III

III

Мы увидели в действии вековые крестьянские правила: страда сведена к жатве, а молотьба выполняется не на пашне, а на току. Значит, ты только жнешь в зоне риска, в условиях естественных, а молотишь уже под крышей, в искусственных условиях, и волен растягивать этот этап как тебе нужно. Старина-то старина, но тут была в самом деле новая технология, придуманная и испытанная для себя колхозным строем: не мост новый или кабина, не новая ширина барабана — тех-но-логия во всем разнозубцовом ее кругу. Возвращались ветры на круги своя, но совсем на иной высоте.

Электрическая молотьба…

«Первое место в работе электромоторов занимает, конечно, электрическая молотьба…» — читали шестьдесят с гаком лет назад посетители Первой сельскохозяйственной и кустарнопромышленной выставки СССР; в простом и всеобъемлющем «Спутнике по выставке» черным по белому было написано: «Электрическая молотьба важна для сельского населения… тем, что электромотор в отличие от других двигателей легко переносится с одного места работ на другое и, таким образом, может обслужить много крестьянских дворов. Так же важно и в пожарном отношении — потому что электромотор совершенно безопасен… Но самое главное преимущество электрической молотьбы заключается в том, что она дает больше выхода зерна примерно на 12 % по сравнению с ручной молотьбой и на 5 % по сравнению с конной. Так что если все наши крестьяне будут молотить электромоторами по всей России, то это даст увеличение зернового хлеба около 270 млн. пуд. для России. Эта огромная экономия по ценам нынешнего года (1923. — Ю. Ч.) стоит 135 млн. руб. золотом».

Все в мире по нескольку раз изменилось, электричество научили водить ледоколы, взбивать коктейли, безбольно лечить зубы, стирать, творить непредсказуемое в компьютерах, а вот великую вечную работу человечества, молотьбу, как переложили после мускульной силы на двигатель внутреннего сгорания, так и с концом! Будто еще прадедам не была известна антитеза: конная молотилка — или электричество, локомобиль — или электричество, древний цеп, «потату — потаты», 22 тысячи ударов за десять часов сплошного пота — или электричество.

Председатель Каневского (имени Калинина) колхоза Анатолий Тихонович Кузовлев, тоже инженер-механик, «зиждитель храма сего», говорил с нашими просто, понималось все с полуслова. Возить молотилку по пашне и требовать еще, чтоб не рассевала зерно, — вообще вариант обреченный. Завтра ли, послезавтра, а прекращать обмолот на бегу придется, такова тут гипотеза.

Комбайн идеален как машина для уборки зерна. Не урожая целиком, а заготовительной его сердцевины. Солому и полову он всегда бросал — за государственной ненадобностью — колхозу, а тот тратил на доуборку всегда больше, чем обходилась собственно молотьба. Комбайн незаменим как машина спешных хлебозаготовок, когда единственной зерновой емкостью всего колхоза остался железный короб на верхотуре — бункер, из него хлеб сразу мчат на элеватор. Но у земледельца, желающего добра себе, земле и внукам, есть чем и попрекнуть машину, перенятую нами когда-то у прерий и пампы.

Потери зерна — они порождение тряски и молотьбы на бегу, но как не видеть потерь от того, что комбайн простоял? Влажный хлеб вообще молотить нельзя, этого и впредь не смогут ни «Дон», ни «Енисей», ни какой-нибудь «Клаас», «Матадор» или «Доминатор». А малы ли у нас территории, где нормой в недели страды является сырость, влажность, «временами дожди», а сухая масса — исключение? Далее. Солома, брошенная на полосе, не дает пахать, но в степях помогает почве сохнуть: затяжка обработки создает «чемоданы», глыбы земли, а разбиваешь их — помогаешь эрозии… А человеческий фактор: можно ли требовать от комбайнера работы по двадцать часов в сутки? Ночная работа не только родит потери — она и человека истязает.

