III. Рабочие толкают капиталистов на путь оппозиции

III. Рабочие толкают капиталистов на путь оппозиции

Автоматический рост промышленности привел капиталистическую буржуазию в столкновение с сословно-полицейским строем. Но особую остроту эти столкновения получили благодаря тому, что пришла в движение живая производительная сила промышленности – пролетариат.

Этот класс гораздо раньше, чем класс так называемых работодателей, почувствовал и понял несовместимость капиталистического развития с режимом патриархального произвола и полицейской разнузданности. Жадная капиталистическая эксплуатация, с хищническими приемами первоначального накопления, поддерживаемая и охраняемая властной рукою государственного насилия, – русский пролетариат знает, что это такое! И он рано начал бороться. Каждое его движение заставало поднятую руку, вооруженную нагайкой или винтовкой. Полицейский порядок нуждался прежде всего в покое и неподвижности, а уже из международной полицейской литературы он мог узнать, что нет более подвижного и беспокойного класса, чем пролетариат. И абсолютизм не жалел для него ни ремня, ни свинца. Но если для абсолютизма нужна была прежде всего неподвижность пролетариата, живого или мертвого, то промышленной буржуазии нужен был прежде всего сам пролетариат. Мерами репрессий можно было стереть с лица земли сотни и тысячи рабочих, но нельзя было остановить стихийное движение класса. Наоборот, репрессии создавали новые поводы для недовольства и борьбы, значит и для новых репрессий.

Нормальный ход промышленной жизни прекратился. Производство совершалось как бы урывками, в промежутках между двумя волнениями. Но мало того, что самодержавие самым фактом своего существования толкает рабочих на путь непрерывных волнений, – специальные органы правительства оказывают нередко давление на отдельных фабрикантов, путем угроз вынуждая их идти навстречу требованиям рабочих. Наконец, создалась целая школа полицейской демагогии («зубатовщина»),[77] провоцировавшая рабочих на экономические столкновения с капиталом с целью отвлечь их от столкновений с государственной властью. И промышленникам волей-неволей приходилось проникнуться убеждением, что дальше так жить нельзя. Если во имя самосохранения абсолютизм терзает хозяйственную жизнь нации и ввергает промышленность страны в состояние хронической анархии, остается порвать с абсолютизмом. После всероссийской январской стачки 1905 года к этому заключению пришли капиталисты севера и юга, востока и запада, – хлопчатобумажники, железозаводчики и даже сахаровары.

«Русской промышленности, – жалуется январская записка московских фабрикантов, – часто приходится испытывать накопившееся неудовольствие занятых в ней рабочих, которое, при прочном правовом порядке, при равенстве всех перед законом, при неотъемлемых гарантиях неприкосновенности личности, при свободе коалиций и союзов различных групп населения, связанных общностью интересов, могло бы вылиться в спокойные законные формы борьбы, как это наблюдается в Западной Европе и Америке, где от этого промышленность не только не пострадала, но достигла, наоборот, такого расцвета, которого далеко еще не наблюдается в России». «Рабочие и крестьянские беспорядки, беспрестанно разъедающие русскую промышленность, нанося ей огромные убытки и широкой волной охватывающие то один, то другой район обширной России… наивно объяснять воздействием революционных элементов. Нет, общее неустроение государственной жизни, отсутствие политических прав… вот где следует искать главнейшей причины периодических рабочих волнений».

Январская записка железозаводчиков исходит из тех же соображений и приходит к тому же выводу: «рабочие, как и все русское общество, настолько уже политически созрели, что им, как и всему русскому обществу, в интересах промышленного роста империи, должны быть дарованы политические права и свободные учреждения». При этом записка поясняет, что «результат суждений железозаводчиков по рабочему вопросу бесспорно является голосом сотен миллионов рублей, вложенных в русское железное дело»…

Наконец, инженеры, эти непосредственные слуги капиталистической техники, под ударом тех же январских событий считают своим долгом выразить свое опасение, что «отечественная промышленность, ныне и без того находящаяся в исключительно тяжелых условиях, может быть поставлена в безвыходное положение, при котором участие в ней капитала и интеллигентного труда сделается совершенно невозможным». «На том уровне развития, – говорят они далее, – которого достигла русская промышленность, меры бюрократического попечения уже не в состоянии вносить успокоение в умы; напротив, своими постоянными колебаниями то в направлении односторонней защиты предпринимателя, то в сторону показной поддержки рабочих они порождают во всех слоях промышленного населения неуверенность и раздражение. Удовлетворение же основного требования рабочего класса, путем дарования широкой свободы союзов и собраний, предполагает проведение в жизнь начал общегражданской политической свободы».

