ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, БАШКИРИЯ!

ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, БАШКИРИЯ!

Башкирия встретила нас в золотом осеннем уборе… Так и горели под лучами солнца желтые, оранжевые, лилово-красные ее леса.

Мы стоим в саду Салавата над рекой Белой и смотрим с крутизны вдаль. Осень в разгаре. Почудила нынче природа вдоволь: жестокие морозы зимой, засуха летом и вот, словно устыдясь, одела землю в яркий шелково-шуршащий наряд. Любуйтесь, люди! А нет того чтобы всегда добром отвечать на людские хлопоты и заботы!

Красавица Белая — здесь ее зовут Агидель — прихотливо изогнулась, обвивая серебряной лентой подножие обрывистой горы, на которой, вся в садах и тенистых аллеях, уютно расположилась Уфа.

Ну, была бы дикая лесистая гора над рекой, плыли бы в жидкой голубизне палевые, с жемчужными каймами облака — и только. А вот стоит белокаменный город, и ажурный мост над водным разливом, и этот сад — все как сказка, как песня труду человека и тебе, Белая-Агидель, и вам, пышные чащи молодых берез, и вам, тополевые рощи, и вам, коренастые, в бронзовом литье, тяжелые дубняки. Богата Башкирия лесами, бархатно-темны ее черноземы и трудолюбивы жители, когда-то обреченные на вымирание.

Красивый край, а деревни до революции были похожи на птичьи гнезда — кучи соломы на голой земле. Кое-как срубленные избенки. Босые дети. Пустые дворы. Суховей. Неурожаи. Голодный мор. Отчаянная борьба с царскими опричниками и жестокие карательные экспедиции. Все было, но прошло, как худой сон.

Высится над речным обрывом памятник Салавату Юлаеву. По-орлиному смело смотрят из-под раскидистых бровей глаза. Скуластое лицо, охваченное меховым треухом, твердые губы — все дышит энергией. Вот он, «полковник армии Пугачева», и как символично то, что неподалеку от его памятника похоронен три года назад народный поэт Башкирии Рашит Нигмати!

Чем богата сегодня Башкирия? Многим богата, но гордость ее — нефть, хлеб и балет.

Здесь перед Великой Отечественной войной и, во время войны зашумело «черным золотом» Второе Баку.

Нефть Башкирии помогла стране одержать победу над фашизмом. А сейчас все шире развертывается нефтехимия, преображая старые и создавая новые города. Неузнаваемо вырос бывший городок Черниковск под Уфой, помолодел Стерлитамак. Сказочно хороши возникшие в диких степях Ишимбай, Салават, а там, где у Нарыш-тау сотой скважиной разведчики Туймазы добыли впервые девонскую нефть, на границе Башкирии и Татарии, появился красавец Октябрьский.

Это все для нас впереди, а сегодня в Уфимском театре оперы и балета идет «Жизель». Башкиры гордятся своим национальным балетом. Я не театральный критик, а рядовой зритель и очень люблю балет. Ну что ж, посмотрим.

Постановка «Жизели» с народной артисткой РСФСР и БАССР Гузелью Сулеймановой в заглавной роли поразила нас всех не только совершенством балетного искусства: Сулейманова оказалась изумительной балериной, владеющей и настоящим драматическим талантом. Обладая счастливой внешностью и необыкновенно выразительной пластикой, она с первого шага на сцене приковала внимание зрителей. Веришь каждому ее взгляду, каждому движению, полному музыкальной одухотворенности. Как тонко показано ею пробуждение первой любви! Как радостно открытие чувства взаимности! И тем больнее внезапный удар, потрясший душу хрупкой девушки, ничем не защищенной от нелепой, непонятной для нее жестокости. Она умирает, а у тебя на глазах слезы — впервые за тридцать пять лет увлечения балетом. Хороши были и другие артисты. Но Жизель — Сулейманова словно «подавляла» всех, даже Альберта (заслуженного артиста РСФСР и БАССР Фаузи Саттарова), которого она так любила.

