Угроза Польше продолжается

Угроза Польше продолжается

«Gazeta Wyborcza» 16 июля 1996, №164

Публикуя статью «Может ли история повториться?», я не допускал, что ворошу палкой в муравейнике.

Считаю для себя честью, что рядом с моим текстом был размещен ответ Ежи Гедройца. Я чувствую огромное признание его заслуг, но политическая концепция редактора «Культуры» ставит меня в недоумение, поскольку я не могу найти в ней какую-либо реальную альтернативу на место той политики, которую он подвергает уничижительной критике.

Гедройц представляет Польшу неудачницей, у которой ничего никогда не получалось — начиная с Конституции 3 мая и заканчивая «Солидарностью».

Это картина, написанная одной, к тому же черной, краской. Конституция 3 мая провалилась не потому, что не нашла поддержки у народа, а восстание Костюшко закончилось поражением не потому, что — как считает Гедройц — не смогло поднять на борьбу мужиков. Даже самая лучшая конституция и в десять раз более радикальный Полонецкий универсал не смогли бы за короткое время изменить фатального для Польши соотношения сил.

Гедройц отвергает мое утверждение, что Польша «сама сбросила советского гегемона и вассальные правительства». По его мнению, хвалиться нечем, поскольку за первое и второе нужно благодарить «прежде всего, кризис в СССР и горбачевскую гласность». С этим трудно согласиться. Комитет защиты рабочих, а затем «Солидарность» возникли во времена Брежнева, а не Горбачева. Никому тогда и не снилось, что через десять лет советская империя начнет разваливаться. Если бы поляки повели себя пассивно в 1980?х, даже лучшая для нас конъюнктура в Москве была бы потеряна.

Роль Польши состояла в преодолении на собственном примере страха перед Москвой в Восточном Берлине, в Праге, в Будапеште и в других местах. Польша показала остальным, что король в Кремле голый.

Поскольку Гедройц скептически пишет о стремлениях Польши в НАТО, следует у него спросить, какую он видит альтернативу, ведь оборонительный союз Польши, Украины, Белоруссии и Литвы ни одному из этих государств безопасность не обеспечит.

Вера в собственные силы необходима, но ее недостаточно, если эти силы слишком слабы, чтобы результативно отпугнуть либо защититься перед потенциальным, значительно более могущественным агрессором.

В нашем геополитическом положении самостоятельность не может перерасти в самоизоляцию.

Какой выход из создавшейся ситуации предлагает редактор «Культуры»? Он отвечает: «Должно умереть существующее поколение и должны прийти молодые, уже нормальные люди». Наверное, он прав, но не в контексте своего черного видения прошлого и настоящего. Если поверить, что череде поколений никогда ничего не удавалось, то мала была бы надежда, что именно следующее окажется лучше своих предшественников.

Отвращение к прошлому

Полемика с Гедройцем — только отступление, потому что его замечания расходятся с темой моих рассуждений. Точек зрения Ежи Туровича и Марчина Круля я не комментирую, потому что они приближены к моим. Я стою перед нелегкой задачей дать ответ всем четверым полемистам. Все — на одного.

Всех моих оппонентов объединяет совместное отвращение при рассмотрении прошлого. Модзелевский призывает порвать с привычкой использовать историю в современных политических спорах. Рейковский высчитывает «недостатки», связанные с концентрацией на прошлом. Квасьневский хотел бы смотреть в будущее, а не в прошлое.

С последним утверждением я частично согласен. Нельзя без конца жить воспоминаниями, празднованиями годовщин и тоской о совершенном в прошлом. По природе вещей склонность к таким ностальгическим воспоминаниям имеют пожилые люди.

Можно и следует смотреть в будущее, не забывая о прошлом. Во-первых, историческая память — хорошая и плохая — необходима для поддержания непрерывности и общности поколений. Народ, который теряет память, перестает быть нацией. Во-вторых, прошлое формирует позицию людей, отражаясь тем самым на будущем. Жизненный опыт человека мы повсеместно считаем ценным свойством, поскольку это помогает избегать ошибок или их повторения. Это же относится и к народу. Это истина стара как мир. Historia magistrae Vita est — говорили римляне. Опыт поражения Варшавского восстания оказал огромное влияние на поведение общества в годы ПНР. Это уберегло страну от судьбы Венгрии и Чехословакии, а может, и от чего-то значительно худшего. Антикоммунистическое большинство, церковь, польское «Радио «Свободная Европа», эмиграция, держа в памяти свежую гекатомбу 1944 года, не хотели повторения еще одного кровопускания, завершившегося поражением.

