Военный след

Военный след

Политикой я стал интересоваться еще в юности. Мой отец — Олег Константинович Рогозин, генерал-лейтенант авиации, до выхода в отставку занимал высокие должности в Министерстве обороны СССР. Будучи заместителем начальника Службы вооружения, в 80-е годы он практически руководил всей оборонной наукой страны и с детства привил мне интерес к военным делам.

Наш дом был вечно полон интереснейшими людьми — генеральными конструкторами ведущих конструкторских бюро, крупными учеными и военачальниками. Как правило, мама накрывала стол на кухне или в гостиной, и я становился невольным слушателем долгих бесед отца с гостями.

Говорили не только о военных делах — программе вооружений, новейших разработках систем оружия (в эти моменты отец отправлял меня под благовидным предлогом куда-нибудь сходить и что-нибудь принести), но и о ситуации в стране, которая становилась все тревожнее.

Среди тех, кто бывал у нас дома, в ходу было едкое выражение «политрабочие». Этим словечком отец и его коллеги награждали замполитов и высшее руководство КПСС, которое с 70-х годов все больше впадало в маразм. Я чувствовал, что между кадровыми военными и учеными, с одной стороны, и партийной верхушкой Вооруженных Сил СССР, — с другой, постоянно тлел конфликт, порожденный диаметрально противоположными подходами к вопросу обеспечения безопасности страны.

Дряхлевшие рептилии Политбюро настаивали на достижении «стратегического паритета» между Советским Союзом и США, который понимался ими как математическое равенство «мускул»: танков, пушек и особенно стратегических ядерных сил, развернутых двумя сверхдержавами друг против друга.

Отец и его друзья считали иначе. С их точки зрения, безопасность страны можно было обеспечить вовсе не за счет равного количества смертельного железа, на изобретение и производство которого были брошены лучшие силы науки и промышленности СССР. В конечном счете, именно гонка вооружений — бессмысленная, поставленная на поток «штамповка» гор оружия, причем морально устаревшего и пригодного разве что для ведения грандиозных танковых сражений времен Великой Отечественной войны, истощила экономику, создала дефицит самого необходимого, деморализовала советское общество и привела политический строй и советскую государственность к летальному исходу.

Возможно, кремлевские старцы и уже немолодые руководители военного ведомства, многие из которых застали последнюю мировую войну и даже прошли сквозь ее огненные годы, не могли избавиться от так называемого «сталинского синдрома». Вооруженные Силы и военная промышленность Советского Союза в первые месяцы войны оказались неготовыми к отражению гитлеровской агрессии именно из-за стратегических просчетов политического руководства страны. Тогда ставка делалась не на формирование тяжелых танковых и моторизованных бригад, которые могли бы сдержать наступление немецкой армии, а на легкие танки и даже конницу, как будто армия готовилась к тому, чтобы добивать остатки «антоновщины» на Тамбовщине. Обжегшись в предвоенные годы на «молоке», Политбюро «дуло на воду», требуя от промышленности и в целом всей советской экономики все большей милитаризации.

Как я уже говорил, мой отец и его товарищи думали по-другому, жестко отстаивая свою позицию. Суть ее сводилась к следующему: вместо доктрины «стратегического паритета», разоряющего страну и ее граждан, следовало немедленно перейти к «стратегии сдерживания».

Такая стратегия предполагает возможность нанесения противнику в ответных действиях такого ущерба, который бы заведомо превосходил возможный «выигрыш» агрессора от развязанной им войны. Объясняя мне, еще школьнику, смысл этой стратегии, отец говорил: «Представь себе двух бойцов. Один из них, самый крупный и мощный, вооружен пулеметом. Другой держит в руке всего лишь пистолет. Но фокус в том, что и пулемет, и пистолет нацелены точно в сердце противника и, более того, механически связаны друг с другом своими спусковыми крючками. Выстрелит один — автоматически выстрелит и другой. Погибнут оба. И неважно, что громила погибнет от прямого попадания одной пули, а его противник получит в сердце всю очередь пулемета. Погибнут оба».

