Станислав Золотцев БАЛАНДА С ПЕЛЬМЕНЯМИ ( портреты в тюремном интерьере )

Станислав Золотцев БАЛАНДА С ПЕЛЬМЕНЯМИ ( портреты в тюремном интерьере )

…ЕСТЬ СВОЯ МАГИЯ у каждого имени. Так или иначе, даже очень опосредованно, но смысл его определяет судьбу - человека ли, города ли, улицы… Губернаторской звалась улица, на которой стоит более чем солидное здание, где автор этих заметок встретился с их действующими лицами; по существу, она такой и осталась - дворец в стиле александровского ампира, с фасада очень похожий на Смольный, после Октября 17-го и до сих пор зовущийся Домом Советов, долгие десятилетия помещавший под своим кровом и обком, и облсовет, ныне вновь стал резиденцией обладминистрации, чей глава - губернатор. Однако после того же 17-го года улица сия носит имя поэта Некрасова. Сколь угодно вольно было иронизировать над частностями пути и поэзии этого гения, но главное в нём непреложно и неопровержимо - поэт печалей и болей простого русского люда, певец той души народной “чей стон раздается” и поныне… Герои же моих заметок обитают (как по своей воле, так и не по своей) не в “доме власти”, не в губернаторском дворце, а в другом на той стороне улицы неподалёку, в здании, чьи стены почти за два века своего существования ежедневно вбирали в себя стоны и плачи, вздохи отчаяния и вой тоски мужчин и женщин как виновных в чем-то, даже тяжко виновных, так и ни в чём вовсе не повинных… так было - так и остается. И “аура” двойного имени этой улицы, - державно-жестковластного и проникнутого “милостью к падшим”, и состраданием к боли людской, витает над сим хмурым строением и накладывает свою печать на каждого из его обитателей - независимо от “роли”, там ему судьбою предназначенной…

* * *

Ах, как вкусны тюремные пельмени!..

Поверьте, эта строка пятистопного ямба не в творческих муках за письменных столом родилась - она явилась на свет сама собой за столом обеденным, в порыве, даже в экстазе вдохновения, охватившего все существо автора именно в минуты поглощения пельменей. И не надо высокомерно морщиться: даже такой столп богемы, как Бодлер, “проклятый” поэт, и тот утверждал - вдохновение зависит от регулярного и качественного питания… Другое дело, что поглощал я этот мясомучной продукт не под домашним кровом, не в общепите, но на месте его производства - в тюрьме. Точнее, в “пенитенциарном” учреждении моего родного города Пскова, еще точнее, в СИЗО-I УВД Псковской области, то есть - в следственном изоляторе, где, как известно, по закону не “сидят”, не отбывают срок, но лишь содержатся обвиняемые до суда, а после суда, уже став полноправным “осУжденным” (заметьте, в этой службе сие слово - только с ударением на втором слоге), ожидают отправки в “зону”. Но - то по закону, по правилам: на деле же, СИЗО мои земляки все равно кличут “тюрьмой”, и многие заключенные пребывают в нем подолгу, некоторые - годами… Правда, кое-кто из “спецконтингента” именно здесь и отбывает свои “срока”, но эти люди не “сидят” - они тут работают, трудятся. К примеру, производят пельмени - вот эти, самые популярные из всех видов сего продукта, продаваемые в нашем облцентре и окрестностях…

* * *

Тарелку с исходящими паром пельменями на стол поставила дама (именно - дама, не молодуха, не “бабец”) во цвете лет, статная, с горделивой осанкой - заключенная. Цыганка. “Но не бродячая, не картёжница - трудовая и из трудовой семьи, сама в общепите работала. Вот мы и ходатайствовали, чтобы она отбывала срок в “трудящемся спецконтингенте” СИЗО, а не в колонии, - объяснял мне старший офицер, ответственный за режим. - Дело-то её пустяковое: подралась с товаркой вроде из-за мужика, платье ей порвала, нос расквасила. А та оказалась шустрой, нашла “нужных людей”, а те “нужную статью” нашли с отягчающими обстоятельствами - вот тебе и 4 года!.. Вообще представителей кочевого племени в изоляторе очень немало (не меньше, чем южан), и история попадания почти каждого из них в неволе - причём не устная, а зафиксированная в следственном деле - донельзя фантасмагорична. Хотя, конечно, преобладают в “спецконтингенте” славяне, родные мои “скобари” прежде всего.

