что в Туркестане свирепствовал голод. Знали о решении советских властей послать туда хлеб из Оренбурга.

Но в Соль-Илецке, где хотели его закупить, появились белоказачьи банды. Части Красной Армии в то время ушли к Нижне-Уральску, где восстало уральское казачество — в основном староверы и богатеи, — а остальные красноармейцы охраняли от дутовцев линию Ташкентской дороги. Чтобы навести советский порядок в илецких станицах, штаб обороны Оренбурга организовал отряд из рабочих главных железнодорожных мастерских.

— Мы не советовали Цвиллингу ехать во главе отряда, — сказал на митинге член ревкома Александр Коростелев. — Твое дело, — говорили мы, — заниматься большой политикой. Но он решительно настоял отправить его, потому что подходящего командира не нашлось. Он позвонил нам из Соль-Илецка и сказал, что настроение у красногвардейцев хорошее, что казаки Мертвецовской станицы выразили сочувствие советской власти и признали ее. Говорил, что двинется с отрядом дальше, надеется мирно уладить дело и доставить хлеб для Туркестана. А вот из трехсот человек вернулся только один красногвардеец… Вчера, второго апреля, попав в засаду в станице Изобильной, все наши товарищи погибли в неравном бою.

Народ ахнул, словно пошатнулся многоликой громадой. Закричали, заплакали женщины: в отряде были свои, заводские, кровно близкие люди.

Ленину о гибели отряда Цвиллинга доложил по прямому проводу Валериан Куйбышев:

«Оренбург просит Совет Народных Комиссаров помочь уничтожить в корне авантюру Дутова, иначе снова образуется пробка, которая погубит с голоду 12 000 000 жителей Туркестанского края. Один отряд, посланный из Оренбурга к Илецку, окружен и поголовно уничтожен; полагают, что погиб правительственный комиссар Цвиллинг. Самара напряжет все силы, чтобы помочь Оренбургу, но для окончательной ликвидации дутовщины местных сил недостаточно, необходима помощь из центра. Я окончил, жду ответа».

Ответ из Кремля:

«Сейчас же приму все меры для немедленного извещения военного ведомства и оказания вам помощи.

Ленин».

Казаки, отслужив молебен в Изобильной и отблагодарив бога за одержанную победу, рвались уничтожить большевиков поголовно.

На пасху, в ночь на 4 апреля, до полутора тысяч белоказаков совершили налет на город. Сняв заставы, они вырезали в Форштадте работников местного пригородного Совета и всех красноармейцев, находившихся в казарме — бывшем юнкерском училище. Не пощадили и женщин с детьми, приехавших к родным на праздник. Потом, захватив дом Панкратова, где помещался ревком, белобандиты выкинули из окон пятого этажа на улицу раненых матросов…

Когда раздались тревожные гудки заводов, казаки уже успели захватить полгорода. Только безудержная храбрость красногвардейцев помогла командирам разгромить банду и выгнать ее из города в степь.

Это кровавое, бессмысленное зверство еще больше ожесточило рабочих против дутовцев. Передышка кончилась. Снова и снова на митингах сообщались тяжелые, мрачные вести, обсуждались действия врагов, прилагавших все силы, чтобы утопить в крови молодую Советскую республику. Мятеж чехословацкого корпуса в Сибири в июне 1918 года и появление Колчака всколыхнули подонков реакции по всей стране. Когда белочехи и белогвардейцы заняли Сызрань, Самару и Симбирск, перед партийными и советскими организациями Оренбурга встал вопрос об эвакуации. Нелегко было решиться на это, но из степей уже наступал Дутов, с Бузулука — белочехи и уральские казаки.

«Надо сохранить силы для дальнейшей борьбы», — решили рабочие, командиры и партийные руководители.

Побежали горячие денечки. Больше ста эшелонов ушло на Актюбинск, увозя двадцатитысячную Красную Армию. Тяжко было на душе у оренбуржцев: и город, отбитый с таким трудом, жаль оставлять, и родных людей страшно бросать на произвол врага. Но надежду на возвращение не теряли.

Неприветливо, сурово встречала эвакуированных пустынная, безлесная степь. Безводье. Пыльные бури, постоянные налеты белоказаков, хотя Дутов, уверенный в полной победе, не преследовал отступавших основными силами: надеялся — погибнут и так с голоду вместе с туркестанцами.