По всему по этому колхоз, поддержанный районом и краевой краснодарской наукой, вступил в спор с целым ведомством сельскохозяйственного машиностроения. Он предложил механическую жатву и электрическую молотьбу. Передвижение только там, где без него нельзя, — и стационар на заключительном этапе. А когда у каневских стало получаться, когда параллельно и вполне независимо от «Ростсельмаша» станица Каневская новела испытания двухфазной уборки, то и среди профессиональных конструкторов нашлись сочувствующие. Таганрогский «Сельмаш», не боясь конкуренций, передал сюда «Ротор», сделал МПУ…

Чем здесь жнут? Этой самой МПУ, «машиной полевой универсальной», она происходит от «Колоса», молотилки лишена, но и избавлена от главного минуса всех комбайнов: работать только на уборке, а одиннадцать месяцев в году пребывать, как выражается Андрей Ильич, «на бюлетне». Машина генерального таганрогского конструктора Юрия Николаевича Ярмашева представляет собой самоходное шасси — может после страды работать на фермах, возить, даже землю копать. Полтораста «лошадей» двигателя могут быть заняты круглый год.

(Как подумаешь, что энергоблоки почти миллионного парка комбайнов — это минимум сто миллионов «л. с.», бюллетенящих одиннадцать месяцев в году, то уступаешь тоске и ярости: и впрямь, должно быть, тут тупиковый вариант!) Хлебной массой набивают 80-кубовые короба тележек — и после одного прохода на пашне не остается ничего. Лишь «паутины тонкий волос…». Почва не изрубцована, не укатана, стерня цела, потерн определяют в тридцать кило — вместо пяти прежних центнеров. Уже в день жатвы можно пахать.

Как молотят? Уже говорено: электричеством. В две смены, без перегрузок. Под крышей, при свете. Здесь потери исключены вовсе: ворох можно подсушивать, асфальтная площадь не даст зерну уйти в землю. Пневмотранспорт разгоняет солому и полову по хранилищам, здесь же действует гранулятор, штампуют брикеты для ферм: безотходная технология.

Тут-то и увидели наши впервые полузапретный, но оттого еще более интересный «Ротор». Автор его Юрий Николаевич Ярмашев пробился к колхозным энтузиастам и первую машину сделал стационарной. Мы со станичниками наблюдали, таким образом, первую машину с «аксиально-роторной молотилкой» — единственную из тридцати тысяч комбайнов СК-10-12, какие должны были быть произведены Таганрогским заводом в 1985 году согласно постановлению ЦК КПСС и Совмина СССР от 27 сентября 1979 года за номером 901.

Не может быть, чтобы кто-то здравый и порядочный не изучил досконально и не описал в назидание будущей наглости, в урок мастерам силовых приемов историю южнорусского «Ротора» — историю сознательного задержания в колыбели новой машины, с которой мы могли бы претендовать на действительный приоритет! Четверть века связанный с цехом пишущих, лезущих куда их не просят, я не могу идеализировать его — но и поверить не могу, что акция с «Ротором» останется под спудом.

Роторные молотилки были предложены советскими инженерами еще в шестидесятых годах. Ротор — это наружный вращающийся цилиндр, он расположен вдоль хода комбайна (обычный барабан всегда стоит поперек) и обеспечивает, кроме большой производительности на сухой массе, щадящий, деликатный режим колосу. Он не сечет зерно на крупу, как это, увы, способен делать «классический» барабан, и не размалывает его в мучную пыль, исчезающую в соломе бесследно. Станем богаче — непременно заговорим о травмах зерну, об ударах и трещинах, которые уродуют посевной материал, приводят к невероятным завышениям норм высева, и роторная «вежливость» войдет в агрономический обиход.

Не только в шестидесятых — до конца семидесятых годов ротор в мировом комбайностроении реальностью еще не был. И когда в 1979 году большой синклит наших ученых, располагая ЭВМ «Минск-32», обсчитал перспективный типаж комбайнов на 1981–1990 годы, то среди четырех базовых моделей был выделен «большак» класса 10–12 килограммов массы в секунду, и Таганрогское ГСКБ, традиционно ориентированное на «тяжелые» (вспомним «Колос») машины, предложило на ту вакансию принципиальную новинку — ротор.

Пожалуйста, задержите свое внимание… Ни о какой всезональности не было речи в том стратегическом плане! Шаблоном все уже были сыты по горло, и в строгую Систему машин (пишется, повторю, с заглавной) внесли четыре класса комбайнов, удовлетворяющих разным ступеням урожайности: от одиннадцати центнеров (увы, больше сорока миллионов га!) до двадцати и выше (около тридцати миллионов гектаров). Логично? Вполне. Даже приятно сознавать, как спокойно и расчетливо спланировали. «Большак», тогда еще без имени и плоти, был назначен обслужить острова высокой урожайности в море сдержанных, скажем так, намолотов — те острова, которые по неизученным пока законам шумихи служили особо страстным людям для искажения истинной картины: уж так всюду преуспели с буйной урожайностью, что вовсе нечем обмолотить!

