Глава VI. Прусский «ренессанс»
Глава VI. Прусский «ренессанс»
Призраки прошлого… Оживая, иные служат плохую службу в наши дни. Сравнительно недавно на политическом горизонте появился ещё один призрак, который по возрасту значительно старше упомянутых и уходит своими корнями в глубь столетий.
1981 год в Западном Берлине был объявлен «годом Пруссии». В программе этого гигантского пропагандистского шоу были фильмы и театральные постановки, конгрессы, семинары, симпозиумы, циклы лекций. Стержнем мероприятия стала гигантская выставка «Пруссия – попытка подвести итоги», которая проводилась здесь под патронажем городского сената с 15 августа по 15 ноября. На эти цели Бонн ассигновал 11 млн марок. Выставка призвана была дать старт новой кампании явно реваншистского характера. Западная печать писала о том, что выставка должна вызвать у её посетителей «рефлексии о прошлом – со взглядом в германское (заметим, в „германское“?) будущее»[104].
В официально изданной «документации» ведомства прессы и информации Западного Берлина проводилась, например, идея о том, что выставка задумана и организована как символ «нерешённого германского вопроса». Делалась также попытка доказать, что национал-социализм и Пруссия не имели между собой ничего общего.
Восстановим кратко основные этапы истории Пруссии. Она образовалась из объединённых в 1618 году маркграфства Бранденбург и герцогства Пруссия, взявшего своё название от племён пруссов. Герцогство же возникло в 1525 году из части земель Тевтонского ордена. Бранденбургско-прусское княжество, состоявшее из захваченных в XII–XVII веках немецкими феодалами земель, среди которых большую часть занимали славянские и литовские земли, в 1701 году стало королевством Пруссия во главе с династией Гогенцоллернов. В этом государстве утвердился военно-полицейский, милитаристско-бюрократический политический режим. Главенствующей социальной силой было прусское юнкерство – помещики, владевшие крупными земельными латифундиями. Господствовавший в Пруссии режим породил культ военщины и насилия, иерархической социальной пирамиды. Феодальные отношения тормозили развитие капитализма. Вся жизнь Пруссии была подчинена милитаристским планам, её армия стала одной из самых сильных в Европе. Особенно большого военного могущества Пруссия достигла при Фридрихе II (1740–1786).
Конец XVIII и весь XIX век проходил под знаком военных захватов Пруссии. В 40-х годах XVIII века Пруссия захватила Силезию, а при разделах Польши в конце XVIII века присоединила к себе значительную часть польских земель – Гданьск, Познань, Торунь. Участвовала Пруссия в коалиции европейских держав против революционной, а затем и против наполеоновской Франции. В 1814–1815 годах территория Пруссии, согласно решениям Венского конгресса, была снова расширена. Прусское государство стало членом реакционного Священного союза – душителя революционных и прогрессивных тенденций.
Революция 1848 года в Пруссии оказалась незавершённой. Трусливая, предательская позиция буржуазии, которая искала компромисса с монархией и больше всего на свете боялась собственных трудящихся, в первую очередь рабочих, привела к тому, что прусский деспотический режим и его военно-феодальные институты сохранили своё существование. Развитие капитализма в сельском хозяйстве Пруссии пошло путём, который был особенно тяжким, мучительным и медленным для крестьянства и не обеспечивал ни устранения пережитков крепостничества в экономической и политической жизни страны, ни необходимых условий для развития буржуазной демократии и рабочего движения. В Пруссии всё было подчинено подготовке к войнам. Свыше 80 процентов ежегодного бюджета шло на военные нужды. Такого бюджета не было ни у одной страны мира. Вся её внешняя политика была нацелена на предстоящую агрессию, будь то на востоке или на западе, на юге или на севере.
На протяжении всего XIX века шла борьба за гегемонию в Германии между Австрией и Пруссией. Она закончилась в 1866 году, когда был создан Северо-Германский союз государств во главе с Пруссией, а в 1870–1871 годах в результате франко-прусской войны объединение Германии на прусско-милитаристской основе завершилось. Пруссия стала главной частью Германской империи. Кайзеровская Германия была самым агрессивным государством в Европе. Правившая в ней династия Гогенцоллернов стремилась к мировому господству ещё задолго до Гитлера. Сохранила Пруссия своё главенствующее положение и после Ноябрьской революции 1918 года, когда в Германии была свергнута монархия. Милитаристские реакционные традиции особенно сильно чувствовались в Пруссии.
В годы фашистской диктатуры прусское юнкерство быстро нашло общий язык с гитлеровцами, а многие прусские аграрии установили тесный контакт с Гитлером и поддерживали его ещё до 1933 года. Известно, что в составе первого правительства Гитлера в начале 1933 года группа чистокровных прусских юнкеров сидела за одним столом с фюрером; без их поддержки он не стал бы рейхсканцлером. Да и власть в его руки была передана главой прусского милитаризма президентом Гинденбургом.