В качестве доказательства своей правоты отец часто приводил пример Карибского кризиса. Тогда Советский Союз примерно в 17 раз уступал Америке в количестве ядерных ракет и атомных бомб, тем не менее этого соотношения было более чем достаточно, чтобы не допустить развязывания американской термоядерной агрессии.

Неутешительный расчет вашингтонских ястребов был прост: да, США может многократно уничтожить весь Советский Союз, сжечь дотла всю Евразию, но способность врага нанести ответный удар, риск «возмездия из могилы», который приведет к уничтожению 20–25 крупнейших американских городов — это та цена, которую американцы не готовы были заплатить.

Собственно, в этом и суть «стратегии сдерживания», в основе которой лежит принцип «оборонительной достаточности». Это означает, что миролюбивое государство должно обладать таким количеством и, главное, качеством оружия (прежде всего, стратегических ядерных сил), чтобы в случае агрессии нанести обидчику неприемлемый ущерб. Если агрессору об этом заранее будет известно, то, рискуя «получить сдачу», в драку он уже не полезет. Для обеспечения надежной безопасности своей страны не обязательно добиваться «стратегического паритета». Достаточно иметь в запасе такую «страшилку» для врага, которая остановит его от нападения.

Сейчас уже очевидна безусловная правота позиции, которую отстаивал отец. Если бы стратегия сдерживания была взята на вооружение советским руководством еще в 80-е годы, то, как знать, может быть, СССР продолжил бы свое существование, а гражданская наука и промышленность давно бы уже наладили с помощью «оборонки» производство современной и конкурентоспособной продукции, обеспечив достойный уровень жизни граждан Великой Державы.

Но судьба страны сложилась иначе. И материальный фактор (сложности экономического положения Советского Союза) оказался вовсе не на первом месте в деле развала державы.

СССР убили не пустые прилавки магазинов, не козни вражьей агентуры, не дешевые инсценировки диссидентов и не тупая фальшь советской пропаганды. Несмотря на все проблемы в организации военного дела, наши Вооруженные Силы разгромили бы любого неприятели, если бы он покусился на суверенитет советского государства.

Войну проиграли не командиры, а «политрабочие» — те, кого с упрямой периодичностью поминали дурным словом завсегдатаи нашего дома.

Нация была предана руководством КПСС, коммунистическими бонзами, презиравшими свой народ и его веру. Многие из них, желая сохранить свою власть, лично возглавили шовинистические сепаратистские движения и спровоцировали потрясения 1991 года, приведшие к распаду СССР.

Развал Союза не был запрограммирован. Он стал результатом массового предательства правящей верхушки. Моральное разложение руководства КПСС привело к выдвижению на первые роли Михаила Горбачева, Александра Яковлева и других «архитекторов перестройки», которые выгодно отличались от предыдущего поколения вождей только умением самостоятельно перемещаться. Бессмысленное щебетание нового генсека, не способного управлять столь сложным государством в кризисное время, было зловещей приметой надвигавшихся бурь.

Глядя на Горбачева, я осознал, насколько велика роль личности в истории. Сильный, полный решимости, ответственный национальный лидер, несмотря на острый характер проблем, охвативших национальную политику и экономику СССР, без сомнения справился бы с угрозой развала Союза. Лидер тем и отличается от высокопоставленного баламута, волей случая вынесенного на Олимп, что он точно знает, чего он желает добиться, и последовательно идет к поставленной цели, используя все необходимые средства для ее достижения.

Как сейчас я отчетливо помню череду роскошных, парадных похорон Брежнева, Андропова, Суслова, Пельше. Однажды, году в 84-м, я увидел в программе «Время» задыхающегося от какой-то болезни нового генсека Черненко, с трудом читавшего по бумажке какую-то безликую речь. Какая тоска, безнадега охватила всю мою душу! Неужели эти невзрачности будут сменять друг друга вечно, а эти похороны станут главной достопримечательностью моей страны!

И вдруг я увидел новое, свежее лицо. Он ходил без поддержки, улыбался, дышал ровно, пытался шутить. В 1985 году, придя к власти, Горбачев располагал всеми необходимыми рычагами для обновления и укрепления страны. В его распоряжении находились армия и КГБ. На них он всегда мог опереться, как только бы решился изъять из руководства КПСС предателей и национал-сепаратистов.

