Глава 13. Отмирание в будущем домашней работы. Перспектива рабочего класса
Глава 13. Отмирание в будущем домашней работы. Перспектива рабочего класса
Бесчисленные заботы по дому, объединенные в понятие «домашняя работа», а именно — приготовление пищи, мытье посуды, стирка, уборка, хождение по магазинам и т. д., отнимают у домашней хозяйки в среднем где–то от трех до четырех тысяч часов в год{606}. Как бы поразительна ни была эта статистика, даже она не учитывает того постоянного и не поддающегося количественному определению внимания, которое матери должны уделять своим детям. Однако, если материнские обязанности женщины всегда воспринимаются с благодарностью, ее никогда не кончающаяся тяжелая работа домохозяйки редко оценивается в семье. Кроме всего прочего, работа по дому фактически незаметна: «Никто не замечает, когда в доме убрано. Мы замечаем неубранную постель, но не замечаем вычищенные и отполированные полы»{607}, — писал журнал «Социалистическая революция». Невидимая, повторяющаяся, изматывающая, непроизводительная, нетворческая — вот определения, которые наиболее точно отражают характер работы по дому.
Новое сознание, обусловленное современным женским движением, вдохновило многих женщин потребовать, чтобы мужчины хоть как–то помогали им в этой нудной работе. Заметное число мужчин уже стало помогать женщинам по дому, а некоторые из них даже отводят на эти заботы равное с женщинами время. Но многие ли из этих мужчин освободились от восприятия ее как чисто «женского дела»? Многие ли из них назвали бы свое участие в уборке дома «помощью» своим женам?
Если бы вообще было возможно покончить с убеждением, что работа по дому — женское дело, и поделить эту работу поровну между мужчинами и женщинами, то было бы это удовлетворительным решением? Перестанет ли работа по дому носить гнетущий характер от того, что ее не будут связывать исключительно с женщинами? В то время как большинство женщин с радостью приветствовали бы пришествие «домохозяина», устранение связи домашнего труда с каким–то одним полом в действительности не ликвидировало бы угнетающий характер этой работы. В конечном счете ни женщины, ни мужчины не должны терять драгоценные часы их жизни, занимаясь работой, которая не является ни вдохновляющей, ни творческой, ни производительной.
Одно из наиболее тщательно охраняемых табу в развитых капиталистических обществах распространяется на поиск возможности, реальной возможности, радикального изменения характера работы по дому. Значительная часть домашних забот домохозяйки действительно может быть возложена на промышленную экономику. Другими словами, работу по дому не следует обязательно рассматривать теперь только как частную по своему характеру. Бригады обученных и хорошо оплачиваемых рабочих, переезжающих от дома к дому, создание технологически прогрессивных средств уборки дали бы возможность быстро и эффективно выполнять то, что сегодняшняя домохозяйка делает примитивным способом и с большим трудом. Почему пелена молчания окружает эту потенциальную возможность изменения характера домашнего труда? Потому что капиталистическая экономика по своей структуре враждебна индустриализации работы по дому. Обобществленная работа по дому предполагает большие государственные субсидии, чтобы быть доступной для рабочих семей, чьи потребности в таких услугах наиболее очевидны. Так как индустриализация домашней работы принесла бы мало доходов, она, как все неприбыльные дела, является анафемой для капиталистической экономики. Тем не менее быстрый рост числа трудящихся женщин означает, что все больше женщин не хотят соответствовать традиционным стандартам домохозяйки. Другими словами, индустриализация домашней работы с одновременным ее обобществлением становится объективной общественной необходимостью. Работа по дому как частное дело одних женщин, выполняемое технически примитивными средствами, в конце концов объективно может прийти в упадок.
Хотя работа по дому, какой мы ее знаем, сегодня может в конце концов стать пережитком истории, облик женщины по–прежнему связан с представлениями о метлах и совках, швабрах и ведрах, фартуках и плитах, горшках и кастрюлях. Справедливо, что женский труд в разные исторические эпохи в целом ассоциировался с домашним очагом. Следовательно, женский домашний труд не всегда был тем, что он представляет собой сегодня, так как подобно всем общественным явлениям работа по дому изменялась с развитием человеческой истории. По мере того как развивались и исчезали экономические системы, сфера и характер работы по дому претерпели радикальную трансформацию.
Фридрих Энгельс в своей классической работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства»{608} утверждал, что неравенство полов в том виде, в каком мы его знаем сегодня, не существовало до появления частной собственности. На ранних этапах человеческой истории разделение труда по признаку пола в системе экономического производства было второстепенным по сравнению с иерархическим. В обществах, где мужчины занимались охотой на диких животных, а женщины в свою очередь — собиранием диких овощей и фруктов, оба пола решали хозяйственные задачи, в равной степени важные для выживания их общин. Так как община на этих этапах была в значительной степени разросшейся семьей, центральная роль женщин в домашних делах означала, что их соответственно ценили и уважали как производительных членов общины.
