1. ВИНОВНАЯ ДОБЛЕСТЬ

1. ВИНОВНАЯ ДОБЛЕСТЬ

Выводы предыдущихъ главъ въ прим?неніи къ Германіи не только должны были бы показаться парадоксальными, въ былые военные и ближайшіе повоенные годы, но могутъ показаться таковыми еще и въ наши дни. Оставимъ въ сторон? ту пропов?дь, касавшуюся германскаго зв?рства, германской культурной недостойности, отсталости и виновности въ войн?, которая во всемъ мір? велась Антантой, и къ которой въ общемъ весь не германскій міръ примкнулъ; оставимъ эту область безъ разсмотр?нія и безъ критики, потому что едва ли она еще въ томъ своемъ военномъ обличій многими поддерживается и многими разд?ляется, — хотя безспорно еще живетъ въ безчисленныхъ душахъ, какъ отголосокъ или замедляющаяся инерція. Проходятъ годы и остываетъ реакція объективной обиды на несправедливость, на развращающее обманываніе неразбирающихся «малыхъ сихъ» культуры, на весь тотъ гр?хъ сов?сти и мысли, который осквернилъ европейскій, пожалуй, можно сказать міровой духъ военной пропагандой. Когда то — въ т? годы, когда она производилась — не было пред?ла сдавленному возмущенію, не было достаточно презр?нія къ неум?нію и нежеланію съ врагомъ вести борьбу, сохраняя къ нему — т. е. собственно къ себ? — уваженіе; и даже не къ нему и не къ себ?, а къ объективности. И хот?лось запечатл?ть паденіе и ничтожность духа въ поученіе и предупрежденіе будущимъ покол?ніямъ, хот?лось сохранить какъ свид?тельство овлад?вшей людьми сл?поты, образцы т?хъ явныхъ нарушеній очевидности, которыя, обосновываемыя мыслителями, восп?ваемыя поэтами, пропов?дуемыя публицистами, воспринимались людьми, вообще говоря способными на разсужденіе и на созерцаніе, какъ безспорная истина. И тогда было ясно, что вотъ пройдутъ года, и люди и сами не пов?рятъ тому, что говорили и утверждали на вс?хъ перекресткахъ, какъ неоспоримое; ясно было, что какъ ни въ чемъ не бывало они отрекутся и даже позабудутъ отречься, проснувшись какъ бы невинными и свободными отъ груза собственныхъ утвержденій, отъ отв?тственности за разлитой ядъ. И хот?лось недопустить этой безотв?тственности, закр?пить за каждымъ не только его житейскіе поступки, но и поступки его духа — его слова; и когда наступитъ время — предъявить жестокое обвиненіе ради очищенія подвергнутой отрав? души.

Но н?тъ, они правы т?, кто не боятся отв?тственности за участіе или даже за вызовъ массовыхъ помраченій. Только отравленность остается, только посл?дствія; сама же отрава исчезаетъ и люди забываютъ о бред?, обуявшемъ ихъ — даже и тогда, когда видятъ разбитыя въ бреду зеркала; забываютъ объ отравителяхъ и снова, какъ ни въ чемъ не бывало, готовы прислушиваться къ нимъ, къ ихъ новымъ р?чамъ, дов?ряя имъ въ соотв?тствіи бол?е съ новыми страстями и алканіями, нежели со старымъ опытомъ. И даже у т?хъ, кто перебол?лъ страданіемъ зрячести и томился жаждой духовнаго возмездія — пропадаетъ охота возвращаться къ старымъ обманамъ. Къ чему? Современникъ сп?шитъ къ отв?тственности сегодняшняго дня, предоставивъ вчерашній будущему историку; а тотъ въ своемъ труд? посвятитъ имъ обстоятельное прим?чаніе, а, можетъ быть, даже и ц?лый отрывокъ въ текст?. Скучно возвращаться къ старымъ отв?тственностямъ, когда каждый день даетъ начало новымъ; и ужъ во всякомъ случа? неохота возвращаться къ разоблаченію старыхъ содержаній, не столько даже разоблаченныхъ, сколько просто отметенныхъ движеніемъ жизни.

