Глава вторая Хроника жизни Тулунского уезда
Глава вторая
Хроника жизни Тулунского уезда
Первое впечатление, когда читаешь о тех далеких годах, поражает своей пестротой. Эту пестроту хорошо, даже талантливо передал в составленном докладе Иркутскому губревкому председатель ревкома одной из местных волостей З. И. Петров, суть его доклада не расходится с рассказами старожилов – тех, что мы успели услышать, и тех, кого услышим позже. Вот что Петров писал при керосиновой лампе:
«1919 год. Власть колчаковских начальников, управляющих, старших и младших милиционеров, земских председателей, взяток, запугиваний, порок и проч. мудрости административно-демократического строя[30]. Наряду с этим большевистская агитация, укрывание дезертиров, уклонение от воинской повинности... В общем, серенькие деревенские будни и напряженно-нервное настроение.
Декабрь месяц. Упорные слухи о падении Омска, о ликвидации колчаковской армии, о восстаниях в Иркутске и в других местах и, наконец, появление из Зимы двух делегатов-алатырей. Алатыри разоружают милицию, вооружают земцев, собирают собрание и сообщают, что власть Колчака пала и что власть теперь мы, истинные народные избранники: от эсеров, от эсдеков (имена их многи)...
Поддярживай нас, товарищи.
Мужики, почесавши загривок, спрашивают: «А Советская власть?»
Мы, отвечают делегаты, мы тоже Советская власть.
А нельзя ли без вас, спрашивают мужики. Но делегатам надо срочно куда-то уезжать, и они ничего не ответили на последний вопрос.
В это время из Нижнеудинска Татаринов и Кравцов отбивают телеграмму: «Долой Колчака, долой войну, борьба с большевиками»...
Мужики предлагают поместить Татаринова с Кравцовым в цирк. Один говорит: «Никогда, паря, не видал таких борцов...»
Большинство решает дело проще: «Долой войну, долой Колчака, долой Кравцова и Татарникова, да здравствует Советская власть».
А после этого появляются «коммунисты» из... торгово-промышленных товарищей спекулянтов, затем ходившие и ранее по-уголовному старец с бородой, бежавший из-за Урала от коммунистов, и мальчик 14-ти по 15 году, и заявляют: «Мы партия коммунистов, а вы – контрреволюционное серье, айда к нам под контроль». Мужики онемели и разошлись по домам.
Вдруг, как снег на голову, отряд Каппеля. Партия коммунистов бежит, а мужиков грабят. Отряд Каппеля улетучивается, все возвращается назад, контрреволюционное серье считает на пальцах убытки. После это же серье снабжает Красную Армию подводами, фуражом и довольствием... Спрашивается, как быть серью?..»
Заканчивается этот удивительный репортаж жалобой вполне конкретной: «Мужики устали... Отсутствие указаний, инструкций, законоположений ставит работу в самые тяжелые условия. Бестолковое вмешательство отдельных воинских частей также ставит Ревком в ненормальное положение. Отсутствие плана заготовок, противоречивые требования и наряды, отсутствие твердых цен на продукты и рабочие руки, отсутствие денежных средств сбивает с толку и мешает наладить продовольственное дело».
Что и говорить, сердитое положение, но не настолько, чтобы предаться отчаянию. Переселенцы, хлынувшие через несколько месяцев из губерний, охваченных голодом, внушили тулунцам, как ни странно, уверенность в себе. Оно и понятно – раз ищут у них спасения люди из далеких российских губерний, значит, не так худо дела обстоят в Сибири. По всему уезду застучали топоры. Рязанцы и калужане, воронежцы и туляки строили полуземлянки и шалаши, изыскивали места для поселений и рыли колодцы.
В продовольственном бюллетене от 12 февраля 1920 года, утвержденном членом Сибревкома и замнаркома продовольствия Н. Фрумкиным, можно прочесть о том, что Тулунскому уезду назначено по распределению 40 (сорок) плугов и 700 кожаных ремней. Вскоре создается уездная комиссия, которая занялась организацией восстановления крестьянских хозяйств.
В начале 20-го года село Тулун вдруг подняло голос за автономию, за независимость от Нижнеудинска. Думаю, если бы совсем невмоготу было мужику в то время, он бы едва ли занялся столь неактуальным на первый взгляд вопросом. Дело поставили широко: по инициативе тулунского (тогда писали и говорили «тулуновского») революционного комитета представители пятнадцати волостей собрались на съезд общественно-демократических организаций. Вопрос подняли покрепче, чем думали до съезда, в повестке дня он сформулирован так: «2. О перенесении в село Тулун уездного центра из Нижнеудинска».