Фирдаус Нафикова, исполнявшая роль властной и жестокой повелительницы духов, в жизни еще совсем дитя, с огромными глазами, прелестным носиком и детски-пухлым ртом. Такой вот тоненькой и мечтательной нам представляется Наташа Ростова. Но тем убедительнее было ее перевоплощение в танце, очень выразительном.

А уфимцы говорят:

— Вы бы еще посмотрели других наших балерин. У нас ленинградская школа…

Уходим из театра, покоренные Гузелью Сулеймановой.

Первый выезд из Уфы решили сделать в город Октябрьский.

Машина несется то среди свежевспаханных, то изумрудных под озимью полей, среди лесов в багряно-золотом наряде. Мелькают извилистые степные реки, села на пригорках у голубеющей воды. Ветер гонит через асфальт стаи кружащихся листьев. Один, отливающий глянцем, плотный, сердцевидный, зубчатый, влетает в открытое окно. Осень! Дружно прошла уборка. Поля перепаханы и безлюдны. Кстати, Туймазинский район одним из первых выполнил план хлебосдачи, и урожай здесь по нынешнему засушливому лету приличный.

Местность становится резко холмистой, осенние березки, словно девушки в желтых сарафанах, группами взбегают на голые обрывы оврагов.

— Скоро озеро Кандры-куль. Там дом отдыха нефтяников, — говорил шофер. — Оттуда до Туймазы километров двадцать пять.

Никогда не слыхали о таком озере. А вот оно какое громадное! И остров на нем большой. Справа, откуда мы едем, голые столовые горы, на противоположном берегу стена желтеющих лесов. Белеют здания. Это и есть дом отдыха. Подъезжаем… Вот так раздолье!

Воображаю, что тут творится во время осенних перелетов, когда птица идет на присад, на широкие плесы… У Кандры-куля нежный и пышный лес молодых берез, еще зеленых и ярко-золотых, красные костры осин и среди них дорожки, убегающие на кручи… Но машина катит дальше, и перед глазами встают все новые картины. Спуски в лесистые котловины, нарядные в осенней пестряди. Среди черной пахоты и по горам, в лесу, пошли нефтяные полувышки, работающие качалки на скважинах, трапы и мерники. Просто глазам не верится: не видно пылающих факелов. Наконец-то хоть здесь погашены!

Грачи, митинговавшие на асфальте, поднимаются темной тучей в пламенеющее перед закатом небо: к отлету готовятся. Стадо овец волнистым потоком льется через дорогу. И бегут, бегут по сторонам столбы-опоры, натягивая тугие нити проводов.

Потом среди буйства осенних красок показались в долине белые дома, окруженные горами, покрытыми лесом. А горы по ту сторону реки Ик голые, и там повсюду виднеются буровые вышки. Въезжаем в молодой город Октябрьский, семнадцать лет назад возникший на пустынном месте.

Здесь, на склоне хребта Нарыш-тау, в 1944 году ударила первая девонская нефть на востоке. Уже совсем было отчаялись разведчики, поиски висели на волоске, и вдруг сотая скважина дала мощный фонтан. Все нефтяники тогда на радостях выкупались в нефти, даже те, которые в смене не работали. А «сотая», украшенная мемориальной доской, и по сей день фонтанирует без качалки. Все приезжие идут к ней на поклон, и мы, конечно, заехали…

Вечером по приезде мы выступали в нефтяном техникуме перед горячей молодежной аудиторией. На другой день утром была встреча с читателями в медицинском городке, где главврач Леонид Васильевич Леонидов со своим коллективом организовывал для нефтяников местный курорт — лечение радикулитов и ревматизмов сероводородными ваннами, раствор для которых поступает из водоносных скважин. Результаты лечения очень хорошие.

От медиков мы направились на буровые и там познакомились со знатным буровым мастером Дмитрием Ивановичем Михайловым. Он со своей бригадой разбуривает Александровское месторождение, площадь которого переходит за пределы Башкирии, на татарскую сторону Ика. Михайлов занял первое место среди буровиков, дав за месяц семь тысяч метров проходки долотом малого диаметра. Предпоследнюю скважину глубиной 1132 метра он пробурил за четыре дня. Однако, несмотря на успех, Михайлов озабочен:

— На хвосте висит Иосиф Поляковский.

