15. Четырёх-жопые обезьяны: генетики и ген-этики в маленьком городке штата Колорадо Скотт Калиф

15. Четырёх-жопые обезьяны: генетики и ген-этики в маленьком городке штата Колорадо Скотт Калиф

Возможно, мы не должны играть с Божьими созданиями. Возможно, нам стоит оставить природу в покое, вернуться к ее простым одножопым схемам.

Доктор Альфонс Мефисто

Кто такой Мефисто?

В тихом скромном городке Южный Парк всего один полицейский, одно афроамериканское семейство и один китайский ресторан. Но зато в нем есть целое ранчо генной инженерии, экспериментальная установка по выращиванию стволовых клеток и целых двое ученых! Первый ученый — Рэнди Марш — геолог, получил Нобелевскую премию за исследования самопроизвольного возгорания людей. Второй ученый, доктор Альфонс Мефисто — генный инженер и Нобелевский лауреат, занявший второе место после Марша, занимается работами, польза от которых гораздо сомнительней.

Мефисто, фактически, представляет Сатану и зло. Имя Мефисто — производная от Мефистофель, второго имени Дьявола. Некоторые утверждают, что он был вторым, сброшенным с неба, после Люцифера. Согласно другим утверждениям, Мефистофель был изначально партнером Бога по созданию Мира, ангелом, который создал тюленей, дельфинов-касаток и других океанских млекопитающих, прежде чем присоединился к восстанию Люцифера. Как всякий, кто работает над новыми созданиями, Мефистофель, может быть уподоблен генному инженеру, который «играет в Бога», проектируя или изменяя виды, используя науку, чтобы достигнуть однажды всеведения. К сожалению, высокомерное желание перенять божественные прерогативы, почти всегда сопровождает трагедию в религиозной литературе. Грех Адама и Евы в «Книге Бытия» мотивировался желанием «походить на Бога» и обладать божественным познанием. Их моральное и духовное грехопадение воспроизведено непосредственно Мефисто, который после убийства мутанта-клона Стэна признается: «я пытался играть в Бога, и проиграл», в эпизоде «Слон занимается любовью со свиньей». Мефисто из Южного Парка — буддист, а Буддизм — «нетеистическая» религия, исповедующая этическую практику и созерцание, а не набожность и веру в Бога. Мефисто деловито вмешивается в биологическую науку, не вдаваясь в сомнения — может и должен ли он, обозначает собой «безбожную» философию (хоть и без этики или размышлений, которыми характеризуются подлинные сторонники Буддизма).

Как доктор с огромным количеством биологических ноу-хау, включая познания в клонировании, Мефисто напоминает нам о докторе Зло — дипломированном специалисте злой военномедицинской школы, большое спасибо славе Остина Пауэрса. Маленький друг Мефисто — Кевин, который одевается как он и редко говорит, отражает Минимы — клона размером в одну восьмую доктора Зло, Вы могли его видеть в фильме «Шпион, который меня соблазнил». Минимы и Кевин, в свою очередь, слизаны с генетически спроектированного персонажа, из старой версии фильма «Остров доктора Моро», снятого по мотивам романа Г. Уэллса, в котором у доктора Моро (Марлон Брандо) также есть миниатюрный компаньон, который одевается как он и делает все как он. Доктор Моро использует генную инженерию, чтобы создавать людей-мутантов, в наивной надежде на освобождение мира от злобы. К сожалению, он не может управлять своими «детьми», скотская природа которых является трудной уничтожимой, как и Мефисто, который не может управлять своим мутантом и индейками-убийцами, в эпизоде ко Дню благодарения «Кошмарный Марвин». Моро пытается держать свое непослушное потомство в подчинении, внушая ему свою божественную сущность. Он, таким образом, «играет в Бога», создавая новые подчиненные разновидности, служащие ему. Брандо — «крестный отец» диких гибридных жителей на своем острове. Общие черты между Моро и Мефисто весьма очевидны, ведь Мефисто — член NAMBLA — North American Marlon Brando Look Alikes (Североамериканский клуб подражателей Марлону Брандо).