В том, что домашняя работа женщин играет главную роль в докапиталистических формациях, я наглядно убедилась во время путешествия в 1973 году по прериям Масаи. На заброшенной грязной дороге Танзании я заметила шестерых женщин–масаи, которые, загадочным образом сохраняя равновесие, несли на головах огромную доску. Как объяснили мои танзанийские друзья, эти женщины, возможно, переносили крышу дома в новую деревню, которую они строили. Я выяснила, что женщины у масаи занимаются всеми домашними делами, в том числе и строительством своих часто перемещаемых кочевых жилищ, а не только приготовлением пищи, уборкой, воспитанием детей, шитьем и т. д. Столь же необходимая, как обязанности мужчин по выращиванию скота, женская работа по дому не менее производительна и важна, чем вклад мужчин–масаи в докапиталистическое, кочевое хозяйство. Поэтому как производители женщины занимают важное положение в обществе. В развитых капиталистических обществах, напротив, ориентированный на обслуживание домашний труд домохозяек, которым редко удается добиться ощутимых результатов своего труда, принижает общественный статус женщины в целом. В соответствии с буржуазной идеологией, если называть вещи своими именами, домохозяйка — попросту пожизненная служанка своего мужа.
Происхождение буржуазного представления о женщине как вечной служанке мужчины само по себе показательно. В относительно короткой истории Соединенных Штатов «домохозяйка» как сформировавшийся исторический феномен существует чуть больше века. Работа по дому в колониальный период полностью отличалась от рутины повседневных дел сегодняшней домохозяйки в Соединенных Штатах. Уже упоминавшаяся Вертхеймер пишет: «Работа женщины начиналась с восхода солнца и продолжалась при свете камина, пока от усталости не слипались глаза. На протяжении двух столетий почти все, что ела и чем пользовалась семья, производилось дома с ее ведома. Она пряла и красила пряжу, из которой ткала полотно, кроила и шила одежду. Она выращивала большую часть продуктов, которые ела ее семья, и припасала их в количестве, достаточном на зимние месяцы. Она делала масло, сыр, хлеб, варила мыло и вязала чулки на всю семью» {609}.
В аграрной экономике доиндустриальной Северной Америки женщина, исполнявшая свои домашние дела, была, таким образом, прядильщицей и вязальщицей, швеей и пекарем, взбивала масло, выделывала свечи и варила мыло. И так далее, и так далее, и так далее. По сути дела, «…гнет домашнего производства оставлял очень мало времени для забот, которые сегодня мы считаем домашними. Судя по всему, женщины в эпоху до промышленной революции были замарашками–домработницами по сегодняшним меркам. Вместо ежедневной или еженедельной уборки была весенняя уборка. Пища была проста и однообразна, наряды менялись редко, в семьях мылись не часто — раз в месяц или, как в некоторых семьях, раз в три месяца. И так как для каждого мытья требовалось принести и нагреть много ведер воды, это, конечно, не внушало энтузиазма любителям умывания»{610}.
Женщины в колониальную эру были не «уборщицами» или «домработницами», а скорее полностью приспособленными и опытными рабочими экономики, основанной на домашнем хозяйстве. Они не только производили подавляющую часть продуктов, необходимую для семьи, но и заботились о ее здоровье и здоровье членов общин.
Вертхеймер писала: «Сбор и сушка диких трав для приготовления лекарств входили в колониальное время в круг обязанностей женщины, которая выступала также в качестве врача, сиделки и акушерки как в своей семье, так и в общине»{611}.
В «Американскую книгу практических советов», популярную книгу рецептов колониального периода, были включены рецепты по приготовлению пищи, а также по бытовой химии и медицине. Например, для того чтобы вылечиться от стригущего лишая, нужно было «раздобыть немного куркумового корня… нарезать его кусочками, залить уксусом и затем протереть пораженное место этой жидкостью»{612}. Экономическая значимость обязанностей женщин по дому в колониальной Америке дополнялась их видной ролью в экономической деятельности вне дома. Было вполне обычным, когда, например, женщина становилась содержательницей таверны.
Вертхеймер отмечала: «Женщины также управляли работой на пилорамах, скотобойнях, мукомольных мельницах, делали мебель и плетеные кресла, производили хлопковые и другие ткани, плели кружева и были хозяйками и управляющими галантерейными магазинами, а также магазинами тканей и одежды. Они работали в табачных лавках, в аптеках–закусочных (где они продавали приготовленную ими пищу), в универсальных магазинах, которые продавали все — от булавок до развесного мяса. Женщины шлифовали линзы, плели сети и канаты, раскраивали и шили одежду из кожи, делали карды для прочески шерсти и даже были малярами. Часто они были владельцами похоронных контор в небольших городах»{613}.
После войны за независимость бурное развитие индустриализации привело к образованию фабрик в северо–восточной части этой новой страны. Текстильные фабрики Новой Англии стали удачливыми пионерами фабричной системы. Так как прядение и вязание были традиционно женским занятием, женщины стали первыми рабочими, которых владельцы фабрик наняли для работы на новых механических ткацких станках. Учитывая отстранение впоследствии женщин от промышленного производства в целом, ирония экономической истории страны состоит в том, что первыми промышленными рабочими были женщины.
