О классике

О классике

В каждой советской семье было пианино. Но в каждой машине мы слушаем шансон.

Быдлячья колхозная харя типового сельского совка навечно нашла своё отражение в незыблемой системе ценностей простого совдеповского уклада: наскальная живопись в виде синтетического уёбищного ковра-пылесборника прабабушкиных сопрофитов, не менее уёбищная совковая мебель, радостно перекочевавшая в век икеи вместе с подпольными цехами мебели «из италии», и конечно же апофеоз культур-мультур надрочки типового совка — пианино. Спальный район заводских окраин обычного городка эсэсэсэрии постоянно оглашался натужным пердежом грузчиков, многократно усиленный заплёванным засранным рупором лестницы в небо панельной многоэтажки. Это труженники тяжести вручную по лестнице тащили очередное рукожопое изделие среднееполосных лапотных крестьян, сырые дрова под революционным названием «красный октябрь», требующее специального мастера для отладки раз в пол года. В распахнутых дверях принимающей квартиры светилась стотысяч солнц румяная круглая ряха совхозной доярки, освещая насраную у мусоропровода кучу кала, и каждый из двойных подбородоков селянки выражал неописуемую радость от приобщения к Великому. А в это время, в самом дальнем и тёмном углу комнатки, под столом рыдало чадо селянки, размазывая сопли по детскому личику вместе с последней надеждой погонять в футбол или просто погулять с одноклассниками, да на кухне размазывал водочные сопли отец семейства, поминая так и не купленный цветной телевизор для футбола. Искусство крестьяне в детей вбивали простыми и доступными им средствами: широкой стороной тяжёлого вращающегося чугуниевого фортепианного стула с резьбой от трактора непосредственно прямолинейно в вертлявую жопу отпрыска, будущего городского жителя, с требуемым обществом уровнем культурного развития. Совок отхлынул так же внезапно, как и накрыл страну в далёком семнадцатом, обнажив гнилое нутро рашкинского гоблина, способного только воровать, а вместе с отошедшей волной ушла и вся наносная пена, в виде преданности коммунистическим идеалам, в виде субботников, и конечно же, в виде чугунной прививки элитарного искусства из пианино «красный октябрь». Утопая, пианино на последок задумчиво прозвучало поминальным аккордом, а россия на удалой тройке разъебайства с краснорожим сибирским валенком ввалилась в очередной виток истории, где уже небыло место поддельному элитарному искусству и царствовал неподдельный исконный внутренний мир нашего человека, а значит все вчерашние нежные выпускницы музыкальных школ бойко переучивались с фортепиано на игру на кожанной флейте, грузичики пианино грузили не в меру сговорчивых бизнесменов отнюдь не вопросами темперирования путём разделения пифагоровой комы в пределах октавы, и пианино навсегда исчезло как объект вожделения в пучине истории.