Южный или Юрский?

Мефисто, тем самым, объединяет образы Сатаны, безумного ученого — доктора Зло и доктора Моро, ужасные и неестественные создания которого — как в Парке Юрского Периода — постоянно угрожают выйти из-под контроля. За зловещими вратами его таинственной и пугающей обители на вершине творятся страшные вещи. Но отнюдь не тайно. Мефисто упивается своими творениями и с энтузиазмом демонстрирует их. «Благодаря чудесам генной инженерии», как он любит говорить: «я создал вещи, которые изменят мир к лучшему. Например, вот обезьяна с четырьмя жопами». На что Кайл резонно замечает: «А как это сделает мир лучше?»

Действительно, как? Человеческий род обрел силу менять свой курс развития, но может, это не так уж и полезно? И действительно ли, преднамеренно отбирая генетические черты, мы можем изменить к лучшему естественный отбор? Мефисто спроектировал обезьян, страусов и мангустов — с дополнительными задницами, конечно — но это только начало. Он также соединил крыс с утками, горилл с москитами и швейцарский сыр с мелом. (Его рыбокролик оказался научной подделкой — Картман обнаружил, что его уши привязаны веревочками). Полотенчик — тоже генетически модифицирован для супервпитывания. В конечном счете, даже Стэн клонирован. Но для чего? Как генетическая наука может сделать мир лучше и какие этические опасности представляет эта грозная технология?

Это начинает походить на то, частью чего мы не должны стать

Этика генетики (ген-этика) периодически поднимается в Южном Парке и, высмеивая упрощенное мышление о клонировании, генной инженерии и исследованиях стволовых клеток, Мэтт и Трэй делают большое философское дело. Как мы можем размышлять на эти сложные темы, будучи, в лучшем случае, несведущими? В эпизоде «Сумасшедшие калеки» Кристофер Рив отвлекает внимание от достижений «истинного калеки» Джимми, прилагая большие усилия для продвижения исследований стволовых клеток. «Хотя это спорно», говорит он между частыми передышками, «исследования стволовой клетки — важны для поиска помощи инвалидам». Ведь, как он позже объясняет Ларри Кингу, стволовые клетки «могут формироваться в любые поврежденные ткани тела. Они — самая сильная вещь на планете».

Стволовые клетки — «недифференцированные» клетки, обладающие уникальной способностью становиться любыми типами тканей и органов, такими как сетчатка, сердце, спинной или головной мозг. Исходя из этого, многие надеются, что инъекция стволовых клеток может успешно омолодить органы и восстановить ткани, поврежденные хроническими болезнями, вроде Альцгеймера, Паркинсона, хореи Хантингтона или диабета. Поскольку самые мощные стволовые клетки получают из человеческих эмбрионов, их приобретение, для возможной пересадки, требует умерщвления эмбрионов на совсем ранних стадиях — от двух- до пятидневного срока. Ларри Кинг высказывает возражение: «некоторые люди говорят, что исследования стволовой клетки являются неправильными, что изъятие тканей зародыша — неэтично». Почему они думают так?

Главное возражение основывается на статусе «донора» эмбриональной ткани. Противники абортов утверждают, что человеческая жизнь начинается с момента зачатия. Все люди имеют право на жизнь, и эмбрионы тоже имеют право жить. Так как получение стволовых клеток означает смерть эмбриона, его право на жизнь нарушено, а значит допускается серьезная несправедливость. Поскольку стволовые клетки доступны исключительно в результате безнравственного акта, они нравственно испорчены, и их использование — неэтично. Несправедливость к эмбриону не оправдывается тем фактом, что получатели эмбриональной ткани извлекают из этого выгоду. Если рассуждать, как немецкий философ Эммануил Кант (1724–1804) — неправильно рассматривать человеческий род, как средство — значит, неправильно рассматривать эмбрионы просто как биологический материал для лечения других.