Таковы эти красноречивые голоса: протест капитала, вопль «сотен миллионов рублей», почуявших грозу, и предостерегающий голос руководящих промышленностью представителей «интеллигентного труда».

Цитированная выше «докладная записка с. – петербургских заводчиков и фабрикантов господину министру финансов» прямо ставит в вину правительству его постоянные уступки домогательствам рабочих, уступки за счет интересов капитала. Последний лишен даже возможности согласованно отвечать на требования рабочих, так как «при настоящем режиме открытого, руководимого личным усмотрением, вмешательства органов администрации в отношения между фабрикантами и рабочими, общность действий не представляется осуществимой». «Ни один слой общества, – протестующе заявляют капиталисты, – не имеет такой удачи в своих домогательствах, как рабочие, которые уже отлично усвоили и помнят, что каждая крупная забастовка приносила им существенное улучшение, они помнят даты стачек и даты узаконений по рабочему вопросу». «Руководители рабочего движения достигнут снизу таких результатов, какие для верхних общественных слоев будут недостижимы, и это будет опасное логическое следствие того факта, что к грубым демонстрациям прислушиваются внимательнее, чем к заявлениям корректным». Во всяком случае средством умиротворения рабочего движения являются, на взгляд столичных капиталистов, не частичные экономические уступки, а «более глубокие реформы общегосударственного характера».

В результате «великой стачки», охватившей Польшу после 9 января, варшавские заводчики на собрании 3 февраля пришли к тому выводу, что всеобщая забастовка, как показывают выдвинутые ею требования, не может считаться последствием одних только отношений работодателя к рабочему, но «в значительной степени является результатом причин, находящихся вне сферы влияния работодателя». Заводчики выдвигают требование полной свободы собраний и союзов для обеих сторон, так как, по словам резолюции, для обоих сторон было бы выгоднее, если бы рабочие могли добиваться улучшения своей участи «путем явных и для всех доступных переговоров, а не путем стихийных движений». Дальше этого осторожные варшавские заводчики в своих политических выводах не идут.

В своей «памятной записке» (апрель) костромской комитет торговли и мануфактур решительно протестует против произвольных действий правительства, обостряющих отношения между фабрикантами и рабочими. Так, министерство финансов, без содействия обоих заинтересованных сторон, наметило известные льготы в пользу рабочих за счет предпринимателей. «Каково же будет наше положение, – говорят члены комитета, – если мы, при всей объективности отношения к этим проектам, усмотрим в этих льготах некоторое преувеличение, не соответствующее состоянию нашей промышленности? Тогда у рабочих сложится представление, что мы отнимаем у них то, что было уже обещано правительством»…

Без проведения в жизнь коренных реформ нашего государственного строя, говорит памятная записка, все мероприятия по рабочему вопросу не приведут к успокоению рабочего населения, ибо его возбужденное настроение не есть результат систематической борьбы с капиталистами, – нет, оно «отражает в себе то всеобщее брожение и недовольство политического характера, которое предъявляется, хотя, может быть, и с меньшею резкостью, всеми другими группами населения».

Сахарозаводчики, с запиской которых мы уже встречались выше, исходя из интересов промышленного развития, настаивают не только на политической реформе, но и на более широком разрешении рабочего и крестьянского вопросов. По словам их записки, они «не могут не разделять с представителями других отраслей промышленности забот, вызываемых обострением рабочего движения. Они даже более других заинтересованы в том, чтобы борьба труда и капитала приняла у нас мирный характер, свойственный ей в передовых странах западно-европейской культуры: сезонный характер производства… делает для сахарозаводчиков особенно убыточными всякие перерывы в работе…» «Правда, – говорит записка, – доселе рабочая среда, из которой вербуется контингент рабочих на сахарных заводах, почти не захватывалась волною стачек. Но быстрый рост рабочего движения заставляет думать, что такое привилегированное положение сахарной промышленности не в состоянии будет долго держаться. Ввиду этого своевременное принятие мер к разрешению рабочего вопроса является для сахарной промышленности необходимым условием дальнейшего существования».

Но еще большие опасности, нежели рабочее движение, несет для сахарной промышленности надвигающаяся гроза крестьянских волнений. Как ни труден земельный вопрос, но он должен быть решен. «Ненормально-натянутые отношения между крестьянами и соседями-помещиками, – говорит записка, – надо развязать законодательными мерами, хотя бы местами для этого пришлось даже прибегнуть к принудительному выкупу».

