ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Единственные подлинно успешные национальные примеры капиталистической модернизации ограничены евро-атлантическим регионом и некоторыми колониями этого региона на тихоокеанском побережье.

А. Ливен, 2002

Мир утратил баланс, в чем вторжение американо-британских войск в Ирак убедило даже самых скептиков. Империя или не империя — во многом сфоластический вопрос. Американский исследователь Майкл Игнатьев категорически не согласен характеризовать американскую глобальную зону влияния как империю. Имперская форма правления характеризуется, по его мнению, прежде всего наличием колоний. Американская демократическая форма политического устройства страны не позволит Вашингтону иметь подлинные колониальные владения. «Великая иллюзия» оказалась стойкой — Соединенные Штаты, с точки зрения многих американских граждан, вели за собой мир, а не навязывали этому миру свою волю. Ими владели благородные мотивы, а не жесткое желание навязать свою волю.

А вот историк Пол Кеннеди (как и многие, многие другие) не согласен. Признаком имперского характера правления, по его мнению, является то, что Соединенные Штаты открыто и широковещательно резервируют за собой права, которые они категорически отрицают за другими странами. К примеру, Вашингтон резервирует за собой право на предупреждающий удар; ни при каких обстоятельствах американцы не согласятся делегировать такое право, скажем, России или Китаю. Это и есть главный признак империи — той формы правления, когда наиболее сильный компонент мировой силовой констелляции провозглашает за собой права, категорически отрицаемые за другими.

Нравится это кому-то или нет, но «Америка сегодня является Римом, приверженным необратимо делу сохранения и, если это оказывается возможным, расширения империи… Давайте не будем отрицать факты». Мифы об американской невинности может разделять сегодня лишь природно некритичный человек. Могущественное меньшинство (США сегодня — это менее 5 процентов мирового населения) уже не спрашивает санкции мирового сообщества для военных экспедиций. И по понятным причинам. Нет и не может быть собрана в обозримое время никакая коалиция, уравновешивающая колоссальную мощь Соединенных Штатов. Отныне и на десятилетия анализ понятия «Американская империя» будет главным занятием политологов.

Еще вчера весь западный мир во главе с США категорически отвергал возможность наказания до суда, а затем он стал бомбить Афганистан, основываясь на хорошо знакомых в России косвенных доказательствах. Еще вчера этот мир превозносил беспристрастные средства массовой информации, отстраненный объективный анализ, а затем он приступил к более понятным в незападном мире поискам справедливости до предъявления доказательств. Имеет место кризис мирового общежития как системы. Позволим себе напомнить, что и Лига Наций и ООН создавались с целью формирования организационной базы для мировой солидарности народов. А не для фиксации вопиющего материального и духовного разобщения на фоне односторонних действий лидера.

Нельзя сказать, что у стремления обеспечить абсолютную безопасность не было критиков в самой истории США. Именно это стремление Александр Гамильтон назвал «обманчивой мечтой», основанной на призрачной сверхуверенности в американской моральной исключительности и на преувеличенных страхах того, что Соединенные Штаты (ввиду демократического характера своего правительства и богатства своих естественных ресурсов) неизбежно послужат целью атак неких иностранных государств. Адъютант Вашингтона и первый министр финансов — Гамильтон справедливо полагал, что «несовершенство, слабость и пороки присущи любому правительству, любой форме правительства».

Прекрасные американские романисты Натаниэль Готорн и Герберт Мелвилл считали непростительным упрощенчеством безудержную идеализацию образа Америки. Один из героев Мелвилла — капитан Амаса Делано решает помочь тонущему испанскому кораблю, не зная, что рабы на этом корабле уже захватили своего капитана. Делано невольно попал на зыбкую почву грешного старого мира: кто прав, захваченный капитан или восставшие рабы? Натаниэль Готорн одержим идеей, что все в мире подвержено воздействию времени и, после пика роста, склоняется к упадку: «Мы можем не признавать несовершенство общественных форм, но мы не можем обеспечить их абсолютное совершенство и бессмертие». Лучшие умы Америки всегда предостерегали от самовнушения и преступной гордыни. Но предостережения великих знатоков человеческой природы либо забыты, либо самонадеянно отвергнуты. А идеи американской исключительности, идеи Америки как библейского города на холме стали национальной верой — прекрасной и ложной, источником идеализма и фанатизма. Оправданием нетерпимости и жертвенности, вызывающей спасительные порывы и способные завести в историческую западню.