Этот изначально вероятный (или установленный) аргумент основан на нескольких заявлениях, которые мы должны рассмотреть по отдельности. Первое — человеческие эмбрионы имеют право на жизнь. Философы, однако, обычно отличают человека от личности. Если нечто — генетически человек, оно принадлежит к человеческому виду. Эмбрионы являются в этом смысле людьми. Однако, чтобы быть носителем прав, недостаточно быть человеком; необходимо быть личностью, и это не вопрос простой биологии. Хотя трудно сказать точно, что же такое — самосознание, философы имеют тенденцию определять его, как индивидуальность в юридических или психологических смыслах. Чтобы быть личностью, нужно обладать такими чертами, как разум, чувствительность (способность испытывать удовольствие и боль), самосознание, рационализм, способность к общению, желания и способность делать выбор. Необходимо иметь по крайней мере некоторые из этих черт, чтобы считаться личностью и иметь права, потому что именно права защищают наши интересы, и если кто-то испытывает недостаток в сознании, способности чувствовать, предпочтениях и так далее, трудно определить, есть ли у него какие-либо интересы. Некоторые люди — личности, например, вы, дорогие читатели. Некоторые люди, возможно — нет, двухдневные эмбрионы, скажем. Если эмбрионы не люди, у них нет никаких интересов, чтобы защищать их правами. Таким образом, они не имеют никаких прав, и никакого права на жизнь, соответственно.

Если Вам трудно отделить понятие человеческого от личностного, обратите внимание, что не все права являются человеческим. Корпорации, которые производят Мегаменов, Бобровые дамбы или печенье снэки, например, имеют права, но они — юридические лица, не люди. В эпизоде «Соленые шоколадные яйца Шефа» мр. Хэнки — присмерти, поскольку хрупкой экосистеме его коллектора, угрожает поток экскрементов из здоровой пищи. Как существо с интересами, Хэнки, возможно, имеет право обитать в экологически сбалансированной системе коллекторов, незагрязненной посетителями Кинофестиваля. Хэнки — личность, но он — какашка, а не человек. Если Картман имеет право не подвергаться исследованиям инопланетян, кажется логичным, что инопланетяне имеют право не исследоваться Картманом.

Также и активисты за права животных настаивают, что невинные зверушки, убитые из «самообороны» Нэдом и Джимбо в эпизоде «Вулкан» («Смотрите! Оно собирается на нас напасть!»), имеют права. Когда Стэн стреляет в Сказложопа, чтобы заставить дядю гордиться собой, Джимбо читает ему лекцию об этике улиц: «Кого-то можно убивать, а кого-то — нет». Джимбо решил, что неправильно было убивать Сказложопа. Сказложоп имел право на жизнь? Суть в следующем: если нелюди могут иметь права, то независимо от того, что дает нам права, это не является заслугой человеческого генома. И это означает, по крайней мере в теории, что эмбрионы могут быть генетически — людьми, не имея, независимо от этого, прав.

Выступающие против абортов утверждают, что использование стволовых клеток нравственно недопустимо, потому что их получают совершением безнравственного акта — убийства человеческого эмбриона. Но даже если разрушение эмбриона является неправильным, это не делает использование эмбриональных материалов неправильным. Предположите, что сволочи убивают Кенни, но его органы быстро пересаживают в пациентов, которые нуждаются в них, спасая их жизни. Органы Кенни стали доступными благодаря безнравственному акту, но это не означает, что неправильно использовать их, чтобы спасти другие жизни. Докторов, которые пересаживают их, тоже не считают молчаливыми пособниками убийц. Точно так же со стволовыми клетками — из того, что их получают, благодаря акту, аналогичному убийству — что сомнительно — не следует, что использование тканей зародыша для спасения жизни других людей является неправильным.