Регионы, фактически заработавшие право требовать комбайн класса 10–12 кило, — это Северный Кавказ, Юг и Юго-Запад Украины, Донбасс, Молдавия и Эстонская ССР. В общем парке страны таких комбайнов должно быть не больше 15 процентов. Классу в 8–9 килограммов (поля ЦЧО, Западной и Восточной Сибири, Дальнего Востока, Латвии, Литвы, Азербайджана) надлежит достичь четверти комбайнового парка. А до шестидесяти процентов в общем составе должно принадлежать классу 5–6 кило в секунду, это производительность «Нивы» — если сделать ее надежной. Разумеется, и Омск может (островами или архипелагом хозяйств) потребовать класс комбайна — «большака», а где-то и на Северном Кавказе вполне удовлетворятся классом 5–6 кило: решает, понятное дело, целесообразность, а не административная карта.

Но «всезональность» идет от лукавого и представляет собою технический блеф. Если, по Измаильскому, нельзя сшить сапог, годный на любую ногу, и нельзя создать единую-неделимую агротехнику, то машину такую нельзя создать и подавно. Да и не нужно! Поэтому техническая характеристика «Дона-1500», печатно распространяемая «Ростсельмашем», где прямо провозглашается — «предназначен для уборки зерновых… во всех зерносеющих зонах страны», есть или мания грандиоза кого-то из сочиняющих бумажки, или (никак не хотелось бы верить!) замах на монополию, покушение на Систему машин.

Таганрогский СК-10 «Ротор» родился практически одновременно с «Доном-1500» и в представлении аграрного болельщика (а имя ему ныне легион) открывал как бы новый вариант привычно конкурировавшей пары «Нива» — «Колос». Наш брат взялся знакомить с принципиально новой машиной широкий круг жаждущих перемен, и съемки для «Сельского часа» я делал еще на зимней молотьбе: автор машины Юрий Николаевич Ярмашев вел испытания в ангаре на запасенной с лета хлебной массе.

И вдруг — стоп! Визг тормозов. Таганрогское ГСКБ, лишив его автономности, передают в подсобники «Ростсельмашу». Ярмашева сажают на мост и жатку для «Дона». Своей машиной ему дозволено заниматься в часы досуга — как пионеру планеризмом. С экранов ТВ «Ротор» исчезает, поминать о нем становится дурным тоном. Новой пары не составилось, «Дон» прошел всю дорогу испытаний (с усмешками и признанием умелости отмечают это специалисты КНИИТИМа!) без единой встречи с опытными экземплярами «Ротора»! Затем разговор словно бы возродился, но уже на другой базе: сделать «Дон» в роторном исполнении. Унифицировать былую пару в одной приоритетной машине.

Материал будущему летописцу… ГСКБ Таганрога насчитывает более тысячи двухсот человек, за 35 лет работы здесь создано 56 конструкций машин, поставленных на производство, 4 авторских свидетельства запатентованы в США, Англии и Канаде, эффект от внедренных машин превысил 5 миллиардов рублей. Никого не пожалеем в подсобники, если дело коснется унификации!..

Утекло много воды. И когда несколько экземпляров таганрогской машины класса 10 кило все-таки поставили на государственные испытания, уже девятью крупными фирмами Запада был освоен выпуск роторных комбайнов и даны их товарные партии. Например, «Кейс-Интернэшнл» теперь предлагает потребителям четыре модели уборочных машин: «1620» с дизелем в 124 л. с., «1640» — дизель 150 «лошадей», «1660» — турбодизель в 180 л. с. и «1680» — турбодизель в 225 л. с., всюду стоит ротор длиной в 2,77 метра…

Постановка «Дона» на производство не восполнит нужды в «большаке»: промолот восьми килограммов в секунду, характеризующий ростовский комбайн, не снимает нужды в классе 10–12 кило. Потерю стольких сезонов, величину отрицательную, легиону агроболельщиков придется суммировать с победами «Ростсельмаша» — иначе списать не на что. И еще материал летописцу: если бы в войну Яковлева подчиняли Ильюшину, Петляков бы работал на Лавочкина, а все унифицированно — на Туполева, не стали бы наши системы лучше немецких. Кроме всего прочего, тут человеческая сторона, естественное самоутверждение. Если даже мил насильно не будешь, то уж умен, даровит, дерзок — подавно. Когда Ю. Н. Ярмашеву предложили участвовать в постановке роторной молотилки на «Дон», он не проявил, мягко скажем, энтузиазма — и, грешный человек, я могу понять, почему…

