22 Боливия: Bechtel и водные бунты

22

Боливия: Bechtel и водные бунты

Подобно Эквадору и Венесуэле, Боливия вступала в XXI век в обстановке массовых протестов против иностранных корпораций, расхищающих ее природные богатства. Из-за демонстраций, бойкотов и забастовок замерла деловая жизнь в Ла-Пасе и многих других городах страны. И хотя сопротивление возглавляли лидеры племен аймара и кечуа, индейцы были не одиноки в своих протестах: их поддерживали профсоюзы и гражданские организации.

Однако в отличие от Эквадора и Венесуэлы корни общественного недовольства в Боливии крылись не в нефти, а в воде, пресной воде. В 1990-х годах стало очевидно, что в недалеком будущем именно она станет одним из самых ценных ресурсов планеты. Корпоратократия быстро поняла, что, взяв под контроль запасы пресной воды, она сможет диктовать свою волю, манипулируя экономиками и правительствами.

Как и раньше, массовое недовольство боливийцев было спровоцировано действиями Всемирного банка и МВФ. В 1999 году эти две организации убеждали боливийское правительство продать систему общественного водоснабжения третьего по величине города страны, Кочабамба, дочерней компании инженерно-строительного гиганта Bechtel.

По настоянию того же Всемирного банка правительство Боливии пошло на весьма радикальный шаг, решив заставить всех без исключения пользователей, независимо от размера их доходов, платить за услуги водоснабжения. Это противоречило сложившимся местным традициям, согласно которым все люди, независимо от своего материального статуса, имеют законное право пользоваться водой.

Узнав, что Боливия, как простак, «купилась» на эту очередную каверзу экономических убийц, я испытал приступ стыда, потому что это был тот самый принцип Every-Person-Pay (EPP) — «каждый пользователь платит», к разработке которого я приложил руку еще в середине 1970-х годов. Правда, в то время речь шла о его применении только к тарифам на электроснабжение, и тогда эта идея воспринималась как новшество. Она противоречила большинству известных тарифных планов на коммунальные услуги, рекомендованных для поддержки населения бедствующих районов, в том числе введенных Администрацией электрификации сельских районов (REA) США.

Планы основывались на принципе доступности электричества и коммунальных услуг для всего населения — считалось, что это способствует общему экономическому росту, даже если такие услуги пришлось бы субсидировать. Данный принцип доказал свою высокую эффективность во многих странах, применивших его по примеру REA. Невзирая на очевидный успех подобных тарифных планов, Всемирный банк решил испробовать нечто совсем иное.

Как главный экономист одной из фирм, призванных проводить политику Всемирного банка в 1970-х годах, я был вынужден разрабатывать эконометрические модели, подтверждающие экономическую состоятельность принципа EPP. Методы эконометрики позволяют обосновать практически все что угодно, тем более что в моем распоряжении был целый штат способных экономистов, математиков и финансовых экспертов. Таким образом, с технической стороной проблем не возникало.

Однако было два момента, которые меня смущали. Первый — то, что эта задача явно противоречила нравственным принципам. Второй момент был чисто прагматический — ведь старый метод уже много раз доказал свою состоятельность. Так для чего, размышлял я, химичить, обосновывая эффективность принципа EPP, если он еще не апробирован, зачем создавать почву для роста нищеты и социального недовольства?

Ответ, увы, был очевиден: прибрав к рукам систему коммунального обеспечения какой-нибудь страны, корпоратократия получает возможность контролировать ведущие отрасли ее экономики; кроме того, принцип EPP позволит превратить субсидируемые государством неэффективные компании в прибыльных дойных коров, готовых к приватизации (в чем я сумел убедиться впоследствии, когда меня пытались нанять в СОВЕЕ).

Принцип EPP, как я теперь четко видел, был порожден тем же менталитетом, что и займы на инфраструктурные проекты, выгодные только иностранным строительным компаниям да местной олигархии. Основной массе населения от них не доставалось ровным счетом ничего. Во время поездки в Аргентину мне открылась еще и третья причина.