На этой же планете, но чутком пораньше, на другом конце земли среди упругих зарослей сахарного тростника нарождались чернокожие гробовщики элитарного искусства. Простые до нельзя, насильственно американизированные африканы, получив некоторый расслабон на работе после отмены рабства, тут же бросили неистово вкалывать и бросились неистово петь и плясать, как бы немекая белому брату о смысле жизни и простых радостях жизни. Что же могли противопоставить неграмотные чёрные рабы всесметающему катку цивилизации белого хозяина? Чем они могли ответить на концентрат гламура оперной певицы в ла-скала и многовековой классической музыкальной школе, с её равномерно темперированным строем холодного форетипано, стоящего как иисус посреди сцены огромного театра, где слушатели с благоговением вдыхают аромат каждой выверенной ноты безукоризненного произведения Храма Классического Искусства. Противопоставить церкви можно только душу, и африканцы сделали это. В душе у африканов есть такая сила, которой у белых небыло никогда и не будет, у них есть Свобода, как осознанная необходимость и как прошлый исторический опыт. И этой силой чёрные ударили по самому пафосу белых, по квинтэссенции их культурной цивилизации, по классике. И победили. Потому что Истина в конце концов побеждает мракобесие. У негров музыка шла из души, из нутра, им не надо было ходить в музшколу и покупать пианино красный октябрь, музыка была внутри их, как у людей, гармонично живущих с природой. Сначала чувство тоски, чистый голос и врожденное чувство ритма с притоптыванием ногами, потом дешёвая губная гармошка с ограниченной пентатоникой, потом гитара с той же пентатоникой и игрой бутылочным горлышком bottleneck, вот и всё, что нужно мастеру для блюза. И вот уже белые воротилы шоубиза забросили свиные туши оперных див и бороздили просторы мисисипщины в поисках новой музыки. А там и белые люди подтянулись, подкрутили кое где кое что, как всегда отняли всё, что можно, и на сцену вышел Рок, всё на той же ограниченной убогой блюзовой гамме и на примитивном ритмическом рисунке шаффла. А недостающие ноты можно сыграть импровизацией, поэтому рок не играется на по немецки точном и рассчитанном до миллиметра пианино с узаконенным и утвержденными высшей инстанцией звуковым строем, и в дельте Миссисипи все салонные пианино преднамеренно расстроены в нужный для души лад. Так и доехал до нас рок, уже в виде альтернативы, на новой мясной технике и жёстким вокалом, но всё с тем же бескопромисным исполнением от души, и приверженцев рока куда как больше, чем классики.

Ахиллесова пята классической музыки видна невооруженным взглядом, ключевое свойство классики — из под палки. Классика всегда насаживается сверху, как решения пленума партии, и никогда не идёт снизу, потому что противоречит самому человеческому нутру. Классика это длительная история изощрённейшей ебли мозга всем как бы просвещённым человечеством, это своя хитрая тусовка, свой фетиш и надроч, вышедший из самого крутого надроча, из церкви. Если смысл в науке понятен и результат чётко определим и употребим, то классическая музыка не может похвастать таким детерминизмом определений в отношении себя. Мы часто употребляем слова наука и искусство вместе, чётко представляя первое слово, и аксиоматично доверяя второму, как чему то светлому и хорошему и правильному, но душа почему то тянет слушать рамштайн на концерт или затянуть «ой мороз мороз» по пьяни, а не завывания резанной кабанихи в мариинке. Наебалово ли классическая музыка? С большой вероятностью можно сказать, что да. Исключения лишь подтверждают правила. Всё, что дала классика человечеству сейчас бодро льётся из сотовых телефонов, и на этом хватит. Всё остальное сугубо синтетическое и надроченное, рукотворное. Не может человек сам, по своему велению, идти слушать филармонию или оперу, в основе этих интенций всегда лежит фрейдовский ослиный хуй, коим родители в детстве болтали мозги своему чаду. Или это косяк побольше, выражающийся в фразе «никто не ебёт», т. е. пенсионеры и задроты — типичные представители театральной тусовки. Если нормальный парень с девкой пойдут на Лимп бизкит, бухнут там, потрахаются потом и будут жить естественной нормальной жизнью, то задрот в синих чулках сцепя зубы пойдёт в филармонию, а того и гляди хуже, сам пойдёт брякать на пианинке. Прыщавая мордочка задротки из интеллигентской семьи, которая за свою короткую жизнь видела косметики меньше, чем воздуха на луне — вот типичный образчик человека подавленного, с комплексами, вот паства церкви имени классической музыки. Ибо невозможно просто так на ровном месте придти к классике, услышав её на сборе колхозного урожая из пердячих рупоров поселкового ретранслятора. Невозможно вот так на поле, отбросив лапти в сторону, бежать по грядкам в храм искусств впитывать эту живительную влагу божественной музыки, затронувшего тайные струны души. Это, извините, опять божественный хуякс на ровном месте, точнее посреди поля. А мы в хуяксы не верим.