Под его началом находились современные производственные кадры и академическая научная школа с мировой репутацией. Они были способны принять и поддержать призыв к разумной конверсии оборонно-промышленного комплекса и военной науки. Модернизация гражданской промышленности на основе научных изобретений и технологий «оборонки» позволила бы в кратчайшие сроки снять социально-экономическое напряжение в стране и глухое недовольство в народе по поводу пустых прилавков.

Призыв талантливой и патриотически настроенной молодежи в структуры правящей партии и правительства обеспечил бы лояльность нового поколения граждан заявленным целям развития нации.

В случае проявления острой оппозиции новому курсу со стороны старой номенклатуры лидер мог бы напрямую обратиться к нации за поддержкой. И она была бы оказана мгновенно и повсеместно.

И самое главное. Взамен исчерпавшим свой потенциал лозунгам построения коммунизма, в идею которого на тот момент мало кто уже верил, надо было предложить новую доктрину, сформированную на основе идеологии национальных интересов. Нужно было решительно отказаться от так называемой ленинской национальной политики, предполагавшей наделение каждой нации правом на национальное самоопределение вплоть до отделения.

В СССР только у русских не было такого права. У РСФСР не было ни своей Академии наук, ни своей компартии, ни иных равных другим союзным республикам признаков национального суверенитета. Территория Советской России то и дело использовалась для наделения землей очередных «братских народов», от имени которых выступала шовинистически настроенная коммунистическая бюрократия. За счет РСФСР в конце 30-х годов был образован Казахстан, в состав которого вошли земли Семиреченского, Уральского и Сибирского казачьих войск. А в печальном 1954 году обильно политый русской кровью Крымский полуостров был великодушно «подарен» Никитой Хрущевым его родной Украине.

В малых формах изъятие земли у русского народа происходило и внутри самой РСФСР. Например, территория Ставропольского края, без какого бы то ни было согласия местного казачьего населения, неоднократно урезалась в пользу северокавказских соседей. Кизлярский район вошел в состав Дагестана, Моздокский — в состав Северной Осетии, а Наурский и Шелковской были подарены абрекам Чечено-Ингушетии.

Надо сказать, что национал-сепаратисты и русофобы разных мастей забрались на чердак партийной власти в союзных республиках достаточно давно — еще в начале 70-х годов. Судя по взглядам нынешних руководителей Татарии и Башкирии, еще недавно восседавших в креслах первых секретарей соответствующих обкомов КПСС, русофобские и сепаратистские настроения к концу 80-х годов стали визитной карточкой партийной номенклатуры и в самой РСФСР.

Один из рупоров кремлевской «Общественной палаты» этнолог Валерий Тишков, которого тяжело заподозрить в симпатиях к русским патриотам, в своей книге «Очерки теории и политики этничности в России» приводит интересные данные о национальном составе КПСС и Политбюро ее Центрального Комитета. Они наглядно свидетельствуют, что состоявшая преимущественно из русских, компартия управлялась представителями этнических кланов. В частности, он пишет:

«Радикально изменился этнический состав руководства КПСС после XXVIII съезда партии, когда при формировании Политбюро был утвержден принцип федеративной квоты для первых секретарей компартий союзных республик (без выборов) и избрание фактически только 1/3 состава Политбюро. В итоге в нынешнее Политбюро из 24 человек вошли представители 16 национальностей (15 титульных + 1 осетин), а процедуру выборов прошли только 7 русских (8-й И. К. Полозков вошел по квоте), один украинец (2-й Гуренко — по квоте) и один осетин (А. С. Дзасохов). Тем самым впервые за свою историю состав Политбюро партии коммунистов приобрел многонациональный характер».

Это утверждение г-на Тишкова мы оставим на остатках его совести. В отличие от «забывчивого этнолога» мы хорошо помним этнический состав руководства большевистской партии, который редко соответствовал национально-пропорциональному составу России. Если верить Тишкову, русских среди членов горбачевского Политбюро было всего восемь человек, что составляет одну треть. И это при том, что среди рядовых коммунистов доля русских приближалась к 60 процентам.