Но отъ затихшаго бреда остались упорные сл?ды. А такъ какъ противъ Германіи былъ весь міръ и такъ какъ Германія поб?ждена и, какъ всегда, исторія отливаетъ свои оц?нки по образцамъ поб?дителя, то сужденія его получаютъ шансы сохранить свой в?съ и на будущее. Знаменательно, что они получаютъ распространеніе и среди поб?жденныхъ. Ибо въ томъ одно изъ свойствъ пораженія, что оно не только/ физически и соціально, но и морально подчиняетъ поб?жденнаго торжествующему противнику.

Отношеніе къ Германіи, конечно, характерно изм?нилось за эти годы; в?роятно, оно смягчилось у вс?хъ, во всякомъ случа?, если и сохраняется прежнее отношеніе отд?льныхъ слоевъ и лицъ, оно теряетъ свой міровой авторитетъ. Едва ли будетъ ошибкой отм?тить, что въ среднемъ постепенно получаетъ преобладаніе точка зр?нія, опред?ляемая приблизительно такими двумя мотивами: съ одной стороны не такъ уже велика и въ особенности исключительна была виновность Германіи въ вызов? и веденіи войны, а съ другой стороны — не лучше и другіе, какъ это обнаруживается въ ихъ поведеніи въ эпоху, посл?довавшую за поб?дой. Оказывается, что «вс? хороши» — таково приблизительно, если не господствующее мн?ніе, то во всякомъ случа? мн?ніе наибол?е безпристрастное, благонастроенное на справедливость, на хладнокровную разсудительность. Былые гр?хи Германіи, пожалуй, признаваемые и абсолютно преувеличенными, ей даже готовы отпустить въ силу гр?ховности ея обвинителей; поведеніе ея враговъ бросаетъ ex post смягчающій отблескъ на ея прегр?шенія. Конечно, молъ, правота, правда, прогрессъ и идеалы были на сторон? Антанты; но посмотрите, какъ она сама съ ними поступала, когда получила возможность ихъ осуществлять, — вотъ какова природа челов?ческая. И въ сущности весьма близокъ къ этому широко распространившійся и среди н?мцевъ взглядъ; передовая н?мецкая мысль, отрицая исключительную виновность своей родины, взываетъ противъ Антанты къ ея же принципамъ, т?мъ самымъ ихъ санкціонируя. Но даже и уязвленный націоналистическій патріотизмъ, оправдывая себя, собственно какъ будто также склоняется къ родственнымъ построеніямъ, лишь перенося обнаружившуюся въ поб?д? гр?ховность Антанты и на прошлое, и въ этомъ усматривая оправданіе, обоснованіе неизб?жнаго своего прошлаго поведенія; Германія им?ла-де право такъ поступать, какъ поступала, и вс? обвиненія лицем?рны, ибо вотъ каковыми оказались ея враги и вотъ какъ они все равно поступили бы, если бы Германія не сд?лала попытки себя отстоять противъ ихъ козней. Приблизительно таково кажется мн? разс?янное ощущеніе, сказывающееся въ словахъ и интонаціяхъ, въ строкахъ и между строкъ.

И если в?рно, что приблизительно таковъ, хотя бы и не всеобщій и не господствующій, но во всякомъ случа? наибол?е благопріятный для Германіи и безпристрастный взглядъ, то приходится отм?тить, что выводы предыдущихъ главъ идутъ въ разр?зъ съ нимъ, какъ они шли бы въ разр?зъ и съ идеологіей военнаго времени. При томъ они идутъ въ разр?зъ не съ точки зр?нія «національнаго эгоизма» Германіи, который можетъ въ сущности принять вс? обвиненія враговъ и все же не считаться съ ними, становясь на эгоцентрическую точку зр?нія собственнаго блага; который можетъ въ происшедшемъ вид?ть неудавшееся самоосуществленіе, отрицательная сторона котораго въ томъ, что оно не удалось, а не въ томъ, что оно — удавшись — причинило бы другимъ величайшее зло. Нам?ченная зд?сь точка зр?нія безконечно далека отъ такого германскаго эгоцентризма. Я подхожу къ затронутымъ вопросамъ исключительно съ точки зр?нія общей, съ точки зр?нія идей, какъ и ставила вопросъ идеологія Антанты; но хочу съ этой точки зр?нія подходить къ реальности, не ограничиваясь словесными, а т?мъ бол?е — устраняя лицем?рные выводы. Мол точка зр?нія идейнаго реализма и именно она и приходитъ въ противор?чіе съ кажущимся наибол?е распространеннымъ и благожелательным!» представленіемъ нашего времени.