— А какой он, Поляковский? — спрашиваю бурильщика из той бригады.

— Мастер — лучше не найдешь. И такой же могучий, как Дмитрий Иванович, даже мощней будет, толще.

Михайлов действительно могуч. Высокий, широкоплечий. Открытое лицо его светится то озорноватой приятной улыбкой, то умной сосредоточенностью. Держится с достоинством. В прошлом году его бригада пробурила свыше сорока тысяч метров, а нынче обязалась дать еще больше.

Во время войны Михайлов был летчиком на бомбардировщике дальнего действия на Ленинградском фронте. После ранения восемь месяцев пролежал в госпитале. Склепали его ладно, и опять вернулся на буровые в родную Башкирию. Здесь он и родился, рядом с Туймазой, в райцентре Шарап, где его отец служил в банке. Семья была большая — восемь детей.

С задумчивой полуулыбкой Михайлов говорит:

— Отец сейчас на пенсии. Ему восемьдесят лет, но бодрый, и мать такая же. Вместе книги читают до двух, до трех часов ночи. Отец каждое лето в лес с пчелами выезжает. Очень он переживает: у дочерей сыновья, а у сыновей дочки — кончается династия Михайловых.

— Сестры и братья тоже нефтяники?

— Старший брат, Григорий, — танкист, погиб на Халхин-Голе. Другой — Василий — был механиком в истребительном полку, ни одной царапины не получил на военных аэродромах, а после войны уехал на Сахалин, тоже бурмастером, и от несчастного случая погиб на буровой. Третий брат — Георгий — в Туймазе на сажевом заводе верховодит в бригаде слесарей. Четвертый — Александр — строил мосты на Дальнем Востоке, сейчас в Якутске прорабом в леспромхозе, женился на якутке и совсем там остался. Сестры — Ольга, Татьяна и Валентина — тоже работают и семьи имеют…

— А у вас какая семья?

— Две дочки: Светланка, восьми лет, и Алла, пятнадцати. Учатся в школе. Жена работает заведующей кафе. У них бригада коммунистического труда.

Чудесный край! Люди — богатыри, и город они отстроили на диво. Дом техники в Октябрьском настоящий дворец. Сквер перед ним со своими цветами и фонтаном так и притягивает прохожих. Асфальт на улицах. Густая зелень садов. Дома светлые, многоэтажные. А сколько здесь детских учреждений: яслей, садиков, школ!

Член нашей бригады молодой поэт Алеша Заурих сразу загорается желанием написать стихи о буровых мастерах.

Здесь, как во всех городах Башкирии, прекрасные библиотеки и, как везде, свои энтузиасты-библиотекари, помогающие читателям разобраться в потоке получаемых книг. Но, помимо этого, у многих читателей есть хотя бы маленькие личные библиотеки.

Откуда такая тяга к чтению даже у самых занятых людей, такая живая потребность в дискуссии по прочитанной книге, желание поговорить вообще о морально-этических и социальных проблемах, серьезно осмыслить все явления действительности? Писателю приходится иногда делать немалое усилие, чтобы проникнуть в сущность глубоких интересов своего героя. Сложным он стал, герой современности, потому, что сама жизнь ставит перед ним все новые серьезные задачи.

Взять тот же Октябрьский, украсивший недавно еще дикое место в степи. Вид его светлых домов и тенистых аллей вызывает у приезжего человека восхищение. А разве строители этого города не испытывают то же при виде красоты, созданной их собственными руками?

Вот бывший уездный городок Стерлитамак, где раньше примечательным было лишь то, что между мелкими домишками его протекало несколько речек да славились разбросанные возле него в степи известняковые горы — шиханы. Грязь на улицах была непролазная. Только Оренбургский тракт, тянувшийся через местные черноземы и леса от Уфы до реки Урала, по которому уныло гремел «звон кандальный», связывал Стерлитамак с Россией и Сибирью.