А среди них горше всего смотреть именно на женщин. Нет-нет, что до санитарии и прочих “прибамбасов”, потребных прекрасному полу даже в узилище, то тут условия даже лучше, чем во многих местных жилых домах. То же можно сказать и о питании: “Еда тут даже вкусней у меня, чем на воле была”, - слышалось не от одной из обитательниц женских камер (замечу, по-своему даже уютных камер). Но глаза, но голоса! - сплошная дрожь смертной обиды. На кого? “А мужья-то, женихи-поклонники вас, таких раскрасавиц, разве не навещают?” - спрашиваю, пытаясь перейти на шутливый тон. “Как здесь оказались - так всех отрезало: ни мужей, ни женихов, разве что мать к кому придёт”, - отвечают мне. Обида же - чаще всего на самих себя. “Сами дуры, что в это дело ввязались”. Дело - не “первая древнейшая”, но чаще всего мелкий бизнес. (А ведь именно то, из чего, по идеям “реформаторов”, должна вырасти социальная основа грядущего “демцарства” - растут же ряды озлобленных люмпенов)… Лицо одной из заключенных показалось мне очень знакомым. Еще месяца два назад у неё была своя “точка” близ моего дома, торговала всяким импортным ширпотребом, который ей привозили “челноки” из столицы. Да не сумела вовремя заплатить дань “крутым ребятам”, регулярно навещавшим её, и - пошло-поехало: тоже нашлась “нужная статья”. Теперь ждет суда. “Сама виновата, пожалела денег на хорошего юриста…” Вот и еще вариант извечного российского “кто виноват?”..

…И все ж самое жуткое зрелище в СИЗО - дети, подростки. Хотя. как ни инфернально это прозвучит, глядя на жизнь этих мальков в камерах, немного и радуешься за них: в большинстве своем они обрели здесь то, чего лишены “в миру” - нормально питаются, спят на чистых простынях, их регулярно водят в баню. В каждой “детской” камере - взрослый “воспитатель”, назначенный из числа “примерных” заключенных, работающих в СИЗО. “Я тут впервые книжки стал читать,” - сообщает 12-летний “преступник”. И - тоже ждут суда: кто за кражу, кто уже и за хулиганство с кровопролитием, а кто за пособничество взрослым ворам… “Хуже всего то, что побывают эти сопляки в “зоне” - и оттуда уже урками выйдут”, - говорит тот же старший офицер, а уж он-то, “зубр” ведомства исправительных дел, знает, что говорит. И продолжает: “По-доброму, так высечь бы каждого из них до поросячьего визга - и под зад ногой, по домам, но - куда там…” И впрямь - куда? Большинство из этих ребят - дети таких родителей, что и сами завтра станут “сидельцами” (а то уже и побывали “у хозяина”), дети безработных, коих теперь на Псковщине пруд пруди в селе и в городах. А многие - из семей беженцев, рванувших на Русь от людоедских “демократий” Балтии да от восточной резни - и ставших российскими люмпенами. Так что ответ на вопрос “кто виноват” - не ясен лишь младенцам да еще тем, кто превратил всю страну в подобие “зоны”…