«Эти страны — гарантия нашей безопасности в будущем», — проговорил генерал Чарльз Нобл, когда служебный автомобиль вез нас по улицам Буэнос-Айреса. Это было в 1977 году. В то время Чарльз Нобл, или Чак, был вице-президентом MAIN (пройдет время, и он станет ее президентом). Выпускник Уэст-Пойнта, получивший магистерскую степень в Массачусетском технологическом институте (MIT), Чак сделал внушительную военную карьеру, входя в состав командования инженерной службы армии США во время войны во Вьетнаме, а после отставки занимал пост президента Управления гидротехнических работ в районе реки Миссисипи (Mississippi River Commission).

Теперь MAIN возложила на него руководство исследованием водных ресурсов Аргентины. Они касались в первую очередь крупного гидроэнергетического комплекса Сальта-Гранде, который Аргентина строила совместно с Уругваем. Проектная мощность ГЭС составляла почти 2 тыс. МВт, плотина должна была образовать огромное водохранилище. При этом под затопление попадал город с населением 22 тысячи человек.

«Мы проиграли во Вьетнаме, потому что не понимали тогда, как у коммунистов работают мозги. Здесь, в Латинской Америке, мы должны действовать получше», — возобновил беседу Чак. Подарив мне из своего арсенала лучшую улыбку, неожиданно мягкую для человека, прославившегося стальным характером, он продолжал: «Никогда не позволяй всем этим социалистам убедить себя, что, раздавая дармовые обеды, можно добиться чего-нибудь, кроме презрения. Люди должны платить за все, что им дают. Неважно, что это — электричество или вода. Только так они будут ценить то, что получают. Такова природа человека. Для нее естественны законы капитализма, а не коммунизма. Посмотри-ка сюда, — он указал на пруд в парке, мимо которого мы проезжали. — Вода скоро приобретет такую же ценность, как золото и нефть, вместе взятые. Ты доживешь до тех времен, когда вода превратится в самый ценный товар на этой планете. Мы должны стремиться завладеть как можно большими ее запасами. Это даст нам рычаг воздействия, власть».

Спустя два десятилетия, узнав, что некой компании предоставлено эксклюзивное право на покупку SEMAPA — системы водоснабжения боливийского города Кочабамба, я вспомнил слова Чака Нобла. Речь шла о 40-летней концессии с правом приватизации для транснациональной компании Aguas del Tunari, частного консорциума, во главе которого стояла дочерняя компания той самой недоброй славы Bechtel Corporation. Да, подумалось мне, весть о том, что американская компания заполучила ни много ни мало, а «разрешение наживаться ради своей выгоды» на системе водоснабжения, наверняка порадовала бы генерала Нобла.

Однако в Латинской Америке к этому отнеслись иначе. Базирующаяся в Сан-Франциско Bechtel слыла компанией, которая умеет завоевывать симпатии и поддержку в самых верхах. Она может похвастаться самыми «жирными» заказами от Всемирного банка и правительства США. Числясь частной корпорацией, Bechtel избавлена от внимания недреманного ока Комиссии по ценным бумагам и биржам и не обязана раскрывать ей коммерческую информацию, равно как и любым общественным организациям-наблюдателям. В этом Bechtel тверда как кремень — она умеет оберегать свои секреты.

Работая в качестве экономического убийцы в Индонезии, Египте и Колумбии, я часто, хотя и по разным поводам, слышал от правительственных чиновников, что, «если Bechtel заинтересовалась каким-нибудь проектом, нет смысла дергаться, все равно он достанется ей». Вскоре после поездки в Аргентину с Чаком Ноблом дела привели меня в Эквадор.