По мере того как развивалась индустриализация, экономическое производство перемещалось из дома на фабрику, и труд женщин по дому неуклонно утрачивал свое значение. Женщины страдали вдвойне и потому, что их традиционная работа была узурпирована набиравшими силу фабриками, и потому, что экономика в целом перешла на промышленную основу, лишив многих женщин их важной роли в экономике. К середине XIX века фабрики обеспечивали производство текстиля, свечей и мыла. Даже масло, хлеб и другие пищевые продукты стали предметами массового производства.
В журнале «Социалистическая революция» отмечалось, что «к концу века вряд ли кто–нибудь самостоятельно делал крахмал или кипятил белье в котле. В больших городах женщины в магазинах покупали хлеб и по крайней мере нижнее белье. Они учили своих детей в школах. Возможно, некоторые вещи они отдавали в прачечную… Промышленный поток прошел, оставив после себя никому не нужные ткацкий станок на чердаке и мыловаренный котел в сарае»{614}.
Как только промышленный капитализм достиг расцвета, разрыв между новой экономической деятельностью и старой экономикой, базировавшейся на домашнем хозяйстве, стал еще более заметным. Физическое перемещение экономического производства, вызванное распространением фабричной системы, было, без сомнения, важной вехой. Но еще большее значение имела всеобщая переоценка производства, обусловленная новой экономической системой. Если продукт, производившийся в домашнем хозяйстве, имел потребительную стоимость прежде всего потому, что отвечал основным потребностям семьи, то значимость товаров фабричного производства заключалась главным образом в их меновой стоимости, их способности удовлетворять стремление предпринимателя к прибыли. Эта переоценка материального производства определила, помимо территориального производства (между домом и фабрикой), фундаментальное структурное разделение между натуральным хозяйством и капиталистической экономикой, ориентированной на прибыль. Так как работа по дому не приносит прибыли, домашний труд, естественно, стал считаться второстепенным по сравнению с капиталистическим наемным трудом.
Важным, хотя и не главным, общественным результатом этой радикальной экономической трансформации было появление «домохозяйки». В общественном представлении роль женщины изменилась: она стала восприниматься уже как страж обесцененной домашней жизни. Однако этой переоценке роли женщины был брошен смелый вызов большим числом женщин–иммигранток, пополнивших ряды рабочего класса Северо—Востока. Эти белые женщины–иммигрантки были прежде всего наемными рабочими и только потом домохозяйками. Были и другие женщины, их были миллионы, они занимались тяжелым трудом вне дома как подневольные производители рабовладельческой экономики Юга. Реальное положение женщин в американском обществе XIX века определялось тем, что белые женщины проводили свои дни в работе на фабриках за грошовую зарплату, а черные женщины трудились в условиях рабского принуждения. «Домохозяйка» была лишь частью этой реальности, так как в действительности она была символом экономического процветания зарождавшихся средних слоев.
Хотя понятие «домохозяйка» коренилось в социальных условиях жизни буржуазии и средних слоев, буржуазная идеология XIX века утвердила представление о домохозяйке и матери как универсальных критериях женственности. Поскольку широко пропагандировалось, что призвание женщин заключается в исполнении ими обязанностей по дому, женщины, вынужденные становиться наемными рабочими, воспринимались мужчинами как чужаки, пришельцы в общественном производстве. После выхода за пределы своей «естественной» сферы женщины уже не могли рассматриваться как полноценные наемные рабочие. Они расплачивались за это длительным рабочим днем, худшими условиями труда и меньшей по сравнению с мужчинами зарплатой за один и тот же труд. Их эксплуатация была даже более интенсивной, чем эксплуатация мужчин. Нет нужды говорить, что половое неравенство явилось источником баснословных сверхприбылей для капиталистов.
Различие структуры между общественным производством капитализма и частным домашним постоянно углублялось из–за присущей домашнему труду примитивности. Несмотря на рост количества новых приспособлений для работы по дому, домашний труд не был качественно затронут технологическими достижениями промышленного капитализма. Работа по дому до сих пор отнимает у домохозяйки, как правило, тысячи часов в год. В 1903 году Шарлотта Перкинс Джилмэн предложила определять домашний труд, который отражал сдвиги, изменившие структуру и содержание домашнего труда в США, следующим образом:
«Понятие «домашний труд» относится не к особой разновидности труда, а к определенной ступени труда, к фазе развития, через которую проходят все его разновидности. Все отрасли промышленности были некогда «домашними», т. е. все делалось дома и в интересах семьи. Все отрасли с того отдаленного периода поднялись на более высокие ступени развития, за исключением одной или двух, которые остались на своей первоначальной стадии»{615}.
«Домашнее хозяйство, — утверждает Джилмэн, — не получило развития, адекватного другим нашим институтам». Экономика домашнего хозяйства обнаружила «…сохранение примитивной бытовой техники в современном промышленном обществе, все это связывало женщин, не давало проявить себя вне домашнего очага»{616}.