Пройдя с боями до Актюбинска, красные отряды разделились: рабочая делегация из осажденного Орска просила помощи, и часть оренбургского войска под командованием Краснощекова и Левашова отправилась туда. Шли пешком. Слесарь Наследов и кузнец Федор Туранин, из главных железнодорожных мастерских, зачисленные в рабочий полк, оказались соседями в строю. Шагали молча, задыхаясь от жары и пыли. Андриан Левашов, большерукий, плечистый, с широкими, загнутыми кверху усами, старался подбодрить пехоту шутками, но красногвардейцы и так готовы были под его командой идти куда угодно. Выражение «в огонь и в воду» тут не подходило: всякий сунулся бы в воду, но не было ее, да еще казаки испортили колодцы на пути; что касается огня, то уже притерпелись даже к постоянным обстрелам. А земля так накаливалась от солнца, что подростки, которые увязались за взрослыми и шли босиком, как Пашка Наследов, ступали по ней будто по горячей сковороде.

Сначала казаки близко не подходили. Кружилась, как воронье над дальними степными увалами, вражеская конница. Появлялась на горизонте, тонущем в знойном мареве, и, сгинув, возникала уже в другом месте.

— Ладно! Еще посчитаемся! — грозился командир полковой артиллерии Ходаков, зорко посматривая, как пылили по проселку его шесть орудий.

Подтянутые бока взмыленных лошадей напоминали о предстоящей зиме, о травах, напрасно ожидавших косцов.

Под самым Орском, радуя сердца кавалеристов, показались стога заготовленного сена, но вдруг повалил над ними черный дым, буйно взвились желто-красные языки пламени. И сразу со всех сторон навалились казаки. Пашке досталось вместе с другими красногвардейцами тушить огонь, спасая фураж. Остальные вступили в бой.

Так с боями прорвались в Орск, и все повторилось, как в Оренбурге в январе этого года: нескрываемая злоба богатеев, радость своей измученной рабочей братвы. Уверенности в победе не было, но растерянности тоже не чувствовалось. Во время передышек в роще на берегу Урала, где оренбуржцы расположились лагерем, зазвучали даже песни. Пели и про Дутова:

Ты, служитель царский верный,

враг народный и злодей,

окружившись бандой белой,

ищешь гибели своей.

По ночам казаки, изнуряя осажденных бессонницей, атаковали беспрерывно, а Дутов все усиливал осаду, бросая под Орск свои надежнейшие казачьи части — пластунов. То конные, то пешие дутовцы наседали на рабочие полки, пытались обойти хитростью, предлагали брататься. С утра до вечера рвались снаряды, но город держался. В конце августа приехал сам Дутов и дал приказ: «Взять Орск во что бы то ни стало». Целые сутки длилась канонада, потом белые рванулись в атаку, однако встретили ожесточенное сопротивление и отступили.

В это время красногвардейцы услышали страшную весть: в Москве тяжело ранен Ленин.

Крепко досталось после того сунувшимся в очередную атаку дутовцам. Но во время короткой передышки, обсуждая сообщение из Москвы, рабочие не скрывали набегавшие слезы.

Федор Туранин, как и многие, терзавшийся заботами об оставленной в Оренбурге семье, теперь стал артиллеристом у Ходакова. Почти оглохший сперва от работы в кузнице, а потом от службы наводчиком у боевого орудия и оттого громкоголосый, он просто оглушал товарищей:

— Зря мы терпели эсеров возле своей партии. То они народу хитрые ловушки устраивали, то нас, большевиков, Дутову выдавали. А теперь прямо в сердце выстрелили!

Летели к Ленину взволнованные письма и телеграммы, но обратные вести доходили смутно.

Беда за бедой: выходили из строя люди, кончались боеприпасы. А 26 сентября был получен приказ о наступлении на Оренбург. И красногвардейцы выступили, хотя знали, что одним туда пробиться невозможно: вся надежда была на соединение со своей армией, которая будет наносить главный удар с Актюбинска.