Как-то вечером я обедал с одним старинным другом-эквадорцем, с которым был знаком еще по работе в Корпусе мира. Теперь он занимал должность государственного уполномоченного по контрактам. Мы сидели в самом дорогом ресторане Кито, куда он позволил себя пригласить, и, видимо, желая отблагодарить за угощение, друг выдал информацию, цена которой, как он считал, в тысячи раз превышала счет за обед.

В ближайшие несколько месяцев, предупредил он, не стоит особо морочиться подготовкой предложений по некому (он сказал, какому именно) проекту — было заранее известно, что его отдадут Bechtel. «Все набьют карманы — и я, и мэр, и президент, и ребята из Сан-Франциско, — он состроил гримасу, — кроме тебя и других простаков, вообразивших, будто это честный тендер».

Bechtel могла похвалиться многими громкими именами в зарплатной ведомости. В свое время ее сотрудниками были такие знаменитые личности, как Джордж Шульц (президент и член правления Bechtel, министр финансов в администрации Никсона и госсекретарь при Рейгане), Каспар Уайнбергер (вице-президент Bechtel, министр обороны при Рейгане), Дэниел Чао (исполнительный вице-президент и управляющий директор Bechtel Enterprises Holdings, Inc., и член консультативного совета Экспортно-импортного банка США), Райли Бектел (глава Bechtel и член Совета по экспорту при президенте США в администрации Джорджа Буша-младшего).

Отец моей жены, между прочим, тоже имел к Bechtel самое непосредственное отношение, занимая в компании пост главного архитектора. Позже, когда он уже находился в отставке, Bechtel снова призвала его под свои знамена — руководить гигантским проектом строительства городов в Саудовской Аравии. Моя жена тоже начинала карьеру именно в этой компании. Так что знал я Bechtel как свои пять пальцев, причем мне были известны разные аспекты ее деятельности.

Вскоре после того, как Bechtel заполучила права на SEMAPA, тарифы на воду немедленно взлетели. Некоторые жители Кочабамбы обнаружили, что их счета за воду увеличились более чем на 300 %. А если учесть, что район Кочабамба относится к беднейшим на континенте, это была настоящая катастрофа.

«Теперь им приходится выбирать, то ли еду покупать, то ли воду, — рассказывал мне знакомый эквадорец, один из активистов кечуа, вернувшийся накануне из Кочабамбы. — Гринго жаждут больше прибылей, а боливийцы умирают от жажды. Им говорят, что они не имеют права даже на то, чтобы собирать дождевую воду, потому что по договору с SEMAPA они должны платить Bechtel за всю потребляемую воду».

Доведенные до отчаяния жители Кочабамбы подняли бунт. Из-за массовых бойкотов четыре дня в январе 2000 года город был практически закрыт. Взбунтовавшаяся толпа угрожала разгромить конторы SEMAPA. Bechtel обратилась к властям за помощью. Президент Боливии Уго Бансер вынужден был уступить ее нажиму и направил в город войска для подавления мятежа. Начались массовые избиения, десятки аймара и кечуа получили ранения, а один семнадцатилетний юноша был застрелен солдатами.

Опасаясь, что бунт охватит всю страну, президент Бансер в конце концов ввел военное положение. Когда и это не помогло сбить волну протестов, президент заявил о намерении аннулировать контракт с Bechtel. Поговаривали, что перед этим он несколько раз встречался с представителями американского посольства. В апреле 2000 года компания Bechtel вынуждена была сдаться — она прекратила свою деятельность в SEMAPA, и система водоснабжения вновь стала собственностью города.

Жители Кочабамбы ликовали. Веселье охватило весь город. Радостные люди на улицах угощали друг друга стаканами воды, провозглашали здравицы в честь новых героев аймара и кечуа, слагали стихи и песни, прославляющие яркую победу, с которой они вошли в эру нового тысячелетия. Однако вскоре, когда первые восторги спали, жители Кочабамбы оказались перед довольно сложной проблемой: оказалось, что управлять общественной системой водоснабжения некому. Многие из бывших управленцев ушли на покой, кто-то сменил место жительства или работу.