Д?ло именно не въ томъ, что Германія д?йствовала, какъ и всякій другой народъ въ пред?лахъ своего національнаго эгоизма; д?ло не въ томъ, что идейность была у Антанты — правильная, но осуществленіе не лучшее, ч?мъ у Германіи. Д?ло въ томъ, что именно Германія стояла на объективно творческой и прогрессивной позиціи, а Антанта на регрессивной или пассивно-охранительной. Д?ло въ томъ, что посл?дняя основа исключительнаго развала Европы — не только военнаго, но и повоеннаго — заключается въ пораженіи, испытанномъ одной изъ сторонъ въ небывалой борьб?, и именно что пораженіе потерп?ла сторона исторически, объективно носившая въ себ? движеніе Европы; что европейское будущее поб?ждено европейскимъ прошлымъ — при сод?йствіи мірового настоящаго. Будущее Европы поб?ждено ея прошлымъ, — оно не только оказывается отс?ченнымъ, но еще на развалинахъ торжествуетъ сила, въ настоящую эпоху неприспособленная строить и ставящая задачей — возстановить невозстановимое.

Таковъ выводъ предыдущихъ разсужденій, но собственно такова же и непосредственная интуиція происшедшаго. Когда поб?ждаютъ, на войн? или гд? бы то ни было, силы строительныя, творческія, носительницы будущаго, какъ бы он? ни были истомлены и ослаблены борьбой и поб?дой, он? получаютъ благодаря ей непосредственную возможность самоосуществленія для дальн?йшаго строительства. Ихъ поб?да означаетъ устраненіе враждебныхъ имъ, т. е. враждебныхъ поступательному творческому движенію, препятствій; и потому развалины не столько загромождаютъ путь, сколько освобождаютъ его отъ трудн?е преодолимыхъ препятствій.

Хотя и усталыя, поб?дившія силы получаютъ свободу развертыванія и бросаются въ него, какъ потокъ, снесшій плотину, — стихійно безъ передышки. Строительство начинается и происходитъ незам?тно, гд? и какъ, потому что поб?дило и торжествуетъ начало строительное. Даже усталые и изнеможенные чувствуютъ освобожденіе; новая жизнь предчувствуется, даже еще и не сказываясь. Мы же стоимъ въ безвыходномъ недоум?ніи на перепутья н?сколькихъ тупиковъ, и явнымъ образомъ ищемъ разр?шенія — не въ продолженіи поб?днаго пути, а въ томъ, чтобы разд?лать хоть часть сод?яннаго. Поразительно, что въ этомъ отношеніи сказывается глубокое внутреннее соотв?тствіе между посл?дствіями великой европейской войны и глубокой всероссійской смуты, — и тамъ разрушеніе не даетъ ни освобожденія силъ, ни выхода, — а чистое разрушеніе, и тамъ оно приводитъ не къ возможностямъ новыхъ построеній изъ полученнаго, а къ необходимости разд?лать сд?ланное, и тамъ — не движеніе впередъ, а возвращеніе вспять.