Примером такой западни может служить рождающееся отношение единственной сверхдержавы к тому, что безусловно почиталось последние три с половиной века, когда Запад, овладев миром, решал свои противоречия «по правилам». В 1648 г. основные европейские страны договорились (по Вестфальскому соглашению, завершившему «тридцатилетнюю войну»), что не будут вторгаться во внутренние дела друг друга — не будут поддерживать внутренние религиозные силы, покушения, заговоры, подрывную деятельность на территории, находящейся под чужой юрисдикцией. Это ограничение сделало войны XVIII века значительно более ограниченными по масштабу, чем Тридцатилетняя война. Эта относительная «умеренность» продолжалась до тех пор, пока Великая французская революция не ввела революционную идеологию в систему международных конфликтов и идеологическое ожесточение опять показало свою кровавую сторону. Робеспьер упорно улучшал окружающий мир, пока не перепугал его смертельно. Но определенное уважение национального суверенитета продолжало существовать до тех пор, пока не сформировалась сверхдержава такой мощи, что ее лидеры — сенаторы, идеологи, журналисты вознесли внутренние проблемы и ценности выше международных. В результате буквально на наших глазах начала крушиться Вестфальская система национального суверенитета.

Америка убедила своих союзников — те не подозревали, что открывают ящик Пандоры — что гуманизм требует наказания лиц, способных начать геноцид. Воздушный удар по суверенной Югославии, а затем и удар по Афганистану означал, что США предполагают в будущем активно участвовать в жестоких местных конфликтах, не заботясь о том, что нарушают суверенитет независимых стран. Американская подготовка к войне против Ирака, очевидные формы враждебности по отношению к Ирану возбудили опасения многих стран относительно угрозы будущих американских интервенций на их собственной суверенной территории. Проблема поднялась и на еще более высокий уровень, встал вопрос относительно степени уважения Соединенными Штатами общего мирового порядка в целом. Широко распространилось предположение, что США стремятся заменить Вестфальскую систему системой контроля одной державы над другими. Империя предполагает централизованное определение справедливости в мировых делах.

Трудно скрыть то обстоятельство, что самые различные державы усомнились в мудрости перехода от уважения суверенности к ее попранию. Скажем, весной 2003 г. канцлер ФРГ Шредер публично отказался участвовать во вторжении в суверенный Ирак. Ощутимы опасения за собственную суверенность у Китая, Франции, Британии. Стало приобретать «реактивное» движение за восстановление трехсотлетнего cuiusregio,eiusreligio.

Самым главным документом современности является «доктрина Буша» — выступление американского президента в сентябре 2002 г. на Ассамблее Организации Объединенных Наций и документ «Национальная стратегия США», выпущенный Белым домом в 2002 г., главной идеей которых является обоснование американского права «упреждающего удара», который Америка намерена легально и открыто наносить по всякому, кто покажется только лишь потенциально опасным для безусловного гегемона современности. Итак, есть несравненная мощь, есть желание эту мощь использовать, есть идеологическое обоснование использования этой мощи. Нет только противовеса. Насколько долго продлится этот «мертвый ход» однополярности в истории человечества?

Известный американский историк-еретик Уильям Уильяме предупреждал сограждан — легко впасть в то, что он и называл «великой иллюзией»: «Восхитительная вера в то, что Соединенные Штаты могут пожинать плоды империи, не платя цену за содержание империи и не признавая того, что владеемое ими является империей». Но содержание империи требует не только факта признания ее существования, но и решения множества самых серьезных и дорогостоящих вопросов относительно того, какой должна быть стратегия этой империи, выделение главного и отсечение второстепенного, соотнесение краткосрочных целей с долгосрочными, определение степени применимости военной силы, понимание опасности триумфализма. То есть уже вопрос цены, которую Америка готова заплатить за имперское всемогущество.