Ни больше ни меньше – задумали лишить Нижнеудинск уездных регалий.
Неизвестный теперь для потомков тов. Виноградов «доложил (съезду. – Б.Ч.), что нижнеудинские чиновники противились перенесению уездного центра в Тулун по соображениям, не заслуживающим внимания. Они указывают на отсутствие в Тулуне каменного здания под казначейство».
Представители пятнадцати волостей, не долго думая, тут же решили употребить под казначейство «прекрасное здание винного склада».
Георгий Виноградов предложил участникам съезда принять резолюцию: «Обсудив вопрос о перенесении уездного центра в село Тулун, и, принимая во внимание центральное географическое, экономическое и культурное положение Тулуна, съезд постановляет: немедленно перенести резиденцию уезда из города Нижнеудинска в село Тулун с переименованием последнего в город, с оставлением земельных наделов за гражданами села Тулун.
Резолюция принята 27 голосами против одного, воздержавшихся не оказалось.
Из протокола заседания съезда понятно, что вопрос о перенесении центра в Тулун не раз обсуждался (в протоколе сказано громче – «дебатировался») на уездных земских собраниях. Оказывается, еще в 1890 году вопрос этот был «разрешен в положительном смысле, но нижнеудинские чиновники были против перенесения центра в Тулун из-за своих лично-эгоистических интересов».
Вот такое историческое – без тени иронии пишу эти слова – решение приняли тулунчане в 1920 году. Сама послереволюционная обстановка способствовала ниспровержению устоявшихся канонов и высвобождению инициативы рядовых граждан, государственному творчеству масс. Самостийное решение съезда представителей притулунских волостей признала Москва[31].
В том же, двадцатом году столица изыскала средства и выделила 2 615 170 рублей на открытие крестьянской академии на территории Тулунской опытной станции, задействованной в 1913 году. Не удивляйтесь цифре 2 615 170, то были годы денежной инфляции. Тогда же решили построить и оборудовать реальное училище и учительскую семинарию.
Вообще Тулун, приобретя права гражданства, приободрился и расправил плечи. К сожалению, скоро его постигла беда.
Михаил Моценок, бывший уездный комсомольский работник, вспоминает на страницах альманаха «Ангара»:
«Вырос Тулун в годы строительства Великой Сибирской Магистрали. Железная дорога проходила близ Тулуна. Подрядчики везли лес, хлеб. И не только... Из Тулуна в Братск пролег большак. У Братска действовали два металлургических завода – Лучихинский и Николаевский. Их тогда называли железоделательными. До революции они принадлежали акционерному обществу „Столль и компания“. На заводах плавили не только чугун и сталь, но и катали рельсы. Рельсы везли гужом и сплавляли по Ангаре.
В центре Тулуна высилась паровая мельница с электростанцией. Уезд хлебный, земли богатые. С Украины сюда переселялись целыми семьями, а выращивать пшеницу украинцы мастера...
Октябрь начисто вымел купечество из Тулуна[32]. Летом 1922 года Тулун горел. В сильный ветреный день занялась огнем мельница, и город выгорел, осталась окраина. Школы перевели в село Куйтун. Уездные организации и учреждения ютились в небольших домах...
Впрочем, мы слишком спешим, минуя годы. К рассказу Михаила Моценка вернемся позже, а пока полистаем архивные дела.
Экономические и другие вопросы, вставшие в полный рост, попадали в повестку дня уездных организаций и совещаний. Так, например, съезд Советов Тулунской волости, собравшийся после пожара в Тулуне, слушал осенью 1922 года:
1. О текущем моменте.
2. О волостном земотделе.
3. О лесозаготовках в зиму...
4. О ходатайстве перед вышестоящими органами о понижении разряда урожайности.
На съезде присутствовали представители наших сел – малограмотный Тимофей Гультяев, 24 лет от роду, Павел Долгих от Афанасьева, Трофим Котов, Андрей Огнев (родной брат Александры Ивановны Огневой, вернувшийся из армии 25 лет), Антон Непомнящих; от Заусаева – Евстафий Дьячков (деверь Елены Николаевны Дьячковой, 23 лет), Николай Татаринов и Петр Дьячков (муж Елены Николаевны, 26 лет от роду). Все – с правом решающего голоса, молодые, но матерые мужики, прошедшие школу жизни. Не всем им повезло в дальнейшем, как уже не повезло Михаилу Валтусову из Никитаева, другу Трофима Котова. Валтусов был лишен права избирать и быть избранным в Советы. А пока они ходят по Тулуну и чувствуют себя уверенно, как законодатели. Собрались и на экскурсию (тогда слова такого в обиходе не было) к реке Ии. Через Ию парни из трудармейцев строили железнодорожный мост, действующий и поныне.
