V. Основы представительства. – Имущественный ценз

V. Основы представительства. – Имущественный ценз

Но если не сословия, то что же?

«Не остается иного выхода, – выразительно говорит „Мемория“ совета, – как обратиться к производству выборов на основаниях всесословных». Всеобщее избирательное право отвергается, однако, самым категорическим образом. Его несоответствие «самобытному» стилю Государственной Думы настолько очевидно, что ни «Соображения», ни «Мемория» почти не утруждают себя аргументацией. Нельзя же, в самом деле, счесть доводами ссылку на протяженность России или на то, что всеобщие выборы создают благоприятную почву для преследования «партийных целей, чуждых истинным (полицейско-абсолютистским?) интересам государства», или, еще лучше, на то, что всеобщее голосование дает в результате «собирательную посредственность». Собирательная посредственность! – Этот высокомерный аргумент звучит особенно великолепно в устах представителя той даровитой, проницательной, испытанной и доблестной корпорации, которая поставила на дыбы Финляндию, привела в состояние кипения Польшу, зажгла революционные вышки на Кавказе, ввергла в состояние анархии всю страну и, наконец, подарила нас позором Порт-Артура, Мукдена и Цусимы!..

Итак, сословные выборы «более чем неудобны».

Всеобщее избирательное право грозит поставить на место нашей талантливой бюрократии «собирательную посредственность». Остаются выборы на основе ценза. Какого именно? Образовательный ценз заключает в себе привлекательные стороны, ибо «не подлежит сомнению, что человек, получивший образование, сознательнее, чем необразованный, относится к окружающим его общественным явлениям»… Но автор проекта и с ним совет министров отдают предпочтение имущественному цензу, т.-е. «известной материальной обеспеченности, как условию независимости и устойчивости личных взглядов».

Было бы, разумеется, слишком поверхностно на основании того факта, что в основу выборов положен высокий имущественный ценз, заключать, что Дума организована, как рычаг господства имущих, буржуазных классов. Дума замышлена бюрократией, прежде всего, как рычаг господства бюрократии. Имущественный ценз тут играет роль своего рода свидетельства об относительной политической благонадежности. Но роль этого свидетельства играет все же имущественный ценз, а не что-либо иное. Самодержавно-полицейское правительство не передает своей власти буржуазии, но оно допускает к участию в своем хозяйстве искаженное представительство наиболее богатых классов, как наименее опасных для его существования. Проникнутая насквозь консервативно-реалистической мудростью аргументация «Соображений» в пользу имущественного ценза как не надо быть лучше поясняет нашу мысль.

«Ничто не придает общественной среде такой прочности и способности противостоять случайным увлечениям, – рассуждает автор записки, гофмейстер Булыгин, – как наличность в ней более или менее значительного числа собственников, интересы которых более задеваются всяким нарушением спокойного течения общественной и государственной жизни. То уже обстоятельство, что собственник наглядно ощущает повышение или понижение упадающих на его недвижимость или предприятие прямых налогов, побуждает его сознательнее и осторожнее относиться к развитию государственного хозяйства и степени требований, к государству предъявляемых. При этом положении собственника в нем складывается тот правильный консерватизм, который обеспечивает спокойное и планомерное развитие государства и составляет истинную его силу. Понятно, – заключает автор, – что в этой именно среде собственников, государства и правительства ищут, прежде всего, прочных оснований для народных выборов» (там же, стр. 141 и сл.).

Итак, критерием гражданской зрелости поставлен «размер владеемого капитала». За основу гофмейстер Булыгин предложил принять ту цензовую систему, которая служила для земских выборов по положению о земских учреждениях 1864 г. и которая была отменена сословной системой 1890 г..[147] С своей стороны, совет министров, выбирая между этими двумя системами, высказывается за первую, отмечая, что «сверх прочих достоинств, она имеет и то несомненное преимущество, что вокруг нее… сложились симпатии весьма широких слоев местных деятелей, и возвращение к избирательной системе 1864 г. составляет едва ли не общее место во всех ходатайствах земских учреждений, относившихся (надо понимать: ходатайствах) к вопросу о преобразовании земского представительства… Обстоятельство же это, – рассуждает совет, – не может быть оставляемо без внимания при таком преобразовании, которое рассчитано, между прочим (!), и на успокоение общественного мнения»… (стр. 46).

Это последнее соображение официального оптимизма не оправдалось в числе многих других соображений. Совет министров опоздал: даже либерально-оппозиционная мысль, которую он имеет в виду, перейдя от Земского Собора к Учредительному Собранию, поставила на место ходатайств о восстановлении ценза 1864 года требование всеобщего избирательного права.

Впрочем, сам автор проекта не питал, по-видимому, этих официальных иллюзий. Напротив, он предвидит многочисленные возражения, которые будут сделаны против положения 64 г. и притом не только радикалами, стремящимися насадить «собирательную посредственность», но и более умеренными течениями, которые в интересах интеллигенции, не владеющей недвижимой собственностью, будут предлагать другие виды ценза: образовательный или подоходный. Но гофмейстер Булыгин решительно полагает, что всякие такого рода проекты должны быть отвергнуты, по крайней мере, на первое время. Нужно принять за основу систему, уже испытанную и не давшую разрушительных результатов. «Делать в этом отношении какие-либо опыты, применяя избирательные системы, не испытанные еще в условиях нашей общественности, едва ли благоразумно по тем совершенно непредвиденным последствиям, которые могут оказаться с этою мерою связанными» (стр. 144).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.