Городская община избрала новый состав правления и утвердила руководящие принципы работы SEMAPA, в частности — действовать в духе социальной справедливости. Главные задачи компании теперь состояли в том, чтобы обеспечивать водой бедных, в том числе и тех, у кого раньше в жилищах не было водопровода, платить адекватное вознаграждение работникам, действовать рационально и не допускать взяточничества[27].

А правительству Боливии тем временем пришлось на себе испытать методы корпоратократии. Bechtel не собиралась без боя отказываться от такой дойной коровы да еще создавать прецедент — тогда и другим странам захочется последовать примеру Боливии и выступить против ее господства. В классических традициях корпоратократии, лишний раз доказывающих, что ради своих целей она готова манипулировать международным законодательством, Bechtel прибегла к помощи одного из своих голландских холдингов.

Подоплека была очень проста: между Нидерландами и Боливией с 1992 года действовало Двустороннее инвестиционное соглашение, тогда как между США и Боливией такого договора не существовало. Опираясь на это соглашение, голландская дочерняя компания подала иск против боливийского народа на 50 миллионов долларов. Половину этой суммы истец требовал за потери, понесенные в связи с «экспроприированными инвестициями», а остальное должно было служить возмещением ущерба.

Американские СМИ по большей части обходили молчанием эту небывалую историю корпоративного интриганства, жадности и бездушия. Зато в Латинской Америке она получала самую широкую огласку. Следя за разворачивающимися событиями на сайтах латиноамериканских СМИ, я часто думал о компании СОВЕЕ. Мне припомнилось, что ключевые посты в этой крупнейшей электроэнергетической компании Боливии, которая снабжала президентский дворец и командование вооруженных сил, занимали иностранные специалисты. Большинство топ-менеджеров и инженеров были гражданами Соединенных Штатов, Великобритании, Аргентины, Чили, Перу, Парагвая. Теперь я понимал, что привлечение иностранцев к руководству компании было тщательно просчитанной стратегией с дальним прицелом, своего рода гарантией, что этот ведущий поставщик коммунальных услуг никогда не будет национализирован.

Я обнаружил и тот факт, что СОВЕЕ больше не принадлежала моему несостоявшемуся работодателю, компании Leucadia. В начале 1990-х годов СОВЕЕ несколько раз переходила из рук в руки, причем это всегда были иностранные корпорации.

Все они, как и Leucadia, занимались прибыльным бизнесом — покупкой и продажей компаний. И если СОВЕЕ, несомненно, представлялась для них лакомым куском, то перспектива в одночасье заработать на ее продаже большой куш выглядела еще привлекательнее, особенно учитывая тот факт, что это дезориентировало местное население, лишая его возможности организованного противодействия корпоративному произволу.

Все эти бурные события вынесли на поверхность боливийской политики нового лидера. Будто повторяя венесуэльскую модель, которая в Латинской Америке, похоже, превращалась в закономерность, Боливия избрала своим новым президентом Эво Моралеса, выходца из бедной крестьянской семьи, представителя коренного индейского населения, аймара.

Он примкнул к «Движению к социализму», возвышая свой голос против приватизации и того, что сторонники корпоратократии гордо называли экономическим «либерализмом» или «свободнорыночными» реформами, которые на деле служат только интересам иностранных корпораций, никак не способствуя защите местных предпринимателей и крестьянства, зато одобряя протекционистские барьеры США в отношении боливийского экспорта. Моралес резко выступал против инициативы США создать Зону свободной торговли Америк (в английской аббревиатуре — FTAA), называя это «узаконенной колонизацией обеих Америк». Растущая популярность политика-аймара открыла для него двери боливийского парламента, однако корпоратократия немедленно окрестила его террористом, а госдепартамент отзывался о Моралесе не иначе как об «агитаторе за незаконную коку»[28].