А вообще занять чем-нибудь молодежь тогда в Тулуне, по свидетельству того же Михаила Моценка, было нечем. Служили в конторах и в пожарной команде (не спасшей Тулун от огня), работали у кустарей, шили сапоги, катали валенки, варили мыло. Очень немногие умели пробиться на железную дорогу, к путейцам.
Симптоматично – тогда по всей стране прошла эпидемия пожаров. Дело доходило до курьезов. Так, в Тулуне сгорело еврейское кладбище.
Вблизи города имелись природные лесные дачи Никитаевская и Манутская, числились они за государственным лесничеством. Уездный исполнительный комитет («Уисполком») летом 1923 года зафиксировал в письме:
«Дачи эти не имеют никакого присмотра со стороны лесничества, в них произвольная вырубка исключительно на дрова... Дачи имеют ужасающий вид и во всякое время могут подвергнуться пожару».
Уисполком ходатайствовал перед губисполкомом о забронировании дач за городом.
По селам прошли митинги – агитировали за подписку на выигрышный Золотой заем, во имя скорейшей помощи селу же в улучшении посевной кормовой базы.
Продолжалась борьба с сибирской язвой и чесоткой.
Любопытны цифры по агрономии – во всем уезде в 23-м году было 3 агроучастка, в каждом по одному агроному. На 24-й год планировалось иметь 5 агроучастков, в каждом по одному агроному и в четырех из пяти еще и по одному практиканту.
А это медицина: число коек в уезде 125, врачей 6, средний персонал в больницах – 40 человек. По уезду больниц – 3, врачебных амбулаторий – 3, фельдшерских пунктов – 13.
В конце 1923 года завершилось укрупнение волостей и уездов. Тулунский уезд оказался поделенным на 5 районов. В собственно Тулунский район входили волости: Тулунская, Перфиловская, Одонская, Икейская, Шебартинская, Шерагульская, Тангуйская.
По приведенной таблице мы поймем, как были организованы сельсоветы и сколько взрослого народу проживало в 23-м году в интересующих нас деревнях, куда мы скоро вернемся.
В Заусаеве было 132 двора, в Никитаеве 142 двора, в Афанасьеве (с заимками) – 161 двор, в Евгеньевке – 69 дворов (в соседней Натке 52 двора). Нет данных по хуторам Порог (неподалеку от Никитаева) и Дубрава (позже Красная Дубрава, неподалеку от 3aycaeва)...
Сохранился протокол пленума Тулунского уисполкома, на котором с докладом выступил секретарь укома, то есть уездного комитета РКП(б), Воробьев: «Заслушав сообщение тов. Воробьева о последнем неслыханно дерзком вызове, брошенном нам Англией, Пленум Тулунского Уисполкома и совещание Председателей Волисполкомов горячо протестуют против наглости империалистов и заявляют, что советский аппарат готов дать отпор против всяких покушений на советскую рабоче-крестьянскую страну».
В 23-м же году был объявлен первый общегражданский денежный налог для проведения телефонной связи волостей с уездами, и тулунчане начали вносить суммы.
И наконец, в этом же году громыхнул гром: продналог, взимаемый до сего времени мирно, вдруг повелели брать срочно и силой. Правда, силой не физической, а силой экономической репрессии...
Обращает на себя внимание поверхностный характер идеологической работы в уезде. «Партийных ячеек в ту пору было мало, разве только в волостных центрах, да и были они не очень многочисленны. Вся тяжесть проведения различных кампаний ложилась на комсомол, – снова я цитирую воспоминания Михаила Моценка, – Кампаний великое множество, и, главным образом, они проводились зимой. Основной работой считали борьбу с самогонокурением. Уком оценивал деятельность ячейки по числу уничтоженных самогонных аппаратов и вылитых ведер сивухи».
Вот и вся работа. Впрочем, тулунчане пытались заниматься театром, правда, минуя деревню. Михаил Моценок прямо признается: «Деревней занимались мало». И тут же впадает в противоречие, ибо рядышком пишет: «Церковь преграждала деревенской молодежи путь в комсомол... Развертывались битвы...