Сегодня Стерлитамак — кипучий промышленный город. На юго-западе — жилые дома, на северо-востоке — заводы, а между ними зеленая зона до трех километров шириной. По ту сторону реки Белой залегает богатейший соляной пласт. Когда в тридцатых годах бурили нефтяные скважины возле знаменитого теперь Ишимбая, то обнаружили, что мощность этого пласта доходит до семисот метров. Каустическая сода, служащая сырьем для изготовления стекла, состоит из известняков и соли (около сорока процентов). Так возник в Стерлитамаке, на берегу реки Белой, крупнейший содово-цементный комбинат (здесь же было основано производство шифера). И если известняк бежит на комбинат по воздушной канатной дорожке, то соль поступает путем закачки в водном насыщенном растворе из специально пробуренных скважин. Причем хлор из соли уходит в отброс осадком, а используется только натрий. Поэтому в ударном темпе готовится пуск хлорного завода.

Выпуск каустической соды на здешнем комбинате почти полностью избавит страну от необходимости закупать ее за границей. Одновременно наладится производство полимеров для полимер-хлорвинилов. Богатое дело!

Пользуется популярностью в городе директор содово-цементного комбината Виталий Ефимович Корнеев. Это энергичный хозяйственник, чуткий партийный руководитель. Как специалист-технолог, он внес значительный вклад в производство на своем содовом комбинате.

— На его примере можно многому научиться, — говорит о нем первый секретарь горкома партии В. Д. Комиссаров.

Комиссаров — еще молодой человек, влюбленный в свой город и хорошо знающий его людей и их нужды. Он рассказывает нам о строительстве двух домов для молодоженов, о действующей ТЭЦ и вновь строящейся, о будущем проспекте Ленина, озелененном посадками лип и яблонь.

— В эту весну яблони уже цвели.

Показывая завод «Синтез-каучук», он не забывает рассказать о тридцатидвухлетнем бригадире арматурщиков Алексее Ивановиче Анохине, депутате Верховного Совета Союза ССР, заслуженном строителе Башкирской республики.

— Его люди строили «Синтез-каучук», который пущен в марте тысяча девятьсот шестидесятого года, а сейчас заканчивают первую очередь химзавода. Интересная бригада.

Здесь все интересно: и сам город, расположенный на берегах пяти рек, кипучая жизнь его сегодня и огромная перспектива промышленного развития. Необыкновенны даже шиханы, что высятся одиночками в голубом осеннем тумане над черноземной степью.

Они стоят в ряд, издалека виднеясь над ковылями и мелкими кустарниками, над черной пахотой и нефтяными вышками. Стоят, как бы озирая кипучий треугольник городов, раскинувшихся на степном раздолье у отрогов Уральских гор: ближе к Уфе — Стерлитамак, а дальше — Салават и нефтеносный Ишимбай. Эти шиханы — известняковые отложения — тоже чудо в своем роде. Склоны их круты, местами неприступны. Зовут и манят к себе сероватые одинокие вершины: Юрак-тау (Сердце-гора), Долгая гора, Шак-тау и просто Шихан, похожий на пирамиду.

С Юрак-тау связано несколько легенд.

Вот одна из них.

В далекие времена парень полюбил девушку, жестокую, как волчица. Она сказала: если хочешь доказать любовь, принеси мне сердце твоей матери.

Сын разорвал грудь матери и понес ее сердце девушке. Но по дороге он споткнулся, упал и уронил сердце в пыль. Умирающее сердце встрепенулось, участливо спросило:

— Не ушибся ли ты, сынок?

И окаменело. Так на этом месте возникла гора Юрак-тау, что значит Сердце-гора.

Можно ли, побывав в Башкирии, не заехать в Салават?! Взглянув на Салават, сразу вспомнишь, что Башкирию называют жемчужиной Южного Урала. Еще ее называли скатертью-самобранкой. Но скатертью-самобранкой в прежние времена она являлась только для местных богачей, царских чиновников и помещиков, согнавших с земли башкир-бедняков. Сейчас Башкирия действительно стала жемчужиной Урала.