Подчеркивая, что домашняя работа негативно влияет на женщин, Джилмэн пишет: «Она женственна более чем достаточно, так же как мужественен мужчина, но она не является человеком в том смысле, в каком им является мужчина. Домашняя жизнь не выявляет наших человеческих качеств, так как мы отстранены от характерных ценностей человеческого прогресса»{617}. Правота утверждения Джилмэн подтверждается историческим опытом черных женщин США. На протяжении всей истории страны большинство черных женщин работало вне дома. Во времена рабства женщины занимались тяжелой работой бок о бок со своими мужчинами на хлопковых и табачных плантациях, а когда стала развиваться промышленность и на Юге, их можно было увидеть на табачных фабриках, на сахарных заводах и даже на лесопилках и в бригадах, укладывавших железнодорожные рельсы. В работе женщины–рабыни были на равных со своими мужчинами. Так как они на работе страдали от изнуряющего равенства с мужчинами, то и дома, в рабских лачугах, они обладали большим равноправием, чем их белые сестры — домохозяйки.
Прямым следствием работы вне дома для черных женщин, как «свободных», так и рабынь, было то, что работа по дому у них никогда не занимала главенствующего места. Они в значительной степени избежали психологической травмы, которую промышленный капитализм нанес белым домохозяйкам из средних слоев, чьи добродетели заключались якобы в женской слабости и покорности. Вряд ли черные женщины могли стремиться к слабости. Им надо было стать сильными, так как их семьи и общины нуждались в этом для того, чтобы выжить. Доказательством силы черных женщин, силы, выкованной работой, работой и еще раз работой, являются заслуги многих выдающихся женщин–лидеров, вышедших из черной общины. Гарриет Табмэн, Соджорнер Трус, Ида Уэллс и Роза Паркс — не исключение, а характерный тип черной женщины. Однако черные женщины заплатили большую цену за то, чтобы иметь эту силу и получить относительную независимость. Хотя они редко бывали «только домохозяйками», они всегда делали работу по дому. Таким образом, они несли двойное ярмо — наемного труда и домашней работы, — двойное ярмо, всегда требующее от работающей женщины упорства и силы Сизифа. Как было отмечено У. Дюбуа в 1920 году: «…лишь немногие женщины рождены свободными, другие же достигали свободы в оскорблениях и брани, но нашим черным женщинам свобода была презрительно брошена. С этой свободой они покупают неограниченную независимость и платят за нее столь дорогую цену, что в конце концов она станет лишь насмешкой и проклятием»{618}.
Так же, как и их мужчины, черные женщины работали до тех пор, пока они могли работать. Так же, как и их мужчины, они брали на себя обязанности кормильца семьи. Такие необычные женские качества, как настойчивость и самостоятельность, за которые черных женщин часто хвалили, но гораздо чаще упрекали, являются отражением их труда и борьбы вне дома. Подобно их белым сестрам — домохозяйкам, они готовили пищу, делали уборку по дому, воспитывали и обучали бессчетное количество детей. Но в отличие от белых домохозяек, которых приучили полагаться на своих мужей в вопросах материального обеспечения, черным женам и матерям–труженицам вне дома, как правило, не хватало ни времени, ни сил, чтобы по–настоящему заняться домашними делами. Подобно своим белым сестрам из рабочего класса, которые также несли двойное ярмо — работа для добывания средств к существованию и уход за мужьями и детьми, — черные женщины нуждаются в освобождении от этого гнетущего тяжелого положения очень давно.
Сегодня для черных женщин и всех их сестер–рабочих осознание возможности освободиться от ноши домашних дел и ухода за ребенком стало одной из главных целей движения за освобождение женщин. Уход за детьми и приготовление пищи должны быть поставлены на общественную основу, домашний труд должен быть индустриализирован — и все эти услуги должны быть легко доступны рабочему классу.
Фактически полное отсутствие публичного обсуждения возможности обобществления домашней работы свидетельствует о массовом одурманивании буржуазной пропагандой. Нет, дело не в том, что роли женщины в домашних делах вообще не уделяется внимания. Напротив, представители современного женского движения считают работу по дому важной составной частью угнетения женщин. В некоторых капиталистических государствах даже есть движения, которые главной задачей ставят облегчение трудного положения домохозяйки. Эти движения, считая, что работа по дому угнетает и деградирует женщину прежде всего потому, что это неоплачиваемый труд, выдвинули требование его оплаты. Еженедельная зарплата, выплачиваемая государством за такую работу, по мнению активистов этих движений, улучшит статус домохозяйки и общественное положение женщин в целом. Движение за оплату домашнего труда возникло в. Италии, где в марте 1974 года состоялась его первая демонстрации. Обращаясь к толпе, собравшейся в городе Местре, одна из выступавших заявила:
«Половина мирового населения не получает платы — это самое величайшее классовое противоречие! И вот мы начинаем нашу борьбу за зарплату домохозяек. Это стратегическое требование. В настоящий момент это наиболее революционное требование для всего рабочего класса. Если мы победим, победит и класс, если мы потерпим поражение, его потерпит и класс»{619}. Согласно стратегии этого движения, вопрос о зарплате является ключевым для эмансипации домохозяек, и это требование само по себе представляется центральным во всей кампании за освобождение женщин в целом. Более того, борьба за оплату их труда объявляется центральным вопросом всего рабочего движения. Теоретические истоки движения за оплату домашнего труда могут быть найдены в очерке Мариарозы Делла Косты, озаглавленном «Женщины и разрушение общины»{620}. В этой работе Делла Коста настаивает на пересмотре определения домашнего труда, основываясь на тезисе об иллюзорности личного характера домашних услуг. Она утверждает, что домохозяйка обслуживает личные потребности своих детей и мужа лишь внешне, а реальным потребителем услуг домашней хозяйки является нынешний наниматель ее мужа и будущий — ее детей.