С горечью покидали они Орск, слыша за собой звон «победных» колоколов: орская буржуазия торжествовала, встречая Дутова хлебом-солью. Приуныл и Андриан Левашов. Он очень хорошо понимал, какой беспощадной будет расправа дутовцев над теми, кто попадет им в руки. В это время пленных не брали ни та, ни другая сторона, но то, как лютовали белоказаки в занятом ими Орске, смутило даже богатых обывателей. Захватив отставших красногвардейцев, казаки приволокли их на соборную площадь и перед собором, сразу после молебна, устроили публичную казнь. Рабочим отрубали уши, по суставам отсекали руки и ноги, вспарывали животы и только после этого убивали. Даже купцы и помещики смутились и попросили своего кумира — «спасителя родины», «борца за независимость казачества» — прекратить такое истязание. Можно, дескать, попросту казнить. На что Дутов сказал:

— Мой суд знает только три вида наказания: смерть, смерть и смерть.

Красногвардейские части в это время шли с боями в сторону Оренбурга: одна колонна — вниз по берегу Урала, по казачьим станицам, другая — возле линии железной дороги к станции Сара. Кругом все было сожжено. Лошади в обозе падали от надсады и бескормицы. По ночам заморозки пробирали бойцов до костей.

Пашка Наследов до крови натер ноги солдатскими ботинками и еле двигался, пока Федор Туранин не взял шефство над ним, приспособив его конюхом к упряжке лошадей, тащивших орудие. Но долго сидеть на артиллерийской лошади, да еще в холодную погоду, невмоготу, и жестокие схватки в поселках Воронежском и Белошапочном показались мальчику передышкой. Страшно, но зато тепло, даже жарко было ему, когда он подтаскивал к орудию снаряды. А на привалах Пашка или спал мертвецким сном, приткнувшись где попало, или, свернувшись калачиком, чтобы не терять тепло, под лохмотьями одежды, не мигая смотрел на огонь.

Сутки длился бой под поселком Сара. Население его встретило красногвардейцев недружелюбно. Со станции Кувандык, занятой белыми, слышались тревожные гудки — там тоже шла кровавая расправа.

Основные силы Туркестанской армии задержались из-за обозов, и красногвардейцам, наступавшим на Оренбург с Орска, пришлось под давлением превосходящих сил белоказаков свернуть к станице Ильинке, чтобы перейти Урал и добраться до Ташкентской железной дороги. Там рассчитывали встретить своих. В густые сумерки шли среди гор Губерлинского ущелья. Из каждого распадка гремели выстрелы казачьих засад.

В холодную погоду под прикрытием дыма от горевшей Ильинки перебрели быстрый Урал и опять двинулись по степным увалам, пока у станции Каратугай не увидели пестро одетых бойцов с красными бантами на шапках, рукавах и в гривах коней. Это оказались отряды двигавшейся из Актюбинска Оренбургской армии, которая называлась теперь Туркестанской. Командовал ею Георгий Васильевич Зиновьев.

Зима, как и в прошлом году, выдалась лютая, с морозами до сорока градусов. В студеных степях, заметенных сугробами, свирепствовали вьюги. Среди плохо одетых красногвардейцев было много обмороженных. Шли с боями, и надо было добывать топливо для паровозов, потому что угля не хватало. Бойцы, кто в шинелишке, кто в ватнике или ярко-красном бухарском халате, подпоясанном ремешком, а то и просто веревкой, в обуви, сшитой из кошмы, пилили бревна разрушенных домов, тащили доски, шпалы, подносили к тендеру снег вместо воды. Пашка тоже трудился, похожий на ряженого, с раздутой пазухой: прятал гостинцы, полученные от актюбинцев (по яблоку для матери, сестры и дружка Гераськи Туранина).

В последнем бою под горой Мертвые Соли осколок снаряда контузил его, вырвав клок из просторного, роскошно-полосатого халата, да еще простудился он и совсем слег. Лежа на полу в теплушке, плакал, звал Ленина, Гераську, мать, горячими руками шарил вокруг: искал яблоки.

* * *

Двадцать третьего декабря 1918 года председателе Совета Обороны Ленин запросил главнокомандующего вооруженными силами республики:

«Верно ли, что две недели назад издан Вами приказ о взятии Оренбурга и, если это верно, почему приказ не приводится в исполнение?»