Третье возражение против абортов состоит в том, что человеческий род зародыша или эмбриона принижен, рассматриванием его, как средства, а не как «венца творения». Согласно этому представлению, невозможно «уважать» эмбрион, одновременно убивая это. Южный Парк особенно преувеличивает этот последний аргумент, высмеивая надменность, с которой Рив, нуждающийся в стволовых клетках, небрежно надламывает головки эмбрионов, высасывает из них телесные жидкости и выбрасывает трупы, как пустые бутылки. Такая чудовищная нечувствительность к зародышу, а значит, и к нашему общему человеческому роду отвратительна. Заметьте, между прочим, необязательно быть человеком и личностью, чтобы заслуживать уважения. Трупы также считают достойными его. Возможно, эмбрионы заслуживают не меньше?

Однако, мы рискуем зациклиться, рассматривая эмбрион как средство, а не окончательное звено эволюции, если такое вообще возможно. По Канту люди — «венец божий», существа, способные к определению своих обязанностей и свободные в желании следовать им. Люди могут производить действия, у которых есть моральная ценность, и это наполняет их достоинством. Зародыши не имеют ни рациональности мышления, ни свободы выбора и, по-видимому, не являются людьми. Поэтому, мы, вероятно, не нарушаем их прав, используя их, чтобы вылечить больных людей, чье достоинство дает им право на спасение.

Правда, эмбрионы не могут дать согласие на то, что с ними делают, но, при этом, они не могут и отказаться. Таким образом, вся проблема согласия кажется неуместной. Касаемо трупов, мы обычно требуем, чтобы согласие на их использование в медицинских целях было получено от владеющих ими личностей заранее или от родственников. Это должно уберечь их от мучений или оскорбления, из-за необычного или непочтительного отношения к трупу их близкого. Так как у эмбрионов, используемых в исследованиях, нет никаких родственников, чтобы согласовывать с ними этические вопросы, то потенциальные возражения их родных — не проблема. Эмбриональные остатки, стало быть, вполне могут использоваться в науке.

Убежденность Канта в том, что мы рассматриваем человеческий род как венец эволюции, а не как средство, называют категорическим императивом, всеобщим господством нравственности. Альтернативная версия категорического императива заявляет, что мы должны «действовать только согласно тому принципу, который Вы можете, в то же самое время, признать всеобщим законом». Это сложное выражение фактически выражает простой принцип: этические действия — только те, что могут быть «унифицированы». Другими словами, неправильно смотреть на кого-то так, как Вы не рассматривали бы всех, по-русски — относись к другим так же, как хочешь чтобы относились к тебе. Не может быть двойных норм в нравственности, которые разрешали бы некоторым эксплуатировать одних, а не других.

Принцип унифицирования — довольно ясно сформулированный Кантом — означает, что кантианский философ, вероятно, выступил бы против клонирования человека, хотя бы как это происходит в эпизоде «Слон занимается любовью со свиньей». В нем, Стэн клонирован без его согласия, а мы не хотели бы унифицировать практические эксперименты на человеческих существах без их согласия. В конце концов, если бы это было унифицировано, то над нами могли бы проводить опыты без нашего одобрения. Подумайте об этом. Если мы желаем чтобы опыты проводились над кеми-то другими, без их согласия, то вероятно мы хотели бы, чтобы эксперимент был проведен, без нашего непосредственного участия. Таким образом, мы хотим получить выгоду от эксперимента без нашего личного участия. Но если мы унифицируем это, примем использование несогласованных объектов, мы оказываемся под опасностью, так как наше решение не будет иметь веса. Перед нами противоречие: пытаясь избежать опасностей или неудобства являться предметом исследования, мы устанавливаем меры, которые поместят нас в то самое место, которого мы стремились избежать. Это противоречие является результатом нашей попытки установить «двойные стандарты» в нравственности. С тех пор, как мы не можем «унифицировать» действие, это противоречит нашей обязанности: мы обязаны уважать автономию других и должны нанимать их, как научные или медицинские объекты исследования, требуя их свободного согласия на основе полной информации. Это — кантианская моральная философия в действии.