Значит, для будущего не все равно, какие уроки мы вынесем из опыта ПНР, поскольку они будут влиять на поведение поляков в течение последующего полувека. Российский друг Польши Евгений Александров недавно напомнил читателям «Wi??»[2] (№448) слова Юзефа Шуйского: «Ложная история — мать ложной политики».

Охрана биографий и исторического права

Примером лживой интерпретации исторического опыта являются выводы Анджея Щипёрского. Он представляет полвека сопротивления вассальным правительствам Польской объединенной рабочей партии (ПОРП) как столкновение двух ориентаций, служащих своей стране, а между собой борющихся лишь за выбор верного пути. В спорах о политике в отношении России ему видятся предшествующие события, как в случае с Барской конфедерацией и королем, подхорунжими и генералами в Ноябрьском восстании 1830, Велёпольским и «красными» перед Январским восстанием 1863, Пилсудского и Дмовского, Андерса и Миколайчика. Это аналогии в корне ошибочны. Формация, представленная Берутом, Василевской, Берлингом и другими, не имела никакой «ориентации». Она составляла не только послушный, но и беззаветный инструмент реализации советских планов покорения Польши изнутри. Некоторые, как Василевская, требовали от Сталина, чтобы он не создавал отдельный государственный организм, а включил Польшу в СССР как советскую республику. В 1939 году на раздел Польши, «внебрачного ребенка версальского договора», среагировали — вместе с Гомулкой — просьбой дать им советское гражданство. Их предшественники не были патриотами, которые, как Велёпольский и Дмовский, усматривали в политике соглашений с российским захватчиком шанс для Польши.

Предшественниками сколоченного в Москве по директиве Сталина Комитета освобождения были, как я уже упоминал, Тарговицкая конфедерация в 1792 году и Ревком Феликса Дзержинского и Юлиана Мархлевского в 1920 году.

Это было не так давно, когда группа руководителей ПОРП — Стефан Ольшовский, Тадеуш Грабский, Станислав Кочёлек, Мирослав Милецкий — замышляли с Хоннекером и Хусаком, как вынудить Москву начать в Польше военную интервенцию. Они угрожали Ярузельскому тем, что соберут свое правительство, которое позовет «старшего брата» на помощь, если генерал будет медлить с силовым уничтожением «Солидарности». Не к ним ли относится «другое видение совместного национального интереса», о котором утверждал Щипёрский?

Заключение Щипёрского, размывающее разницу между предательством и политической ориентацией, имеет свою цель. Оно ведет к тезису о том, что нельзя представлять историю ПНР «как мусорное ведро, свалку металлолома, позор и т. п.». И дальше: «У людей одна жизнь, они прожили ее в ПНР и не желают ежедневно заново выслушивать, что ничего не достигли…». Таким образом, Щипёрский навязывает незавидную, преступную даже биографию единственной правящей партии всем, кому выпало жить в ПНР.

Право на переубеждение

Люди, честно и смело изменившие свои взгляды, заслуживают уважения. Им не нужно фальсифицировать или скрывать свое прошлое, потому что они от него открыто отделились. Если они не совершили никакого преступления, припоминание им прежней биографии является нарушением фундаментального принципа свободы убеждений.

Будучи директором «Радио «Свободная Европа»»‚ я тайно встречался в 1970?е со Щипёрским и многое использовал из его внимательных и точных оценок ситуации в стране, озвученных с позиции решительного противника системы и тогдашних методов правления. Мне никак не мешало то, что десять лет назад тот же Щипёрский в роли публициста «Польского радио» атаковал «Свободную Европу», как рупор американского империализма, протягивающего хищные руки, чтобы подмять нашу страну. Не для себя, естественно, потому что от США до Польши далеко, а для того чтобы отдать ее на подносе немецким реваншистам.