Итак, на могучем току в Каневской мы, ходоки из Прочно-окопской, наблюдали, как через колхозный, независимый, конкурентоспособный стационар ищет выхода в жизнь коллектив в тысяча двести умов. На борту роторной молотилки стояло странное для сельских пейзажей слово МАРС. Ярмашев, приехавший пояснить нам кое-какие детали, расшифровал сокращение — «молотилка аксильно-роторная, стационарная». Но что-то от научной фантастики в космодромном этом устроении все же оставалось. Предельное малолюдье… Сами разгружаются здоровенные кубы с намолоченной массой, колесник живо подает ее на линии — и пошло, молотилка проколотит, провеет зерно, пневматика разгонит отвейки по трубам, красота! Наверное, бородачи у Сашка Комбайна с таким же недоверием разглядывали жнею-молотилку, как мы — этот прообраз будущего…

Значит, можно и влажную массу косить, раз есть возможность подсушивать?

А уже и косят, и сушат! В Ейске работает стационар в семхозе люцерны: принудительная сушка зелени и потом обмолот, стали получать по пять центнеров семян — прежде и полутора не видели… А Сибирь, Казахстан испытывают накопление хлебной массы для обмолота ее зимой. Ведь исстари молотили в мороз и снега — вспомните: «Хаджи-Мурат», русская семья Авдеевых…

Хорошо, ток — постоянный, но ведь и он может «идти к Магомету»? Давний южный укатанный «гарман» никаких ведь особых вложений не требовал — площадка для молотилки да энергоблок? Ясное дело — может, отвечал хозяин Кузовлев, это у нас фундаментальный, базовый, а будут варианты и удешевленные… Ну, раз коснулись финансов — дает ли выгоду стационарная молотьба? Кроме, конечно, долговременных факторов — что земля не «пищит», почва не сохнет, палов нет и т. д.

Гектар уборки по сравнению с «нивской» технологией обходится на 27 рублей 43 копейки дешевле. На гектаре, считает Кузовлев, подняли умолот минимум на пять центнеров — за счет прежних потерь. А что уборка кончается не просто хлебовывозкой, а уже кормовым брикетом, где с соломой спрессованы и люцерновая мука, и концентраты, — это крепко помогло животноводству…

Новизна простирается, однако… на пятьсот гектаров пашни. Двухфазный способ обкатывается в колхозе им. Калинина лишь в одной бригаде, остальное — комбайновая молотьба. Почему?

Радиус эффективности ограничен. Издали не подвезешь, и вообще такой ток — дело дорогое. «Материально дорогое», — уяснил себе Андрей Ильич, всегда подчеркивающий, что материальный интерес означает интерес к материалам, к шиферу, лесу, кровле, асфальту…

Другой колхоз станицы Каневской, «Победа», устами знаменитого своего председателя В. Ф. Резникова отмел всякий налет чуда:

— Мы три года всем районом без металла сидели из-за этого стационара! А молотится даже у соседа Кузовлева сколько — одна восьмая урожая?.. Лично я жду «Донов». Отобрали комбайнеров, послали на курсы. Построены гаражи. Чем покупать по тридцатке «Нив» ежегодно, лучше выбирать партию «Донов»…

Если бы наш Орехов мог, не ходя годами по острию ножа, не рискуя будущим двух своих крепеньких пацанов, купить тот стационар готовым к монтажу! Если бы прочный бюджет Прочноокопской тоже мог делить призы на финише, одним приказом банку признавая или отрицая чей-то рекорд! Нет, как раз в сопоставлении с действительно новой технологией проявит себя игра ценами, протекция — включение едва подошедшей к конвейеру машины в «уцененный товар».

Удивительно: тепличная пленка протекционизма натянута именно над теми машинами, которых страна производит больше всех в мире, — вроде хозяйства и сами не заинтересованы коситься на импорт. «Магирусы», «Татры» среди КамАЗов? Обычное явление. Синие гэдээровские косилки с наклонной кабиной? Всюду и везде, они живо упрочили кормодобывание. Сеялки, оборудование для ферм? Нет проблем… Но зарубежный комбайн — табу!