Тридцать первого января 1919 года Оренбургский губисполком телеграфировал Ленину и Свердлову: «Оренбургский губисполком только что вернулся на свой пост. До сих пор находившийся в полном составе в рядах Туркестанской армии и вместе с ней вошедший в Оренбург, приветствует ВЦИК и Совнарком и выражает уверенность, что он, умудренный опытом семимесячной борьбы с врагом, сплотивший за этот период вокруг себя целую армию, овладевший совместно с другими войсками Оренбургом — ключом к Туркестану, будет представлять всегда самую надежную опору рабоче-крестьянской власти».

Радостно встретили вернувшихся бойцов жены и детишки. Повеселела Нахаловка, по улицам которой, как волки, рыскали все лето и осень белоказаки. Но многие не вернулись домой, и во многих землянках ждало победителей горе. С трудом волоча ноги, ослабевший после болезни Пашка поплелся к Тураниным, но и там полоснуло уши истошным криком: затоптали пьяные конники бежавшую через улицу маленькую Антониду, а самого Гераську, пытавшегося спасти сестренку, рассекли, как лозу, надвое.

Военная жизнь Пашки, однако, на этом не кончилась. 24-я дивизия 1-й армии после взятия Оренбурга пошла сразу на помощь Орску, 31-я Туркестанская дивизия Зиновьева направилась к Уфе, и снова рабочие входили в цехи с винтовками, ставили их в козлы возле станков и по первому сигналу бежали отбивать казачьи налеты.

А тут под Орском перешел к белым башкирский полк, открыв им дорогу на Оренбург. Двигавшийся из Сибири Колчак в декабре 1918 года из-за предательства троцкистов на Восточном фронте захватил силами генералов Ханжина и Гайды Пермь, стал теснить Красную Армию по всей линии фронта, занял Уфу и, подойдя к Волге, создал опять угрозу Самаре. А с юга в то же время начал наступление на Москву Деникин.

Ленин говорил, что колчаковщине помогли «родиться на свет и ее прямо поддерживали меньшевики (социал-демократы) и эсеры (социалисты-революционеры)». «…Колчак — это представитель диктатуры самой эксплуататорской, хищнической диктатуры помещиков и капиталистов, хуже царской…»

С конца 1918 года до лета 1919 года Восточный фронт был главным фронтом гражданской войны. Оренбург, окруженный в это время со всех сторон врагами, отбивало рабочее ополчение. Командующий 1-й армией Гай готовил к сдаче город, отвоеванный после стольких кровопролитий, но рабочие категорически отказались оставить его: «Погибнем, а отсюда не уйдем».

Подошедших с юга белоказаков отделял от Оренбурга только бурный в половодье Урал. Они вели обстрел, переругиваясь через водный простор с защитниками города, пытались кое-где переправиться, но их отбрасывали пулеметным огнем.

Шестого апреля 1919 года на общегородской профсоюзной конференции было вынесено постановление о мобилизации в Красную Армию всех, кто мог держать в руках оружие, и рабочая оборона полностью вступила в свои права. Мобилизация оказалась почти поголовной, но оружия не хватало. На целый полк, например, было всего два пулемета, вместо винтовок — у многих берданки. Зато отваги и решимости — с избытком. Особенно всех воодушевляло то, что Ленин уже находился на своем посту и горячо поддержал решение рабочих не оставлять Оренбурга. Фрунзе тоже телеграфировал Гаю, командующему 1-й армией: «Реввоенсовет считает насущной необходимостью удержание Оренбургского района, а потому сокращение фронта вверенной вам армии за счет очищения Оренбурга неприемлемо. Указываю вам на недопустимую пассивность левого фланга вашей армии и вновь требую решительного, немедленного наступления для обеспечения успеха действий Бузулукской ударной группы».

Когда в апреле к Оренбургу придвинулся с северо-востока четвертый армейский корпус колчаковского генерала Бакича, а с юга подошли первый и второй казачьи корпуса, то положение фронта обороны многим показалось безнадежным. Но над Оренбуржьем уже сияла весна. Шумел на реках стремительный ледоход. И на весь мир прогремели в эти весенние дни знаменитые бои на реке Салмыш и под хутором Беловом на берегах Сакмары. Не прекращались бои и на Меновом дворе, и в других пригородах Оренбурга. Рабочие полки первыми нанесли сокрушительный удар колчаковцам, разгромив на переправе через полноводный в разливе Салмыш прекрасно вооруженные, свежие силы генерала Бакича.