В 2002 году по обвинению в терроризме Моралеса лишили парламентского мандата — речь шла о бунтах кокалерос против уничтожения посевов коки, в ходе которых были убиты четверо крестьян, а также трое солдат и полицейский. Разгневанные кечуа и аймара объявили, что изгнание Моралеса из парламента инспирировано ЦРУ, и уже через несколько месяцев отзыв его мандата был объявлен неконституционным.

Перед очередными президентскими выборами посол США в Боливии Мануэль Роча предупреждал: «Хочу напомнить боливийским избирателям, что, отдав свои голоса тем, кто хочет, чтобы Боливия вновь вошла в число основных экспортеров кокаина, они рискуют в будущем лишиться помощи США». Однако предупреждение Роча не произвело желанного эффекта, а лишь разъярило боливийцев. Моралес же заявил, что слова американского посла Роча помогли «пробудить сознание народа». Активисты возглавляемой им партии MAS развесили по всей стране плакаты с увеличенными фотографиями Моралеса, на которых сверху огромными буквами был набран обращенный к избирателям вопрос: «Боливийцы, вам решать, что важнее: слова Роча или голос боливийского народа?»[29]

На выборах 2002 года Моралесу не хватило совсем немного голосов, и победу одержал другой кандидат, Гонсало Санчес де Лосада, миллионер, который воспитывался и получил образование в США. Моралес отказался поддерживать курс Санчеса, а партия MAS предпочла уйти в оппозицию. То, что на первый взгляд было поражением, сыграло в судьбе Моралеса ту же роль, что и провал антиправительственного мятежа для возглавлявшего его Чавеса: Моралес добавил очки к репутации защитника интересов коренного населения.

А президент Санчес между тем пошел навстречу требованиям МВФ и Всемирного банка. В 2002 году, вскоре после своего избрания, он санкционировал резкое повышение налоговых ставок. И, как это часто бывает в подобных случаях, сильнее всего от этого шага пострадали бедные слои населения. Начались массовые народные бунты, президент бросил на их подавление армейские подразделения.

В ходе кровопролитных столкновений было убито 30 человек. Заблокированные дороги и многотысячные демонстрации на улицах городов парализовали жизнь страны. Когда же стало известно, что Санчес готовится продавать боливийский природный газ за рубеж, в том числе и в США, по льготным ценам, вместо того чтобы предоставлять его нуждающимся в своей собственной стране, народный гнев достиг предела, волнения усилились, а попытки усмирить бунтующих унесли еще 20 человеческих жизней. Это в конце концов вынудило Санчеса подать в отставку и бежать в Соединенные Штаты. Сейчас он живет в пригороде Вашингтона. Боливия требовала выдать бывшего президента, чтобы предать его суду, но американские власти отказались это сделать.

Боливийцы бросили решительный вызов Всемирному банку и сумели изгнать Bechtel, одну из самых могущественных организаций в мире. Их новый лидер, представитель коренного населения, потомок тех, кого веками подвергали жестокому порабощению, подобно фениксу восстал из пепла поруганной культуры своих предков. И мне кажется, что это только начало новой Боливии. Эво Моралес, несомненно, пополнит ряды самых влиятельных латиноамериканских лидеров начала XXI века.

Мне же представляется, что уроки всех этих событий обращены не только к боливийцам и латиноамериканцам. Здесь есть о чем подумать и Bechtel, и прочей корпоратокративной братии. Это мощное послание о демократии и справедливости, и оно будет вдохновлять молодое поколение в Боливии, Соединенных Штатах и во всем мире.

Я часто ловлю себя на том, что вспоминаю слова Джессики, когда она ребенком была с нами на гидроэнергокомплексе на реке Зонго. Тогда она сказала: «Здорово, что они не стали строить огромную плотину, а то вся эта чудесная долина оказалась бы под водой».