Война с Цискаридзе и «кислотное дело»

Война с Цискаридзе и «кислотное дело»

Неизвестный плеснул художественному руководителю балета Большого театра Сергею Филину в лицо серной кислотой. Многолетняя драма вокруг Большого театра переросла в трагедию. Николай Усков встретился с двумя непримиримыми оппонентами, которые уже обменялись обвинениями в причастности к случившемуся, — генеральным директором Большого театра Анатолием Иксановым и народным артистом России Николаем Цискаридзе.

//- Очень большой театр — //

Я никогда не думал, что буду писать что-нибудь о скандалах в Большом театре. Все участники этой многоактной драмы мне хорошо знакомы. Тем не менее я не был вовлечен ни в одну из противоборствующих партий. С директором Большого театра Анатолием Геннадьевичем Иксановым мы виделись обычно у нашего общего друга и члена исполкома попечительского совета Большого театра Константина Ремчукова. С народным артистом России и непримиримым противником Иксанова Николаем Максимовичем Цискаридзе у нас тоже есть общие друзья. И мы не раз болтали с ним обо всем, кроме собственно его профессиональных дел. В последний раз, например, о Тбилиси, куда он, тбилисец по рождению, собирался отправиться в сентябре.

С художественным руководителем балета Большого театра Сергеем Филиным, которого считают человеком Иксанова, мы недавно виделись на приеме в Историческом музее. Кажется, это было в декабре. Может быть, он уже тогда получал угрозы. Лицо его было задумчивым и усталым. Но наш разговор лишь отчасти касался Большого и уж совсем не затрагивал околотеатральных сплетен и интриг. Я в них ничего не понимал, а добрыми отношениями со всеми конкурирующими партиями дорожил больше сомнительной привилегии покопаться в чужом грязном белье. К тому же при всей любви к классической музыке признаюсь, что я равнодушен к балету. Мне так и не удалось с должной страстью проникнуться условным языком классического танца, что, разумеется, не мешало ценить незаурядную артистическую харизму Николая Цискаридзе. В остальном посещение спектаклей Большого для меня было необременительной светской обязанностью, прекрасным ритуалом, заведенным в московском обществе.

Все изменилось в ночь на 18 января 2013 года. Сергей Филин припарковал свою машину на стоянке у дома на Троицкой улице и направился к калитке. Было около одиннадцати вечера. Филина окликнул какой-то мужчина, он обернулся, и в этот момент неизвестный плеснул серной кислотой Сергею в лицо. Он хватал снег руками и тщетно пытался удалить ядовитую жидкость, чем, наверное, только ухудшил свое положение. Известно, что H2O, вступив в соединение с серной кислотой, усиливает ожог.

Я узнал о случившемся той же ночью — меня мучил джетлег в берлинской гостинице, где я остановился на пару дней по делам. Тогда-то со всей очевидностью я понял, что должен разобраться в этой истории хотя бы для себя, коль скоро все участники многолетнего противостояния — мои знакомые, а некоторые даже друзья. То, что казалось сплетнями и интригами, теперь, после трагедии с Филиным, переместилось в пространство нравственного императива. Отмахнуться от произошедшего означало бы проявить равнодушие к людям, которых хорошо знаешь и уважаешь.

Судьба Сергея Филина складывалась более чем успешно и не предвещала никаких трагедий. Все изменилось в ночь на 18 января 2013 года

Несколько дней у меня ушло на то, чтобы восполнить обширные пробелы в моих познаниях о ситуации вокруг Большого театра. Обогащенный самыми разнообразными сплетнями и слухами, я отправился брать интервью у директора Большого театра Анатолия Иксанова, а затем к его оппоненту, Николаю Цискаридзе. Чтобы облегчить понимание сути конфликта, я вынужден предварить записи этих бесед сухим изложением основных событий, сотрясавших Большой в последнее время.

В 2004–2008 годах художественным руководителем балета Большого театра являлся Алексей Ратманский. Николай Цискаридзе неодобрительно отзывался о нем, в частности как о «человеке с улицы». Предполагают, что Николай Максимович надеялся занять должность худрука уже после истечения контракта с Ратманским.

