VIII.
VIII.
Все время не оставляло чувство подмены. При чем тут эвтаназия? В столицах шум, шумят витии, без конца и без краю перетирают неразрешимые этические дилеммы: эвтаназия, смертная казнь, аборты, дети-растения, — асбестовская трагедия в общем-то случайно попала в этот пул проклятых вопросов и смотрится сиротски. Мы и дальше будем за все хорошее против всего плохого, а уральский сварщик плачет, звереет и вяжет удавку, а прокурор пишет: «умышленно, из сострадания». Майоршин не знал слова «эвтаназия», не слушал упоительных дискуссий, наверное, не особенно рефлексировал — он смотрел на жену. Боль у них была общая. И погибли они в каком-то смысле — тоже вместе.
Ну и при чем тут эвтаназия? Так умирают во времена торжествующего шествия нацпроекта «Здравоохранение». Это дело о «новых бедных» — работящих и добронамеренных обывателях, зыбкое благополучие которых в мгновение ока разрушается одним неверным движением — попыткой показать «колесо», и они остаются один на один со своим невыносимым страданьем. Это дело — о памперсе, который по три раза замывал Олег Майоршин, чтобы продлить срок эксплуатации, потому что они дорогие, черт возьми, безумно дорогие. Это дело — о бюджетной медицине, которая, как прежде, «режет хорошо — выхаживать не умеет», где травма, вполне себе совместимая с жизнью, превращается в несовместимую после честного, добросовестного лечения.
И, наконец, это дело о паллиативной медицине, которая у нас в зачаточном состоянии (что-то пытается пробить знаменитая «доктор Лиза» — Елизавета Глинка, организатор хосписного движения), — а в провинции о ней просто не имеют представления, только что-то — отдаленно — знают про хосписы: говорят, что там не больно, хорошо бы — там. И пока ее нет — в каждом российском населенном пункте будет выть своя Светлана Юдина и сходить с ума Майоршин.
И еще, может быть, это дело — о величественной невозмутимости государства, позволяющего себе не слышать этих криков. В альбоме, изданном к 75-летию города, читаю: «Современный Асбест — это благоустроенный и чистый город, где для людей созданы максимально комфортные условия. Это позволяет каждому спокойно и плодотворно трудиться, не думая о социальных и бытовых проблемах», — и задумываюсь, чего здесь больше: глупости или цинизма? Поровну, наверное, поровну — как и по всей стране.
Хлев, шалунья и платяной шкаф
Прелюбодеяние
Евгения Пищикова
«Как, в сущности, несерьезна стала религия, когда перестала быть основной формой жизни общества. Убрали ад, потом грех — и вот ничего не осталось, кроме духовного ширпотреба. Однако страха в мире гораздо больше, чем раньше, — только это совсем не страх Божий».
Прот. Александр Шмеман. Дневники.