…А вот этот 19-летний парнишка из псковской глубинки уже осужден, ждет отправки в колонию - аж на 7 (на семь!) лет. История проста: выпил с корешами, показалось мало, стал колотиться в избу к старухе-соседке (естественно, произнося “под парами” различные фиоритуры из ненормативной лексики) и в конце концов получил от нее 250 тыс. “старыми”. Назавтра было опомнились, деньги вернули - ан поздно было, оказался в кутузке, и хоть старуха сама свою “заяву” просила аннулировать, районным “органам” надобно было “процент” выполнить, и тоже нашлись “отягчающие обстоятельства”. И вот теперь один из немногих не сбежавших из своего села молодых механизаторов проведет “по закону” годы за колючей проволокой - всего лишь из-за пьяной глупости своей мальчишеской (а в том селе - ни клуба, ни невест, вот и бесятся парни). Господи, думается мне, да что ж творится? Всякие чубайсы-кохи-собчаки и иже с ними уже сотни миллиардов “баксов” украли и за кордон сплавили - и хоть бы хны им, а этот Вася за 250 рублей (и то фактически не украденных) семь лет в лагере мотать будет! Где мы живем?.. “Мы-то здесь лучше других знаем про закон, “который что дышло”, знаем, кто из нашего “контингента” впрямь преступник, а кто - просто несчастный да невезучий, - подхватывает мой вопль все тот же офицер по режиму, - да что поделаешь? Единственно, что можем - так их здесь содержать, чтоб человеческого облика не теряли, разума да здоровья не лишались…”

* * *

По какой причине автор этих заметок стал нередко появляться в “Псковском тюремном замке” - так официально зовется здание изолятора - сюжет для отдельного небольшого рассказа. Главное, что по своей воле и даже, можно сказать, как добрый гость у добрых хозяев.

Да и то сказать: всю свою сознательную жизнь знаю эту мрачно-могучую мини-крепость, а внутри ни разу не бывал. Меж тем, сей “почтенный замок был построен”, говоря строкой Пушкина (который сам чуть в нем не оказался в начале северной ссылки) еще в 1804 году. И к середине текущего десятилетия, несмотря на многие былые ремонты и перестройки, а также вследствие “перестройки” политической с отсутствием финансирования как главным ее результатом, он сильно обветшал и прохудился. Настолько, что некоторые особо вольнолюбивые заключенные смогли проникать на свободу через дырявые потолки камер и крышу (да, был такой случай в 90-х, правда, безуспешный для беглецов: изловили всех сразу). Но, помимо вольнолюбия, у сидельцев СИЗО были и другие весомые причины для нелюбви к темнице: в камерах можно было хоть “Записки из Мертвого дома” экранизировать, теснотища, духотища, многоярусные нары, вши стали заедать, ибо подавалась лишь холодная вода по трубам, зато в тюремном супчике, кроме нее, почти ничего не обнаруживалось, случались перебои даже с хлебом. Но очень хотелось кушать не только заключенным: личный состав изолятора тоже страдал этим желанием, трудноосуществимым при наличии отсутствия регулярных выплат жалованья. Так что и среди людей в погонах и без оных, служивших в этом учреждении, особого порядка тоже не наблюдалось…

Вот над таким-то хозяйством и стал начальствовать три с небольшим года назад подполковник Борис Федотов. Ныне о первых днях и неделях своей новой службы он отзывается чаще всего одним глаголом: “побирался”. Где можно и где нельзя побирался, просил, умолял и требовал: и в обладминистрации, и в мэрии, и на хлебозаводе, и во всех прочих конторах и фирмах, от коих зависит обеспечение СИЗО. И не в том дело, что офицеру с немалым стажем службы во внутренних войсках, побывавшему во многих крутых “переплетах”, побираться стало невмочь - в те же первые дни и недели начальствования ему стало ясно, что такими “паллиативами” положение не исправишь, рано или поздно опять грянет какой-либо гром и креститься будет поздно…