Однако в январе 2009 года на эту должность был назначен Юрий Бурлака, руководивший балетом Большого до марта 2011-го. Его уход в связи с истечением контракта сопровождал громкий скандал. Одним из возможных претендентов на освобождающееся место считался руководитель труппы балета Большого театра Геннадий Янин, который устраивал прежде всего господина Иксанова. Внезапно в Сеть попало портфолио откровенных фотографий господина Янина в самых разнообразных конфигурациях и позициях. 14 марта 2011 года Янин написал заявление об уходе с поста руководителя труппы.

15 марта 2011 года художественным руководителем балета Большого театра был назначен Сергей Филин.

В октябре 2011 года историческое здание Большого театра открылось после масштабной реконструкции, которая длилась с 2005 года. Тогда же Николай Цискаридзе выступил с жесткой критикой результатов реконструкции театра и обвинил руководство Большого в некомпетентности.

9 ноября 2012 года стало известно о письме Владимиру Путину двенадцати деятелей культуры с просьбой отставки Иксанова и назначения на должность генерального директора Большого Николая Цискаридзе. Письмо, в частности, подписали Марк Захаров, Олег Табаков, Талина Волчек, Алиса Фрейндлих, Геннадий Хазанов и другие. Часть из них позднее отозвала свои подписи. По Москве поползли слухи, что за планами Цискаридзе занять директорское кресло в Большом стоят влиятельные представители бизнеса, а именно миллиардер Рашид Сардаров и его жена Марианна, а также приближенный к Путину глава «Ростехнологий» Сергей Чемезов и его жена Екатерина. В правительстве среди сторонников назначения Цискаридзе называли вице-премьера Ольгу Голодец. К продвижению кандидатуры Цискаридзе подключается Тина Канделаки, занимающаяся бизнесом в сфере пиара. Наблюдатели обратили внимание на ее связи с Сергеем Чемезовым. В частности, компания Тины получила контракт на полтора миллиона долларов на ребрендинг «Ростехнологий». Однако в интервью для телеканала «Дождь» Цискаридзе опроверг слухи о поддержке своей кандидатуры Чемезовым и Голодец.

Практически одновременно с распространением информации о письме деятелей культуры к Путину становится известно о том, что правительство продлило контракт с действующим директором Большого театра Анатолием Иксановым до 2014 года.

17 января 2013 года Сергей Филин присутствует в МХТ им. Чехова на спектакле в честь 150-летия Станиславского. Среди приглашенных находится также Николай Цискаридзе. Примерно в 22.30 Cергей покидает театр, идет пешком к парковке Большого, садится в машину и отправляется к своему дому на Троицкой улице.

//- Часть первая. Иксанов — //

Усков: Трагедия с Сергеем Филиным — апогей конфликта вокруг Большого театра.

Этому конфликту не один год. Кто стоит за чередой бесконечных скандалов, за этой непримиримой борьбой за ваше в том числе кресло?

Иксанов: Картина складывается, как пазл, из множества обстоятельств. Начнем с того, что Большой — театр уникальный во всех смыслах. Исторически это императорский театр, которому исполнилось 236 лет. В XIX веке ведь коронационные торжества проходили именно в Большом, и при Александре II, и Александре III, и Николае II. Советская власть, Сталин в частности, также уделяла ему огромное внимание. Большой всегда стоял особняком. Положим, что-то случилось в Театре оперы и балета в городе. ну, не хочется никого обижать. Саратове, например. Так вот то же самое в Большом, как под микроскопом, увеличивается в десятки раз. Это первое обстоятельство.

Второе: проведена полномасштабная реконструкция, впервые за сто пятьдесят лет. Наезды на театр были всегда, но совершенно особая ситуация сложилась в связи с открытием исторического здания Большого, причем атаки активизировались именно тогда, когда точно стало ясно: да, театр откроется, и откроется в такой-то день. Сразу появились люди, которые решили поруководить главным театром страны. Практически ни одного желающего не было, когда шла реконструкция, все бежали от Большого как черт от ладана, потому что много было сложностей. Но как только все вышло на финишную прямую, появились амбициозные люди — я здесь совершенно спокойно могу называть того же Кехмана. И понятно почему. Он это объясняет. Кехман бизнесмен, и когда он возглавил Михайловский театр, вложил свои деньги — молодец! — он сказал: для того чтобы стать таким известным, популярным, в первую очередь в бизнес-сообществе, ему потребовались бы годы и деньги неимоверные, а здесь он буквально за год-два стал медийной личностью.