Кроме того, Стэн — ребенок, и мы, вероятно, отказались бы унифицировать принцип, разрешающий научные и медицинские эксперименты на особенно уязвимых людях, таких как дети или умственно отсталые. Некоторые утверждают, что люди имеют право на уникальную идентичность. Хотя существование идентичных близнецов и роль параметров окружающей среды в формировании индивидуальности ослабляют этот аргумент, некоторое клонирование чувств угрожает не только самоидентичности клонированного, но и клона непосредственно, генетическая идентичность которого преднамеренно определена еще до рождения. Наконец, Стэн клонирован, только потому, что сын Мефисто — Терренс, поспорил с Кайлом, что он сможет клонировать целого человека прежде, чем Кайлу удастся скрестить своего слона с вислобрюхой свинкой. Мр. Гаррисон предлагает, чтобы они представили свои проекты на научной выставке. Так, клон Стэна не рассматривают как личность, а, всего лишь, как средство для выигрыша ребяческого пари и приза на ярмарке.

Конечно, кантианцы не должны всегда выступать против клонирования. Если клонированный добровольно пошел на это и сделал так по альтруистическим причинам, подобное кажется приемлемым. Некоторые утверждают, что в случае с клонированием, мы переступили важную черту, перейдя от репродуцирования людей к воспроизводству их. Однако, неясно, почему «искусственные» люди были бы неполноценны, если бы клонов рассматривали как людей, имеющих равные права и ожидания. Например, было бы ужасно ожидать, что клон умершего сына или дочери «заменит» потерянного ребенка и будет точно таким же, как они, или что клон великого атлета предпочтет футболу философию. Но ведь подобные разочарования происходят в разных семьях все время, и никто не думает, что было бы разумно запретить воспроизведение обычным способом.

Генная инженерия позволяет нам исправлять ужасные преужасные ошибки Бога — немцев, например

Несмотря на то, что Кант был немцем, много специалистов по этике считают его моральную теорию ошибочной и нуждающейся в исправлениях. Подчеркивая, что мы должны соответствовать всеобщим законам нравственности, Кант утверждал, что мы должны исполнять свои обязанности, независимо от следствий. По определению, всеобщий закон не зависит от обстоятельств. Даже если правильная вещь является болезненной, мы должны сделать ее. Например, мы должны говорить правду, потому что мы не можем унифицировать практику лжи, и мы должны делать так, даже если «ложь — во спасение». Для Канта, унифицирование лжи — вызывает противоречивые желания и, следовательно, противоречит рациональности и обязанностям. Если мы лжем, мы желаем, чтобы нам верили. Но если ложь будет унифицирована, все будут лгать и никто не будет никому верить, а, значит, и нам. Таким образом, будет абсурдно верить кому-либо, и, тем самым, будут подорваны условия, при которых могла бы быть принята наша ложь. Так как мы не можем принять одновременно оба этих подхода без противоречия, ложь идет в разрез с обязанностями и не соответствует правилам категорического императива. В эпизоде «Бог ты там? Это я — Иисус» Стэн подвергается остракизму из-за отсутствия месячных, которые есть у Картмана и Кенни. Чтобы избежать такой же судьбы, Кайл лжет и симулирует «зрелость». Хотя Кайл смог вписаться в группу, Кант сказал бы, что он потерпел нравственную неудачу.

Консеквенциалисты исповедуют различные взгляды. Консек-венциализм — теория о том, что верность или неправильность действий — функция их следствий. Теория Канта велит нам никогда не лгать, независимо от следствий. Но, конечно, иногда лучше не говорить правду — например, Барбре Стрейзанд, если у Вас треугольник Зинтара в ботинке, а она спрашивает, где он! Ложь при этих обстоятельствах не является неправильной, она обязательна!