…Вообще-то Борис Иванович своим сугубо воинским обличьем мало напоминает человека, способного к предпринимательству. Таких крепких ребят немало встречалось мне и среди “афганцев”, и среди “чеченцев” - что называется, “боевая кость”. Когда же с ним чуть ближе познакомился, вспомнился и фольклорно-воинский персонаж: солдат, способный сварить кашу из топора. И щедринский герой, мужичок, двух генералов прокормивший, тоже вспомнился. Вот и начальник псковского “тюремного замка” из таких… “Предприятий”, “проектов” и начинаний, им осуществленных за минувшие три года и осуществляемых, - считать не пересчитать. Иначе бы (при нулевом по-прежнему финансировании из федерального бюджета, что вообще-то, прямо скажем, чудовищно - разве что зарплату стали регулярно давать, “пробил”) не появились бы в изоляторе ни великолепно оборудованные кабинеты психолога и других служб, с компьютерами и прочей техникой, ни сверкающие керамической облицовкой комнаты и кабинеты для работы следователей и адвокатов, ни душевые и парилка, - да, тюрьма в нашем городе стала одним из немногих “мест общественного призрения”, где нет ни педикулеза, ни прочих подобных напастей. А главное - не только камеры, но и карцеры, где заключенные пребывают в человеческих условиях. Пусть еще и не совсем по международным нормам “прав человека”,.. однако, походив по этим новым камерам и вспомнив клятвенные обещания одного областного начальника “засудить” меня, я несколько успокоился: тут сидеть можно…

Свои “слесарка” и “столярка”, и прочие хозслужбы, где часть “спецконтингента”, как уже сказано, и трудится на благо реконструкции родного СИЗО. Своя хлебопекарня с невероятно аппетитной продукцией. Автостоянка с внешней стороны тюремной стены тоже доход дает… Однако главный источник средств для происходящего многогранного преображения изолятора - вот эти самые пельмени! Предприятие, их производящее, Федотов основал в начале 1995 года, и уже к концу того года его изделия стали продаваться по всему городу. В сущности, множество раз, вскрывая полиэтиленовые пакеты с пельменями, автор этих заметок видел там шматок бумаги с названием производящей фирмы - ООО “Маяк-СИД”, но и в голову не приходило, что сия аббревиатура означает “служба исправительных дел”. “Смешно вспоминать, - говорит подполковник, - с чего начинали: пельменницу самую первую арендовали, а в качестве “уставного капитала” внести стоимость трех холодильников, подаренных благодетелями”. Теперь разжились: целый автоматизированный цех, два своих “фирменных” магазинчика. Мясо администрация изолятора покупает у окрестных бывших совхозов и колхозов, ставших различными “АО”, но страдающих от того, что некуда сбывать своих буренок и бычков… Не хочу давить читателей цифрами, но без одной не обойтись: в прошлом году СИЗО продал своей пельменной продукции более чем на 2,5 миллиарда рублей (“старых”, конечно). Правда, из них изолятору самому досталось лишь 120 миллионов, остальное “съели” налоги, коими государство душит “тюремный замок”, как какую-либо “перекупочную фирму”…

Но дело идет… Псков - город небольшой, и в нем знают “все про всех”, даже про служащих столь закрытых заведений, как следственный изолятор. И добрая репутация его начальника растет в местном обществе вместе со славой его пельменей. Но - не только благодаря им, отнюдь нет… И я не для того написал эти заметки, чтобы возвестить миру: вот какой мировой мужик в моем родном городе тюрьмой руководит (хотя, видит Бог, на фоне всей нынешней общероссийской - сверху донизу - “кошмаризация” и такая задача была бы не лишней). Другое хотелось высказать: и в наши дни человек может оставаться человеком - честно делающим свое дело. В том числе и на посту начальника тюрьмы. И даже, может быть, в первую очередь на таких постах, где суровость и жесткость сами по себе ничего доброго не сделают без милосердия и сострадания к “осУжденным”. К людям вообще…