С большими потерями и с необыкновенным упорством дрались они за хутор Белов, где каждая пядь земли по нескольку раз переходила из рук в руки. Не давая бойцам зря тратить патроны, командиры подпускали врага почти вплотную.

Двести семьдесят седьмой Орский стрелковый полк с командиром Юлиным и комиссаром Михаилом Тереховым был особо отмечен в рапорте Фрунзе Ленину и награжден почетным революционным Красным знаменем за инициативу, принесшую нам 26 апреля 1919 года победу на Салмыше (войска Фрунзе перешли к решительному наступлению по всему фронту 28 апреля). Надо сказать, что почти половина бойцов Орского рабочего полка была в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет.

Однако положение оренбургской рабочей обороны — в связи с провалом широкого наступления по приказу Гая, особенно неудачно проведенного в южных пригородах из-за недостатка воинских сил, — стало опять тяжелым и еще осложнилось после восстания в районе Илецкого городка и захвата его белоказаками.

Двенадцатого мая 1919 года Ленин телеграфировал М. В. Фрунзе:

«Знаете ли Вы о тяжелом положении Оренбурга? Сегодня мне передали от говоривших по прямому проводу железнодорожников отчаянную просьбу оренбуржцев прислать 2 полка пехоты и 2 кавалерии или хотя бы на первое время 1000 пехоты и несколько эскадронов. Сообщите немедленно, что предприняли и каковы Ваши планы…»

22 мая Ленин снова напомнил Фрунзе:

«На мою телеграмму от 12 мая об Оренбурге до сих пор от Вас ответа нет. Что значит Ваше молчание? Между тем из Оренбурга по-прежнему идут жалобы и просьбы о помощи. Прошу впредь более аккуратно отвечать на мои телеграммы. Жду ответа.

Ленин».

Фрунзе ответил Ленину:

«На Вашу телеграмму от 22 мая сообщаю следующее: по существу Вашего требования в отношении Оренбурга все, что только позволяли сделать средства, находившиеся в моем распоряжении, сделано. Должен доложить, что этих средств для исчерпывающей помощи Оренбургу и одновременно с этим разрешения задач на основном, Уфимском направлении совершенно недостаточно…»

А между тем правительства США, Англии, Франции, Японии и Италии, получившие около двухсот миллионов из золотого запаса России, переданного самарской учредилкой и уфимским правительством Колчаку, дважды заявили, в мае и июне 1919 года, о своем признании власти Колчака в России и готовности помочь ему. С их помощью армия Колчака была доведена до трехсот тысяч штыков.

И 29 мая Ленин снова телеграфировал Реввоенсовету Восточного фронта: «Если мы до зимы не завоюем Урала, то я считаю гибель революции неизбежной…»

Лишь к середине мая белоказаки, не сумев добиться в тяжелых боях решительного успеха и только придвинувшись к Оренбургу, утратили боевой пыл: действия их стали несогласованными и вялыми. Зато начало разгораться контрреволюционное восстание казачества в районе Илека. Колчак ждал и требовал от своего верного сторонника Дутова соединения оренбургских казаков с уральскими, чтобы ударить по правому берегу Урала в тыл Красной Армии. Для этого надо было обязательно уничтожить оборонную группу в Оренбурге. Однако уничтожить ее никому не удалось: героический рабочий класс, воодушевленный поддержкой Ленина, оказался непобедимым.

Военные историки пишут, что тогда в штабе белой армии возникли разногласия между генералом Багиным и его командующими первым и вторым казачьими корпусами. Много говорят об упадочном настроении казачества, его стремлении к нейтралитету на своих исконных землях и даже чуть ли не о революционности большинства казаков. Говорят и спорят… Конечно, многие казаки перешли на сторону советской власти. Мы знаем целые кавалерийские полки, сражавшиеся под красным знаменем, и никогда не забудем таких казачьих командиров-большевиков, как Николай Дмитриевич Каширин. Но удар белоказаков по Оренбургу весной 1919 года был чрезвычайно сильным, и, если бы не героизм рабочих и не прямое вмешательство Ленина, город был бы сдан. Хлынувшие в него полчища колчаковцев и объединенного казачества очень осложнили бы положение армии Фрунзе, наступавшего на Урал с такими орлами, как Чапаев, и создали бы угрозу волжским городам, куда с юга рвался Деникин.

