Поэт Щикатиллло Фонтан красноречия имени Дружбы народов

Поэт Щикатиллло

Фонтан красноречия имени Дружбы народов

Знаменитый сетевой поэт и прозаик Щикатиллло в свободное от литературного творчества время двигает медицинскую науку. Он руководит исследованиями в одиннадцати странах, переезжая из одной в другую. И вот проездом из Мексики и Германии в Южную Корею он побывал в Москве и мы с ним наконец поговорили.

Люди в белых и татарских халатах

– А ты из каких татар?

– Я московско-нижегородский.

– Язык знаешь?

– В детстве я часто ездил к родне в деревню и много говорил по-татарски, почти так же хорошо, как по-русски. Сейчас подзабыл, но когда туда приезжаю, то к вечеру первого дня начинаю говорить без акцента. Более того: например, когда я приезжаю в эстонский город Пыльва, почетным гражданином коего являюсь, то, если много выпью, начинаю говорить по-эстонски. Говорю, а сам удивляюсь: откуда?

– Я б тоже удивился, если б на моих глазах татарин по пьянке начал говорить по-эстонски.

– А эстонцы не удивляются. Они вообще никогда не удивляются! Как-то, помню, иду по Метростроевской (ныне Остоженка) мимо кафе «Виру», а там толпятся тартуские студенты в фуражечках таких. Подхожу и, стараясь без акцента, спрашиваю, мол, что, закрыто кафе? А они, даже не глядя в мою сторону, типа, нет, открыто, заходи.

Вот грузины – другое дело. Как-то чуть не зарезали за мое полиглотство – до сих пор со страху их алфавит помню!

А недавно смешная история была такая. Орлуша (интернет-поэт Андрей Орлов. – И.С.) поехал в Казань по делам, когда занимался рекламой. И вот приходит он в одно татарское учреждение, где полно симпатичных сотрудниц, и, понятное дело, сразу начинает с ними заигрывать. А те его обсуждают по-татарски и хихикают. Тут он мне звонит и я, как мы заранее условились, медленно говорю ему татарские фразы, которые он тупо повторяет: «Да, я в Казани. Уже приехал. Давай встретимся. Сегодня в семь вечера у Кремля». Бедные девушки взбледнули и полезли под стол. Вообще-то я много языков знаю, причем некоторые нехило: английский, немецкий, итальянский… С волками жить – по-волчьи выть…

У меня не только много языков – я вообще живу несколько жизней одновременно. В одной жизни я – добропорядочный бюргер, образцовый отец семейства. В другой жизни я – крутой ученый, кандидат наук без границ, который ездит по планете и героически спасает ноги диабетикам. А есть еще один я – хулиган, тот, что отыгрывается за свое неподвижное сидение в самолетах и вымещает всю агрессию на клавишах. Причем – на любых практически. Я могу Гимн Советского Союза сыграть на охотничьем манке, а на пианино я играю просто пиздец.

– И всего этого тебе показалось мало. Ты решил еще стать писателем-падонком! Зачем?

– Графомания чистой воды.

– Ну допустим. А невропатологом ты почему стал?

– Это очень просто. Я никогда не собирался работать в медицине… Но в то далекое время запретов, чтоб иметь право заниматься иглотерапией, которой я когда-то увлекался, необходим был диплом невропатолога, и я его получил. Увлечение прошло, а диплом остался.

– Еще один аргумент в пользу этой специализации такой: вроде ты и врач, но ни за что не отвечаешь.

– Не скажи. Тут всякое бывает. Один раз чуть не убил девушку. Поставил ей от насморка иголки в поезде на пути из Болгарии, а она тут же на глазах дуплиться стала – еле откачал.

– А тебе не говорили, что ты со своими узкими глазами не очень-то на татарина похож? Скорее на индейца.

– Да, в семье я один такой, сам не знаю откуда. Кстати, был случай. Один очень тяжелый больной, перед тем как лечь на операцию, посмотрел на меня внимательно и спросил: «Тебе никогда не предлагали Чингачгука сыграть?» Пока его оперировали, я не поленился, пошел купил индейские причиндалы – и когда он отходил от наркоза, первое, что увидел, был я, одетый в индейский прикид с перьями, с серьезным ебальником и поднятой рукой. Он так ржал! Человек выходит из кайфа, а его встречает Чингачгук…

– А какая у тебя сейчас в медицине специализация?

– Никакая. Я сейчас ученый. В 1992-м я начал проект: в то время немцы придумали, как спасать диабетикам ноги, чтоб они не гнили и не отваливались. А мы были первые, кто испытал этот метод в России. Я же просто придумал, как быстро показать, что метод работает. Обычно для того, чтоб доказать, что лекарство лечит, нужны десятки лет и полмиллиарда долларов. А мы это сделали быстро и дешево.

– И как?