Когда в полях Белоруссии, Прибалтики появился гэдээровский комбайн Е-516, среди механизаторов пошли дуэли: простоев не знает, тип-топ целую осень, потери аптекарские, люди по полторы тысячи тонн намолачивают — на сырых-то хлебах. Позвонил раз ночью Бедуля, знаменитый брестский председатель Владимир Леонтьевич Бедуля — «летающий мужик», по стихотворению Андрея Вознесенского — и в характерной своей манере заявил:

— Цыган две зимы за одно лето отдавал. А я три «Нивы» отдам за один «пятьсот шестнадцатый»! Ап-парат!! Если вы в «Сельском часе» не покажете эту прекраснейшую машину, если не передадите наше острое желание покупать ее — не хочу и видеть вас в нашей Беловежской пуще.

Взялся я исполнять заказ хозяина-белоруса — в ответ: «Опять подкоп под «Дон»?» Даже сказать про Е-516 на телевидении тогда не дали: «Мы что, рекламбюро заграничной техники?..» Понимаю: выгодней продавать комбайны, чем покупать таковые. Но если дожились, что на международной выставке «Сельхозтехника-84» наша экспозиция, насчитывая тринадцать разделов, даже краешком не могла показать комбайн, чтоб не конфузить страну на кругу, так, может, и невредно освежать кровь импортом? Почему Бедуле, Нечерноземной зоне вообще ждать у моря погоды, а не покупать давно серийную, по СЭВу спланированную, надежную машину социалистической фирмы «Форшрит», что означает «Прогресс»? И разве не обидна такая протекционная пленочная теплица самому крупному комбайновому заводу мира, ему ли бояться свежего ветра? И как я должен был отвечать председателю? «Помилуйте, Владимир Леонтьевич, мы тут поражены вашим выбором, Е-516 — машина старая, в производстве уже десять лет, и колеса тяжелые, и кабина старых стандартов, ведь удивим Москву лаптями…»

И от преда-белоруса получил бы хор-роший пендель!

…А поездка наша была благодетельна. Она восполняла недостающие звенья. Мои заречные консерваторы увидели беговую дорожку уборочного прогресса совсем иною. Считайся с этим арбитр или нет, а параллельно с «Доном», вроде как бы бортиком, бежал-дышал живой «Ротор», а рядом действовал (не скажешь ведь — «бежал»!) колхозный, ни на что не похожий, в кузнечном еще исполнении двухфазный метод.

Мне очень хотелось бы подверстать здесь абзац-другой, как наши заложили свой молотильный стационар, а второй бригаде Орехов добыл «Дон-1200», и во что вылилась дискуссия у голубых перил. Но мне еще к своим возвращаться, сочинять не могу: «Донов» вообще в район не прислали, на стационар нет ни материала, ни подрядчика, и молотили мы и в начальную страду эпохи Агропрома обыкновенными старыми «Нивами».

А сами дивились мы вот чему. Новая техника? Что тут хитрого, путь ясный: делай барабан шириной в полтора метра, куй под него новую железную телегу, ставь мощнее двигун… Но это одна ясность, арифметическая. Другая — ротор — пускай будет алгеброй. А как смело и здорово, что у кого-то хватило дерзости и непохожести на других — взять и воскресить дедовский ток, сделать его, может быть, острием технической смелости — утворить какую-то высшую математику!..

У меня для объяснения ситуации была в запасе одна выписка из труда молодого гениального человека, но она длинновата и сложна для декламаций в бригадном кругу, и я тоже соврал бы, если б написал тут, будто провозгласил вслух такое:

«По геометрии выходит, конечно, что прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками. Но многовековой опыт действительной жизни доказывает неопровержимо, что люди в исторической практике не признают этой математической истины и умеют продвигаться вперед не иначе, как зигзагами, то есть кидаясь из одной крайности в другую. Нраву всего человечества препятствовать невозможно, и потому приходится махнуть рукою на неизбежные зигзаги и только радоваться тому, когда крайности начинают быстро и порывисто сменяться одна другой. Значит, пульс хорош, и человеческая мысль не порастает плесенью».

Написал так Дмитрий Иванович Писарев.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.