Всякий, начиная от апостола Павла и заканчивая Шипёрским, имеет право на смену взглядов. Обнаруживающаяся сегодня разница между Павлом и Щипёрским состоит в том, что апостол не убеждал своих сторонников: не все еврейские преследователи христиан (к которым он сам в юности принадлежал) были настолько плохи, у них были и свои заслуги.

Предположим на минуту, что после роспуска ПОРП новая партия публикует манифест, в котором безоговорочно осуждает однопартийную систему, цензуру, беззаконие и преступления политической полиции. Перед принятием вывески социал-демократии она осуждает, среди прочего, истязание в тюрьме Казимежа Пужака, лидера подлинной польской социал-демократии, какой исторически была Польская социалистическая партия (ППС), и приносит извинения ее главным деятелям за годы, проведенные в заключении либо в изгнании. Такое однозначное и полное расставание со своим прошлым, то есть обращение к правде, полностью бы изменило польский политический класс. Я подозреваю, что Александр Квасьневский и другие ему подобные были склонны к такому радикальному повороту. Этого не допустили «непоколебимые», доминирующие у них за спиной.

Для «непоколебимых» их партия сменила вывеску, государство изменило название, орел снова обрел корону, но Третья Республика Польша все еще является продолжением Польской Народной Республики. Обретение суверенности государства, введение демократического строя и свободной рыночной экономики для них не было никаким переломом. Социал-демократия РП — это просто продолжение ПОРП, лишенное ненужного идеологического балласта. Осталась только вывеска «левых» и стремление к получению, расширению и укреплению власти, расстановки своих кадров и т. д.

Дело Олексы

Это чувство преемственности позволяет лучше понять поведение Юзефа Олексы. У меня нет права выносить приговор главе правительства за шпионаж в пользу России. Хватит того, в чем он сам признался: по-дружески встречался с высоким должностным лицом советской разведывательной сети с 1983 года. Во времена ПНР в этом не было ничего плохого. В отношении «союзника» не было тайн, существовало правило, что интересы польского государства равнозначны интересам гегемона.

Проблема состояла в том, что Олексы не заметил принципиального изменения, каким стало освобождение Польши от вассальной зависимости. Он продолжал встречи с Алгановым, а позднее с его преемником, когда суверенное государство получило уже возможность защиты своих интересов. Даже в 1993 году, когда в результате свободных выборов Олексы был избран маршалом Сейма (а не Политбюро), для него это не стало переломом.

Метод решения вопросов Олексы показывает, что аналогично рассуждают и его товарищи. Речь не идет, как утверждает Модзелевский, о том, что в роли арбитра в политических вопросах выступили спецслужбы. Суть в том, что в этом деле вообще не было никакого беспристрастного и независимого судьи.

Военный прокурор арестовал Олексы так, что сразу появились сомнения в достоверности дела. Прежде чем все случилось, премьер заранее был освобожден от всех подозрений президентом, министром внутренних дел и собственной партией. Человек, который, как минимум, допустил ошибку, дисквалифицирующую его как политического лидера, был практически единогласно избран шефом СДРП. Прокурор огласил обстоятельства дела, указывающие одновременно на свидетеля и источник обвинительной информации. Еще перед этим новое руководство МВД прекратило попытки спасти находящегося под угрозой ликвидации информатора. Должностные лица, которые эту информацию получали, были сняты со своих постов без какой-либо попытки беспристрастного выяснения, руководствовались ли они политическими мотивами, или лояльно исполняли свои обязанности в отношении государства.

Как сказал уволенный глава Службы охраны государства Громослав Чемпиньский, ФСБ получила бесценный подарок — разгром польской разведки и контрразведки и фрустрацию их на долгие годы. Был возвращен давний принцип: ставить интерес правящей партии выше интереса государства. Он метит в безопасность Республики Польша.

