«Сокин сын» в германском интерьере

«Сокин сын» в германском интерьере

До недавнего времени Оснабрюк славился в основном тем, что в девятом году нашей эры, две с лишним тысячи лет тому назад, древние германцы здесь наголову разбили римских легионеров (в мировую историю сей факт вошёл под названием «битва в Тевтобургском лесу»). Ещё тут родился писатель Эрих Мария Ремарк, и именно в этом небольшом нижнесаксонском городе разворачивались действия ряда его романов. Ну а теперь к этим знаменательным событиям прибавилось ещё одно: осенью 2010 года бывшему генсеку ЦК КПСС, первому, а заодно последнему президенту СССР Михаилу Горбачёву в Оснабрюке вручили очередную, затрудняюсь сказать, какую по счёту, германскую премию. На этот раз — учреждённую Федеральным фондом окружающей среды (Deutsche Bundesstiftung Umwelt — DBU).

Упреждая недоумённые вопросы — «за что?» и «с какой стати?», генеральный секретарь DBU Фриц Брикведде пояснил, что, прежде всего, за «активную природоохранительную позицию», «участие в воссоединении Германии» и за то, что после вывода российских войск «освободились гигантские территории». При этом он напомнил, что «если бы не было Горбачёва, этого бы не произошло».

Конечно, г-н Брикведде прав, но только отчасти. Михаил Сергеевич также приложил руку к выводу российских войск с территорий так называемых стран народной демократии, бывших советских республик и к возрождению первозданной чистоты рек, лесов, дубрав, полян в этих и других регионах планеты. Вспоминаю, как в том же 1994 году, когда российские войска с песнями и президентскими (ельцинскими) плясками покидали территорию ГДР, из Грузии в Мюнхен возвратился правозащитник, журналист и писатель Тенгиз Гудава[113]. После пяти лет, проведённых им в тюрьмах и пермском политлагере № 35, куда он угодил за самиздат и участие в грузинской Хельсинкской группе, а затем вынужденной эмиграции в США в 1987 году, Гудава впервые смог побывать в Имеретии, где родился, и в Тбилиси, где учился.

Отсутствовал он в баварской столице дней пятнадцать, а когда возвратился, мы, коллеги по работе на Радио «Свобода», окружили его и засыпали вопросами.

Хотя времени с момента, когда все мы — Анвар Усманов, Сергей Хотимский и я, — покинули СССР, прошло совсем ничего — года три-четыре, казалось, что позади вечность и Гу-дава сейчас нам расскажет такое!..

— Конечно, изменений масса, — сказал Гудава, когда, спустившись в располагавшуюся в полуподвале редакционную кантину (кафе-столовую. — А.Ф.), мы сели за столик, чтобы отметить его возвращение. — Многих из друзей не застал. Кто-то уехал, кто-то умер, кого-то убили. Люди живут тяжко, на нерве. Заводы стоят, фабрики — тоже, в сёлах запустенье. Работы никакой. Но во всём этом, как ни покажется странным, есть положительный момент.

— Какой? — удивился такой же, как и Гудава, журналист-правозащитник, но узбекский, Анвар Усманов.

— Не поверите, но природа ожила. Речки, ручьи, по которым раньше не то бензол, не то солярка текла, водой наполнились. Рыба в них появилась. По берегам кусты диковинные возникли, трава ярко-зелёная. Старики говорят, что в пору их детства это всё там росло, вода была чистой, воздух — прозрачный, всякие мотыльки-бабочки, а потом куда-то исчезло.

— А вы всё Горбачёва ругаете, — пробурчал в прошлом киевлянин, работавший художником-постановщиком фильмов, а в тот момент радийный оператор Сергей Хотимский.

— А он здесь при чём? — не понял я.

— Ну как же, — пояснил Сергей, — ведь это он Союз развалил, промышленность обанкротил, ну и так далее. Не специально, конечно, но так получилось.

— А в результате природа возродилась, птицы запели и олени заржали, — хохотнул Усманов.

— Это лошади ржут, — поправил его Хотимский. — Олени — трубят. Причём громко и низко.

— Не важно, — вмешался Гудава. — Но в том, что говорит Анвар, доля истины есть. И помяните моё слово, Горби за это ещё не одну премию отвалят.

Потом мы немного подискутировали о роли Михаила Сергеевича в крушении СССР, придя к выводу, что о случившемся он даже помыслить не мог, не то что планировать. Порадовались за немцев, которые не без его помощи объединились, и за себя, потому что на Запад выехали.