Премьер Большого Николай Цискаридзе никогда не стеснялся высказывать нелицеприятную правду генеральному директору Анатолию Иксанову прямо в глаза

Другая группа лиц, вступивших в борьбу за Большой, — это люди, у которых есть совершенно конкретные творческие амбиции. Например, Николай Максимович Цискаридзе. Он заканчивает свою карьеру, закончил фактически. Но при этом Николай Максимович — человек с сумасшедшими амбициями. Он видит свою дальнейшую жизнь только в Большом театре, причем как его руководитель. Попытки были и раньше.

Цискаридзе хотел стать художественным руководителем балета — не получилось. Помните историю с Яниным? Я тогда принял решение пригласить Филина, хотя поляна была широкая, у меня была целая колода карточек с именами.

Усков: Цискаридзе причастен к скандалу с Яниным?

Иксанов: Для меня в этом нет сомнений. Кому выгодно устранение Янина? Тогда Цискаридзе бился конкретно за должность художественного руководителя балета. Не вышло. И Сергей Филин в каком-то интервью подтверждает: «Я с Николаем разговаривал, мы вместе танцевали. Я ему сказал: «Коля, забудь ты про эту должность. Я уже назначен, так что не будем об этом». Раз не получилось с руководителем балета, Цискаридзе задумал стать генеральным директором театра.

Усков: То есть письмо деятелей культуры Путину с просьбой назначить Цискаридзе генеральным директором было отправлено по просьбе Цискаридзе?

Иксанов: Конечно. Он ходил лично, сам ходил к тем подписантам, они мне говорили об этом. И понятно, что он этого хотел при очень серьезной поддержке. Снова сорвалось. Министр культуры подписал со мной договор на следующие два года. Тогда Коля стал претендовать на пост художественного руководителя театра вместо Синайского. Такова вторая категория людей, которые рвутся к руководству Большим, — творческие амбициозные люди. Цискаридзе привык к тому, что он звезда. И пережить своего падения не может. Неспроста он на телевидении выступает, везде появляется, ему не хватает масштабных творческих дел.

Следующая категория людей — друзья-приятели больших руководителей, которым в качестве поощрения или в благодарность подыскивают достойное место. Если говорить о театральной сфере, то нет более значимой должности, чем любая руководящая позиция в Большом.

Еще одна группа лиц — это, как ни странно, жены состоятельных людей, у которых есть свои салоны. Им нравится, что у них дома или на яхте тусуется такой-то артист. Эта категория опасна еще и тем, что они хотят свои салоны расширить — до уровня Большого театра. Чтобы Большой театр стал их салоном, куда они приглашали бы своих друзей, подружек.

Есть, наконец, государственная номенклатура, выходцы из культурных департаментов правительства, администрации президента. У них свои специфические номенклатурные приоритеты. С их точки зрения, ценность гендиректора Большого театра — постоянная связь с первыми лицами государств. К тому же в театре бывают еще и главы иностранных государств. Где-нибудь потом можно будет ввернуть: «Мы тут с руководством страны беседовали.»

Еще одна дополнительная группа товарищей, которая бьется за Большой, связана с бюджетом театра. За последние десятилетия годовой бюджет достиг ста двадцати миллионов долларов. А в 2000 году было двенадцать миллионов. За десять лет в десять раз! Одно дело — ты руководишь предприятием в двенадцать миллионов долларов, другое дело — в сто двадцать миллионов долларов. И мы видим по другим отраслям экономики, будь то Министерство обороны, Министерство сельского хозяйства, что, как только увеличивается бюджет того или иного направления, там возникает борьба за места, там министры каким-то образом исчезают, начинаются уголовные дела и скандалы. Скандалы с «Оборонсервисом» или «Госагролизингом» ничуть не менее шумные, чем скандал в Большом театре, просто другой масштаб. Или космические аппараты: только начали ГЛОНАСС финансировать, бюджеты стали в сотнях миллионов исчисляться — видим, оказывается, и гендиректор не такой, и главный конструктор не такой и так далее. Увеличение бюджета является самостоятельной приманкой для людей определенного склада характера и ума.

