Станислав Золотцев АНТИСЕМИТСКАЯ БАЛЛАДА

Станислав Золотцев АНТИСЕМИТСКАЯ БАЛЛАДА

Мой бывший собутыльник Рабинович,

которого ничем не остановишь,

когда он выпьет и раздухарится,

вчера мне снова встретился в столице.

Мне сразу стало видно по всему,

что не хватало с самого утра

для счастья совершенного ему

как минимум стакана полтора.

И, вспомнив муки этого кошмарища

своим давно непьющим существом,

пусть бывшего, но все-таки товарища

я спас от них. И — пожалел о том:

опохмелившись, он с полоборота

завелся, и ораторские ноты

в его ожившем горле проросли.

И — главным он своим увлекся жанром:

как Моисей с горы,

стал с лютым жаром

всех бичевать, казнить словесным жалом,

всех обличать, кто рядом и вдали.

И начал он, конечно же, с "вопроса" —

с того, какому не было и нет

ответа. Кто пытался дать ответ,

будь император он или поэт,—

немедля попадался под колеса

Истории на много долгих лет.

Все скопом на него смотрели косо.

...Конечно же, с "еврейского вопроса",

как с пьедестала, на меня свой пыл

обрушил Рабинович.

Возопил:

"Ну что, и после этого ты тоже,

как всех твоих единоверцев рать —

расейских патриотов, — будешь врать,

что спаивают русских эти рожи

пархатые, что Русь давно была б

сильнее всех, богатою и гордой,

когда бы русских мужиков и баб

отравой не губили эти морды,

картавая орава шинкарей?!

Во всем у вас виновен лишь еврей;

дави его, мочи его скорей,

жидовские гони в Израиль орды! —

И это бред уже не первый век

несете вы...

Но сам же опроверг

ты только что его. Ну, ведь не я же

вот только что себя опохмелил,

а ты — меня.

В меня, в еврея влил

ты, русский, два стакана влаги вражьей...

Вот редкость в наши долбаные дни —

ты не забыл былого собутыльника!

А то в печенку будто два напильника

врубились, и крутились там они,—

ты их изъял,

ты — человек, в натуре!

Я это говорю тебе без дури...

Но только дурь и сам ты не гони,

что спаивают вечно вас евреи —

не повторяй за глупыми людьми

такую чушь!

Да хоть меня возьми:

ведь за бутылку водки я скорее

хоть с кем перегрызусь,

я сам напьюсь —

но спаивать не буду вашу Русь!

Я сам себе полголовы обрею,

но кровную бутылку не отдам

ни русским, ни своим родным жидам.

Я выжру сам ее до дна, заразу;

продам — так только долларов за сто!.."

...Так Рабинович разошелся, что

гремящий монолог его ни разу

не смог прервать я даже краткой фразой,

чтоб возвратить ему крутым словцом —

сказать, что быть не надо мудрецом,

но идиотом надо быть последним,

чтоб эту мерзость, чтоб такие бредни

приписывать народу моему...

И я напомнить не сумел ему,

что от меня уж точно не слыхал он

и в самых шумных пьянках давних пор

на эту тему ни намеков малых,

ни шуток шалых. Даже легкий спор

по этому треклятому "вопросу",

казалось мне, в себе таит угрозу

душе и сеет меж людьми раздор.

И я не мог, подобно нашим гениям,—

за Пушкиным вослед и за Тургеневым,

за Гоголем и Чеховым самим —

евреев называть

тем самым словом,

которым Агасфер был именован,

что титулом законным стало им

оно повсюду, но... у нас давно

похабным оскорбленьем сочтено.

...И с детства было как-то мне неловко

еврейскую девчонку звать жидовкой,

тем паче Рабиновича — жидом...

...Но я не смог сказать ему о том,

поскольку этот бывший собутыльник,

без паузы, сменяя подзатыльник

пощечиной, врезал уже своим —

своим родным! да так, что даже дым,

мне показалось, кружится над ним.

Он восклицал:

"Я потому ни грамма

родимой водки не налью евреям,

что, говоря по-русски, много срама

мы от кагала нашего имеем

и поимеем не одну беду.

Умишком-то мы вроде не одрябли,

но наступили вновь на те же грабли,

что и в чумном Семнадцатом году...

Казалось бы, для нас не жизнь, а цимес*

настала:

вся страна — в руках у нас!!!

Точней — у наших "ребе"**. Разместились

они у всех рубильников сейчас,

у всех рулей. Россией правят снова

они — в Кремле и далее везде.

А всякие лужковы—ивановы

у них для виду — куклы на гвозде.

Все олигархи — наши...

Ну, а толку?

Я знаю?! Нет, но хрен ли толку нам,

врачам, учителям и скрипачам,

евреям нищим с этого гоп-стопа?

Ведь мы, как прежде, ходим с голой жопой,

иных похуже гоев-русаков***...

Советовал же мудрый Эдик Тополь

Абрамычу и прочим из мешков

финансовых:

"Ребята, не жидитесь!

Захапали сполна, живете всласть?

Ну, так поберегите вашу власть

над русскими, с народом поделитесь

хоть крохами! Подмажьте бедняка,

не пожалейте сладкого куска,

чтобы народ не озверел совсем,

не то и власть вам потерять придется!"

