7

7

…На нем был ватник, засаленный до кожаного блеска и застегиваемый путем протыкания в петлицу большого пальца руки, удерживаемой в кармане, ватник вокзального завсегдатая, человека без паспорта и определенных занятий, целиком же он, напротив того, означал собою непринужденную готовность к знакомствам. Студенчество послевоенного набора широко принимало в бедовое лоно свое контингент в шинелях, кацавейках, френчах, так что романтический ереванец — абитуриент московского вуза мог оставаться незамеченным. Однако прошло немного времени, как обратили на себя внимание сто определенные способности по части смешного. Известность же фамилия Геодакян приобрела на доске приказов по случаю отчисления из института за серьезный проступок. Проступок был таков, что справедливое возмущение им прорывал неуместный хохот. Тихо или громко хохотало все, от мала до велика, включая «треугольник».

Дело было так.

Геодакян, не усидчивый и не рьяный в учебе, норовил тем не менее помогать, особенно слабому полу, среди местных представительниц которого, отметим попутно, была и будущая его жена.

Он был, как уже говорилось, смекалист, щелкал задачи, блистал. А тут курсовая, черчение. С тяжким грехом пополам свои бы листы одолеть, но нужно и подшефницы… Он изобретает метод форсированного завершающего этапа. Когда теоретическая часть готова, сделаны расчеты, остальное благодаря этому изобретению — дело техники. Метод свой, как и положено, он «привязал к месту». То будет комната, где доцент принимает курсовые. Ее разделим надвое широким шкафом. Экзаменатор задаст вопросы, выставит оценку, свернет лист в трубку и взгромоздит его на шкаф. По ту сторону будет сколочена группа «операторов». Командор изящно вытащит необходимое из кучи свежепогребенных листов, умелые руки внесут в них кое-какие поправки, и подшефный отправится дерзать.

Фальшивочертежники убеждали себя в том, что «все равно работы типовые, а они теоретически подготовились и могут защищать».

«Замкнутый цикл» уже на второй дерзавшей замкнулся. Студентка сказала правильно о том, что было не совсем правильно на чертеже, и вызвала подозрение у экзаменатора. Задубелый холостяк и крупный специалист, ворчавший, бывало, втихаря «инженерная профессия не бабье дело», знал, что обшучиваем всеми курсами за свою рассеянность. «Вот я вам покажу», — распалялся он, обнаружив и подтирки. Но растерявшаяся пробормотала: «Вы же за эту работу раньше поставили «четыре»… И старик задышал, застонал, взвизгнул: «Двойку! Двойку!.. И себе тоже», — обессмертив себя в институтском фольклоре.

Геодакян, безнадежно улыбаясь, повинился и призвал профессора расценить «это» как попытку бригадного метода сдачи экзаменов, уместную в трудных послевоенных условиях.

Приказ вывесили, а он продолжал ходить в институт, тщательно избегал начальства. Да разве избежишь! Встретился нос к носу. «Ты почему, — грозно начал декан, — … на лекции не ходишь?»

Приказа не отменили, Геодакян кончил институт, будучи исключенным.

— Никто, — напоминает ему в откровенные минуты жена, — никто не может терпеть тебя долго, только я.

Разные начальники смотрели на него одинаково: «Способный, но с фокусами».

…Директор Ереванского кожзавода, отходчивый и домовито простой, любил видеть в подчиненном преданность чувств, а прочее, если что, так и прощал. Только человек безо всякого понимания мог этого не ценить, но мало ли какие люди на свете бывают, и потому он укреплял кадры роднёю.

Двадцатитрехлетний выпускник московского вуза, первый дипломированный инженер за всю историю завода выдался непонимающим. С самого начала между руководством и молодым специалистом произошла заминка. Ему, видите ли, определили жалованье ниже обещанного и положенного. Пойди попроси как следует директора, а он в претензии, уперся: «Если просить, когда можно требовать, что же останется на случаи, когда требовать нельзя?»

Пошел обмен демаршами. Заводская верхушка — насчет «несоответствия» нового сотрудника; тот же бестактно выволок нарушения, как назло со стороны директорской родни, якобы попортившей большие партии сырья. Чтобы замять скандал, ему через посредство министерства преподносят высокий пост на кожно-галантерейном предприятии. Но новичок и тут не дается. Пост тот, говорит, несчастливый, все занимавшие его ныне далеко — и от предложения уклонился. На что следует очень сильный ход: принимай пост начальника ОТК у себя на заводе. Ответ тоже неожиданный — отпустите сдать экзамены в аспирантуру.

Тут побочные события делают положение одной из сторон безнадежным.

Осел по кличке Приходящий, гость непрошеный, по милый, живой укор сторожам, был удален с заводской территории в нетрезвом виде и окрашенным под леопарда и жирафа. Владелец его жаловался на порчу характера скотины, избалованной теперь всеобщим вниманием, и грозился судом. А несколько спустя случилось и другое нездоровое оживление: из душевых кабин выскочила разом порция окрашенных в разные цвета купальщиков, что народом было сразу окрещено как «цветное купание» и амнистировано за потеху, чего уж тут.

Инициаторами таких дел каждый мог назвать двоих заводских «остроумов», из которых «самый» был начальник ОТК тов. Геодакян.

— Ты думаешь, мы не знаем о твоих проделках? От директора, дорогой, ничего не укроется. Будешь отвечать по всей строгости.

Припер. Деваться некуда… И вот из этой незавидной позиции он выходит не только без потерь, но имея на руках разрешение на внеочередной отпуск, о котором хлопотал.

Он положил на стол директора образцы цветного лака, и директор долго ласкал их руками. Такой кожи на заводе делать не умели, а тот сделал и обещал, что научит наладит, если… Ударили по рукам. И с гордо поднятой головой бедокур удалился, зашагал навстречу новым приключениям.