* * *

Выше уже пришлось говорить о передовомъ положеніи Германіи за посл?дній полув?къ. Я знаю, что не мало н?мцевъ нын? въ общемъ упадк? пораженія готовы это отрицать или не усматривать; я знаю возраженіе, что Германія занималась и выдается преимущественно организаторскими способностями, систематическимъ развитіемъ т?хъ идей, которыя въ своихъ творческихъ зачаткахъ зарождались въ геніальныхъ интуиціяхъ другихъ. Я не стану разсматривать этихъ рядовъ мыслей, ибо они не относятся къ существу настоящаго вопроса. В?рно ли это или нев?рно относительно личной геніальности, это нисколько не касается темы — о н?мецкой государственно-культурной значимости, ибо въ посл?днемъ вопрос? д?ло идетъ не объ индивид?, а о коллектив?. И потому зд?сь существенно сравнивать не отд?льныя индивидуальныя достиженія, а достиженія коллективныя. Для оц?нки общаго уровня народа достаточно отм?тить, что онъ вообще — въ какіе либо моменты, въ какихъ либо областяхъ — достигалъ вершинъ культурнаго творчества. Въ этомъ смысл? Гете, Кантъ, Бетховенъ, противопоставляемые современной Германіи — непротивопоставимы ей, а наоборотъ служатъ вм?ст? съ Бисмаркомъ или Гаусомъ, Лютеромъ или Лейбницемъ ключомъ къ ея уразум?нію. Разъ гд? то достигнутъ максимумъ — этого достаточно для общаго признанія максимальности; остальное — пусть даже спаденіе въ т? или иныя эпохи, или слабость т?хъ или иныхъ категорій — служитъ уже не оц?нк? суммарной высоты, а характеристик? относительныхъ способностей и пониманію кривыхъ временнаго изм?ненія. Но д?ло и не въ этомъ. Д?ло не въ способностяхъ народа, а въ его функціи въ данную эпоху. И сл?довательно именно вопросъ не въ лицахъ, а въ коллектив?, въ совм?стной работ?, а не въ индивидуальныхъ откровеніяхъ. Только объ этомъ — и уже во всякомъ случа? преимущественно объ этомъ — идетъ р?чь, когда ставятъ вопросъ о творческой роли народа. И потому то, что данный народъ своимъ трудомъ выращиваетъ и духовные зародыши другихъ народовъ, — мен?е всего можетъ служить ему укоромъ; наоборотъ, быть можетъ больше всего другого это и подтверждаетъ его строительную — не только за себя, но и за другихъ — роль, если онъ не только свои собственные, но и чужіе задатки доводитъ до общезначимаго использованія и осуществленія. И именно эта роль выпала Германіи за посл?днія десятил?тія, и именно эту роль играли въ былыя эпохи Англія или Франція. И эти дв? страны не у однихъ себя черпали толчки и зерна своихъ достиженій; всякая великая культура неизб?жно не только им?етъ свои истоки у другихъ, но и безъ боязни изъ нихъ черпаетъ, не опасаясь т?мъ потерять свое лицо. Она остается великой, посколько почерпаемое отовсюду претворяетъ въ своемъ синтез? въ ц?нности, общезначимыя въ данную эпоху. И у Германіи были въ былыя эпохи геніальныя достиженія, и другія страны заимствовали таковыя у постороннихъ народовъ; и т?мъ не мен?е въ эти былыя эпохи именно другія страны являлись т?мъ тиглемъ, въ которомъ синтезировалось образцовое творчество эпохи, черезъ который основныя ц?нности должны были пройти, чтобы достичь своего р?шающаго значенія. Было бы преувеличеніемъ сказать, что точно такую роль играла Германія въ посл?дніе полв?ка; слишкомъ общимъ стало къ этому времени то, что можетъ быть названо обще-европейскимъ характеромъ культуры; во многихъ областяхъ д Парижъ, и Лондонъ сохраняли свое былое значеніе. Было бы ни съ ч?мъ несообразнымъ утверждать, будто Германія выт?снила или заслонила собой европейскую культуру, — да и не это смыслъ и задача творческаго народа въ его творящую эпоху. Достаточно того, что въ этой со-вокупной европейской культур? — въ которой на ряду съ тремя главными частичными культурами неустанно работали, и воспринимая, и внося свою лепту, и меньшіе и малые народы, въ которую вливалась и Россія, въ русл? которой росла и Америка, — Германія во многихъ отношеніяхъ стояла впереди. Не то было бы существенно, чтобы она изъ себя создавала все самое новое, а то, что она на своей плавильн? претворяла свое и чужое въ формы для данной эпохи образцовыя, передовыя, что къ ней приходили учиться, и что она свою выработку и свой духовный законъ распространяла вокругъ себя. Германскому шовинизму могло бы хот?ться быть единственнымъ въ верховномъ культурномъ строительств?; германскому самолюбію можетъ быть непріятно, что изъ его творчества невытравимы геніальныя интуиціи другихъ народовъ и что, быть можетъ, даже въ его собственной работ? неотд?лимо сплетаются труды чужихъ по рас? или по государственности людей. Патріотъ Европы остережется умалить долю творчества и соучастія другихъ; но онъ все же долженъ будетъ признать — что въ данномъ случа? только и существенно — что въ этомъ общемъ творчеств? и работ? германскій синтезъ давалъ во многомъ передовое, образцовое, общеевропейское.