Самая важная Консеквенциальная теория — утилитаризм. «Классический» утилитаризм утверждает, что любой акт этичен, если его результат производит наибольшее равновесие между удовольствием и болью. Прагматики (утилитаристы), вроде Джона Стюарта Милла (1806–1873) иногда выражают это, говоря, что действия является правильными, поскольку они имеют тенденцию дарить счастье, и неправильными, поскольку приносят несчастья. Другое общее утилитарное указание говорит, что мы должны стремиться произвести самую великую пользу для самого великого числа людей. Милл понимает счастье и «самую великую пользу» с точки зрения удовольствия. Короче говоря, утилитарный метод должен показать, настолько объективно насколько это возможно, все за и против некого действия, где за и против — удовольствие и боль, причиняемые им, а затем действовать тем путем, который максимизирует выгоду.

Следы утилитаризма легко увидеть в генной инженерии или исследованиях стволовых клеток. В серии «Сумасшедшие калеки» Кристофер Рив утверждает, что больше денег должно тратиться, на исследования стволовой клетки.

Почему? Поскольку это улучшило бы качество жизни для тех, кто ограничен в возможностях, увеличивая их удобство проживания. Таким образом, благодатные следствия этих методов лечения, если они окажутся востребованы, являются таким чрезвычайно хорошим результатом, что он перевешивает любые отрицательные следствия, которые могут выдвинуть противники исследования стволовой клетки.

Одна из причин такого большого противоречия по исследованиям — то, что их противники не думают, что следствия — единственные или самые важные моральные соображения. Конечно, это верно по Канту, однако, для противников исследования стволовой клетки, также возможно сделать исключение, обращающееся только к следствиям. Например, можно утверждать, что сосредоточение на исследованиях стволовой клетки отклоняет внимание от других областей науки, которые более важны. Джимми жалуется, что он загнан Ривом на задворки, даже притом, что он — истинный калека. И хотя Джимми (и Тимми!) мог бы извлечь выгоду из стволовых клеток также, как Рив, из-за богатства последнего, его известности и славы, у него есть доступ к экспериментальным разработкам, недоступные простым смертным. Если экзотические препараты из стволовых клеток будут доступны лишь для достаточно богатых, возможно, самая великая польза для самого великого числа нуждающихся была бы достигнута, вложением наших денег в другие сферы здравоохранения (например, в программы снижения веса для жирных детей и толстых задниц, вроде Картмана).

Другой утилитарный аргумент: когда мы считаем удовольствие и боль, вызванные нашими действиями, мы должны рассматривать не только непосредственные или краткосрочные следствия, но также и более отдаленные обозримые эффекты. Производит ли секс с цыплятами больше пользы, чем боли, если это заставляет офицера Барбрэди читать, какой итоговый результат должен быть внесен в нашу общую моральную оценку. (Если Барбрэди теперь более эффективно борется с преступностью, что определенно хорошо для сообщества, может это компенсировать наше отвращение к неприятным методам Куролюба и предполагаемым жертвам, среди испорченных кур). Итак, касаемо стволовых клеток, каковы последствия для эмбрионов, которые Рив убивает и высасывает? Они являются слишком незрелыми, чтобы чувствовать боль, таким образом, может показаться, что выгода Рива не омрачена негативными действиями, по отношению к зародышам, и что подобная практика — допустима. Однако, мы должны принимать во внимание и будущие боль и пользу также, как существующие. Если бы те эмбрионы не были уничтожены, и им позволили бы вырасти, развиться и, в конечном счете, родиться на свет, то целая их жизнь радости и удовольствия могла бы отвергнуть выгоду, которую их смерть принесла Риву. Это особенно верно, так как будучи моложе него, у них, по-видимому, больше лет жизни впереди, чтобы наслаждаться. Правда, жизнь — не Сырная подушечка, однако же большинство людей, почему-то, ценит ее, учитывая мизерный процент самоубийц.