Сколько энергии, выдумки вкладывалось в комсомольское рождество или комсомолькую пасху! Кто кого? Конечно, больше по душе были «революционные» методы: закрытия церквей, «молебствия», комсомольские ходы с карикатурами, прочие шумные деяния. Были и настоящие методы, действительно революционные, диспуты, дискуссии, антирелигиозные вечера с участием учителей. Но они были на втором плане. В Тулун съехались семьи священников, лишенных приходов: «Успенские, Синявины, Макушевы, Красиковы... В духовных семьях начался разлад... Управделами в Укоме был бывший попович Михаил Макушев, великолепный певец, знаток службы. Связи у него были обширные... Антирелигиозные комедии шли у нас на высоком уровне. Облачение и утварь самые настоящие. Приезжих потрясал отличный хор, со всем великолепием певший ядовитое на церковные молитвы. Менее смелые поповны и поповичи шли в драматические коллективы – русский и украинский. Вечерами Народный дом никогда не пустовал. На сцене шли пьесы Островского, Чехова, Горького, шли с успехом „Каширская старина“, „Василиса Мелентьева“. Украинцы ставили „Наталку-Полтавку“, „Назара Стодолю“, „Запорожца за Дунаем“... Жена расстриженного дьякона Анна Старцева ставила спектакли для детей»...[33]
Но мы увлеклись красочным рассказом, а заговорили было о налогах. Осенью 1923 года сельхозналог взимался еще натурою, а с зимы уже деньгами.
В книге «Бюджеты крестьян Сибирского края в 1923–24 годах»[34] есть важное признание в том, что «уровень хозяйственного благополучия не достиг еще уровня нормального периода...», хотя «в Восточной Сибири в этом (то есть в 23-м) году общие природные условия лучше, чем в Западной Сибири». Возможно, в недостижении «нормального уровня» сказался огромный приток переселенцев. В 1924 году, например, Тулунский уезд был самым большим по числу населения в губернии после Иркутского (теперь Иркутскосельского) района. К слову, население всей губернии тогда составляло 660 тысяч человек, из них в сельской местности жили 520 тысяч.
В фонде 495, оп. I, лист 6-й Областного Архива есть документ, подтверждающий слова Михаила Моценка:
«Преобладающим по роду преступления являются: тайное винокурение, сбыт самогона, хищение...»
И снова о налоге: «К неплательщикам применяются законные меры воздействия: штрафы, отчуждение имущества, предание суду».
1924-й год оставил материалы, свидетельствующие о поиске культурных форм земледелия.
«Одна из причин слабого развитии местного семенного травосеяния (помните, еще Лыткин задолго до революции имел в травосеянии неоспоримые успехи) заключается в не организованном сбыте; в то время как на внешнем рынке цены на клевер повысились на 25 рублей, местные производители семян продавали их по 8 – 10 рублей и даже по 6 руб...
Совершенно необходимо, чтобы минимальные цены были однообразны по всей территории Сибири, предположительно их уровень намечается: клевер красный – 12 рублей, тимофеевка – 5 рублей, пырей американский – 5 рублей, костер безостный – 4 рубля, люцерна желтая – 12 рублей, вика черная – 1 р. 50 коп...
Необходимо уделить серьезное внимание местной дикорастущей флоре, некоторыми представителями которой уже широко пользуется американское хозяйство...
Иметь в виду, чтобы при построении севооборота существующее соотношение между посевной площадью и залежью не изменялось в направлении значительного увеличения посевной площади за счет залежи... Задача введения севооборота в данный момент заключается не в форсировании роста посевной площади, а в замене дикой залежи сеяной».
По стилю этот документ носит директивный характер, но смысл его архизлободневен и поучителен – властные органы всерьез задумались над одним из кардинальных вопросов земледелия.
В 1925 году неожиданно остро обнажилась нехватка мельниц – согласно общереспубликанскому декрету, частные мельницы были одна за другой (а точно в районе наших деревень их стояло более пятнадцати) национализированы, то есть обращены в собственность государства. На самом же деле мельницы забивали гвоздями, без присмотра они скоро приходили в частичную, а потом и в полную непригодность. В марте 1925 года один из бывших хозяев двухпоставной водяной мельницы на реке Икей Сергей Яковлевич Распопин, отдавши мельницу государству, сильно жалел добро (уже не свое, а добро все равно), приходящее в упадок. Он предложил услуги мельника – не собственника, а смотрителя и работника. Переписка по его просьбе заняла несколько инстанций, и предгубисполкома некий Шастин обязал Тулун откликнуться на нижайшую просьбу С.Я.Распопина. Не ведаю, исполнено ли предписание Шастина, но в Заусаеве однопоставная мельница была сдана в аренду бывшему же владельцу крестьянину Ивану Ивановичу Исакову, а в Никитаеве – Григорию Ивановичу Котову, а в Афанасьеве – Павлу Федоровичу Ларионову. Даже Михаил Валтусов, лишенный избирательских прав, и тот получил в аренду собственную мельницу.