И когда говорятъ, что этотъ синтезъ получался не путемъ творчества, а путемъ организаціи, — то этимъ противопоставленіемъ обнаруживаютъ зам?чательное недоразум?ніе. Ибо на самомъ д?л? организація и есть основной путь творчества. Изобр?теніе или вообще обр?теніе новыхъ элементовъ есть явленіе чрезвычайно р?дкое, можно сказать почти исключительное. Элементовъ во всякой области им?ется совершенно ничтожное число по сравненію съ бездной производимыхъ изъ нихъ ц?нностей, — производимыхъ не въ смысл? повторности экземпляра, а въ смысл? новаго созиданія. Мало того, элементы въ наибольшей части не создаются, не творятся; въ р?дкихъ случаяхъ — они открываются; чаще всего они обр?таются, улавливаются, прим?чаются, случайно обнаруживаются. Основная масса челов?ческаго творчества заключается — въ организовываніи, въ оформленіи ихъ въ новые и все новые, бол?е усложненные, или бол?е адекватные назначеніямъ синтезы. Организація есть согласованіе элементовъ или синтезовъ въ новые синтезы; она предполагаетъ, разум?ется, не одно сопоставленіе частей, не одно ихъ собираніе, а — сопоставленіе, собираніе сообразно схем?, которой и опред?ляется новый синтезъ, сооб-разно его иде?. Громадное большинство идей культуры суть идеи ея синтезовъ, ея организовыванія; громадн?йшее большинство достиженій культуры — осуществляется въ порядк? выработки новыхъ организаціонныхъ схемъ, новыхъ синтетическихъ идей; в?рн?е сказать — въ порядк? организовыванія сообразно новымъ (бол?е сложнымъ, адекватнымъ иліи эффективнымъ) схемамъ и формамъ; подавляющая часть культурнаго творчества — есть творчество организаціонныхъ схемъ и организованіе въ соотв?тствіи съ ними.

Если основной процессъ культуры есть процессъ организовыванія, то, разум?ется, въ разныхъ областяхъ культуры онъ является организовываніемъ различнаго, разнаго матеріала и соотв?тственно предполагаетъ разныя способности, особую интуицію или методы. Въ философіи организуется матеріалъ отвлеченныхъ мыслей или обобщенныхъ созерцаній; въ искусств? — матеріалъ образовъ, соотв?тствующихъ данной области искусства, синтезируемый сообразно присущимъ ему схемамъ; въ математик? — организуется матеріалъ величинъ или комплексовъ, въ техник? — матеріалъ орудій или средственныхъ приспособленій; въ общественности — матеріалъ челов?ческой д?ятельности. Организаціонный процессъ въ д?ятельности индивидуальной остается вн? поля наблюденія, ибо во первыхъ, онъ происходитъ существеннымъ образомъ въ пред?лахъ личной психики и недоступенъ вн?шнему воспріятію, проявляясь лишь въ готовомъ результат?, а во вторыхъ онъ въ весьма значительной степени протекаетъ вн? поля сознанія. Организаціонный процессъ коллектива, протекающій вн? личности, въ соотношеніяхъ между личностями, въ ихъ совм?стныхъ д?ятельностяхъ — хотя также можетъ протекать неосознаннымъ, но бросается въ глаза своей организованностью и организуемостью, когда онъ уже готовъ. Ибо въ этой своей организуемости онъ долженъ быть поддерживаемъ уже и сознательно. И кром? того, онъ на большемъ протяженіи подготавливается сознательно и осуществляется, какъ произвольно производимая д?ятельность. Отсюда организаціонный и организаторскій процессъ въ коллективномъ созиданіи естественно выд?ляется наглядн?е нежели въ творчеств? индивидуальномъ. Народъ въ коллективномъ своемъ д?яніи бол?е созидательный и творческій будетъ проявляться и большими организаціонными способностями или д?йствіями.