– Ну как, надо брать и лечить вовремя: таблетками кормить, в вену лить… А то начнут по ночам на стенку от боли лазать, даже одеяло на ногах выносить не смогут. А потом, уже когда нервы умрут, по гвоздям ходить, приносить домой полные ботинки крови. Кстати, расскажи всем знакомым диабетикам, что следить за давлением для них еще важней, чем за сахаром! Чтобы почки и глаза не накрылись и чтобы от сердца на коду не двинуть.

Германия

– Мы работали довольно успешно, и в какой-то момент меня спросили: не хочу ли я перебраться в Германию и оттуда руководить этим процессом в других странах? Я согласился и в 1998-м переехал.

– И ты цинично думал: «У них там, в России, дефолт, а у нас тут, в Бундесе, все хорошо. Вовремя отвалил!»

– Ничего подобного! И никуда я не отваливал. Вообще считаю, что нет в мире лучше места, чем Москва, – только если у тебя открыта виза и ты в любой момент можешь улететь из Шереметьева-2. И не приговорен навечно к алчным гаишникам и мудакам, ссущим в подъездах… Короче, перебрался я в Германию и получил под свое начало 11 стран. Причем особый кайф в том, что сам я не трогаю больных, а только учу и аттестую врачей, лекции всякие там читаю… Последний раз я получал деньги за врачевание в 1991 году, а с тех пор только друзей и лечу. Ты знаешь, даже как-то лучше получается, когда это только хобби…

В Германии меня поразило многое, особенно как они относятся к своей безопасности. Знаешь, как там дети ездят на велосипеде? Чтобы проехать по тихому парку, несчастного ребенка снаряжают как рыцаря на войну: наколенники, налокотники, каска, чуть ли не капа на зубы, весь в лампочках и катафотах… Безопасность, то есть Sicherheit, бля! Вот и растет человек в таких тепличных условиях, а если когда вдруг кровь из коленки пойдет – сразу паника. Когда живешь в цивилизованном обществе, быт заставляет страховаться. Потому что если упал без каски и разбил еблище, то страховку не заплатят.

– Это утомляет. Есть статистика – из Швейцарии, самой спокойной страны мира, тыщи людей уехали в свое время в Иностранный легион.

– Ну да, чтоб пожить полнокровной жизнью, повпрыскивать адреналину. Ведь на Западе с тобой не может случиться ничего плохого – но и ничего хорошего тоже. Ты как шестеренка в больших отлаженных часах: комфортно тикаешь на своей оси, и тебя никто не тронет. Только слушайся себе Главную Пружину и не конфликтуй с соседними колесиками. А у нас тут с тобой может случиться все, в любую секунду.

– А там у тебя нормальная страховка. Отрежут тебе, к примеру, ноги – и ничего страшного. Тебя буду возить на электростуле, а по страховке медсестры будут тебе за те же деньги делать минет.

– Да! Я в Бундесе набрал 20 кило, потому что там быт доведен до совершенства. К этому быстро привыкаешь, и тебя уже начинает раздражать, что кто-то припарковался у твоего дома и тебе надо 100 метров пешком от стоянки пройти…

– Ты похож на Бунина, который уехал во Францию и стал там писать проникновенные тексты о русской деревне.

– Нет. Я же не уехал. Считай, что я просто купил себе импортную страховку и поселил там свою семью.

– Да, сейчас невозможно уехать…

– Я здесь и большую часть жизни провожу на русском языке. Даже там я общаюсь с российской тусовкой, которая вполне приличная подобралась – словно из Москвы и не уезжал. Кстати, немцы, которые поработали в Москве, когда приезжают обратно в Германию – не могут там жить и готовы под любым соусом обратно в Москву.

– А где ты там живешь?

– Это маленький курортный городишко под Франкфуртом. Целебные источники, самое старое в Европе казино и даже русская церквушка. Раз в два года проводится русский бал, куда рвутся попасть не только наши недобитые creme de la creme, но и немецкие снобы-роялисты. Вообще сейчас я живу сразу в четырех странах: кроме России и Германии, это еще Мексика и Южная Корея.

Литература

– Ты живешь практически в режиме Абрамовича, который летает на Чукотку на работу из Лондона.

– Я и писать-то стал для того, чтоб развеять скуку длинных перелетов. Когда далеко лететь и тебе постоянно подносят бухло и жрачку… Я и пил. До того как в бизнес-классе появились розетки для компьютеров. А как появились – стал писать. Но поскольку голова в самолете не работает, серьезное писать не получается – вот и выходит то, что есть.

– Серьезная у тебя биография. Богатый жизненный опыт.

– Ты еще всего не знаешь, чем я в жизни промышлял! Я ж не только иголки колол и кости правил. Еще я был тренером по боксу в ДСО «Буревестник», массажистом, подрабатывал тапером в ресторане, особенно на югах, и даже паял микросхемы. Говорят, есть два пути познания. Первый – это путь специалиста, ты узнаешь все больше и больше о все меньшем и меньшем, и в результате ты знаешь все, но ни о чем. О каком-нибудь принципе ласточкиного хвоста в векторной форме. Зато никто не знает этого лучше тебя. А есть – путь философа, когда ты знаешь все меньше и меньше о все большем и большем, и в результате ты не знаешь ничего, но зато обо всем. Вот я, наверное, такой. Я очень прилично играю на многих инструментах, но ни на одном так, чтобы выступать на сцене. Я никогда не был таким врачом, чтоб открыть клинику имени себя. Я никогда не рисовал так, чтоб выставляться. Я просто всегда делал то, что мне в кайф. К счастью, за это мне всегда платили очень хорошо. Вот и сейчас… При том, что я никуда не хожу, чтоб там сидеть от звонка до звонка, а просто консультирую.