Существует и еще одна приманка: как только человек оказывается одним из руководителей Большого театра, он сразу входит в мировую театральную элиту. Это почет, уважение, контакты на самом высоком уровне. Об этом можно не говорить, но вот, пожалуйста, французский орден Почетного легиона или орден Командора Итальянской Республики мне вручили за международную деятельность. Сам я не амбициозный человек — в конце концов, тринадцатый год во главе театра, — но есть категория людей, которые до болезненного состояния хотят светиться и быть известными в мире.

Усков: Все эти группы лиц, все эти обстоятельства были всегда. Почему именно зимой произошло такое обострение ситуации?

Иксанов: Очень просто — появились новые люди в правительстве, которые захотели порулить Большим театром — не реально, сидя здесь, а через своих ставленников или тех людей, которые им близки. Ситуация постоянно нагнеталась с мая месяца.

Усков: Вы назовете конкретные имена в правительстве, в деловых кругах, кто ратует за смену руководства Большого театра?

Иксанов: Извините, это было бы некорректно.

Усков: Хорошо, но ведь борьба ведется не только вокруг должностей. Многие постановки Большого подвергаются критике за чрезмерную смелость, даже дерзость.

Иксанов: За последние пять-семь лет на художественную политику театра оказывается совершенно феноменальное давление. Должен ли Большой оставаться репертуарным театром, в котором идут только известные всему миру постановки, действительно составляющие славу театра на протяжении сотни лет. Или театр должен также ставить новые вещи, в том числе экспериментальные, разговаривать с современным зрителем на современном языке. Некоторые люди очень болезненно воспринимают эксперименты, в частности на нашей новой сцене. В ход идет тяжелая артиллерия, дескать, Большой театр отказывается от традиций. А в нашей ментальности «отказ от традиций Большого театра» — это как измена родине, предательство и шпионаж одновременно. Я же считаю, что эксперименты обязательно должны быть. Поиск новых форм, нового языка — признак здоровья, жизни, наконец. Классика в Большом театре есть, она восстанавливается, она воспроизводится. Но дайте возможность нашим гражданам — раз это лучший и ведущий театр страны — увидеть все новые тенденции в мире оперы, балета, оркестров, хоров.

Здесь схватка носит уже принципиальный характер. Это мировоззренческий выбор, каким должен быть Большой театр. И, честно скажу, мы потеряли даже нескольких членов попечительского совета, хороших, умных, великолепных, которые считали, что попечительский совет имеет право настаивать на том, что Большой театр должен делать, а что — нет. Вот Жерар Мортье, один из самых известных интендантов, в недавнем интервью сказал, что сегодня из европейских театров самый живой — это Большой. После «Руслана и Людмилы», Мортье был на премьере, мы встретились, и он заметил: «Слушай, я знал, ты смелый человек, но не думал, что настолько. Тебя же сейчас вообще заклюют». У нас есть понимание миссии театра — сохранить все лучшее, но не останавливать также поиски нового. Это придает нам стойкость в борьбе. Я не за должность сражаюсь. Если мне, например, не разрешат ставить новое, экспериментировать, скажу «до свидания».

Усков: Другое постоянно предъявляемое вам обвинение - ошибки при реконструкции Большого. Тот же Цискаридзе жалуется на отсутствие окон в гримерках, на скользкие полы в коридорах, на низкие потолки в репетиционных залах, которые, например, не позволяют поднять балерину.