В своей аграрной политике нацизм опирался в первую очередь на прусского кулака – гроссбауэра. В Восточной Пруссии был самый высокий процент наследственных дворов, т. е. хозяйств, не подлежащих разделу после смерти их владельца, а передававшихся по наследству только одному из наследников – мужчине. Принятый в сентябре 1933 года закон :о «наследственных дворах» стал основой, на которой сформировалась необходимая «третьему рейху» социальная структура в деревне: старшие сыновья владели землёй, младшие пополняли кадры вермахта, СС и СА, военно-бюрократический аппарат фашистского государства. Им, сыновьям прусских крестьян, не имевшим собственной земли, нацисты, впрочем, как и остальным немцам, обещали землю на вновь завоёванных жизненных пространствах – на Украине, на Волге, в Прибалтике.
После разгрома фашистской Германии во второй мировой войне в соответствии с решениями Потсдамской конференции 1945 года Польше были возвращены её исконные земли, отторгнутые у неё в разное время Пруссией. Кёнигсберг с прилегающим районом был передан Советскому Союзу (на этих землях образована Калининградская область РСФСР). Территория Пруссии к западу от рек Одер и Западной Нейсе осталась немецкой. 25 февраля 1947 года Союзный Контрольный Совет вынес решение о ликвидации Прусского государства. Этот акт имел глубокий исторический смысл: опаснейший очаг милитаризма и реваншизма, один из оплотов нацистской агрессивной политики, многие века «нацеленный» в сердце народов Восточной Европы, главный плацдарм политики «дранг нах Остен» был ликвидирован.
И вот спустя тридцать пять лет выставка в Западном Берлине. Её цель, по мнению тогдашнего председателя западноберлинской ХДС П. Лоренца, – показать, что решение Контрольного Совета четырёх держав о ликвидации государства Пруссии было ошибочным и неверным.
Устроители выставки не пожалели средств для прославления «пруссачества». Буржуазная, в первую очередь шпрингеровская, пресса на все лады расхваливала прусские «достоинства». Неотъемлемыми чертами «пруссачества» объявлялись любовь к порядку, уважение старших, крепкая семья, бережливость, дисциплина и повиновение начальству, готовность к жертвам. Словом, «пруссачество» выдаётся за некую модель, воплотившую лучшие черты германской истории. Прямых призывов восстановить прежнюю Пруссию устроители выставки избегали. Существуют Потсдамские соглашения, а главное – Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, в котором чётко и недвусмысленно зафиксирована незыблемость и нерушимость всех без исключения границ в Европе. Под этим документом среди прочих стоит также подпись главы правительства Федеративной Республики Германии. Однако весь дух выставки и содержание «года Пруссии» не оставляют сомнения в том, что, говоря о «величии», «заслугах» и «наследии Пруссии», сторонники прусского «ренессанса» подразумевают её восстановление, а это значит новый «дранг нах Остен».
Впрочем, призывы подобного рода систематически раздаются на сборищах реваншистов из так называемого восточно-прусского землячества, происходящих на территории ФРГ. Но ни один более или менее трезвый политик не скажет, что это возможно осуществить мирным путём. Значит, волна ностальгии по Пруссии и «пруссачеству» связана с планами реванша, с планами новой войны.
Апология «пруссачества» осуществляется теми, кто мечтает восстановить нацистский «рейх» в границах 1937 года. За этим лозунгом скрыто многое, и прежде всего старая мечта реваншистов о «поглощении» Германской Демократической Республики как первого шага на пути осуществления их далеко простирающихся планов.
Этого даже не стал скрывать бывший обер-бургомистр Западного Берлина Дитрих Штёббе, который ещё в ноябре 1979 года заявил:
«Выставка направлена на весь Берлин»[105].
В составленной осенью 1979 года «документации» западноберлинского сената к прусской выставке 1981 года также подчёркивалось, что «из Западного Берлина должен быть брошен взгляд на германское настоящее с непреодолёнными проблемами (имеется в виду существование двух германских государств – ГДР и ФРГ. – А. Б.), а также на германское будущее»[106].
Если в официальных документах их авторы вынуждены прибегать к туманным формулировкам и прозрачным намёкам, то гораздо прямее уже давно высказывался о задачах кампании по реабилитации Пруссии западногерманский историк Шёпс.
«Отсутствие Пруссии, – писал он, – означает, что сегодня Восток и Запад Германии не объединены, и это государство не может больше выполнять свои европейские функции, которые состоят в том, чтобы соединять скобами и мостами Восток и Запад»[107].