Встав на этот путь, Соединенные Штаты неизбежно приговорены историей разделить судьбу всех претендентов на имперское всевластие.

Во-первых, все империи, пытавшиеся демонстрировать готовность к активной самообороне на своей периферии, неизбежно были вынуждены переносить (в конечном счете) поле битвы на территорию метрополии. Технологически совершенная военная мощь Соединенных Штатов позволяет гегемону, метрополии многое. Однако ни для кого такая «проекция силы» еще не явилась панацеей в плане безопасности. Вьетнам был далеко, но реакция в метрополии на жертвы оказалась сокрушительной. Некий поворот в этом смысле способны создать в американском обществе Ирак и Афганистан — бездонно далекие от любых американских идеалов, неподатливые для американских вариантов решений, готовые к своему варианту интифады.

Во-вторых, предвосхищающие удары становятся, в конечном счете, контрпродуктивными для имперской безопасности, когда их следствием становится бесконечная череда конфликтов на имперских окраинах, восстания в прежде покоренных регионах, растущее недовольство как сателлитов, так и зависимых стран.

В-третьих, даже в зоне испытанных привилегированных союзников использование вооруженной силы грозит крушением имперских основ, столпов имперского могущества. Номинально независимые страны неизбежно интенсифицируют свое сопротивление диктату. История говорит о стремлении суверенных стран к объединению против гегемона. Закон гравитации действует против возвышающихся пиков; сохранившие независимость страны так или иначе воссоздают контрбаланс.

В-четвертых, современная технология, демократизируя средства терроризма, не позволяет герметично закрыть границы метрополии, что так трагически и убедительно показал сентябрь 2001 г. Готовые к самоубийству террористы неподвластны технически совершенным средствам устрашения, сдерживание прежних лет в этом смысле «не работает».

В-пятых, метрополия с трудом находит общий язык даже с младшими партнерами. Один из либеральных идеологов Америки — Джон Айкенбери весьма убедителен в доказательстве того, что демократическая форма правления, с ее упором на транспарентности, особенно требовательна к союзам с менее мощными странами.

В результате не нужно даже смотреть в магический кристалл, чтобы предсказать увеличение проблем национальной безопасности США, а не ожидаемое имперскими активистами уменьшение интенсивности и объема этих проблем. Бросим взгляд на не очень далекую историю. Как пишет Джек Снайдер (из Института войны и мира Колумбийского университета), «чтобы гарантировать свои европейские владения, Наполеон и Гитлер пошли маршем на Москву, чтобы быть поглощенными русской зимой. Германия кайзера Вильгельма попыталась предотвратить свое окружение союзниками посредством неограниченной подводной войны, что бросило против нее всю мощь Соединенных Штатов. Имперская Япония, завязнув в Китае и встретив нефтяное эмбарго Америки, попыталась пробиться к нефтяным месторождениям Индонезии через Пирл-Харбор. Все хотели обеспечить свою безопасность посредством экспансии, и все кончили имперским коллапсом».

Будут ли США отчаянно стоять на имперских позициях или сумеют, подобно Британии в XX веке, мирно покинуть их, отказываясь от дорогостоящей миссии? Пример Британии изучается в современной Британии с удвоенным вниманием. Свежая работа Найэла Фергюссона о подъеме и спаде Британской империи стала буквально обязательным чтением всех, кто pro и contra. Истратив непропорционально большие ресурсы в войне с бурами, видя одновременно подъем в Европе Германии, Британия в свое время отказалась от стратегии «блестящей изоляции» (что в применении к Соединенным Штатам является стратегией односторонности.) Это и повело Лондон к союзу равных с Францией и Россией, к Антант кордиаль, к коллективному противостоянию рвущейся вперед Германии.

История учит, что односторонние действия не спасли колоссальную Испанскую империю в XVII веке (герцог Альба в Нидерландах), не помогли Людовику Четырнадцатому сохранить французское преобладание в Европе в начале XVIII века (маршалы Короля Солнца на Рейне), не укрепили мир Наполеона (московекая экспедиция Великой армии), не помогли кайзеру и фюреру («план Шлиффена» и «Барбаросса»).