Ну а потом вспомнили недавний на тот момент прогноз приближенного к Конгрессу и Белому дому вашингтонского аналитического центра, в котором предсказывалось будущее России. В частности, в нём говорилось, что едва ли не все предприятия там вначале разорят, а потом закроют, что железные дороги станут «пунктирно-фрагментальными» и доставлять по ним будут исключительно сырьё, в школах будут обучать самому примитивному, телевидение сохранят, но транслировать будут исключительно порнуху и дебильные боевики. Ещё страну наводнят дешёвой водкой и наркотой. Единственное, что в России будет работать на уровне — так это нефтегазодобыча, а ещё добыча руды. И, кажется, лесозаготовка. Всё!

Места, где расположатся нефтяные и газовые промыслы, рудники и шахты, огородят проволокой с пропущенным по ней электрическим током, с вышками по периметру и пулемётчиками. Это чтобы диких аборигенов, в которых превратится большинство населения, отгонять. Ну а рабочих и техников, которые будут трудиться вахтенным методом, станут доставлять на вертолётах. Кроме того, Россия крепко скукожится, то есть ужмётся, а новые её границы будут жёстко-бдительно охраняться, чтобы аборигены в нормальные регионы к нормальным людям не прорывались. И, что примечательно, в этом прогнозе говорилось о природе, а если конкретно — о возрождении российских лесов, растений, очищении озёр и рек, восстановлении популяций редких и исчезающих видов диких животных и птиц, и о той несомненной пользе для избранных, которая вслед за этим последует.

Над этими прогнозами и страшилками мы от души посмеялись, представив, как по Москве разгуливают — нет, не медведи, а динозавры с саблезубыми тиграми, как аборигены с помощью пращ пытаются сбивать вертолёты и как специально обученные американские миссионеры обращают православных в языческую веру.

Прошло шестнадцать лет и я, мысленно возвращаясь в то время и в ту свободовскую кантину, могу сказать: а ведь Гудава словно в воду ожившей имеретинской речки своего детства глядел. За природоохранение Горбачёву действительно вручили премию с десятью тысячами евро в придачу.

Согласен, сумма по его масштабам — плёвая. Но, как говорится, копеечка к копеечке. Опять-таки, не забывают, что, согласитесь, тоже приятно.

Правда, злые люди утверждают, что немцы таким образом Михаила Сергеевича совсем за другое благодарят. Ну и пусть. Для нас главнее — природа оживает. И факт — не без его помощи. Поэтому награда им заслужена.

В № 36 за текущий год «Русский репортёр» констатировал: «В РФ уже 208 заброшенных городов, в которых практически никто не живёт, и вряд ли когда-нибудь будет жить». Ну а сколько там заброшенных посёлков, деревень, сколько предприятий позакрывали? Так что, глядишь, пусть не в Москве, а где-нибудь в окрестностях Копейска или Ревды поселятся йети, снежные люди. А потом ещё где-нибудь, и немцы, что будет совершенно правильным, вручат Горбачёву ещё одну премию. И непременно Ельцину. Посмертно. Он ведь тоже за возрождение природы боролся.

Как премия будет называться? Не представляю. И вообще, какое это имеет значение?

…Поставив последнюю точку — вернее, вопросительный знак, — я показал этот текст коллеге-журналисту, чьё мнение ценю и к которому прислушиваюсь.

«Не разделяю твоего возмущения, — сказал мой давний товарищ. — Ну, дали бывшему генсеку премию, и что в этом плохого? Мужику 80 лет, а он работает: носится по миру, чтобы заработать на свой фонд и на фонд Раисы Максимовны. Читает лекции, выступает. Вот премию получил. Ты ведь понимаешь, что самый скромный путинский писарь богаче генсека в сотни раз? Не говоря уж о фигурах покрупнее. А ты его покойным Гудавой клеймишь.»

«Поэтому и клеймлю, — ответил я, — что воровство и беспредел в России стали едва не нормой жизни и что у истоков происходящего стоял не кто иной, как очень похожий на Васисуалия Лоханкина Горби».

Я его всегда презирал. Ещё с тех времён, когда он жучил огородников-корейцев в Ставрополье. Но это другой разговор, тем более об этом я уже рассказывал (см. очерк «„Узбекское дело“ с горбачёвским акцентом»: «Возвращение блудного немца». М.: Голос-пресс, 2007 г.).