И наконецъ, если такъ обстоитъ д?ло вообще, по самому существу процесса созиданія, то сугубо такъ обстоитъ — или в?рн?е сказать, особенно ярко это подчеркивается въ томъ грандіозномъ процесс? творчества, которымъ опред?ляется характеръ новаго европейскаго міра. Въ настоящемъ м?ст? н?тъ возможности полн?е обосновать или хотя бы нам?тить обоснованіе того положенія, (къ которому прійдется вернуться еще ниже, см. Отд. IV, гл. III), что въ посл?дней своей основ? ново-европейская культура, философія, наука, техника, общественность, искусство — въ отличіе отъ культуръ другихъ эпохъ основаны на иде? комплексности, изъ которой организаціонный принципъ вытекаетъ съ особенной непосредственностью[10]. Иначе это соотношеніе можно и такъ выразить, что именно потому ново-европейская культура и получила свой небывалый, а можетъ быть, и неповторимый размахъ, что она непосредственно обоснована т?мъ самымъ двигательнымъ мотивомъ, который фактически и лежитъ въ основ? всякаго вообще челов?ческаго творчества. То, что въ другихъ культурахъ является лишь фактической пружиной созданія, но не имманентной основой созидаемаго, — зд?сь становится таковой; зд?сь впервые культура по своему содержанію воздвигается на той самой иде?, которая всегда и является закулисной пружиной всякаго культуросозиданія. И потому сказать про народъ, что онъ въ данную эпоху является наилучшимъ организаторомъ, и въ особенности сказать это въ нашу эпоху, только и значитъ, что признать его — передовымъ, культуроноснымъ народомъ нашего времени.

* * *

Германія им?ла счастье — или то было несчастье — оказаться на томъ м?ст? современнаго челов?чества, на которомъ общая Западной Европ? культура получила свое наибол?е активное воплощеніе.

Неудивительно, что центральное наибол?е выдающееся положеніе заняла Германія и въ военныхъ столкновеніяхъ. Въ д?яніяхъ доблести и въ сверхчелов?ческомъ напряженіи войны не зач?мъ противополагать одни народы другимъ; да и заран?е ясно, что если бы максимумы доблести и напряженій были только на одной сторон?, то въ нихъ уже и не было бы большой необходимости, ибо — не встр?чая равнозначнаго противод?йствія — она оказалась бы неоспоримой поб?дительницей. Упорство и длительность борьбы уже и сами по себ? обнаруживаютъ н?кую равнозначность сторонъ. И въ частности среди Антанты не можетъ не внушать высокаго восхищенія упорная доблесть, твердая выдержка, блистательная борьба Франціи, подвергшейся смертельному натиску, и съ мужествомъ, въ которомъ духовное самообладаніе равнялось физическому самоотверженію, руководившей героическимъ сопротивленіемъ. Да и выд?ленiе ея изъ среды союзниковъ нисколько не предназначено стушевать и доблести иныхъ, а лишь подчеркнуть значительность ея д?яній. Д?ло военныхъ р?шить, кто изъ боровшихся противниковъ чаще достигалъ вершинъ стратегическаго искусства, гд? были наивысшія проявленія военнаго генія и военныхъ призваній. Но каково бы ни было сужденіе спеціалистовъ о спеціальныхъ д?яніяхъ, есть еще иная точка зр?нія и иное воспріятіе — не военныхъ доблестей въ военныхъ д?яніяхъ, а проявленной на войн? доблести общенародной; не напряженія организованнаго разрушенія и умерщвленія, а напряженія всенароднаго созиданія, лежащаго въ основ? воинскихъ усилій. И въ этомъ смысл? воображеніе всякаго созерцателя подавляется той безбрежной лавиной усилій, замысловъ, творчества и героизма, которая въ великой войн? была проявлена германскимъ народомъ.

Это не вопросъ спеціальной оц?нки, спеціальнаго постиженія; это суммарное воспріятіе борьбы со вс?ми народами міра, на вс?хъ концахъ Европы одновременно, борьбы на суш?, на моряхъ, подъ морями и въ воздух?; борьбы одиночныхъ героевъ, авіаторовъ, командировъ подводныхъ лодокъ или сказочныхъ каперовъ въ экзотическихъ моряхъ, усилія полководцевъ и рабочихъ, организаторовъ и жел?знодорожниковъ, д?яніе массъ, дисциплинированныхъ въ единое т?ло, и кучекъ, вкрапленныхъ въ чужія образованія; борьбы подъ Верденомъ и подъ Варшавой, подъ Б?лградомъ и Константинополемъ, въ глубин? Африки и въ С?верномъ мор?, въ Малой Азіи и въ Атлантическомъ океан?; борьбы оружіемъ и наукой, химіей и металлургіей, организаціей и личной иниціативой, командованіемъ и подчиненіемъ, въ траншеяхъ и въ заводскихъ мастерскихъ; борьбы характеромъ и умомъ, мужествомъ и сообразительностью, находчивостью и систематичностью, энтузіазмомъ и разсчетомъ. Таковой была борьба Германіи съ многочисленн?йшими на-родами міра, снабженными вс?ми богатствами нашего времени и свободой добывать богатства со всего міра; сочетавшими въ себ? столь противоположныя и одинаково губительныя свойства, какъ британская неотпускающая твердая хватка и засасывающая россійская безкрайняя зыбкость, — борьба съ врагами, которые восполняли одинъ другого, между т?мъ какъ ей приходилось восполнять своихъ союзниковъ.