Нет, эти чудаки на букву "эм",

зажравшиеся эти наши поцы****

не слушали его... И вот итог:

В бегах — Абрамыч, и в тюрьме — Ходок,

и Гусь в бегах... И это — лишь начало,

по-моему. Ну, и какой нам прок,

что шнобели еврейские в немалом

числе весь день мелькают по ТВ?

Они и мне, не только что тебе

осточертели...

Нам, евреям нищим,

от них — одна лишь головная боль

да страх, что мы опять на пепелище

окажемся, в кровавой луже — коль

одержат вдруг на выборах победу

иль как-нибудь еще захватят власть

крутые вдохновители скинхедов,—

и это выйдет нам плохая масть...

Тогда чего?!

Тогда за тех, кто красть

привык по миллиарду, кто сегодня

шикует напоказ,— за тех, кто отнял

хлеб у людей, довел их до сумы,

ответит перед вашей "черной сотней"

простой еврей... За всё ответим мы!

* Национальное еврейское блюдо, в переносном смысле — верх блаженства.

** Иудейский священнослужитель, раввин, в переносном и шутливом смысле — представитель высшей касты.

*** Гой (др.евр.) – не еврей, не иудей.

**** Поц (идиш) – грубое оскорбление, буквально – мужской половой орган

Не олигархи, не олигофрены —

от нашего кагала бизнесмены —

заплатим мы, не наш окупим грех...

Заплатим — и заплачем. Непременно —

кровавыми слезами: и за тех,

кто банки оседлал, в кремле уселся,

за города без света и за "Челси",

за то, что Шендерович-пустобрех

Россию выставлял вонючей куклой, —

за всё на нас наедут! Будут клюкву

давить, творить над нами самосуд...

Заплатим мы, еврейский нищий люд!

А эти поцы, швидкие ребята,

на самолетах собственных сбегут

за океан или еще куда-то...

А мне-таки куда бежать? Куда?!

В Израиль — на съеденье к Арафату? —

целуйте меня в тохес*, господа!.."

Тут я прервал его:

"Постой, шлемазл**!

Понятно, что вчера ты крепко вмазал,

да и добавил нынче хорошо.

И всё же, сколько лет знаком с тобою, —

не думал я, чтоб даже под балдою

до этой мешанины ты дошел

в мозгах своих...

Ей-Богу, старый кореш,

ты, как с врагом, с самим собою споришь,

как будто сразу в котелке твоем

и рак, и щука с лебедем втроем!

А я с тобою спорить не желаю:

я не затем тебя опохмеляю,

чтоб некий диспут заводить с тобой.

В России ничего глупее спора

не сыщешь. Он всегда: сначала ссора,

а после — свара или мордобой...

Поэтому-то я с тобой не спорю.

У нас с тобой — одно большое горе.

Его зовут — Россия. Нет иной,

я верю, и тебе страны дороже,

коль здесь ты эти годы Смуты прожил,—

она тебе не "этою страной",

а Родиной осталась. Нет, не спорю...

Но — был бы ты хотя б слегка историк,

то знал бы: меж собой слова "скинхед"

и "черносотенец" — нельзя равнять. Ты б ведал,

что в Куликовской битве не "скинхедом",

а черносотенцем был Пересвет!

А впрочем, что тебе о Пересвете,

о древних и оболганных словах

народа моего... В истлевший прах

превращены святые корни эти

уже для большинства... Но в чём ты прав,

так это в том, что оба мы — в ответе

за всех своих сородичей. За глав

и рулевых — за всех, кто здрав

был сердцем и умом, душою светел,

и — кто свои деяния пометил

кроваво-черной памятью...

И мне

за русских палачей, за всех подонков,

в моем народе и в моей стране

рождавшихся,— перед судом потомков

и современников держать ответ.

И ты,

Эйнштейном, Пастернаком или Гейне

гордясь, произнося благоговейно

их имена — в ответе за Бернштейна,

за Лейбу Троцкого и за его мечты,

осуществленные в чекистских зонах,

где сорензоны, коганы и коны

всемирной революции законом

свинец врезали в русские черты,

крушили православные кресты.

За эти имена в ответе — ты...

...Наверное, и за Чубайсов тоже,

хотя понятно мне, что эти рожи

достали и тебя...

Но — эта власть,

та самая, что и тебе "не в масть",

она — из них, кто и бритоголовых

парней, и волосатых вдохновлял

громить южан; кто долларом и словом

в державе нашей учинил развал.

Она — из них, пугающих кошмаром

погромов, — даже вот таких, как ты:

неглупых, но отравленных угаром

тщеславной, древней вашей суеты...

А мне "бар-бир", как говорят татары,

мне всё едино — русский ли, еврей

до срока в гроб людей вгоняет старых

и превращает молодых в зверей!

Не в этом суть..."

Тут я замолк, увидев,

что Рабинович... нет, он не в обиде

застыл, но с мрачной, лютою тоской,

вот именно — с библейской — он угрюмо

смотрел куда-то вдаль перед собой,

и о совсем другом, похоже, думал...

Потом оцепененье он стряхнул

и, криво улыбнувшись, протянул

мне руку. Видно было, что от жажды

похмельной он избавился.... И мы

простились.

И — своей дорогой каждый

пошел искать спасенье от Чумы...

* Тохес (идиш) – задница.

** Шлемазл (идиш) – бедолага, несчастный