Семья Роланд из города Мальмё

Семья Роланд из города Мальмё

Мне трудно судить, сколько среди четверти миллиона жителей Мальмё господ, похожих на высокомерного пассажира. Но в облике города, особенно центральной его части, чувствуется желание выставить напоказ богатство, древность, родовитость. Ратуша с замысловатыми башенками и резными балкончиками похожа на дворец. За ней высится пирамида собора. Памятник Карлу X перед ратушей чрезвычайно солиден и монументален.

Датчане при виде этого памятника не прочь обронить вскользь:

— Посмотрите, какой толстяк этот король!

Шведы обычно не без ехидства отвечают:

— Да, но лед его все же выдержал!

Карл X, судя по памятнику, мужчина действительно грузноватый, выбрал для решающей войны с датчанами морозную зиму 1658 года и внезапно перешел с войском через пролив по тонкому льду. После его победы провинция Сконе, которую долго занимали датчане, отошла к Швеции.

Когда монумент Карлу X был только что сооружен, король смотрел в сторону Дании. Потом по просьбе датчан памятник повернули на 180 градусов, чтобы его величество удовольствовался видом ратуши..

Площадь, где ратуша и памятник, — центр старого Мальмё. Здесь ничего не строят и не перестраивают. Но отъедешь подальше — и начинаются фабричные корпуса, глухие стены складов, площадки для стоянок грузовиков. Мальмё — большой промышленный город, крупный порт и один из самых больших в Европе железнодорожных узлов.

Когда в Мальмё видят торопливо шагающего господина с беспокойными глазами, то говорят: «Это, конечно, стокгольмец. Они всегда бегают и суетятся в своем Стокгольме».

Сами жители Мальмё стараются во всех случаях жизни соблюдать спокойное достоинство людей, знающих себе цену. Они считают, что их Мальмё вообще мало в чем уступает столице. Приезжий может услышать шутку:

— Вы знаете, конечно, что если считать с пригородом, то наш город- самый большой в Скандинавии.

— Простите, с каким пригородом?

— Да вон с тем! — И шутник показывает на другой берег пролива, где расположен Копенгаген.

В Мальмё у меня знакомые — семья Роланд. Она живет в районе, который называется Новая долина. Здесь нет соборов и памятников. Это рабочий район с широкими улицами и домами, построенными просто, без затей и украшений.

Площадь в Мальмё, памятник, ратуша и за ней — силуэт собора

У Роландов уютная квартирка. И вот что здорово: почти все в ней сделано своими руками! Сам Бьёрн Роланд — слесарь, но он умеет и столярничать. Ему ничего не стоит смастерить красивую полку и даже кресло самой последней модели. А его жена Герта — рукодельница. Это она ткала коврики, похожие на наши деревенские половики. Кружевные салфетки тоже ее работа.

А двухлетний Томас, младший представитель семейства Роландов, вылитый сын Федор — помните, у Гайдара в «Голубой чашке». Такой же белобрысый, толстый, серьезный. Взглянув на меня, он важно кивнул головой и удалился в свой угол.

Счастливчики из детского сада в Новой долине

Мы говорили с его матерью о всякой всячине. Я похвалил квартиру и спросил, сколько Роланды за нее платят. Оказалось, 360 крон.

Много это или мало? Принялись считать.

— Наш заработок тридцать пять тысяч крон в год, — сказал Бьёрн.

— Но отсюда надо вычесть налоги: десять тысяч крон, — добавила Герта. — Вы же знаете, какие у нас налоги!

Почти треть заработка? Да, выходит так. Причем, если в семье работают двое или трое, то налог берется с общей суммы. А налог прогрессивный: чем выше сумма заработка, тем больший процент отчисляется в казну. Кроме государственных налогов, надо платить еще местные, делать взносы в пенсионный фонд, в больничную кассу…

— Зато мы получаем деньги на воспитание Томаса — девятьсот крон в год, — сказала Герта.

— Ну, Томасу скоро в детский сад, — заметил я. — У вас тут как раз поблизости есть, я видел детвору.

— Да? — Герта перестала улыбаться. — Боюсь, что Томаса едва ли примут туда.

— Почему же?

— Вам следует побывать там самому.

Я прошел туда прямо от Роландов. Это был превосходный детский сад. Совершенно новое здание. Новейшее оборудование. Опытные воспитательницы. Дворик для игр. Учтено даже то, что ребята любят играть в бетонных канализационных трубах, которые им заменяют тоннели и таинственные пещеры. Поблизости как раз две такие трубы. Они отличаются от обычных только тем, что их почистили, окрасили снаружи и внутри, чтобы стенки не пачкали.

Но почему в этот детский сад могут не принять «сына Федора»?

Да просто потому, что нет места. В саду — шестьдесят счастливчиков. А в ближайших кварталах — шестьсот несчастливчиков, ждущих очереди. Или, может быть, восемьсот.

— Что же мешает построить поблизости еще один садик?

Воспитательницы переглянулись. Одна спросила в свою очередь:

— Скажите, пожалуйста, господин советский писатель, разве у вас все дети — в детских садах?

Я ответил, что, конечно, нет, далеко не все, но все-таки многие. А в новых районах сады строят обычно одновременно с жилыми домами. Может быть, и в Швеции везде так, только «Новой долине» не повезло? Кстати, не знает ли госпожа воспитательница, сколько ребят устроено во всех детских садах Мальмё?

— Около тысячи семисот, — услышал я в ответ.

На весь город, в котором четверть миллиона жителей, а с пригородами (с настоящими, не с Копенгагеном!) свыше полумиллиона, — и всего тысяча семьсот ребят в садика? Да ведь теперь в некоторых так называемых развивающихся странах, во вчерашних колониях, и то, пожалуй, дело обстоит не многим хуже. А тут — богатейшая страна. Наверное, Роландам обидно платить такие большие налоги и почти не иметь надежды пристроить своего Томаса в садик.

Но, может, с Роландов почему-то берут в казну слишком много?

Я пошел в налоговое управление. Инспектор выслушал меня и сказал, что иностранцу не просто разобраться в системе шведского налого- * обложения. Но он, инспектор, готов подтвердить, что налог с Роландов берут правильно, по закону. Если годовой доход семьи двадцать пять тысяч крон, то налоги отнимают двадцать семь процентов заработка. А если пятьдесят тысяч крон — тридцать восемь процентов. Больше трети заработка!