«Женщина, — пишет она, — изолирована дома, принуждена выполнять работу, которая рассматривается как неквалифицированная: рождение, выхаживание и обслуживание будущего рабочего–производителя. Ее роль в производственном цикле остается невидимой, потому что заметен только продукт ее труда, труженик»{621}.
Требование, чтобы домохозяйки получали оплату за свой труд, основано на предпосылке, что они производят предмет потребления, такой же важный и ценный, как и их мужья на своей работе. Следуя логике Делла Косты, движение за оплату домашнего труда классифицирует домохозяек как создателей рабочей силы, продаваемой членами их семей как предмет потребления на капиталистическом рынке.
Делла Коста была не первым теоретиком, предложившим такой анализ угнетения женщин. И Мэри Инмен в работе «В защиту женщины» (1940){622}, и Маргарет Бенстон в «Политической экономии освобождения женщин» (1969){623} определяют домашнюю работу таким образом, чтобы выделить женщин в особый класс эксплуатируемых капитализмом рабочих, названных «домохозяйками». Вряд ли можно отрицать то, что роль женщин как матерей, воспитательниц детей и домашних хозяек дает возможность членам их семей работать — продавать свою рабочую силу. Но следует ли из этого автоматически, что роль женщин в целом, безотносительно к их классам и расам, может определяться с учетом лишь их домашних функций? Следует ли из этого автоматически, что домохозяйка в действительности является своего рода тайным рабочим в процессе капиталистического производства?
Если промышленная революция завершилась структурным разделением домашней и общественной экономики, тогда работа по дому не может быть определена как составная часть капиталистического производства, скорее она является его предварительным условием. Предпринимателя нисколько не интересует то, как производится и поддерживается в нормальном состоянии рабочая сила, его интересует лишь ее пригодность и способность приносить прибыль. Другими словами, процесс капиталистического производства предполагает физическое существование самого рабочего.
В журнале американских коммунистов отмечалось, что «воспроизводство рабочей силы является не частью процесса общественного производства, а его необходимым предварительным условием. Оно происходит за пределами процесса труда. Его функция — сохранение человеческого существования, что является конечной целью производства во всех обществах»{624}.
В южноафриканском обществе, где расизм облек экономическую эксплуатацию в наиболее жесткие формы, структурное отделение домашнего хозяйства от капиталистической экономики осуществлялось характерными насильственными методами. Социальные архитекторы апартеида легко подсчитали, что труд черных приносит больше доходов в условиях практически полного разрушения домашней жизни. Черные мужчины рассматриваются классом капиталистов как орудия труда, ценность которых обусловливается их производственным потенциалом. Но их жены и дети «являются излишними и непроизводительными придатками, женщины не что иное как производители черных рабочих»{625}.
Эта характеристика африканских женщин как «излишних придатков» вряд ли метафора. В соответствии с законодательством ЮАР, безработной черной женщине запрещено появляться в районах, где живут белые (87% территории страны), в большинстве случаев — даже в городах, где живут и работают их мужья.
Сторонники апартеида считают домашнюю жизнь черных в промышленных центрах ЮАР излишней и не приносящей дохода. Ее рассматривают также и как угрозу.
Э. Лэндис писала, что «представители правительства признают роль женщин в создании домашнего очага, но опасаются, что их присутствие в городах приведет к доминированию черного населения»{626}.
Объединение африканских семей в промышленных городах осознается как угроза, потому что домашняя жизнь может послужить основой для усиления сопротивления апартеиду. Это, несомненно, объясняет, почему многим женщинам, имеющим разрешение на проживание в районах белых, предписано жить в общежитиях с раздельным проживанием полов. Замужние, так же как и одинокие, женщины отказываются жить в этих домах. В таких общежитиях семейная жизнь строго запрещена, жены и мужья не могут навестить друг друга и дети не могут навестить своих родителей{627}.
Это интенсивное наступление на права черных женщин в Южной Африке уже принесло свои плоды — сейчас только 28,2% женщин собираются вступить в брак{628}. По соображениям экономической целесообразности и политической безопасности режим апартеида проводит разрушительную политику вплоть до полного уничтожения семейного уклада черного населения.