Встает вопрос, доколе Америка будет руководствоваться доктринами односторонности в условиях общего изменения стратегической ситуации, демографического уменьшения Запада, растущего ожесточения за пределами «золотого миллиарда»? Надежду в данном случае дает критическое восприятие американским руководством своего афганского и иракского опыта (породившего столько новых проблем), а также резонный страх перед спровоцированием нежелаемого развития событий. Надежду дает хотя бы тот факт, что, вопреки постулатам «доктрины Буша», американское руководство отвергло механический подход к принципам превентивной войны по отношению к следующим из государств пресловутой «оси зла» — Северной Корее и Ирану. Команда Буша, чувствуя слабость общественной поддержки, специфически (в обнародованном документе) отказалась от направленного против Пхеньяна предвосхищающего удара.

Согласятся ли гордые державы на диктат сильнейшего? Будущее может быть для США более суровым. Уже сейчас, пишет Р. Хаас, «американское первенство, не говоря уже о гегемонии, далеко не всеми странами приветствуется — и среди противников столь разные государства, как Китай, Россия, Франция, Иран». Не нужно быть Кассандрой, чтобы предсказать следующее развитие событий: вовне Соединенных Штатов случится исторически обычное — в дальнейшем требования дисциплины и солидарности неизбежно ослабеют, антитеррористическая коалиция рассыплется и произойдет восстановление баланса в мире. Так было всегда. Антинаполеоновский союз, победоносный в 1815 г., развалился в 1822 г. Победоносная в 1918 г. Антанта распалась в начале 1920-х годов. Антигитлеровская коалиция 1945 г. к 1948 г. превратилась в противостояние антагонистов. До сих пор ни один союз в истории никогда не переживал своей победы.

Судьба лидера практически всегда одинакова: уступающие ей по мощи государства смыкают свои силы, противодействуя лидеру. И нынешний случай не будет исключением — природа человека и обществ в этом демонстрирует историческую неизменность. Или, как пишет Кеннет Уолте: «Облагодетельствованные чувствуют раздражение против своего благодетеля, что ведет их к мысли об исправлении нарушенного баланса силы… Особенно громкие жалобы слышны со стороны французских лидеров, страдающих из-за отсутствия многополярности и призывающих к росту мощи Европы».

Есть все основания думать, что в дальнейшем, в условиях приобретения опыта жизни в централизованной системе однополярности, не сдаст, а укрепит свои позиции мнение о необходимости найти противовес современному Риму. Что сформировавшаяся на рубеже тысячелетий пирамидальная система с Вашингтоном как последней инстанцией и мировым арбитром, базирующаяся на мощи единственной сверхдержавы, несет опасности, чревата необратимыми конфронтациями. Что мировая межгосударственная система станет стабильнее и благотворнее, если (и когда) будет заменена более стабильной, более традиционной системой баланса сил. На роль контрбаланса с наибольшими основаниями в недалеком будущем смогут претендовать как минимум Европейский союз и Китай. Но, оговоримся сразу, такая замена возможна лишь в неком будущем. Реалии же сегодняшнего дня — безусловное преобладание американской сверхдержавы на мировом горизонте.

К Соединенным Штатам обращаются за помощью и арбитражем члены «Антитеррористической» коалиции (видящие терроризм зачастую там, где его не усматривают американцы), удаленные страны и даже потенциальные антагонисты. Гегемону так или иначе приходится отвечать за сложившееся в мире положение вещей. И это при том, что большинство человечества живет в конвульсиях, и существующее в мире положение в той или иной степени это большинство не устраивает. Чем дальше, тем больше Америка будет ощущать, что быть мировым гегемоном непросто. Лидирующее положение в мировом сообществе предполагает как минимум последовательность и предсказуемость, а следовать этим принципам весьма трудно.