Да, сегодня рядовой кремлёвский чиновник, наверное, имеет в разы больше, нежели получал последний генсек. Но стоит ли жалеть за это «минерального Мишу»? Или, может, опечалиться по поводу того, что в Оснабрюке ему выдали «всего» десятку, а вот за рекламу пиццы — 150 тысяч долларов не пожалели, за лекцию в Колумбийском университете Нью-Йорка — 70 тысяч отвалили. Да и лекция эта, как знаем, была не единственной. А ещё «Сокин сын», он же «Лимонадный Джо», как Михал Сергеича в звёздный его час нарекли в народе, рекламировал сумки Louis Vuitton, австрийские железные дороги.

В июле 2009 года в Мюнхене состоялось заседание 9-го Российско-германского форума «Петербургский диалог». И хотя главной его целью был объявлен «Поиск путей выхода из кризиса глазами гражданских обществ России и Германии», по тому, что открытие состоялось в самом дорогом и престижном отеле баварской столицы Bayerischen Hof, то есть «Баварский двор», можно было догадаться, что устроители этот выход уже нашли. Приготовили по традиции они и изюминку, но скромную, в духе времени. Если на 8-м Форуме, что проходил в Санкт-Петербурге, это была 115-метровая бронированная яхта Абрамовича Pelorus, которую за 72 миллиона фунтов он приобрёл у шейха Модхассана из Саудовской Аравии, то в баварской столице ею стал Горбачёв. (Естественно, официально об этом никто не объявлял, но на то ведь она и изюминка.)

Где-то минут за тридцать-сорок перед торжественным открытием Михаил Сергеевич вместе с сухопарой женщиной, вероятно, переводчицей, поднялись на сцену зала. Женщина что-то объявила, но что — я не расслышал, а догадался, так как моментально образовалась очередь и светящиеся счастьем люди стали подниматься на подиум и фотографироваться с Горби.

Наблюдая за этим, я вдруг вспомнил 1988 год, Москву, Пушкинскую площадь. Мы отправились с дочками в центр погулять и прямо у выхода из метро упёрлись в хвост похожей очереди. Протиснувшись вперёд, увидели, что стоят не за бананами или туалетной бумагой, а к обезьяне. То есть ожидают очереди сфотографироваться с ней.

— Ну что, становимся? — спросил я дочек.

— Конечно! — воскликнула младшая. — А можно потом её взять домой?

— Взять домой вряд ли получится, — сказал я. — А вот фотку с макакой, или как её там, получим сегодня.

— Точно? — удивилась младшая.

— Гарантирую, — заверил её я.

— Ну а ты что молчишь? — обратился я к старшей, которой должно было исполниться двенадцать лет. — Вот тебе и памятный подарок.

— Я, пап, не буду с ней фотографироваться.

— Почему? — удивился я.

— У обезьяны глаза грустные и мордочка тоже. Мне её жалко. — И, помолчав, добавила: — Если бы у меня были деньги, я бы купила её и отнесла в зоопарк. Это, конечно, не джунгли, но лучше, чем на холодном ветру с людьми фотографироваться. Разве ты не видишь, какая она худенькая?..

…Неожиданно зазвучала музыка, такая бравурная, торжественная. К Горбачёву подошли два крепких в ладно сидящих одинаковых костюмах мужчины и ловко отсекли от него очередь. Последовало маленькое замешательство, и вот уже лоснящийся, улыбающийся, справный, как говорила о таких моя бабушка, Горби проследовал на своё место, которое оказалось не в первом, что меня искренне удивило, а в третьем ряду. Рядом села переводчица и стала что-то нашёптывать ему на ухо. Горбачёв слегка кивал головой, внимательно наблюдая за рассаживающимися в президиуме людьми.

В перерыве я встретил знакомую даму, которая, как выяснилось, была в числе тех, кто занимался организацией форума.

— Что здесь делает Горбачёв? — спросил я её.

— Он — почётный гость.

— В смысле за гонорар?

— Ну, естественно, — ответила она.

Впрочем, не будем считать чужие деньги. И не будем осуждать Михаила Сергеевича за непреходящее с возрастом желание их как бы помягче выразиться? Короче — зарабатывать. Но то, что на нём кровь незатихающих межнациональных конфликтов постсоветского пространства, тоже ведь факт. Вот за это лично мне он и неприятен, а не за то, что по миру шабашит.

2010 г.