– Какая красота! Это – счастье.

– Действительно, счастье…

– А что означает твой псевдоним – Щикотиллло?

– Мудацкий псевдоним. Я не думал, что это станет брендом, и просто взял первое, что пришло в голову. Моя фамилия с двумя «л» пишется, и я решил усилить свою татарскость и в псевдониме написал «ллл». Сейчас жалею. А надо было взять что-то более правдоподобное, вроде Засуня Пухленький…

– Или «сколько-тометрово…уительногопровода».

– Да. Кто-кто, а маньяки мне не близки. Я очень добропорядочный, примерный.

– Я у тебя видел текст про зеленые комсомольские значки для татар: это такой стеб?

– Нет, реальный случай. В 1990 году на московском заводе «Русский сувенир» делали одновременно комсомольские значки и крестики для церкви. В цеху стояли два больших корыта: в одном крестики, а в другом – значки для покраски. Вот я и попросил наделать мне комсомольских значков всех цветов радуги. Я их все раздарил, а зеленый подарил Борису Афраимовичу Львовичу – он же народный артист Татарской АССР.

– «Падонки» – это настоящая литература или нет?

– Ну, наверно, это зависит от того, что написано. Как сложно провести грань между нормой и патологией, так же сложно провести ее между графоманией и настоящим творчеством. Вот есть люди, которые выражают душу. Что касается меня – ни в одном из моих произведений нет ни капли моей души. Это просто поиск рифм красивых, это как бы рассказывание анекдота в своем переложении. Я либо рассказываю случаи из жизни – перевранные и приукрашенные, либо тупо составляю рифмы. Я люблю, чтоб были красивые неглагольные рифмы, красивый запоминающийся текст, и желательно такой, чтобы его можно было положить на музыку. Просто ставлю эксперимент – смогу рассмешить людей или нет? А есть люди, которые серьезно пишут и ждут комментов как хлеба. Они каждый день, дорываясь до инета, первым делом лезут в литпром. Это очень азартная штука! Во-первых, ты думаешь: куда тебя засунут, в какой раздел? Потом читаешь, что сказали и сколько комментов. Для многих это крайне важно – и это самое смешное! Знаешь, каково главное определение психического расстройства? Это когда нарушена связь между мозгом и окружающей средой. Тогда ты начинаешь неадекватно оценивать себя и также неадекватно себя вести. Это и есть психическое заболевание. Когда ты видишь старушку в мини-юбке, знай – она ебанутая. Или кто-нибудь без слуха, голоса и внешности ломится на «Фабрику звезд». То же касается и писак, которые думают, что пишут шедевры.

– А вот поэзия, это баловство или как?

– Начнем с того, что в поэзии я не разбираюсь. Я читал только Маршака в детстве, а потом Орлушу. Вот между Орлушей и Бернсом в переводе Маршака никого нет. Я считаю, что Маршак – величайший поэт всех времен и народов. Когда я выучил английский и почитал первоисточники, то понял, что они все у Маршака сосут. Ну и еще мой друг и сосед Миша Козаков часто читает мне Самойлова и Бродского – вот это вышак!

– Хорошо, что хоть Орлушу ты в оригинале читаешь. Он великий поэт?

– Он вообще не поэт, но выебывается он красиво. Он выебывается, чтоб залезть на бабу, или заработать денег, или просто повеселить друзей. В этом он здоровый человек. Он больной в другом: на него никогда нельзя надеяться, ты его щас тут ждешь, как договорились, а он в это время сплавляется по Волге у Ярославля. А потом удивляется, что девушка, с которой он близок, напрягается по поводу неуверенности в будущем. Но это не важно. Я очень благодарен Литпрому – за то, что познакомился с Орлушей. Это было на литпромовской тусе. Мы с ним сразу стали пить. О стихах его я думал, что если бы я был талантливый, то написал бы точно так же. Это же мои мысли! Так, как он про блядей в самолете, я никогда не напишу. Мы с Орлушей тогда стали вспоминать детство – и выяснили, что выросли чуть ли не в соседних подъездах… Что у нас были одинаковые методы, как проводить весь класс с черного крыльца в кино, обманывая билетершу. Он мне рассказывал истории про меня, а я ему – про него. Часто, когда мы встречаемся, нам и говорить не о чем, потому что мы одинаково мыслим. И когда он дает интервью, я заранее знаю все, что он скажет, потому что я сказал бы то же самое.

Только у меня при этом еще есть немецкая страховка, а он работает без страховки…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.