Скажем, Америка декларирует свою приверженность демократии, но так и не осмеливается осудить попытку путча в Венесуэле против президента Уго Чавеса в апреле 2002 г. Вашингтон многократно выступал — даже сделал символом своей веры — свободную торговлю, но без малейших колебаний ввел в 2002 г. тарифы на сталь (равно как и поддержал субсидии своему сельскому хозяйству). США подвергли осмеянию экономическую помощь развивающимся странам, а затем на встрече Север — Юг в мексиканском Монтеррее возвели ее в канон. Республиканская администрация настаивала на процедуре банкротства иностранных должников в процессе грянувших финансовых кризисов, а затем заняла диаметрально противоположную позицию. Подобные примеры говорит о том, что осуществлять имперский курс весьма сложно; что эволюция современного мира таит в себе непредсказуемые неожиданности; что Америке не хватает администраторов с глобальным видением проблем; что выработка стратегии вызывает к жизни противоборствующие интересы в самих Соединенных Штатах и сталкивается с немалыми трудностями.

В дестабилизации международной арены в наступившем веке есть значительная доля американской вины. Как формулирует У. Пфафф, «похоже, что многие в администрации Буша убеждены, что военной силой можно добиться желательного разрешения политических проблем. Они полагают, что Ариэль Шарон делает то, что нужно делать в его ситуации. Грубой силой можно решать политические проблемы, но этот метод обычно несет с собой новые проблемы… Эдмунд Берк однажды заметил, что для нации нет большего бедствия, чем порвать со своим прошлым… „Холодная война“ оторвала США от прошлого. После окончания ее возврата к прошлому не произошло. Стратегам в Вашингтоне статус империи представляется удачным выбором. Считается, что таким образом удастся увеличить стабильность международного сообщества и решить проблему терроризма, государств-изгоев, оружия массового поражения и т. д. Но американское политическое, экономическое и культурное влияние не носит стабилизирующий характер. Оно опрокидывает прочные, структуры, преследуя добрые или дурные цели. Администрация Буша — это правительство крестоносцев».

До сих пор ответ США на внешние вызовы сводился, если цитировать классика современной политологии Иммануила Уоллерстайна, «в основном к высокомерному выкручиванию рук. Самонадеянность имеет свои негативные стороны. Расходование имеющегося кредита означает абсолютное уменьшение этого кредита и неизбежно порождает раздражение. На протяжении последних 200 лет Соединенные Штаты обрели значительный идеологический кредит. Однако в текущее время США исчерпывают свой кредит быстрее, чем когда-либо после золотых дней 1960-х годов… Вашингтон, что ни говори, остается политически изолированным; практически никто (за исключением Израиля) не считает благотворной занятую Америкой позицию ястреба. Многие страны боятся или не желают выступить против Вашингтона в лобовом противостоянии, но даже их своеобразный саботаж наносит вред позициям Америки. В ближайшие десять лет перед Соединенными Штатами откроются две возможности: 1) идти по ястребиному пути со всеми вытекающими негативными последствиями для всех и не в последнюю очередь для себя. 2) Или прийти к выводу, что негативные последствия внешнеполитической активности слишком велики… Подлинный вопрос заключается не в том, увядает или нет американская гегемония, а в том, что США, видя неизбежность отхода, постараются обеспечить себе достойный путь отступления — с минимумом ущерба миру и себе».

Кто-то уже говорит о сумерках цивилизации, напоминающих распад Римской империи при общем отступлении господствующих организованных религий и возникновении влиятельных сект. Сможет ли застратосферное могущество Соединенных Штатов в этих условиях проявить свою организующую силу? Ведь саму основу американского общества может захлестнуть некая христианская фундаменталистская волна — самой верующей стране Запада несложно поддаться ей в условиях враждебного окружения, проявлений повсюду комплекса 11 сентября, Палестины с востока, юга и запада.

Западноевропейский подъем правых (Ле Пен и др.) без особого труда сможет проникнуть в страну, капитально знакомую с «охотой на ведьм» и ку-клукс-кланом. На хаос «третьего мира» Америка может ответить внутренней правой, неоконсервативной мобилизацией, и тогда, в условиях практически неизбежной религиозной поляризации, в масштабах всего мира идея доброй и благосклонной империи отступит навсегда перед «неуловимым», не имеющим четких границ социальным хаосом огромного мира, не вошедшего в «золотой миллиард».