Власти Западного Берлина попытались, конечно, в официальных заявлениях приглушить реваншистскую направленность мероприятий, проводимых в рамках «года Пруссии».
«Обращение к Пруссии, – говорил бывший правящий обер-бургомистр Западного Берлина Рихард фон Вайцзеккер, – не даёт, конечно, повода к оживлению проблем, связанных с именем этого государства… Пруссия действует и далее только как исторический символ»[108].
Выступивший на торжественном открытии выставки гёттингенский историк Рудольф фон Тадден также проявил осторожность и предостерёг от попыток фетишизировать, ставить в пример такие прусские качества, как «любовь к порядку» и «чувство долга», и решать, опираясь на них, современные проблемы.
«Федеративная республика, – сказал он, – имеет достаточно возможностей опираться на собственные ценности»[109].
Однако все эти оговорки не могут заслонить откровенно реваншистские цели прусского «ренессанса».
Отлично понимая уязвимость своих позиций, которые иначе как реваншистскими назвать невозможно, западногерманская пресса и ряд деятелей ФРГ пытаются отвести от себя обвинения и свалить ответственность за реабилитацию пруссачества на… Германскую Демократическую Республику.
При этом выдвигаются совершенно несостоятельные аргументы. Как это ни странно, но первым в их ряду стоит восстановление памятника Фридриху II. Действительно, в начале 1981 года, после реставрации, этот памятник работы знаменитого скульптора Христиана Даниэля Рауха, имеющий большую художественную и культурно-историческую ценность, был установлен в Берлине. Западная печать подняла вокруг этого события большую шумиху, утверждая, будто ГДР выдвинула-де «новую концепцию Пруссии и будто Пруссия и „пруссачество“ обрели в ней силу». Каждому ясно, что подобная аргументация может вызвать лишь улыбку.
Существует ли в таком случае в Германской Демократической Республике концепция Пруссии? Историки-марксисты ГДР исходят прежде всего из того, что история Пруссии до момента её ликвидации представляет собой неотъемлемую часть германской истории. От неё не следует отмахиваться, необходимо дать ей исторически правильную оценку.
Существовала Пруссия – гнездо агрессии и экспансии на Востоке, вотчина милитаристов и реакционных юнкеров, оплот нацистской диктатуры и резервуар её верных и фанатичных прислужников, но была и другая Пруссия, – Пруссия, в столице которой – Берлине в марте 1848 года началось вооружённое восстание, послужившее исходным пунктом революции 1848 года в Германии. Существовала и Пруссия, на земле которой в 1869 году под руководством Августа Бебеля и Вильгельма Либкнехта возникла Социал-демократическая партия Германии и начало развиваться самое сильное тогда в Европе социалистическое движение. Была ведь и Пруссия, в которой в нелегальных, подпольных условиях боролась рабочая партия, подвергавшаяся гонениям и преследованиям на основе действовавшего во времена Бисмарка «исключительного закона против социалистов». Это был поистине героический период германского рабочего движения!
В столице Пруссии и Германии – Берлине 31 декабря 1918 года родилась Коммунистическая партия Германии, здесь жили и работали Карл Либкнехт, Роза Люксембург, Эрнст Тельман, Клара Цеткин, Вильгельм Пик. В Пруссии в годы нацизма жили и боролись подпольщики-антифашисты, которые шли на смерть за интересы немецкого народа. Все эти факты тоже история Пруссии, и законным наследником её прогрессивных традиций является социалистическое государство рабочих и крестьян, возникшее на немецкой земле, – Германская Демократическая Республика.
Коммунисты никогда не придерживались позиций национального нигилизма, не отбрасывали ничего из того подлинно прогрессивного и патриотического, что имело место в истории того или иного народа на различных этапах его пути. Поэтому в ГДР с уважением относятся к памяти таких деятелей прусской истории эпохи освободительных войн против Наполеона, как Клаузевиц и Шарнхорст, Блюхер и Гнейзенау. И хотя они были дворянами, тесно связанными с прусской монархией, их дела объективно служили прогрессу и национальному освобождению. Не случайно находившиеся в советском плену в годы второй мировой войны генералы и офицеры вермахта, создавая антифашистский «Союз немецких офицеров» и порывая со своим гитлеровским прошлым, опирались на исторический опыт этих деятелей прусской истории, выступавших в качестве подлинных патриотов.
Историки-марксисты всегда выступали за всесторонний, диалектический подход к оценке прошлого. Они и сегодня продолжают борьбу с реакционным «пруссачеством», которую последовательно вели революционные социал-демократы и коммунисты на протяжении последнего столетия.
Нет, марксистская концепция Пруссии не подверглась никаким изменениям. Она не имеет ничего общего с прусским «ренессансом», осуществляемым западногерманскими реваншистскими кругами с далеко идущими, явно неблаговидными политическими целями.