Да, а как дела идут в Шерагуле? Оказывается, и в Шерагуле думали о мельницах. Как и следовало ожидать, в Шерагуле была не простая мельница, а паровая. Владелец ее, приятель Иннокентия Иннокентьевича Лыткина – Лапшин, составил стоимостную таблицу построек и узлов, я приведу ее, и мы сможем сравнить цены 1913 года и 1925-го.
Была в Шерагуле еще одна мощная мельница – паромукомольная, в 50 саженях от села, с локомобилем в 12 лошадиных сил, с котлами паровозного типа на колесах класса А. Р. Мальцевских заводов. Мельница эта работала круглый год, производительность ее была 120 000 пудов в год. Мельницы в наших селах, поставленные на речке Курзан, ни в какое сравнение с этими гигантами не шли.
В канун лета 1925 года в Иркутске состоялось совещание, на нем был прочитан доклад о состоянии сельского хозяйства. Раздел «Экономические работы» имеет прямое отношение к этой главе.
«Сельское хозяйство Сибири, – говорится в нем, – помимо неблагоприятных естественно-исторических влияний в некоторых районах (заметьте, как деликатно подчеркнуты „естественно-исторические влияния.“ – Б.Ч.), в ряде случаев переживает глубокий организационный кризис. В связи с глубокими политико-экономическими влияниями последнего15 десятилетия произошло в большей или меньшей мере смешение роли различных частей федерации в народнохозяйственной жизни. Производящие районы местами превратились в потребителей ввозных сельхозпродуктов.
С другой стороны, выявилась недостаточная экономическая рентабельность и техническая отсталость практикуемых приемов ведения хозяйства. Результатом этого явилось снижение производительности вкладываемых в хозяйство средств сельскохозяйственного производства и уменьшение выхода продукции...»
Этот тревожный доклад заканчивается констатацией: «Деревня хочет перемен». Каких перемен? Увы, об этом ни слова. Но в заключение докладчик резюмирует:
«Необходимо вести учет агрокультурных достижений в районе:
1. Количество хозяйств, перешедших к многопольным севооборотам, и площадь, занятая ими.
2. Количество хозяйств, ведущих бюджетные записи, и сводка по ним.
3. Количество хозяйств, ведущихся по планам.
4. Количество коммун, сельскохозяйственных кооперативов, кредитных товариществ, характеристика их организационного состояния, оборотов и отношение населения к ним.
5. Число выходов на хутора, отруба, выселки, переверстка на широкие полосы и т. п., с указанием числа дворов и площадей».
Едва ли этот документ нуждается в комментариях. Все эти пять пунктов составлены на перспективу, так мы с вами въезжаем в следующий, 26-й год.
В 1926 году было введено новое районирование Сибири. С августа 1920 года по декабрь 1925 года была губернская система (губерния – уезд – волость), с января 1926 года по август 1930-го – стала окружная (край – округ – район).
До сентября 1926 года Тулунский уезд входил в состав Иркутской губернии. В связи с образованием Сибирского края и переходом на окружную систему управления 28 июня 1926 года ВЦИК принял постановление об упразднении Иркутской губернии и замене существующего уездного деления окружной системой.
11 августа 1926 года, согласно постановлению губисполкома (от 1 августа 26-го года за №55), Тулунский уездный исполком был ликвидирован, а его полномочия временно переданы окружной организационной комиссии по районированию.
Окружной съезд Советов, проходивший с 26 по 30 сентября 1926 года, избрал Тулунский окружной исполнительный комитет (ОИК) в составе 26 человек.
В созданном Тулунском округе вместо бывших волостей уезда были образованы районы, в которых, в свою очередь, в первой половине сентября были проведены районные съезды Советов, избравшие исполкомы.
На 1 октября 1926 года Тулунский ОИК имел в своем ведении 7 райисполкомов (РИКов): Братский, Зиминский, Кимильтейский, Куйтунский, Нижне-Илимский, Нижне-Удинский и Тулунский.
Каждый райисполком имел соответствующую его району сеть сельсоветов.
При Тулунском окружном исполкоме были созданы отделы:
1. Орготдел (или оргчасть);
2. Отдел местного хозяйства;
3. Земельный;
4. Административный;
5. Здравоохранения;
6. Народного образования;
7. Финансовый;
8. Социального обеспечения;
9. Статистический. Тотчас реорганизовали архивное дело. Окружное архивное бюро сосредоточило за 1920–28 годы 663 единицы хранения, которые были позже переданы в Государственный Архив, после экспертиз осталось 354 единицы хранения, которыми мы и не преминули воспользоваться.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.