3. Блэк-Пэд

3. Блэк-Пэд

Кэтлин Манн приехала в Нарборо из города ради дочерей. Родилась и выросла она в Лестере; когда в 1970 году ее пяти летней супружеской жизни пришел конец, Кэтлин с девочками перебивалась некоторое время у матери, у которой была квартира в городе. Здесь Кэт очень быстро поняла, что у двух матерей дитя без глазу, и, разругавшись с родительницей, решила перебраться к брату в Нарборо и пожить в его пустующей квартире.

Кэт считала Нарборо олицетворением английской деревни. Она наслаждалась прогулками по Черч-лейн, по обеим сторонам которой стояли коттеджи с окнами из бутылочного стекла и дверями, вставленными еще в те времена, когда в деревне нелегко было найти жителя выше пяти футов трех дюймов. Ей доставляло удовольствие наблюдать за тем, как крупные мужчины сгибаются в три погибели, чтобы войти в дом.

Почти у всех коттеджей были разбиты садики. Пахло древесным дымом, гвоздиками и розами. Чуть ли не на каждом дубе красовался большой скворечник. А у петляющей дороги на летнем пастбище под синим с белыми ватными облаками небом паслись овцы и коровы.

— Типичная английская деревня, — говорила Кэт.

Она обзавелась хозяйством, а дочки росли деревенскими детьми вдали от соблазнов города. Но жизнь в деревне не сплошные чаепития и фиалки. Кэт пришлось привыкать к холодной воде, к туалету на улице и — самое страшное — к одиночеству.

Девять долгих лет Кэт Манн была матерью-одиночкой, пока в клубе знакомств отеля «Браунстоун» в Лестере она не встретила Эдварда Иствуда. Он показался ей полной противоположностью первого мужа, да и ее самой. Кэт была невысокой миловидной серьезной, даже застенчивой брюнеткой, Эдди же — рослым рубахой-парнем с крупными руками и светлыми, слегка вьющимися волосами. В роговых очках он чем-то напоминал Майкла Кейна Кокни[3], хотя выглядел грубее. И, как любой лондонец, родившийся под перезвон Сент-Мэри-ле-Боу[4], Эдди Иствуд любил поболтать.

Он помнил сотни забавных рассказов и целую кучу прибауток; как бывший солдат, он любил рассказывать про драки в барах и утверждал, что был ранен арабским террористом. Отличить правду от лжи у Эдди не мог никто. Он говорил, что имя Иствуд взял себе по суду, поскольку был чуть ли не самым горячим поклонником стальноглазого Клинта на Британских островах.

Эдди производил впечатление человека жесткого, хотя на самом деле таковым не был. Молодость он провел в Браунстоун-Истейтс, проклятом полицией районе, и якшался с темными личностями. Но он отличался таким дружелюбием и проводил столько времени в пабах, общаясь с самыми разными людьми за кружкой биттера и игрой в дартс, что все любили его и звали не иначе как «друг из паба».

Эдди Иствуд переехал к Кэт в июле 1980-го, когда ее старшей дочери Сюзан уже исполнилось четырнадцать, а младшей, Линде, — двенадцать. Поженившись в декабре, Кэт и Эдди перебрались на Форест-роуд, где купили дом недалеко от Блэк-Пэд и психиатрической больницы.

Жизнь Иствудов складывалась благополучно. Эдди работал девяносто часов в неделю в «Спрей-Райт лимитед», неплохо зарабатывал и вообще оказался довольно домовитым: во дворе дома он устроил теплицу, а из пустых ящиков соорудил огромный вольер для волнистых попугайчиков. Это занятие настолько увлекло его, что вскоре он построил и второй вольер. Помимо попугайчиков у детей появились собаки, кошки и морские свинки. В свободное от работы время Эдди возился с попугайчиками и играл в дартс, получая награды за то и за другое. Через год после свадьбы, когда Эдди исполнилось тридцать девять, а Кэт — тридцать три, у них родилась дочь Ребекка. Эти годы они вспоминали как лучшие в совместной жизни.

Старшая, Сюзан, была самой застенчивой в семье.

— Домашняя девочка, — говорила мать. — Вся в меня.

У Сюзан были русые волосы и спокойные, как у спаниеля, глаза. Понимая, что она не столь привлекательна и сообразительна, как младшая сестра, Сюзан предпочитала сидеть дома, играя с животными и птицами.

Напротив, Линде Манн все давалось легко. Она интересовалась музыкой, новинками моды, косметики и была при том круглой отличницей и любимицей своего учителя в Латтеруорте. В пятнадцать лет Линда говорила по-французски, по-немецки, по-итальянски и собиралась выучить китайский, чтобы в один прекрасный день отправиться в кругосветное путешествие. Мать ничуть не сомневалась в том, что Линда добьется всего, чего захочет. На наряды она зарабатывала сама, нянчась с соседскими детьми.

Темные волосы и глаза девушки оттеняли белую кожу, делая ее ослепительной. Линдой увлекались мальчики: с одним она встречалась довольно долго, но считала себя человеком свободным и хорошела день ото дня. Знакомые считали ее неуемной, увлекающейся, даже бесшабашной.

Ноябрь 1983 года выдался холодным. 21-го, в понедельник, обещали заморозки. Собираясь в школу, Линда Манн надела колготки, голубые облегающие джинсы с молниями на щиколотке, пуловер, белые носки и черные кроссовки. Уже выходя на улицу, она накинула на плечи жакет со стоячим воротником и, на всякий случай, сунула в карман теплый шерстяной шарф. На Десфорд-роуд она села в автобус и поехала в Латтеруорт.

