Goethe. «Zueignung»[25] (По поводу перевода Пастернака)

Goethe. «Zueignung»[25]

(По поводу перевода Пастернака)

У Гете буквально:

1

Настало утро; шаги его вспугнули

Легкий сон, который меня кротко охватывал,

Так что я, проснувшись, из моей тихой хижины

Пошел на гору со свежей душой;

На каждом шагу я радовался

Новому цветку, который сгибался от росы;

Молодой день вставал в восторге,

И все было освежено, чтобы освежить меня.

2

И пока я всходил, потянулся с луговой реки

Туман мягкой полосой, он клубился и менялся, чтобы охватить меня,

И вырастал, окрыленный вокруг моей головы:

Я больше не мог любоваться красивым видом,

Местность была покрыта неясным туманом (флером);

Скоро я оказался как бы залитый облаками

И заключенный сам с собою в сумерки.

У Пастернака все тяжеловесно, непросто, искусственно. 5-я октава — тоже от гетевской божественной ясности.

Разве ты меня не знаешь?

Знаешь ли меня, произнесла она устами.

Из которых струился звук всей любви и верности:

Узнаешь ты меня, ту, которая на столько ран

Твоей жизни пролила чистейший бальзам?

Ты знаешь меня хорошо, ту, в вечном союзе с которой

Твое смертное сердце связывалось все крепче и крепче.

Разве я не видала тебя с горячими слезами сердца,

Как ты мальчиком уже ревностно тосковал обо мне?

стремился ко мне.

Рифмы невозможны.

Последняя октава лучше, хотя ряд образов пропущен и есть лишние.

Придите же, друзья, если на вашем пути

Ноша жизни будет давить тяжелее и тяжелее,

Когда ваш путь новое благословение

Украсит цветами, уберет золотыми плодами,

Мы вместе пойдем навстречу новому дню!

Так мы живем, так мы идем, счастливые.

И так же должна, когда нас будут оплакивать внуки,

Продолжаться наша любовь на радость им.

Сам по себе перевод литературен, но пестрит очень многими выражениями, обличающими комнатность, неразвязанность переводчика; что-то кропотливое, домашнее, малоталантливое. Правда, октава — очень трудная для перевода строфа.

Надо или предложить переводчику переработать все в корне, или отказаться от перевода, потому что редактировать его больший труд, чем переводить сызнова.

Что касается «Тайн», то я не мог сравнить их с подлинником, но перевод Сидорова, кажется мне, производит впечатление более гетевское.

Май 1920