Классика это церковь. Это концентрат пафоса белого человека, его высшая мера превосходства над окружающим миром. Из всех видов искусств только классическая музыка концентрирует в себе то, ради чего и строятся все иерархические системы, ради метки принадлежности к элите. Картину и скульптуру можно повесить дома или на улице, и смотреть на неё в любое время любым составом, поэтому изобразительное искусство и скульптура быстренько вылетели из топа гламура, и вершиной выебонства стала именно классическая музыка. Именно классическая музыка, и только она одна, даёт возможность так концентрированно эякулировать пафосом элитной избранности и богоприближённости. Только в концертном зале, в очень ограниченное время в ограниченном месте можно максимально реализовать свои понты принадлежности к высшему кругу, приехать на нужной золочёной карете, холоп откроет дверку, можно щегольнуть новыми шмотками и брюликами и долго рассматривать друг друга в зале. Это и есть классика — сборище расфуфыренных павианов, яростно и бескомпромисно надрачивающих на принадлежность к особой белой касте господ, чьи высшие аристократические забавы недоступны простым смертным. На этом стояла и стоит классика, со всеми атрибутами элитного дрочева: с жёстоко карающей школой обучения, с недотраханной училкой в очочках и сушёной рожей, с жёстко фиксированным строем фортепиано без возможности импровизации, с вечной обидой за поёбанное детство и святой верой в возможность отомщения, когда бывший «дух» станет «дедушкой» в казарме. Поэтому классические заведения это жесточайший отбор людей в систему, с загробленной личностью, с возможностью по церковному играть только то, что написано в нотах, с кастовой системой, где всего два-три рабочих нормальных места примой-балериной на весь город, намертво захваченной уже покрывающейся трупными пятнами театральной мафией. Всю эту систему я называю мёртвой музыкой, потому что она идёт от системы, а не от людей. И слава богу, что сейчас нас не заставляют играть на красном октябре, и не проклинают, когда мы играем на гитарах.

Если оглянуться, то видно, что наше время даёт нам человека очищенного от догм суеверий, мы начинаем видеть человека таким, какой он есть. Наконец то старички — божие одуванчики, импортные туристы, перестали пресмыкаться перед своими старыми мымрами и по их велению отдыхать в европу с обязательным посещением ла-скала. Дедушки массово поехали в таиланд, предаваться любви с гермафродитными тайками, и это суть человека. Люди перестали кривляться и жеманничать, секс-драгз-рокнрол, вот что хотят люди, вот что трогает внутренние струны их души. Чем уныло слушать запилы оркестра в филармонии гораздо зачотнее провести время с женщиной, выпить бухла и оторваться под современные мотивы. Классика никуда не денется, она живёт мелодиями в наших сотовых, она доживает в последних ленинградских бабушках — основных покупательницах театральных абонементов, она будет всегда стоять памятником тому гламуру начала того века, когда ходить в театр было круто. Свой профит театр и сцена получат, ведь их очень мало, их система занимает тысячную долю процента от всего населения, и в два-три оперных театра на пятимилионный питер всегда вечером набьётся тысячей понаехов, нам не жалко. А вот на концерт рамштайна набивается по сто тыщ человек за раз, по триста евро билет, и концерты у них каждый день. Возможно возражение, что это убогая масс культура для быдла, вот и массовость, а классика это для избранных, кто тонко чувствует. Не буду спорить, кесарю кесарево. Может быть возможно находить экстаз в искуственно стерилизованной музыке, которую робот сыграет лучше любого человека, такой музыки мне хватает раз в год. Для меня важно, что все задумались и разом перестали дрочить на классическое искусство, переоценка ценностей не помешает. И деревенские клуши уже не стремятся приобщиться к городской элите путём покупки пианино, и стоит пианино в каждой квартире немым укором нам, что против природы не попрёшь!

С классическим приветом, Ганс.