Южноафриканское правительство не проводило бы политику последовательного разрушения семейного уклада, если бы работа женщины по дому в действительности являлась необходимой частью функционирования наемной рабочей силы в условиях капитализма. Тот факт, что южноафриканская модель капитализма вполне может обойтись без семейного уклада, представляет собой следствие отделения домашнего хозяйства от процесса общественного производства, характерного для капиталистического общества в целом. Поэтому, по присущей капитализму логике, женщина не должна получать зарплату за работу в домашнем хозяйстве. Исходя из того, что теория, основанная на необходимости оплаты, ошибочна, быть может, с политической точки зрения имеет смысл выступать за оплату труда домохозяек? Кто посмеет отрицать моральное право женщины требовать оплаты за часы, проведенные за работой по дому? Идея об оплате труда домохозяек для многих женщин звучит достаточно привлекательно. Но эта привлекательность, возможно, будет недолговечной. Кто из этих женщин согласится целиком посвятить себя изнуряющему, нескончаемому домашнему труду, пусть даже за деньги? Разве это сможет изменить положение, охарактеризованное В. И. Лениным в следующих словах: «Женщина продолжает оставаться домашней рабыней, несмотря на все освободительные законы, ибо ее давит, душит, отупляет, принижает мелкое домашнее хозяйство, приковывая ее к кухне и к детской, расхищая ее труд работою до дикости непроизводительною, мелочною, изнервливающею, отупляющею, забивающею»{629}. Представляется, что правительственные пособия для домохозяек лишь усилят их домашнее рабство.
То, что женщины, получающие государственные пособия, редко требуют компенсацию за работу по дому, прямо опровергает установки движения за оплату домашнего труда. В качестве неотложной альтернативы бесчеловечной системе государственных пособий они наиболее часто выдвигают лозунг «гарантированного ежегодного дохода для всех», а не «оплаты домашнего труда». В длительной перспективе эти женщины хотят работы и доступных общественных детских учреждений. Гарантированный ежегодный доход представляет собой, следовательно, страхование по безработице, а также надежду на создание дополнительных рабочих мест с соответствующей их оплатой и субсидированной системы детских учреждений. Положение горничных, уборщиц, служанок наглядно демонстрирует всю ущербность стратегии «оплаты за домашний труд». Эти женщины лучше всего знают, что означает получать деньги за работу на дому. Их трагическая судьба великолепно показана в фильме Усмана Сембена «Черная из…»{630}. Главная героиня — молодая сенегалка — после долгих поисков работы устраивается гувернанткой во французскую семью, проживающую в Дакаре. Когда хозяева решили вернуться в Европу, она с энтузиазмом поехала с ними. Однако во Франции эта женщина очень скоро поняла, что выполняет функции не столько гувернантки, сколько домашней прислуги. Ее недавний энтузиазм сменился депрессией, столь глубокой, что она отказалась взять деньги за свою работу. Хозяева не могли компенсировать ей рабства. Не имея средств вернуться в Сенегал, эта женщина предпочла самоубийство каждодневной готовке обедов, стирке, уборке, чистке…
В Соединенных Штатах цветная, и особенно черная, женщина получает плату за работу по дому уже много десятилетий. В 1910 году, когда более половины черных женщин работало вне дома, треть из них были домашней прислугой. В 1920 году более половины работало служанками, а в 1930 году эта доля выросла до 60%{631}. После второй мировой войны произошли заметные позитивные сдвиги в структуре занятости черного населения, в результате чего сократился удельный вес домашней прислуги. В 1960 году 1/3 всех работающих черных женщин все еще была занята в традиционных сферах{632}. И лишь тогда, когда конторская работа стала доступной для черных женщин, их доля в числе занятых в качестве домашней прислуги стала неуклонно уменьшаться. В настоящее время она составляет около 13%{633}.
Изнуряющие домашние обязанности женщины являются ярким доказательством всей глубины дискриминации по признаку пола. Дискриминация и расизм вынуждают многих черных женщин выполнять не только свои домашние дела, но и прислуживать в других домах. Негритянская прислуга вынуждена зачастую фактически забрасывать собственный дом и даже своих детей, чтобы справиться с работой в доме белой женщины. В миллионах домов белых оплачиваемая домработница призвана выполнять одновременно смешанную роль домохозяйки и матери.
Свыше 50 лет организованные усилия домашних слуг были направлены на то, чтобы изменить характер своей работы, отвергая статус псевдодомохозяек. Заботы домашней хозяйки бесконечны и неопределенны. Домашняя прислуга в первую очередь требует, чтобы были четко регламентированы ее обязанности. Само название одного из крупнейших на сегодняшний день профсоюзов домработниц — Американские специалисты домашнего хозяйства — отражает их отказ быть псевдодомохозяйками, работа которых — «просто работа по дому». До тех пор пока на домашней прислуге лежит тень роли домохозяйки, ее зарплата будет скорее ассоциироваться с «пособием» для домохозяйки, чем с заработком рабочего. По данным Национального комитета по занятости в домашнем хозяйстве, работающий полный рабочий день «специалист домашнего хозяйства» получал в среднем в 1976 году только 2732 доллара в год, причем 2/3 из них зарабатывали менее 2 тыс. долларов{634}. Хотя на домашнюю прислугу за несколько лет до этого был распространен закон о минимальной заработной плате, в 1976 году около 40% все еще получали зарплату значительно ниже установленного уровня. Члены движения за оплату домашнего труда считают, что если женщина получает деньги за то, что она является домохозяйкой, то тем самым повышается ее социальный статус. Однако весь многолетний опыт борьбы домашней прислуги, остающейся наиболее низкооплачиваемой среди всех других групп рабочих при капитализме, свидетельствует совершенно об обратном.