Кто угрожает Польше

Мои оппоненты — за исключением Модзелевского — едины в приуменьшении опасностей, следующих из возрождающихся стремлений России в восстановлении утраченного в Центральной и Восточной Европе влияния. Януш Рейковский утверждает, например, что большая опасность грозит со стороны международных концернов с большим капиталом и от миграции с юга на север. Преувеличение опасности на востоке, утверждает Рейковский, может оказаться самоисполняющимся пророчеством, поскольку возбуждает недоверие восточного соседа. Президент Квасьневский призывает нас не запугивать друг друга. Щипёрский идет дальше: угрозой, по его мнению, являются не имперские замашки Москвы, а Соединенные Штаты. Российская великодержавность, пишет он, это «миф, реанимированный американскими политиками».

Проводимую командой Клинтона политику задабривания Кремля я критиковал в письмах Строубу Тэлботту, в редактированных мной записках к президенту США и в статье «D?j? vu» в «Washington Post». Я напомнил, что политика задабривания Гитлера Францией и Англией вызвала в нем желание начать вторую мировую войну и что повторение такой политики в отношении России подпитывает ее склонность к экспансии. Это не значит, что перед второй мировой войной угрозой для Польши была не гитлеровская Германия, а Англия и Франция, а сегодня ею является не Америка, а Россия. Призыв Щипёрского: «Давайте боятся Вашингтона, а не России», переворачивает реальность с ног на голову таким откровенным образом, что его следует оставить на суд здравого смысла читателей.

Мы все согласимся, что сегодня нам не угрожает агрессия со стороны восточного соседа. Никто в то же время не сможет предвидеть того, что станет в России завтра. Политика безопасности должна опираться на два принципа. Во-первых, мы не знаем дня и часа, а во-вторых, мы должны быть готовы к худшему, что вовсе не означает, что этот худший сценарий должен быть разыгран. В январе 1933 года, после прихода Гитлера к власти, Германия была в глубоком экономическом упадке, безработица била все рекорды, армия Вермахта была ограничена ста тысячами солдат. Никому в голову не приходило, что до полной немецкой оккупации европейского континента оставалось семь лет.

Россия сегодня — единственная держава, которая не согласна с современными границами. Она грезит о возвращении господства над «ближайшей заграницей». Евгений Примаков заявляет, что Россия «не будет терпеть расширения военных структур НАТО в области ее границ». Бывшие государства-спутники должны считаться российской сферой безопасности с табличкой «Посторонним вход воспрещен!».

Пока что это только риторика. Никто, однако, не может предвидеть, что слова не перейдут в дело, когда место Ельцина займет какой-нибудь скандалист. Сам Ельцин, впрочем, непредсказуем.

Российские военные силы ослаблены и деморализованы. Они утратили наступательные способности в отношении стран НАТО, но соседи не должны ими пренебрегать. Несмотря на экономический кризис, финансирование российской армии только в этом году составило 8,9 миллиардов долларов. Траты на исследования по модернизации и производству наступательного оружия, в том числе боеголовок, подводных лодок новых типов и боевых самолетов, были подняты с 4,8 миллиарда долларов в 1995 году до 11,7 миллиардов в 1996 году. У России 20 тысяч ядерных боеголовок и огромные запасы химического и биологического оружия. Их использование в атаке было бы самоубийством, но русские не скрывают, что их задачей является отпугнуть Запад и военную интервенцию на случай, если Москва, к примеру, решится на повторный захват прибалтийских стран.

Пока что ФСБ не предпринимает попыток в большом масштабе активировать российские национальные меньшинства, дестабилизировать соседей или воскресить давние «товарищеские» и «союзные» связи. Исторический опыт не позволяет, однако, игнорировать потенциальную опасность на внешнем фронте.

Это могут себе позволить публицисты. Беспокоит, когда глава государства, то есть человек, ответственный за безопасность Республики Польша, призывает не пугать общество, а предупреждение о внешней опасности называет манией преследования.

Александр Квасьневский — недосягаемый мастер говорить людям то, что они хотят услышать. Люди хотят слышать успокаивающие слова и жить в блаженном спокойствии, а не слышать голоса, предостерегающие их о том, что нужно быть готовым к самому худшему, если они хотят этого избежать. Статья президента «Страх или надежда» с уверенностью прибавит ему несколько очков в опросах общественного мнения. Задача главы государства состоит все-таки не в обретении популярности, а в руководстве и способности вести за собой общество. То есть демонстрации ему не только успехов, но также и опасностей и слабых мест.