В августе 1919 года бойцы Туркестанского фронта вместе с гарнизоном Оренбурга окончательно разгромили армию атамана казачьих войск генерала Дутова.

Кумир буржуазии Дутов бежал в Семиречье, а оттуда — в Китай, где начал собирать войско для нового похода в Оренбуржье, но вскоре был убит в пограничном городе Суйдуне.

* * *

Сейчас Оренбург, раскинувшийся в привольных степях на берегу Урала, стал областным центром. Пышно разрослась Зауральная роща, где пролито столько крови, где белоказаки расстреливали лучших защитников советской власти.

Достоин стать героем поэмы Бахтигорай Шафеев, в двадцать лет бывший членом Оренбургского ревкома и председателем временного Реввоенсовета Башкиростана. Он был замучен и расстрелян дутовцами, а сейчас на месте его гибели в Зауральной роще шумит гуляниями городской парк культуры и отдыха. От бывшего юнкерского училища, от набережной, где стоит монументальный памятник Чкалову, идут вниз с крутого берега Урала каменные лестницы. Вечерами здесь, через пешеходный мост, валом валит к парку молодежь. Веселые отражения мирных огней играют на поверхности реки. Ветер уносит в степи звуки музыки и приносит из степей в город теплое дыхание спеющих хлебов.

Оренбуржье — край хлебный. Оренбуржье — край знатных животноводов. Оренбуржье — богатейшая геологическая кладовая страны, где пущены в ход гиганты цветной металлургии.

Бывшие славные железнодорожные мастерские ныне превращены в завод. На этом заводе идет большая реконструкция, и он становится крупнейшим предприятием страны по ремонту тепловозов и выпуска запасных частей для электрифицированных железных дорог. Возле него возник целый город многоэтажных домов, где живут и рабочие-пенсионеры — участники обороны Оренбурга. Богатая революционными традициями Нахаловка называется теперь «Красный городок», и вместо землянок отстроили себе железнодорожники веселые дачки.

Мы сидим опять на скамейке у нового каменного домика Ивана Клементьевича Башкатова, бойца подпольной Красной гвардии. Иван Клементьевич рассказывает снова о героическом прошлом, и лицо его молодеет. Я узнаю, что вон там, на той стороне улицы, была полуземлянка Константина Котова, помощника командира Андриана Левашова. А там, во дворе, находилась в яме подпольная типография… Рядом сидит дружок и товарищ Башкатова по оружию — Иван Федорович Балахонов. Немножко сутулится он, но все еще бодр и быстр в движениях.

— Много нас, красногвардейцев, наберется здесь, — задумчиво говорит Башкатов. — Только успевай записывать: слесарь Бочаров Семен, токарь Василий Пустотин, Власов Константин, Силантьев Григорий, кузнец Иван Горбунов, маляр Григорий Богусонов. Все с первых дней подполья винтовки прятали дома. А ведь за винтовку-то сразу бы голову долой. Казачки это умели! Но не убоялись рабочие и дела Ленина не уронили, не выдали. Теперь мы уже на пенсии. Живы традиции рабочего класса. Живем и мы.

Да, живы здесь благородные традиции рабочего класса. И зорко смотрит со своего пьедестала на отвоеванный в боях город «действительный почетный красноармеец 3-го Крепостного, бывшего 438-го рабочего Оренбургского полка Владимир Ильич Ульянов (Ленин)». Удостоверение его с приложением печати и подписями политначальника и командира полка имеет дату — 29 марта 1920 года. Местом выдачи удостоверения обозначен город Оренбург.

Среди священных реликвий в местном музее хранится знамя ВЦИК, выданное городу-герою Оренбургу за победу в гражданской войне. И еще хранится письмо, которое писали Ленину красногвардейцы и командиры его полка: «…Не одну темную ночь пришлось пережить пролетариям, входившим в 438-й полк, — и в эти, казалось, беспросветные ночи ярким лучом, путеводной звездой светило нам Ваше имя. Оно воодушевляло нас на нечеловеческую борьбу, оно вело нас по тернистому пути к прекрасному будущему».

Лучше не скажешь!

1967–1969