Сегодня по найму работает свыше половины всех американских женщин. Они составляют 41% всей рабочей силы страны. Кроме того, огромное число женщин не может в настоящее время найти достойной работы. Как и расизм, дискриминация по признаку пола является одной из важнейших причин высоких показателей безработицы среди женщин.
Многие женщины считаются «просто домохозяйками», хотя в действительности они являются безработными. Может быть, было бы лучше изменить роль «просто домохозяек», потребовав предоставить женщинам работу на равноправных основах с мужчинами и создать специальные службы (например, детские учреждения) и льготы по месту работы (отпуска для матерей и т. п.)? Это дало бы возможность большему числу женщин работать вне дома.
Движение за оплату домашнего труда призывает женщин отказаться от работы вне дома, утверждая, что «рабство у конвейера» не означает освобождения от «рабства у кухонной плиты»{635}. Представительницы движения утверждают, однако, что они не выступают за то, чтобы еще больше ограничить женщин заботами по дому. Они заявляют, что, отказываясь работать на капиталистический рынок, они в то же время не намерены обречь женщин на вечную работу у домашнего очага. Американская представительница этого движения отмечала: «…мы не заинтересованы в том, чтобы наша работа была более эффективной или более производительной для капитала. Мы заинтересованы в уменьшении нашего труда и в конечном итоге в полном отказе от работы. Но пока мы работаем по дому бесплатно, никто по–настоящему не задумывается, сколько и как интенсивно мы работаем. В результате борьбы рабочих за повышение зарплаты у капитала останется только один путь снижения издержек производства — внедрение новой технологии. Если только мы сделаем стоимость нашей работы очевидной (т. е. если она будет экономически невыгодной), капитал будет вынужден «вспомнить» о технологии для ее облегчения. В настоящее время мы должны работать по две смены, чтобы купить посудомоечную машину, которая облегчила бы наш труд»{636}.
Если женщина добьется права на оплату своего труда, она сможет выдвинуть требования о повышении зарплаты и тем самым заставить капиталистов пойти на индустриализацию домашнего труда. Является ли это конкретной стратегией, направленной на освобождение женщины, или это нереализуемые мечты?
Каким образом женщины предполагают вести борьбу за оплату? Делла Коста предлагает «забастовку домохозяек».
«Мы должны, — говорит она, — отказаться от дома, потому что мы добиваемся единства всех женщин для борьбы против всего, что привязывает женщину к дому… Отказ от домашней работы уже представляет собой одну из форм борьбы. Прекратилось бы осуществление тех социальных функций, которые должны выполняться в таких условиях»{637}.
Но если женщины должны оставить дом, то куда они пойдут? Каким образом они смогут объединиться? Неужели они действительно оставят свои дома лишь для того, чтобы протестовать против своих домашних обязанностей? Не будет ли более реалистичным призвать женщин «оставить дома» и искать работу — или по меньшей мере участвовать в массовой кампании за достойную работу для женщин? Верно, что работа в условиях капитализма носит бесчеловечный, неконструктивный и отталкивающий характер. Но, несмотря на это, только на работе женщины могут объединиться со своими сестрами и братьями и бросить вызов капиталистам на производстве. В качестве рабочих, боевых активистов рабочего движения женщины способны стать реальной силой в борьбе с главной силой и основным получателем выгод от дискриминации женщин — системой монополистического капитализма.
Стратегия борьбы за оплату домашнего труда вряд ли будет способствовать решению в конечном счете проблемы дискриминации женщин и практически ничего не дает для улучшения положения современных домохозяек. Последние социологические исследования выявили, что сегодня домохозяйки в большей, чем когда–либо ранее, степени не удовлетворены своим положением. Когда Энн Оукли брала интервью для своей книги «Социология домашнего хозяйства»{638}, она обнаружила, что даже те домохозяйки, которые сначала, казалось, не выражали недовольства своими домашними обязанностями, в конечном счете высказали чувство глубочайшего неудовлетворения. Она приводит слова женщины, которая работает на фабрике.
«Вопрос. Нравится ли Вам работа по дому?