Региональные американские главнокомандующие на Ближнем Востоке, в Европе, на Тихом океане и в Латинской Америке являют собой современный вариант римских проконсулов с бюджетами вдвое большими, чем во времена «холодной войны». Их функцией будет, располагаясь на постоянной основе в 45 странах (Узбекистан, Киргизия и Грузия — последние по времени создания форпосты), ограждать дальние подступы к метрополии. Империя движется к пику своего могущества. Что впереди?

Видимо, то же, что и позади — активное противодействие единственному распорядителю. Как величайшие угрозы миру были восприняты европейским большинством всяческие попытки имперского строительства, предпринятые, последовательно, императором Карлом V, королем Людовиком XIV, императором Наполеоном, стремившимися заменить систему независимых государств неким подобием Римской империи.

Имперская стратегия способна подорвать стабильность международного сообщества именно в то время, когда международное сотрудничество и солидарность нужны более всего. Имперский подход несет с собой неисчислимые опасности. Имперский подход политически непродуктивен и не может быть реализуем в течение долгого времени; в дипломатическом отношении он в конечном счете ослабит позиции Америки.

Если история способна дать урок, то неизбежен вывод, что имперская политика станет «вызывать антагонизм и противодействие, которые вызовут окружение Америки разделенным и враждебным миром. Карл V, Людовик XIV, Наполеон и лидеры послебисмарковской Германии пытались расширить свои имперские владения и насильственно навязать свой порядок другим. Все типы их имперского порядка были сокрушены, когда другие страны пришли к выводу, что они не готовы жить в мире, где доминирует насильственное государство-надзиратель. Имперские цели Америки и их modus operandi в значительной мере более ограничены, чем у имперских держав прошлого. Жесткая имперская великая стратегия вызывает риск того, что история повторится».

Восставали лучшие умы. В далеком XVIIвеке германский теоретик Пуффендорф указал европейским правителям на твердую «обязанность противостоять всеми возможными силами установлению монархии над Европой, универсальной монополии; такая попытка может воспламенить весь мир». Философ Монтескье привел множество аргументов в пользу противостояния «универсальной монархии» наподобие Римской империи. Находящийся на противоположной стороне Ла-Манша Дэвид Юм со всей страстью предостерег свою Англию от судьбы превратиться в простую провинцию некоего глобального монарха. Такова традиция противостояния; потенциал такого противостояния сохраняет свою силу. И современные американские идеологи признают, что «многие в мире смотрят на Новый Иерусалим с трепетом. Их страхи и их сопротивление гарантируют, что легионы Нового Рима не будут долгое время сидеть без дела».

Будущее описано в прошлом: в «Илиаде» Гомера Троя представляла собой предмет зависти всего мира. Цивилизованные горожане жили в превосходных городских зданиях или в цветущих сельских поместьях. Благоденствие троянцев было таково, что они мечтали лишь о том, чтобы остальной мир оставил их в покое. В случае внешних осложнений они полагались на свои богатства — они были уверены в том, что этих богатств достаточно для решения в их пользу любой проблемы. Ну а если военного конфликта избежать было невозможно, то троянцы предпочитали долговременные и дорогостоящие осады, позволявшие им минимизировать свои потери. Троянцы питали своего рода отвращение к потерям на поле боя. Их воины были одеты в громоздкие латы, шлемы, подлокотники и т. п. для сохранения того главного, что они ценили более всего — своей жизни.

Прибывшие на кораблях к малоазийской Трое греки, в отличие от троянцев, полагали, что безопасность трудно купить. Греков Гомера было много, и они были героически жертвенны. Им нечего было особенно терять, кроме своей жизни, а их родовая мораль потерю жизни делала почти обыденной. Первые битвы были не в пользу греков, но долгая война научила Одиссея и его товарищей хитрости и коварству, смелости и риску. Взгляд в прошлое напоминает современным американским идеологам, что «мы не первая империя, которая стремится избежать потерь». Современные троянцы хотели хотели бы зафиксировать столь благоприятный для них существующий порядок. Они желают вести войну с непокорными, с терроризмом, неся минимум потерь — полагаясь на свое лидерство на новом витке технологического прогресса в военной сфере, на свое богатство и на своих союзников.