Подобную эпопею едва-ли вид?лъ св?тъ за все свое существованіе; величайшія д?янія прошлаго бл?дн?ютъ передъ напряженіемъ челов?ческаго духа, непосильнымъ для народной души. Непосильно утомительнымъ становилось для созерцанія даже сл?дить за нимъ, непрерывно ожидать и переживать все новые удары, все новыя отбиванія, все новыя вздуванія одной и той же челов?ческой матеріи. Можетъ быть, н?которое частичное объясненіе злостнаго опорачиванія германскаго духа, произведеннаго литературой и мыслью враждебныхъ странъ, въ томъ и заключается, что надо было стать сл?пымъ къ германской доблести, чтобы передъ ней устоять.

Есть м?ра не только на доблесть единоличную и коллективную, есть м?ра даже на способность ея воспріятія. Германская борьба превзошла эту м?ру. Не съ точки зр?нія конкретныхъ интересовъ конкретной страны, не съ точки зр?нія конкретныхъ интересовъ челов?чества въ данную эпоху, я съ точки зр?нія имманентной челов?ческой ц?нности исчерпана была способность воспріятія исчерпавшей себя народной доблести. Для дальн?йшаго уже м?ста не было, ибо дальше оставалось лишь одно повтореніе. И къ чему дальше устремляться бороться, жить: герою, взошедшему на вершину доблести, незач?мъ повторять своихъ восхожденій, — ему некуда идти иначе, какъ въ святость или гибель. Геройскій актъ при неограниченномъ продолженіи претворяется въ литургію или трагедію: Парсифаль, Зигфридъ. Но народъ не можетъ стать святымъ — и потому онъ долженъ погибнуть. Бывали моменты войны, когда казалась поб?да Германіи близкой и неотвратимой, и все-же у наблюдателя сохранялось чувство ея обреченности. Германскій геній создалъ безсмертный похоронный маршъ, внушающій жажду быть героемъ, лишь бы подъ его звуки быть унесеннымъ на костеръ уничтоженія. Не патетическое выраженіе печали и жалобы, восторга и преклоненія, — онъ точно вылилъ само суровое в?яніе рока въ прощальныхъ звукахъ, потрясающихъ челов?ческія сердца. Германскій народъ свершилъ д?янія, достойныя похороннаго гимна Зигфриду. И звуки гимна становились внятны, когда, казалось, еще не ослаб?вали поб?дныя напряженія.

И стоитъ-ли не гибнуть, достигши вершинъ. Р?чь не о живущихъ людяхъ, не о народ?, какъ ихъ совокупности, не о культур?, какъ совокупности ихъ д?яній и переживаній. Р?чь о культур? и о д?яніяхъ, какъ довл?ющихъ себ? ц?нностяхъ. Почему культура должна существовать триста л?тъ, а не сто; почему доблесть должна проявляться десять л?тъ, а не два. Разъ проявленное, проявлено нав?ки, разъ бывшее, было на в?чность. Культура, какъ организація жизни, ц?нна въ своей жизненной значимости, — т?мъ, что она есть. Культура, какъ совокупность наивысшихъ достигнутыхъ ц?нностей, достигнута разъ навсегда, — ц?нна, посколько была. И доблесть, разъ проявленная на вершин?, не требуетъ повторенія и не им?етъ продолженій. The rest is silence. Молчаніе окутаетъ и заглушитъ отчаяніе погибающихъ и скорбь остающихся. Забвеніе поглотитъ муки неосуществленности и изл?читъ страданія — исчезновеніемъ. Туманы покроютъ живое и умирающее и только озаренныя вершины будутъ св?тить изъ за нихъ будущимъ в?камъ.

Незач?мъ печалиться о погибшемъ геро?, ибо уд?лъ вс?хъ умереть, но уд?лъ лишь немногихъ — геройство. Незач?мъ печалиться о недосовершенныхъ д?яніяхъ, если и осуществленныя дали ихъ безспорную м?ру.