Воинствующий антикоммунист или демократ

Если бы кто-то не знал моей статьи, то мог бы из текста Кароля Модзелевского сделать вывод, что это старый антикоммунист, выслеживая пятую колонну, взывает к охоте на ведьм, к возвращению полицейской диктатуры и маккартизму. Приписывание противнику тезисов, которых он не публиковал, является спорной манипуляцией. В заключение моих выводов я призывал к развитию программы оздоровления общества, а не к усилению полицейской слежки.

Тридцать лет я делал все, чтобы цензура и замалчивание не погасили бунта двух молодых марксистов, Куроня и Модзелевского, отважно противопоставляющих себя официальным методам «построения социализма». Антикоммунистическим слушателям я объяснял, что если они не будут бороться за свободу убеждений для идеологических противников, то они никогда не получат ее для себя. Я мог бы ожидать от Модзелевского такого же проявления уважения взглядов оппонента, считая, что мои высказывания продиктованы заботой о будущем польской демократии, а не влечением воинственного коммуниста к правительству тайных агентов.

Оппозиция или бойкот

Модзелевский предупреждает, чтобы оппозиция против Союза демократических левых сил не стала бойкотом государства. Он не отличает оппозиционных действий на внутреннем поле от выступлений на международной арене.

Совсем недавно Лех Валенса и Александр Квасьневский говорили в Вашингтоне в один голос и использовали одни и те же аргументы в пользу вступления Польши в НАТО. Так должно быть. На публичном собрании в Библиотеке Конгресса я выступил против позиции влиятельного директора Freedom House Адриана Каратницкого, который высказал мнение, что из-за возвращения в Польше к власти коммунистов и дела Олексы нужно остановить ее принятие в НАТО. На вопрос из правящих кругов, уместно ли приглашать президента Квасьневского, я ответил: «Используйте в отношении неокоммунистов принцип объединения давних врагов, который после войны принес Америке политический успех в отношении Германии и Японии. Если Квасьневский и другие поймут, что двери на Запад для них закрыты, подвергнется сомнению их прозападная ориентация». Нужно радоваться, что президент РП снискал в Вашингтоне успех, пусть не полный, но это успех Польши.

Когда оппозиция отвергает попытки втянуть ее в декоративную структуру, каким должен стать лишенный всех прерогатив Совет безопасности при президенте, это не бойкот государства, а предвыборный трюк. Вступление оппозиции в какой-либо союз с правящим СДЛС за год до выборов было бы политическим самоубийством.

После отказа политиков президент старается теперь завербовать в этот Совет ушедших в отставку дипломатов. Вместо этого он должен остановить избавление от молодых, отличных кадров на всех уровнях заграничной службы, замещение их номенклатурой, то есть назначениями, основанными не на критериях компетентности, а на политической принадлежности либо личных связях.

Щипёрский полагает, что предупреждение о внешней опасности добавляет аргументов «буро-красной масти». Все наоборот. На президентских выборах почти половина голосовала против возвращения к власти посткоммунистических элит. Поскольку эти избиратели не находят альтернативы на политической сцене, то всей большой массой переходят под влияние крайне правых.

Такой альтернативой могло бы стать реальное и однозначное объединение оппозиции, говорящей одним голосом и предлагающей свою точку зрения с непоколебимой уверенностью и верой в правильность своей программы. Отсутствует сегодня такой центр, который бы выступал решительно и принципиально, а вместе с тем мудро и отрыто, свободно от фанатизма и ненависти; который сохранил бы также способность замечать различия в лагере противника. Маргинализация либо исключение сил умеренного центра не ведет к двухпартийной системе, а, как пишет Вальдемар Кучиньский («Gazeta Wyborcza», №138), к еще большему распаду общества.

Я еще раз повторяю! Польше необходимо оздоровительное движение, которое вернуло бы правду в политическую жизнь и вывело страну из существующего хаоса мыслей и понятий, обеспечивая тем самым безопасность демократии на внутреннем фронте[3].