Многое помогает гегемону. У противников Америки нет сопоставимого богатства и технического совершенства, и технология, кажется, дает Соединенным Штатам необходимый ответ — начиная с вакуумных бомб, коврового бомбометания с больших высот, приборов ночного видения, слежения со спутников. Система постоянного слежения фиксирует буквально каждого отдельно взятого воина противника, чувствительные приборы вскоре будут вести слежение посредством чтения нейробиологического почерка. Что и говорить, технологическому совершенству нет предела. Более всего ныне захватывает умы система перехвата ракет дальнего радиуса. На негостеприимной Аляске строится колоссальная радарная система, которая высветит каждую взметнувшуюся из Евразии ракету и, гипотетически, уничтожит ее.

Однако война технологически сложными средствами в странах с неразвитой инфраструктурой (вроде Афганистана и, в меньшей степени, Ирака) дает значительные результаты только на первом этапе: чувствительные сенсоры способны помочь разрушить нескольких подозрительных строений, полевых тентов, немногочисленные сотовые телефоны и компьютеры. Но плоды «высокой технологии» на следующей стадии становятся практически бессильными против примитивных методов ведения боевых действий противника. Как признают сами американцы, современные «варвары» едва ли рискнут высадиться близ благоденствующей современной Трои, достаточно отчетливо понимая, что в открытом, лобовом противостоянии им не одолеть электронно-ядерную мощь Соединенных Штатов. Но греки в свое время, не сумев прямым натиском одолеть стены Трои, обратились к коварному Одиссею.

Ныне сами американцы рассуждают, что «именно потому, что Соединенные Штаты настолько сильнее любой группы наций, мы должны ожидать нападения на наши слабые места». При всем общем отставании, современный противник все же не чужд доступа к сложным и по-своему эффективным технологиям. В послесентябрьских Соединенных Штатах признается, что «терроризм, проистекающий из возросшего экономического неравенства, питающийся социальными и культурными потрясениями, в будущем получит невиданный прежде доступ к технологическим ресурсам». Потенциальный противник, при всей своей бедности и меньшем интеллектуальном потенциале, все же может обратиться к средствам массового поражения («грязное» ядерное устройство, бактерии и бациллы, газы и прочие отравляющие вещества). Он в принципе может сковать жизненно важные коммуникации современного общества компьютерными вирусами, нанести чувствительные удары в уязвимые места сложной технически цивилизационной системы. При этом наука характерна периодическими «прорывами», бросками на отдельных направлениях. Очередной такой бросок может произойти не на благоденствующем Западе.

Второе (после технических возможностей) важнейшее обстоятельство — степень жертвенности. Как и всегда в истории, техническому умению и материальному процветанию лидера — ныне и в будущем — противостоит стойкое безразличие к потерям его противника. (Немало американцев уже сейчас признают, что в югославской эпопее 1999 г. американская решимость подошла к грани: «Если бы были сбиты дюжина натовских самолетов, президент Клинтон, возможно, вынужден был бы прекратить боевые действия»). Вездесущее телевидение выставляет напоказ неизбежные боевые потери, ставя под вопрос возможность стерильных боевых операций. Погибшие в Сомали 1993 г. военно-морские пехотинцы отвратили американское общество от роли «созидателя новой сомалийской нации». Потери в забытых людьми и богом краях способны отвратить американское общество от роли мирового шерифа.

Указать на «ненависть» противника к американской свободе, как это сделал президент Джордж Буш-младший, недостаточно. В конечном счете, если Америка не найдет схему примирения пяти миллиардов мирового населения с фактом своей отсталости, бедности и бесперспективности, если тридцатикратное превосходство «золотого миллиарда» в доходах на душу населения над остальными пятью миллиардами не будет преодолено, если мир обездоленных не увидит перспективы прогресса, то мирной эволюции в XXI веке ожидать не приходится. Главенство гегемона будет шатким, а век очередной империи окажется коротким.