Далее в своей книге г-н Тишков приводит новые любопытные свидетельства:

«КПСС предстала перед парадоксальной перспективой: ее руководство впервые стало многонациональным, а рядовой состав становился все более мононациональным, превращая эту политическую партию в этническом отношении в партию русской части населения страны. Даже в тех республиках, где коммунисты сохраняли свою численность, следует иметь в виду, что и в прошлом доля русскоязычного населения в партии там была выше, а сейчас она еще выше, т. к. выходили из партии, прежде всего, представители статусных национальностей. Последние переориентировали свои политические интересы в пользу новых национальных фронтов и партий, а русские и русскоязычное население в целом, а также этнические меньшинства, не вовлеченные в эти движения или находящиеся в оппозиции к ним, сохраняют свою лояльность КПСС. Однако эта лояльность не столько по идейной убежденности, сколько по необходимости сохранять членство в качестве средства сохранения связи с Центром, с Россией, а также средства противодействия росту политического национализма со стороны так называемого коренного населения… Среди дисперсно расселенных групп, не имеющих своей государственности, доля коммунистов также различается очень сильно. Так, например, евреи (1,5 млн. чел.) и немцы (2 млн. чел.) представляют два народа, в отношении которых существовала длительное время дискриминация при приеме в партию. Однако евреи имеют самый высокий показатель представительства среди членов партии (почти 15 % от численности всей группы!), а немцы один из самых низких (4,4 % от численности)».

Из приведенных данных можно сделать однозначный вывод: русские надеялись на КПСС как на защитницу их прав в борьбе с национал-сепаратистами. Однако само руководство партии состояло либо из безвольных руководителей типа самого «Михал Сергеича», либо из откровенных предателей и хамелеонов, либо из самих национал-сепаратистов, решивших использовать правящую партию для уничтожения союзной государственности. Да и сама организации власти прогнила до основания и не демонстрировала даже намека на способность к реформированию.

То, что произошло с КПСС, — тяжелый и непрочитанный пока урок для нынешней правящей партии России, руководство которой уже сейчас кишит национал-сепаратистами.

Если бы тогда на месте Горбачева стоял действительно национальный лидер, он бы увидел эти тревожные симптомы внутрипартийной гангрены. Наилучшим способом уберечь страну от кровавого распада и формирования на ее осколках примитивных феодальных ханств было бы точечное хирургическое вмешательство для ампутации зараженных тканей. Широкие народные массы и национально мыслящая интеллигенция приветствовали бы задержание всех главарей национал-сепаратизма. Тем более что органам госбезопасности были известны их коммерческие грешки, может быть, и не идущие ни в какое сравнение с размахом сегодняшней коррупции, но достаточные для того, чтобы наказать партийных «вырожденцев» показательно жестко.

Пример бурно развивающегося националистического Китая наглядно демонстрирует, что непримиримая позиция правящей партии и общества к преступности в собственных рядах и даже среди высшего партийного руководства оказывает благоприятное воздействие на укрепление партийной дисциплины, государственного единства и темпы экономического роста.

Ничего этого не было сделано. Противоречивая и слабая натура Горбачева лишь потакала росту центробежных сил. Начались волнения в Карабахе, затем в Грузии, Прибалтике, Узбекистане, далее — везде. Характерно, что первыми жертвами озверевших сепаратистов становились русские мирные жители. Например, внутритаджикской резне между «вовчиками» и «юрчиками» предшествовали расправы в Душанбе и других городах над русским населением. В середине февраля 1990 года национал-исламисты буквально растерзали полторы тысячи русских мужчин и женщин в Душанбе. Женщин под грохот автоматных очередей и гогот насильников заставляли раздеваться и бегать по кругу на площади железнодорожного вокзала.