* * *

…Даже к таким людям, кто уже оказался за последней гранью не только человеческого образа жизни, но, можно сказать, уже и за гранью самой жизни. Как этот меднокожий, с угольночерными глазами и некогда смолисто-жгучей, а нынче словно пеплом покрытой шевелюрой, - с м е р т н и к. …Чего только не было в жизни моей, но в камере, где пребывает преступник, приговоренный к расстрелу, я оказался впервые. Впрочем, сама эта камера сразу же потрясла меня своим “интерьером” - скорее, келья монашеская, вся в иконах (некоторые мастерски написаны, старой работы) и образках, и даже занавеска на зарешеченном окне - в узорах, изображающих храмы и лики святых. Глубоко, истово верующий человек сидит за самой крепкой из всех дверей СИЗО… Таким он, по его признанию, стал именно здесь за последние семь лет: два года следствия - и пять лет после приговора. Пять лет ежедневного ожидания расстрела…

А до того - 20 лет (фактически - с самой ранней юности) по лагерям, колониям строгого режима и прочим “зонам”. Выходил на волю - и самое большое через полгода вновь оказывался в неволе, даже убегая от бывших “подельников” на другой край страны: они доставали и там. “Просто чувствовал - обречен я туда вернуться”, - говорит он. И вот что примечательно, вот что (и по его словам, и по материалам следственного дела) получается: за колючей проволокой, соблюдая законы тамошнего мира, он лишил жизни не одного из “блатных”, из таких же уголовников-рецидивистов, как и он сам, и - ничего, в крайнем случае, лишь срок добавляли. Смертный же приговор получил за убийство, которого н е с о в е р ш а л, но “подельник”, чью вину он взял на себя, к началу суда уже тоже был на том свете, доказать правду было уже невозможно…

“Да и никому эта правда не нужна!” - убежденно говорит Граф. Это - не кличка, но имя “смертника”, оно - привилегия лишь очень высокородных людей “племени ром”. (Один из московских тёзок этого заключенного - известнейший автор-исполнитель цыганских романсов). Да и по внешнему облику Граф отличается от большинства соплеменников: античный профиль, тонкие (хоть и донельзя истрепанные лагерным бытием) черты лица, довольно-таки правильная речь. Его старшие родственники выращивали элитные породы лошадей на одном из псковских конезаводов, и самому ему “светила” ипподромная карьера - да рок решил иначе… “Страшно ли, спрашиваете, каждый день смерти ожидать? Да в тыщу раз страшней будет мне и всем хуже, если меня не расстреляют, если мораторий на казнь подтвердят. Вернусь в лагерь - опять будет то же самое, и добро еще, если меня там вскоре прирежут. Поймите, я хочу ко Господу: пусть Он меня в ад направит, я это заслужил. Но пожизненное заключение для меня хуже будет любых адовых мук!”

Так говорил мне в псковском СИЗО заключенный по имени Граф. “…А вообще-то он у нас - примернейший, ни единого нарушения режима за все семь лет. Библию читает, другие церковные книги… И мы к нему привыкли: даже странно представить, что он отсюда исчезнет. Ну, как можем, его морально поддерживаем - человек ведь…” - это уже слова начальника изолятора подполковника Федотова. Человек - он и в тюрьме ч е л о в е к. Конечно, для тех, кто и сам себя ощущает прежде всего человеком. А люди, ответственные за учреждение, о коем шла речь, именно таковы…

* * *

И еще одна мысль пришла мне в голову, когда я вышел за ворота “тюремного замка”: может быть, и “перестройка”-то у нас была бы настоящей, без кавычек, если бы ее “отцы-архитекторы” стали бы перестраивать страну так, как это делает мой земляк Б.Федотов с вверенным ему СИЗО. По принципу: сначала отремонтируй и переоборудуй то, что возможно, а потом уж рушь то, что обветшало вконец. Тогда, глядишь, и “спецконтингент” не разбежался бы во все стороны…

Псков