Салават — город молодости. Средний возраст его жителей — двадцать четыре года, и каждый третий прохожий катит перед собой по улице детскую коляску.

А сколько зелени на улицах и какая чистота! Салават борется за звание города высокой производительности труда, образцового порядка и высокой культуры. В этом он соревнуется с Сумгаитом в Азербайджане. Чуден Сумгаит, построенный за четырнадцать лет возле Баку. Это тоже город молодости, и строила его молодежь, приехавшая на побережье Каспия по комсомольским путевкам, но о Сумгаите особый разговор, а сейчас мы совершенно увлечены Салаватом.

Пятнадцать лет назад здесь была пустынная лесостепь. Лицо города и, так сказать, душа его — первый в мире по величине стекольный завод (техническое стекло и зеркальное), большой полиэтиленовый завод, являющийся цехом комбината, и этот гигант — нефтехимический комбинат.

Наше знакомство со здешними жителями состоялось на выступлении в прямо-таки грандиозном Дворце культуры. Изумительное новшество в жизни наших городов — такие вот дворцы. У нефтяников они особенно хороши. Навсегда запомнятся приезжему человеку Дом техники в городе Октябрьском, Дворец культуры в Новой Уфе, в Стерлитамаке, что стоит на площади Ленина, белоколонный, с широкой полосой орнамента — арабской вязью над высоко возведенными красноватыми стенами, и вот этот, в Салавате.

Директор его, Гизатуллина, окончившая ленинградский институт, на культпросветработе уже двадцать лет. Рассказывая о том, как учатся в школе ее две дочки и чем занимается муж в тресте «Салаватстрой», она ведет нас в библиотеку. В книгохранилище 36 тысяч томов. Работает двадцать шесть передвижек в цехах. Гизатуллина с увлечением и явной гордостью говорит о вечерах отдыха во дворце, о художественной самодеятельности, которая за полгода дала тридцать концертов для взрослых и двадцать два для детей.

О детях здесь заботятся повсюду. Не удивительно, что во многих городских кварталах открыты детские комнаты с игрушками и телевизорами, где на общественных началах работают пенсионеры. Рождаемость в городе так велика, что детских учреждений не хватает.

На другой день мы поехали на комбинат, и у нас, как говорится, разбежались глаза: так грандиозна панорама нефтезаводов, так велики строящиеся химические цехи.

А разве забудешь начальника этого колоссального строительства Ивана Афанасьевича Березовского, инженера и технолога, на всю жизнь влюбленного в нефтехимию и не случайно окончившего еще и литературный факультет? Может быть, один из таких нефтяников-химиков и подарит нам по-настоящему проникновенный поэтический роман о своей поистине чудесной, необыкновенно сложной работе?

Березовский водил нас по старым и новым объектам, провел по длинной эстакаде, показал с высоты, где и что творится. Он сам был хорош, этот поэт и хозяин нефтехимии, высокий, стройный, хотя и не молодой уже человек, достойный стать героем романа.

Шестьсот гектаров занимает комбинат, работающий на своем, башкирском сырье, выдавая до сорока видов продукции. А беспокойные его инженеры и рабочие все хлопочут о возможно большем использовании внутренних резервов.

— Вот у нас самый «старый» инженер на производстве — Евгений Михайлович Филиппов. Ему тридцать два года. Он главный технолог производства полиэтилена. До этого был начальником крупного цеха.

Березовский улыбается. Улыбается и Филиппов, невысокий, голубоглазый, юношески подвижной, и тут же заговаривает о недостатках работы комбината…

Они не боятся говорить о недостатках, потому что наверняка справятся с ними, потому что они, как и мы, хотят лучшего на родной земле.

Из Салавата мы понеслись обратно в Уфу, где праздновался юбилей хорошего башкирского писателя — Анвера Бикчентаева. Всю дорогу я смотрела из окна машины на знакомые уже прекрасные пейзажи, на мелькающие села и думала: «Какое счастье, что около полувека назад, такой же вот осенью, все переменилось в нашей стране!»

1963–1969