Как бы то ни было, есть, по крайней мере, два убедительных ответа на этот последний аргумент. Во-первых, эмбрионы, используемые в исследованиях, почти наверняка не были желанны и выношены в свой срок. Если бы намерение родителей состояло в том, чтобы вырастить их, они не были бы доступны для исследований. Во-вторых, для прагматиков, имеет значение не жизнь сама по себе, а то, что она делает возможным получение удовольствия. В данном смысле, удовольствие — единственная достойная вещь, а люди — просто сосуды для его сбора. Если смерть эмбриона (или эмбрионов) вернула Рива к нормальной жизни, удовольствие, которое, возможно, испытали бы выросшие эмбрионы, не потеряно, оно просто передано новому вместилищу — Риву. А так как он богат и известен, его здоровая жизнь, весьма вероятно, будет наполнена большим количеством наслаждений, чем была бы их!

Конечно, нет никаких гарантий этого, так как будущее трудно предсказать и в этом — главная трудность для классического утилитаризма. Мы можем думать, что делаем добро, но все может перепутаться непредвиденным образом. Например, в эпизоде «Кошмарный Марвин» Мефисто объясняет, что: «пробовал генетически модифицировать индюшек ко дню Благодарения. Ну знаете, чтобы предоставить пищу нуждающимся. В общем, кое-что пошло не так, как надо, и индюшки вырвались на свободу. А самое плохое, они действительно очень кровожадны. Мы должны остановить их, или они разрушат все».

В спецвыпуске ко дню Благодарения Терренс и Филипп прибывают в Америку, полные ожиданий:

Филипп: Эй Терренс! Похоже, это подходящее место, чтобы организовать новую колонию.

Терренс: Истинно так, Филипп. Никто тут не будет угнетать нашу религию.

[Пердеж и смех.]

Во второй части того же выпуска:

Терренс: я здорово замерз, Филипп.

Филипп: Да, а я еще и проголодался. Быть пилигримом — это полный отстой.

В эпизоде «Доисторический Ледяной Человек», после того, как Мефисто и мэр размораживают Горака-Стива и обнаруживают, что он все еще жив, следует оживленное утилитарное обсуждение, что же с ним делать:

Мефисто: мэр, этот человек был заморожен в течение почти трех лет. Он не будет понимать, что он видит! Он будет напуган и смущен!

Мэр Макдэниэле: Ну тогда просто не позволяйте ему умирать!

Мефисто: Возможно, смерть лучше, чем испытание на прочность, которое он вынужден будет пройти, пытаясь приспособиться к нашему времени.

Мы не знаем. Тема генетической науки в обработке Южного Парка — неопределенна и затрагивает возможность пагубных мутаций. Генная инженерия, клонирование и исследования стволовой клетки могут привести к изумительным последствиям. Они могут невольно быть источником нашего вырождения. Никто в действительности не знает, например, долгосрочных последствий для здоровья от потребления генетически модифицированных продуктов. Большой Стэн, клон Стэна, был уродом, «позорным пятном на халатах генетических инженеров». Главный утилитарный аргумент против клонирования состоит в том, что оно представляет недопустимые угрозы для будущего наших детей.

Трудно оставаться в стороне от этого, чувак

В конечном счете, мы должны примирить уважение Канта к человеческому достоинству и акценту на обязанности, с чувствительностью утилитаризма к результатам. И шоу действительно представляет положительные последствия использование генетических технологий. В эпизоде «Мамаша Картмана — по-прежнему грязная шлюха», такие технологии позволяют Картману обнаружить, что его настоящий отец — его мать! В «Куролюбе» генетика разоблачает сумасшедшего любителя кур, таким образом, доказывая свою ценность в расследовании преступления. В серии «Доисторический ледяной человек» она точно датирует Горака-Стива 1996-м годом; оборудование Эдди Бауэра также обеспечивает ценные подсказки. И, конечно, положение Кристофера Рива значительно улучшается в результате исследований стволовой клетки с удвоенной силой, эпизод «Сумасшедшие калеки». В настоящее время, следствия от продвижения вперед исследований стволовой клетки, человеческого клонирования и генной инженерии — неизвестны. Лишь одна вещь абсолютно ясна: мы не станем развратней, сказав вместе со Стэном: «Чувак, я ужасно рад, что мы вне всего этого».