Ответ. Я не бегу от нее… Мне кажется, что я не против домашней работы, потому что не занимаюсь ею целый день. Я работаю, а дома — только половину дня. Если бы я занималась домашней работой целый день, вряд ли бы мне это понравилось, для женщины дома всегда есть работа, она на ногах весь день, даже перед тем, как лечь спать, приходится что–то делать: вытряхнуть пепельницы, вымыть чашки. Всегда что–то надо делать. И так каждый день. Вы не можете себе сказать, что вы не собираетесь этого делать, потому что это нужно делать, например, готовить еду: если вы не сделаете этого, дети останутся голодными… Я думаю, что к этому привыкаешь, только делаешь все автоматически… На работе мне лучше, чем дома.
Вопрос. Что, по Вашему мнению, самое худшее в положении домохозяйки?
Ответ. Зачастую бывает, что думаешь: вот сейчас встану и буду делать то же, что делала уже много–много раз. Вся эта рутина смертельно надоела. Я думаю, можно спросить любую домохозяйку и, если у нее хватит смелости, она прямо ответит, что чувствует себя человеком, полжизни выполняющим тяжелую нудную работу. Все мы по утрам думаем одно и то же: «О боже! Опять сегодня буду делать то же самое до самой ночи». Самое ужасное, что каждый день делать одно и то же — скука»{639}.
Может ли оплата скрасить этот тягостный труд? Эта женщина, безусловно, ответила бы «нет». Одна неработающая домохозяйка так высказала мысль о принудительности домашнего труда:
«По–моему, самое противное состоит в том, что ты должна работать именно потому, что остаешься дома. Даже когда у меня есть возможность передышки, я не чувствую, что могу ничего не делать — я знаю, что должна работать»{640}.
По всей видимости, если бы труд этой женщины оплачивался, то это лишь усугубило бы ее положение. Оукли пришла к выводу, что домашний труд — особенно у неработающей домохозяйки — в такой степени влияет на нее, что личность как бы стирается, разрушается этой работой.
Оукли пишет: «Домохозяйка — это в значительной степени то же самое, что и ее работа: разделение субъекта и объекта в данной ситуации чрезвычайно затруднено»{641}.
Психологические последствия при этом часто выражаются в комплексе неполноценности, крайне отрицательно влияющем на личность. Психологического освобождения вряд ли удастся достигнуть просто оплатой труда домохозяек.
Другие социологические исследования подтверждают, что домохозяйки постоянно испытывают глубокое разочарование. Майра Ферри{642} опросила более ста женщин в рабочем пригороде Бостона, и «неудовлетворенность своей жизнью среди домохозяек была почти в два раза больше, чем среди работающих женщин». Нет нужды говорить, что большинство работающих женщин занято на не удовлетворяющей их работе. Они работают официантками, фабричными работницами, машинистками, продавцами супермаркетов и универмагов и т. п. Но возможность разорвать изолированность внутри дома, «выйти и посмотреть на других людей» столь же важна для них, как и зарплата. Будет ли домохозяйка, чувствуя, что, оставаясь дома, она «сходит с ума», приветствовать идею получать деньги за возможность стать сумасшедшей? Одна из женщин сказала, что «находиться целый день дома — это все равно, что сидеть в тюрьме». И разве деньги разрушат стены ее тюрьмы? Единственным реальным выходом из этой тюрьмы является работа по найму.
Тот факт, что сейчас в США более половины всех женщин работает по найму, представляет собой весомый аргумент в пользу облегчения бремени домашнего труда. Дело в том, что промышленные капиталисты уже стали использовать в своих интересах новую историческую тягу женщин к эмансипации, их отказ от роли домохозяек. Наличие огромной сети процветающих компаний типа «Макдональдс» и «Кентукки фрайд чикен», специализирующихся на быстром приготовлении пищи, наглядно показывает, что чем больше женщин работает, тем меньше людей обедает дома. Бизнес, основанный на промышленном приготовлении пищи, при всей ее некалорийности и небезопасности для здоровья, бизнес, процветающий на эксплуатации рабочих этих производств, обратил внимание на приближающееся отмирание института домохозяек. Необходимы новые социальные институты, которые взяли бы на себя значительную часть традиционных обязанностей женщин по дому. Таково требование огромных масс работниц. Потребность в универсальной и субсидируемой системе детских учреждений представляет собой прямое следствие увеличения числа работающих матерей. И чем больше женщин объединится вокруг требований работы на началах равноправия с мужчинами, тем острее встанет вопрос о необходимости в будущем облегчения домашнего труда. Возможно, есть доля истины в том, что «рабство у конвейера» не является само по себе «освобождением от кухонной плиты», но конвейер, безусловно, лучшее место для борьбы женщин за ликвидацию векового семейного рабства. Всестороннее облегчение домашних обязанностей — личное дело каждой женщины и одновременно важнейшая стратегическая цель освобождения всех женщин. Но обобществление домашнего хозяйства, включая приготовление пищи и уход за детьми, требует положить конец диктату частнособственнических мотивов в экономике. Более того, в условиях капитализма требование равноправия с мужчинами на получение и оплату работы, а также создания таких институтов, как субсидируемая система общественных детских учреждений, несет в себе готовый взорваться революционный потенциал. Эта стратегия ставит вопрос о целесообразности существования монополистического капитализма и в конечном счете должна вести к борьбе за социализм.