Эти леденящие кровь истории, о которых упрямо молчит российское телевидение «во избежание разжигания межнациональной розни», вы и сейчас можете услышать от чудом оставшихся в живых русских беженцев, которые вот уже более 15 лет пытаются найти кров, гражданство, сочувствие и поддержку у российских властей. Бесполезно. Этим господам и тогда было наплевать на геноцид русского народа, брошейного на произвол Горбачевым и демократами, наплевать и сейчас.

Ни крики умирающих младенцев, ни стоны изнасилованных русских девушек не тронули сердца банды честолюбцев и воров, дорвавшихся до власти. Ведь убивали русских, а русских защищать не следовало! Полуживая КПСС и полуразложившийся от массового предательства КГБ не были способны удержать страну от распада.

На самом деле все межнациональные проблемы, жестко заявившие о себе при первом же малейшем ослаблении советского режима, тлели десятилетиями, если не дольше. И напряжение между армянами и азербайджанцами в вопросе о принадлежности Нагорного Карабаха, и абхазо-грузинское противостояние, и проблема воссоединения Осетии Южной с Осетией Северной в составе РСФСР имели свою историю, зачастую не менее продолжительную, чем история самого Советского Союза.

Но эти конфликты носили скрытый характер, и любая попытка их «раскачать» немедленно пресекалась по партийной линии с помощью необходимого репрессивного аппарата КГБ СССР. Когда же эти два шампура — КПСС и Комитет госбезопасности — были выдернуты из плоти межнациональных отношений, все рухнуло на давно уже тлеющие угли взаимной вражды.

Единственная сила, которая своей мощью и авторитетом могла выступить против разгрома союзного государства, был русский народ.

Да, его элита была либо расстреляна, либо рассеяна в эмиграции в Гражданскую войну.

Да, пришедшее ей на смену молодое поколение сильных и смелых комсомольцев 30–40-х годов полегло на полях Великой Отечественной.

Да, современным русским людям также отказывали в праве гордиться своей нацией. Как сейчас помню, как наша классная учительница объясняла нам перед встречей с французскими сверстниками, что нельзя называть себя русскими, если спросят, надо говорить, что мы — советские.

Тем не менее только русские могли выступить организованно в защиту единого государства, а потому факты атаки на мирных русских жителей в Закавказье, Прибалтике и Средней Азии тщательно скрывались Кремлем. Власти справедливо полагали, что правда о катастрофе тысяч вырезанных русских семей может разбудить гнев национального характера и призвать его к действию.

Истинный национальный лидер сумел бы опереться на армию и активную моральную поддержку русского народа. В конце 80-х годов русские более-менее равномерно проживали на всей территории Империи, а значит — могли коллективно выступить в защиту государственного единства.

Жесткие ответные меры сильного национального лидера были бы поддержаны массой нерусских народов, желавших сохранить то лучшее, что было в советском строе. Об этом свидетельствуют результаты мартовского 1991 года референдума о сохранении СССР, который, несмотря на лукавость горбачевской формулировки, был поддержан абсолютным большинством граждан страны. Действия национал-предателей из партийной верхушки союзных республик можно было бы блокировать повсеместно.

Безусловно, особую роль в подавлении мятежа партноменклатуры могли бы сыграть и органы государственной пропаганды. Вместо того чтобы показывать дурацкие новости ГКЧП и гонять в эфире балет «Лебединое озеро», нужно было просто показать правду, рассказать о том, какие чудовищные планы захвата власти вынашивают заговорщики, кто снабжает их деньгами и оружием, кто оказывает моральную и политическую поддержку. В сочетании с решительными действиями по нейтрализации главарей мятежа фактор наступательной пропаганды привел бы к полному успеху.

.. Но национальный лидер, народный вождь, способный взять на себя всю полноту власти в этот критический момент жизни нации и государства так и не появился. Господь оставил нас один на один с маразмирующим Политбюро, его болтливым генсеком с кляксой на голове и в придачу к нему трусливыми российскими коммунономенклатурщиками во главе с Иваном Полозковым, как две капли воды похожим на булгаковского Шарикова.

Система отбора советских партийных кадров могла выплевывать на самый верх государственной власти только таких ничтожеств, как Михаил Сергеевич Горбачев, а потому впереди всех нас ждали страшные испытания.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.