Путь к Атлантиде

Путь к Атлантиде

Хотя на Востоке институты холодной войны – прежде всего Организация Варшавского договора – были распущены, в западной части Европы они укреплялись. НАТО обрела новую роль, выйдя «за рамки территории» (наиболее яркие примеры – Косово и Афганистан) и приняв в свой состав ряд бывших стран советского блока. Польша, Венгрия и Чехия вступили в организацию в марте 1999 года. Затем, в ходе масштабного расширения в марте 2004 года, к альянсу присоединились прибалтийские республики (Эстония, Латвия и Литва), Болгария, Румыния, Словакия и Словения, за которыми в апреле 2009 года последовали Албания и Хорватия. На этом процесс не остановился, и, несмотря на неоднократные предупреждения России о том, что приближение НАТО к ее границам будет восприниматься как стратегическая угроза первого уровня, расширение альянса не утратило своей динамики. На Бухарестском саммите альянса 2–4 апреля 2008 года перспектива членства была обещана Грузии и Украине. В силу озабоченности Германии и Франции тем, что такое «окружение» России может вызвать ненужный провокативный эффект, осуществление Плана действий по членству в НАТО было отложено. Тем не менее расширению альянса было задано стратегическое направление. В Декларации говорилось о «неделимости» безопасности, но имелась в виду безопасность самого атлантического сообщества. И результатом экспансии стало именно узаконивание «делимости» и тем самым нового передела Европы.

О том, что именно было обещано советскому руководству в плане расширения НАТО, до сих пор идут споры. Во время воссоединения Германии западные лидеры дали обязательство не милитаризовать восточную часть объединенной страны. На встрече в Москве 9 февраля 1990 года государственный секретарь Джеймс Бейкер пообещал Горбачеву, что, если Германия вступит в НАТО, а Россия выведет оттуда свои 24 дивизии, «юрисдикция НАТО не распространится на Восток ни на дюйм». Но это касалось только бывшей ГДР. Вопрос о расширении НАТО в отношении других стран советского блока просто не приходил никому в голову и не обсуждался. В тот день министр иностранных дел Германии Ганс-Дитрих Геншер заявил своему советскому коллеге Эдуарду Шеварднадзе: «Одно можно сказать определенно: НАТО не будет расширяться на восток». Хотя речь вновь шла о Восточной Германии, это обязательство служило признанием того факта, что расширение НАТО было для Советского Союза болевой точкой. Обещание не было зафиксировано письменно, но все участники четко понимали, что расширение НАТО на территорию бывшего советского блока просто немыслимо. С моральной точки зрения намерение было очевидным, и, таким образом, Запад нарушил если не букву, то дух тех договоренностей, которые, как считалось, положили конец холодной войне.

Как отмечает Сэротт, «после окончания холодной войны Россия была преднамеренно оставлена на периферии Европы». Была заложена негативная динамика, которая в конечном итоге ускорила крушение складывавшегося тогда миропорядка.

В декабре 1991 года к России как к стране-правопреемнице перешли от СССР все договорные обязательства и привилегии, в том числе членство в Совете Безопасности ООН. Но вскоре в России вновь началось «смутное время», и ее озабоченности можно было легко игнорировать.

В 1994 году президент Билл Клинтон начал процесс расширения НАТО на востоке и юге от российских границ. Учитывая непростую ситуацию, в которой находилась страна в период 90-х, Борис Ельцин мог лишь молчаливо соглашаться.

Придя к власти в 2000 году, Владимир Путин «разыгрывал» идею присоединения России не только к ЕС, но и к НАТО. Во время визита в 2000 году в Британию Дэвид Фрост (David Frost) задал российскому президенту вопрос о возможности вступления в альянс, на который тот ответил: «Почему нет?» Ответ был не столько серьезной заявкой на членство, сколько сигналом (как Путин отметил в том же самом интервью) о том, что «Россия это часть европейской культуры, и я не представляю себе своей собственной страны в отрыве от Европы и от так называемого, как мы часто говорим, цивилизованного мира. Поэтому с трудом представляю себе и НАТО в качестве врага». В начале 2000-х Путин серьезно взаимодействовал с НАТО в плане возможного членства. Вероятно, в Брюсселе даже проходили неофициальные переговоры, пока США не наложили на них вето.

Риски, связанные с расширением НАТО, были очевидны с самого начала, и не в последнюю очередь Джорджу Кеннану, старейшине мировой дипломатии и архитектору политики «сдерживания» Советского Союза в послевоенные годы. Да, западные державы пытались подсластить горькую пилюлю. В 1994 году Россию включили в натовскую программу «Партнерство во имя мира», а Основополагающий акт Россия-НАТО о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности, подписанный в мае 1997 года, торжественно провозглашал начало новой эпохи: «Россия и НАТО не рассматривают друг друга как противников… Настоящим Актом подтверждается их решимость наполнить конкретным содержанием общее обязательство России и НАТО по созданию стабильной, мирной и неразделенной Европы, единой и свободной, на благо всех ее народов».

28 мая 2002 года на Римском саммите Россия-НАТО был создан Совет Россия-НАТО (СРН), призванный стать «механизмом для консультаций, выработки консенсуса, сотрудничества, совместных решений и совместных действий России, в рамках которого Россия и государства-члены НАТО будут работать как равные партнеры в областях, представляющих общий интерес». Россия уже не находилась в положении «одна против всех», и это изменение статуса было призвано вывести на новый уровень партнерство в рамках широкого сообщества во имя безопасности. Хотя в тексте нет ни малейшего намека на то, что Россия могла бы обладать каким-либо «правом вето» по вопросам безопасности, находящимся в исключительном ведении НАТО.

В качестве площадки для разрешения конфликтов СРН оказался бесполезным, он способствовал скорее не взаимодействию с Россией, а ее изоляции. Так, Америка наложила вето на созыв СРН для обсуждения грузинского кризиса в 2008 году. Позднее она признала, что это было ошибкой. Но история повторилась в 2014 году, когда разворачивался кризис на Украине. 1 апреля НАТО приостановила «все практическое гражданское и военное сотрудничество с Россией», не запрещая, однако, контакты на уровне послов. Очевидно, что институциональная архитектура сотрудничества, несмотря на искренние стремления обеих сторон, была безнадежно неадекватна реальным вызовам европейской безопасности XXI века.

Во внешнеполитическом дискурсе стабильно побеждал либеральный универсализм президентства Клинтона, отвергавший любые прагматические возражения. Он основывался на идее, что бывшие коммунистические государства, если ввести их в мир благосостояния и западных цивилизационных институтов, трансформируются, подобно Германии после войны, и рано или поздно это же будет применимо к России. В этом крылось глубокое внутреннее противоречие. Расширение НАТО как раз и не давало России возможности получить опыт трансформации, который могло бы предложить ей реформированное атлантическое сообщество. Фундаментальная же проблема состояла в том, что Россия не была повержена в войне и считала себя полноправной великой державой, что сильно отличало ее от послевоенной Германии. Оказавшись в НАТО, она бы стремилась к лидерству, что в планы других государств явно не входило. Безусловно, США не были готовы делиться своим гегемонистским положением. Идея, что расширение НАТО положит конец разделению Европы, никак не соотносилась с тем фактом, что крупнейшая страна Европы оставалась за бортом, и ее недовольство только нарастало. Таким образом, создание новых разделительных линий в Европе вело к снижению общего уровня безопасности. А когда Россия наконец отреагировала – в том духе, как того и ожидали Кеннан и прочие критики, – в НАТО это было воспринято как оправдание необходимости консолидации. В этом и есть сущность нового атлантизма.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.