Вернувшись из школы, Линда не стала браться за уроки: она отправилась в Копт-Оук и просидела с ребенком одной знакомой женщины до 18.20.

Прибежав домой и наспех перекусив с Эдди, она переоделась в розовато-лиловый свитер и пошла к миссис Уокер, которая тоже просила Линду присмотреть за ребенком, но та встретила ее у дверей:

— Извини, детка, я сегодня на больничном и посижу с малышом сама.

Линда расстроилась, но не подала вида, а лишь с улыбкой пожала плечами.

— Вот и прекрасно. Тогда я домой. А может, в Эндерби сбегаю к подружке. До свидания!

Было 18–55. Дома Линда появилась, когда на небо уже выкатила полная луна. Сад Иствудов покрывала изморозь. Линда сказала матери, что закончила работу и пойдет к своей лучшей подруге Карен Блэкуэлл. Линда заработала полтора фунта и собиралась отдать деньги за жакет, купленный по каталогу миссис Блэкуэлл.

— От нее ты прямо домой? — спросила мать.

— Посижу у Карен, а потом еще к Каролине заскочу, — сказала Линда. — Ты не беспокойся, к десяти я вернусь.

— Самостоятельная, — вздохнула, как обычно, мать. — Какая же она у нас самостоятельная!

Линда не любила, когда ее опекали. Она знала, чего хочет в жизни, и так уверенно шла к своей дели, что никому и в голову не приходило держать ее в узде. Да и как могла мать удержать дочь, когда та вдруг вздумала перекраситься в более темный цвет? Ведь это гораздо лучше, чем рыжий, в какой она раньше красилась хной.

Время от времени мать ворчала по поводу новых мальчиков Линды. Кэт считала, что Линде еще рано о них думать. Но дочь, как назло, подцепила на дискотеке в Латтеруорте еще одного ухажера. Эдди мальчик не понравился и про себя он назвал его метисом. Но Кэт радовалась и тому, что дочь не курит, не пьет и, по всей видимости, еще девочка. Эдди успокаивал Кэт, говоря, что Линда умна и не даст себя в обиду.

Примерно в 19.00 Линда была на Редхилл-авеню — не самый короткий путь к Карен Блэкуэлл. По дороге она встретила свою знакомую Маргарет и сказала, что идет к подруге.

Линда показалась Маргарет, как обычно, веселой.

Через несколько минут Линда появилась у Блэкуэллов. Она знала Карен с начальной школы в Латтеруорте и вот уже более полугода считала ее своей лучшей подругой. Они учились в параллельных классах и у разных учителей, но были одного возраста и часто делились секретами.

Линда отдала миссис Блэкуэлл полтора фунта за жакет, и та сделала в клубной карточке пометку об оплате.

Линда нравилась Блэкуэллам: спокойная, уравновешенная, воспитанная девочка, — и они одобряли дружбу дочери.

Расплатившись, Линда заторопилась к Каролине, чтобы забрать у нее диск. Та жила в Эндерби, в пятнадцати минутах ходьбы от дома Блэкуэллов по Форест-роуд, недалеко от Блэк-Пэд.

По словам Каролины, было около 19.30 и по телеку еще даже не заиграли музыку из «Улицы коронации», когда Линда попрощалась и ушла.

Она направилась по Форест-роуд к фонарю, откуда начинается тропинка, которая через территорию психиатрической больницы выходит к Блэк-Пэд, одиноко бегущей в направлении кладбища подле нарборской церкви.

У фонарного столба Линда увидела человека. Он стоял в пятне света, как актер перед камерой. Это было недалеко от ворот психиатрической больницы. Надпись на воротах гласила: «Сбавьте скорость».

* * *

Кэт и Эдди провели приятный вечер. С женского турнира по дартсу в клубе «Карлтон-Хейес» они отправились в любимый паб Эдди «Дог энд ган», где он до десяти минут первого выиграл в дартс несколько пинт биттера. Одной из жертв Эдди стал местный полицейский, бойкий рассказчик анекдотов про то, как изымать у «легавых» деньги и возвращать их налогоплательщикам.

Иствуды вернулись домой в половине первого ночи. Их встретила Сюзан:

— Линды еще нет!

Эдди Иствуд объехал все места, где обычно встречались подростки, прошелся по Блэк-Пэд. Здесь, рядом с территорией больницы, строили новые роскошные дома. Котлован под фундамент уже вырыли, рядом лежал лес, но опалубка еще не была готова.

Эдди прошел по неосвещенной части дороги вдоль стройплощадки. Черная тропа — место, не очень приятное для прогулки, но, слава богу, светила луна.

В 1.30 в полиции Браунстоуна Эдди заявил о пропаже Линды. Дежурный спокойно записал в книгу все, что он говорил. Нет ничего удивительного в том, что девочка-подросток задержалась на несколько часов!

— Да она позже половины десятого никогда домой не возвращалась, — настаивал Эдди. — Она обязательно предупреждает, если задерживается!

Осматривая Блэк-Пэд, Эдди заглянул и на стройку. Если бы подростки что-то затеяли там, он бы заметил. Но на темной дороге никого не было. Территория психиатрической больницы «Карлтон-Хейес» находилась за железной оградой высотой более чем в пять футов с загнутыми в сторону дороги острыми черными прутьями.

И здесь Эдди не увидел ничего страшного, все было тихо. Только голые сучья постанывали на легком ветерке под иссиня-черным небом, освещенным луной и покрытым пятнами облаков. Эдди и в голову не пришло заглянуть за ограду. От своей падчерицы Линды Манн он прошел в нескольких ярдах.