Несколько позже рассматриваемого нами периода пробуждения капиталистической оппозиции (первые месяцы 1905 г.), именно в середине июня, следовательно, не только после рескрипта 18 февраля, но и после земской депутации 6 июня, представители биржевых комитетов в Нижнем Новгороде обратились через министра финансов к царю с ходатайством о безотлагательном созыве народных представителей. Записка указывает на бесцельную и безрезультатную войну извне, на кровавую братоубийственную бойню внутри, наконец, на полный экономический застой. "Постоянные массовые забастовки фабричных и заводских рабочих, грузчиков и судорабочих, начавшиеся аграрные беспорядки, в основе возникновения коих лежит малоземелье, – говорит резолюция – ходатайство, – ставят промышленность в безвыходное положение, а недостаточная добыча нефтяного топлива (вследствие «неурядиц» на Кавказе. Л. Т.) грозит осложнениями, последствия которых даже трудно предвидеть. Совокупность всех этих печальных обстоятельств, – заключает резолюция, – ясно говорит о необходимости проведения в жизнь целого ряда реформ, без которых положительно нельзя рассчитывать на какое-либо улучшение настоящего крайне тревожного и печального положения".

Через все эти петиции, записки и резолюции, наряду с заботой о расширении внутреннего рынка и развитии производительных сил, проходит еще более непосредственная и острая забота об «успокоении» крестьянских и рабочих масс. Капитал разочаровался в мерах полицейской репрессии, которая одним концом бьет рабочего по живому телу, а другим – промышленника по карману. Капитал пришел к выводу, что «мирный» ход промышленного развития требует либерального режима.

Пролетариату пришлось пролить реки крови, прежде чем хозяева и руководители промышленности поняли, что для дальнейшего развития их экономического могущества необходимы конституционные учреждения. 9 января – как и вся январская стачка вообще – явилось поворотным моментом в развитии капиталистического сознания. Только после Кровавого Воскресенья «сотни миллионов рублей» заговорили голосом либеральной оппозиции.

Голос этот, однако, не звучит ни решительностью, ни определенностью, – по крайней мере, поскольку речь идет об основных конституционных требованиях.

«Существующее законодательство и способ его разработки, – говорят обе цитированные январские записки, – не соответствуют потребностям населения, в частности и русской промышленности; необходимо в выработке законодательных норм участие (!) представителей всех классов населения, в том числе рабочих и промышленников. Участие тех же представителей необходимо и в обсуждении (!) бюджета, ибо последний является могущественным двигателем в руках государства при разрешении промышленных вопросов страны».

Красноречивая записка могилевского кредитного общества, «окрыленная светлой надеждой» на последствия актов 12 декабря и 18 февраля, вовсе обходит основные конституционные вопросы, ограничиваясь пожеланиями «свобод», национального равноправия и «широкого самоуправления».

Резолюция июньского съезда представителей биржевых комитетов в Нижнем Новгороде, настаивающая на необходимости предоставления народным избранникам права выработки основных законов государственного устройства, растворяет это конституционное требование в нелепой либерально-славянофильской мистике царизма.

Большею определенностью отличается телеграмма общего собрания борисоглебской (тамбовской губернии) хлебной биржи, отправленная 8 апреля министру внутренних дел и ставящая себе целью побудить его к скорейшему выполнению рескрипта 18 февраля. Телеграмма указывает на «зловещее аграрное движение, грозящее неисчислимыми бедствиями». Растет и обостряется рознь между отдельными слоями населения… Торговля и промышленность, этот наиболее чуткий показатель состояния государственной и общественной жизни, совершенно замерли… Вот почему «призванное законом заботиться о нуждах местной торговли и промышленности» борисоглебское биржевое общество почитает своим долгом указать на «необходимость немедленного созыва избранных всеобщей, прямой и равной подачей голосов представителей всех частей населения»…

Не только общее требование правопорядка, но даже такой демократический лозунг, как всеобщее, равное и прямое избирательное право, способен найти доступ в программу торгово-промышленной буржуазии, и притом не ее столичных идеологов, а борисоглебских биржевиков! Поскольку движение масс и особенно пролетариата срослось с этим лозунгом, промышленная буржуазия, по крайней мере в лице отдельных своих групп, может подняться до этого требования – во имя своих классовых интересов, во имя порядка, во имя «эволюционного развития без крахов, колебаний, без вооруженных восстаний и насильственных действий».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.