Неразр?шаемое геройство идетъ къ гибели; но народъ въ сущности погибнуть не можетъ; онъ остается, и эта жизнь не можетъ быть простымъ продолженіемъ предшествующаго. Въ какомъ то смысл? народъ, какъ и челов?къ посл? глубинныхъ потрясеній, — замыкая свое прошлое въ нетл?нную память духа, какъ свое неотъемлемое богатство и опору, начинаетъ новую жизнь. Челов?къ для этого стремится изм?нить м?стность, среду, профессію; народъ м?няетъ свой укладъ. Посл? великаго срыва жизнь продолжается, но въ новыхъ формахъ она должна уже быть и новой жизнью.

* * *

Показателенъ для несказаннаго напряженія характеръ того срыва, которымъ онъ закончился. Римъ поб?ждалъ несмотря на пораженія. Германія поб?ждена несмотря на поб?ды; поб?ждена, ус?вшись на вражеской территоріи. Это и было не столько военное пораженіе, сколько органическій срывъ, своей органичностью и обнаруживающій всю нечелов?чность предшествующихъ усилій. Можно подумать, что зд?сь сказалась преувеличенность германской научной систематичности; что люди разсчитали неизб?жность своего пораженія, какъ расчитывали вс? планы своихъ походовъ, и придя къ отрицательному заключенію покончили съ войной, какъ они раньше р?шали и предпринимали любое свое наступленіе. Можетъ казаться — если это такъ — что въ этомъ была и роковая ошибка; быть можетъ даже безнадежное отступленіе, безвыходная борьба до посл?дней крайности, безразсчетная, безумная, безц?льная — была бы все же ц?лесообразной, ибо ввела бы въ игру множество неизв?стныхъ и нев?сомыхъ факторовъ: утомленіе, разногласіе, неув?ренность въ результатахъ у противника, нежеланіе лишнихъ потерь, внутреннее сопротивленіе. Въ такой безумной и безразсчетной, и все же разсчетливой въ своей аппеляціи ко всякимъ силамъ и слабостямъ противника, къ пред?льнымъ возможностямъ и случайностямъ — въ такомъ сокрушительномъ финал? была бы гармонія съ той р?шительностью броска, который произвела Германія въ войн?; и пораженіе было бы, можетъ быть, и страшн?е, но не гибельн?е для страны. Во всякомъ случа? остается тотъ зам?чательный и знаменательный фактъ, ярко выясняющій смыслъ германскаго военнаго напряженія: оно въ такой м?р? вздыбило вс? силы, средства, способности народа, что не могло м?няться, наростать или сокращаться. Оно могло быть или не быть; и поскольку оно было, оно было поб?доносно, а поскольку перестало быть — разомъ рухнуло и погребло страну. Это былъ вопросъ синтетической духовности, ц?лостной государственности; зд?сь разыгрывалась не н?кая военная исторія, — зд?сь исчерпывалась судьба н?коей государственной духовности. И потому несущественно было м?сто, гд? разыгралась бы посл?дняя стадія борьбы. Суть была въ томъ, выдержитъ или не выдержитъ народъ; и онъ не выдержалъ. И потому до срыва онъ занималъ чужія земли, а посл? — оказался лишеннымъ всякой сопротивляемости. Сила пред?льнаго торжествующаго напряженія сказалась въ немедленности упадка. Не о правот? или промахахъ, не объ ум?ніи или ошибкахъ р?чь — не о поб?дахъ надъ врагами или неудачахъ, и даже не о государственной ц?лесообразности. Р?чь о внутреннемъ, о томъ неуклонномъ собираніи воедино своихъ силъ и возможностей, которое, оказавшись недостаточнымъ, изнутри обусловило паденіе.

* * *

На вершин? общеевропейскаго культурнаго и государственнаго движенія стояла Германія до войны; на вершин? усилій и достиженій стояла она во время войны. Т?мъ глубже было ея пораженіе и пораженіе Европы. Не будь Германія такъ мощна, она не вела бы подобной борьбы со вс?мъ остальнымъ міромъ, не довела бы ея — а сл?довательно и посл?довавшаго разрушенія — до такого небывалаго максимума. Отъ того, что свыше м?ры было ея сопротивленіе, отъ того свыше нормы оказалась и разрушительность.

Разбитъ передовой и сильн?йшій, сорванъ творческій процессъ. Какъ могло это случиться; должно ли было это случиться, — была ли въ этомъ трагическая діалектика современности или только роковая случайность.