«Мы готовы признать два украинских языка»
«Мы готовы признать два украинских языка»
Разумеется, большевики были врагами националистов. В той части, в которой те были «буржуазными», и в той, в которой проповедовали превосходство одних наций над другими.
Но во многом прочем мы находим удивительное количество общих черт. Практически во всем, что касалось утверждения отдельности русского и украинского народов, они были заодно.
Многочисленные подтверждения мы находим в истории Гражданской войны на Украине. Так, А. Дикий в «Неизвращенной истории Украины-Руси» описывает переговоры между Центральной Радой и большевиками: «„Точно так, как вы создали диктатуру рабочих и крестьян в России, так нам надо создать диктатуру украинского языка на Украине“, — заявил Винниченко Раковскому и Мануильскому. Когда Раковский передал это Ленину, Ленин сказал: „Разумеется, дело не в языке. Мы согласны признать не один, а даже два украинских языка (выделено мной. — Г.С.), но, что касается их советской платформы — они нас надуют“»{183}.
Сегодня украинские «историки» говорят об украинских книгах, издававшихся еще до Франциска Скорины, украинских православных братствах, при этом напрочь игнорируя тот факт, что люди, писавшие и издававшие эти книги, состоявшие в этих братствах, даже не подозревали, что они являются украинцами — эти люди называли себя русскими.
Понятие «Украина» в значении не «окраины», а географической области, входит в употребление примерно с конца XVIII — начала XIX века, а слова «украинец», «украинский» — еще позднее. Характерно употребление этих слов у Т.Г. Шевченко не столько в стихах, а в том, что он писал для себя и только для себя. По свидетельству Р. Храпачевского, «в своем личном дневнике (за 1857–1858 гг.) он использует 21 раз слова „Малороссия/малороссийский“ и только 3 раза „Украина“ (при этом он не использует прилагательное „украинский“ вообще)».
Разумеется, это было возможным не из-за отсутствия у Т.Г. Шевченко украинского патриотизма и не из-за его «малоросійської меншовартістності» по сравнению, например, с Павлом Мовчаном{184}, — просто в те времена еще не было слов «украинец» и «украинский» в современном понимании. Говорили, например, «украинская ночь», но не «украинские граждане».
Использование такого нехитрого приема — подмены «русского» «украинским» — в пропаганде современных националистов и близких к ним «свідомих громадян» встречаем повсеместно. Украинские князья Ольга и Ярослав… Креститель Украины Святой Владимир… Законодателей идеологической моды вовсе не заботит, как должен выкручиваться учитель истории в современной школе, если слишком любознательные дети начнут интересоваться: «А почему Владимир и Ольга не знали, что они — украинские князья? А если знали, то почему ни они сами себя, ни кто-либо из знавших их людей не называл их украинскими?»
Люди, адекватно воспринимающие реальность и историю, не называют римских императоров итальянскими, египетских фараонов — арабскими, а, скажем, хлеборобов времен Ивана Грозного — колхозниками.
Прием этот у историков имеет вполне определенное название — анахронизм, модернизация прошлого, то есть трактовка прошлого в терминах современности. Вот, например, как использует этот прием (в данном случае, вероятно, неумышленно, машинально) историк Н. Костомаров в историческом портрете Петра Могилы: «…являють ся сотні українських молодців з добутком тодішньої образованости, і вони не соромлять ся назвати ся Русинами…»{185} (выделено мной. — Г.С.). На вопрос: какие же есть основания называть «молодців» «українськими», когда сами себя они называют «русинами», — внятного ответа быть не может.
Не может, подчеркнем, в рамках современной националистической доктрины, выросшей из сочинений Грушевского, согласно теории которого украинцы и русские — это совершенно разные с древнейших времен народы.
В рамках же теории, согласно которой и украинцы, и современные русские, и белорусы являются ветвями одного народа, ответ весьма прост. Вот как формулирует А. Дикий в своей «Неизвращенной истории Украины-Руси»: «Население Украины умело гармонично сочетать любовь к родному краю и языку с пониманием общности и единства Украины-Руси и Великороссии. Подобно тому, как баварцы есть патриоты — и баварские, и общегерманские; провансальцы — патриоты Прованса и всей Франции; сицилийцы — Сицилии и всей Италии».
В одну главу невозможно уместить всю историю Украины, а тем более разгрести горы фальсификаций, навороченных вокруг этой истории. Но по этой теме написано очень много, несомненный интерес представляют работы: Андрея Дикого «Неизвращенная история Украины-Руси», вышедшая впервые в Нью-Йорке в 1961 г.; Николая Ульянова «Происхождение украинского сепаратизма», впервые опубликована в Мадриде в 1966 г.; Романа Храпачевского «Русь, Малая Русь и Украина: происхождение и становление этнонима», опубликована в сборнике научных статей Белорусского государственного университета в 2004 г.
Родственный язык очень часто воспринимается как испорченный свой. В речевом обиходе наиболее наглядно этот факт проявляется в извращающей транслитерации, используемой как с одной, так и с другой стороны: «свидомый», «померанчевый», «Масква», «нєдєлімая»… Родственность языков и является главным источником опасений сторонников «единого украинского», что русский язык при равноправии вытеснит украинский.
Так это или нет, покажет только время. Мы узнаём будущее только тогда, когда оно становится настоящим. Прогнозы и гадания сбываются или не сбываются, и в зависимости от этого запоминаются или забываются.
Сегодня украинский — это НЕ ТОЛЬКО язык фольклора. Это еще и язык весьма специфической литературы. Для чего писателям «единый государственный», было понятно еще в 20-е годы. Выше мы вспомнили слова политика и писателя В. Винниченко о том, что его, как писателя, русские «затирают». И в этом объяснение. Для весьма значительной части украинского «письменства» мова — это только инструмент, помогающий заработать на хлеб с маслом или икрой. Как для нищего — жалобная песня, «извините, пожалуйста, мы сами не местные…»
Еще украинский сегодня — это язык бюрократии. На котором говорят перед видеокамерами или с трибун, но дома и в быту переходят на русский. Отлично это было видно в знаменитом телесюжете, где Юлия Тимошенко, готовясь к эфиру, исполняет весь ритуал современного украинского политика: крестится, говорит по-украински. Но когда происходит техническая накладка, она сразу переходит на «ридну мову», то есть на родной ей от рождения русский язык, и кричит: «Пропало всё!»
Тут нет ничего предосудительного, если бы, с одной стороны, для бюрократов «украиномовнисть» не была бы чистейшей показухой, а с другой — если бы они не навязывали всему остальному населению (которое ни с трибун, ни на экранах, как правило, не выступает) «офіційну одномовність». Тогда бы и людей, которые сами желают разговаривать по-украински, было бы больше (как было их больше в Харькове в первые годы «эйфории от независимости»). Ведь попытки заставить вызывают у людей сопротивление сами по себе — даже если никаких иных причин для сопротивления нет.
Между тем показушное украиноязычие и скрываемое русскоязычие высшего слоя современного украинского общества напоминает последние годы Советской власти. Тогда тоже с трибун и в телекамеры бюрократы рапортовали совершенно особенным языком «правдинских передовиц», а дома и в быту трактовали бытие совсем в иных словах и понятиях. К чему привел такой языковый плюрализм в одной голове тогда — известно. Неужели сегодня кто-то сомневается в том, что подобные действия приводят к сходным результатам?