Иксанов: Это все во многом притянуто за уши или просто ложь. По поводу залов скажу: у нас главный балетный зал на исторической сцене — такого в мире просто нет по размеру, по высоте, по всему. Второе: это же не новое строительство, мы вписывались в старое здание, поэтому два репетиционных зала этажом ниже, слева и справа, боковые, они под наклонной крышей, и, конечно, там высота не такая, как в главном зале. Но эти залы предназначены — один для миманса, в котором нет поддержек, второй зал для разминок, утренних классов, и там тоже никто никого не поднимает. Вот и все. Плюс к этому у нас есть репетиционные залы во вспомогательном корпусе, которые были построены еще в начале 2000-х годов. Цискаридзе может говорить все что угодно. Он скажет, а я оправдывайся — вот какая у него задача. Это чушь собачья! Коля надеется прежде всего скомпрометировать руководство театра, которое к реконструкции, скажем так, не имело прямого отношения. Реконструкцию курировали многие десятки организаций: научноисследовательские, пожарные, санэпидемстанция — они все участвовали и ставили подписи. Если нет одной подписи, то все, проект не может быть реализован, тратить государственные деньги запрещено. У нас, например, на триста кресел сократилось количество мест в зрительном зале. Почему? Да потому что пожарники потребовали увеличить расстояние между креслами. Это потеря денег для театра. Но, если бы мы не убрали места, подрядные организации, дирекция по реконструкции Минкульта не имели бы права потратить ни одной копейки. Там были сотни согласований! И последнее — Главгосэкспертиза. И только после ее заключения начинается работа. А со слов Цискаридзе получается так, что генеральный директор такой-сякой, не отследил чего-то, не проверил. Кстати, заметьте, Цискаридзе все время говорит про балет. А то, что Большой театр — это и опера, и оркестр, и хор, — об этом ни слова. Никогда в Большом театре не было репетиционных залов для хора. Теперь — двухсветный зал, огромный. Никогда не было своего зала для оркестра. Теперь огромный двухсветный. И залы для групповых занятий оркестра — никогда их не было. Об этом умалчивается. Объем театра увеличился в два раза от исторического здания за счет подземного пространства. Об этом ничего не говорится. Мы сохранили историческое здание 1856 года. Все стены, от внутренних до наружных, были инъектированы на расстояние полуметра, в проделанные отверстия нагнетались специальные укрепляющие составы. Правда, в ходе реконструкции нам четко продемонстрировали, кто является собственником в стране. Собственник здания — государство, финансирует государство, государство создает свою структуру для этих работ, а у вас есть там на основной сцене коллектив, вот и руководите им. Поэтому когда напрямую говорят: руководство Большого театра виновно в каких-то недоделках, — это ложь! Это все равно что сказать: руководство издательского дома Conde Nast в Нью-Йорке виновато в том, что потолки в их офисе на Таймс-сквер низкие.

Усков: И все-таки, неужели вы не могли вносить коррективы?

Иксанов: Мы довольно часто говорили с проектировщиками и подрядчиками: нам это неудобно, — ответ был очень простой: мы рассмотрим. Рассматривают и сразу — нельзя: санитарные нормы, эти нормы, пожарные нормы, такие нормы, ну, все-все. В результате, когда мы получили это здание, мы сразу же принялись адаптировать его под наши нужды, даже иногда шли на нарушение правил. Возьмем хотя бы плитку в коридорах — нам вообще было запрещено покрывать ее коврами из соображений противопожарной безопасности. Но мы покрыли. Там и скользко, и прохладно. Полы утепляли, переделывали наладку вентиляции, кондиционирования. Строители нам тупо сдали: вот, по нормам получите. А дальше мы адаптируем. И адаптировать будем еще не один год, чтобы всем было удобно. Более того, есть вещи, которые мы не имеем права трогать, пока не прошел гарантийный срок.

Усков: А акустикой вы довольны?

Иксанов: Абсолютно доволен! Акустику сделали уникальную. И опять эти вбросы специальные, что акустика в Большом ужасная. Да она в разы стала лучше! Потому что мы удалили бетон, которым в 1949 году был залит пол, чтобы здание не рухнуло. Еще тогда боялись, как бы террористы не проникли в здание по канализации для того, чтобы убить Сталина. В Большом праздновали его семидесятилетие.

Усков: Но Цискаридзе утверждает, что в отделке зала использовалась чуть ли не пластмасса.

Иксанов: Неправда. Мы восстановили полностью исторический декор. В течение ста пятидесяти лет стены, которые были отделаны специальной резонансной елью, забивались фанерой. Вместо папье-маше, которое отвалилось, в советское время клали гипс. Папье-маше — это специальная структура, которая от вибрации звука не трескается. Я имею в виду все эти золоченые украшения. Гипс на акустику отрицательно влияет. Восстановили папье-маше, восстановили деревянные панели, нижнюю деку оркестра и пол. Как акустика может быть хуже? Когда Баренбойм дирижировал у нас на гастролях Ла Скала, он признался, что сегодня самая уникальная акустика только в трех европейских театрах: в Венской опере, в Оперном театре в Байройте и в Большом. Для примера. До реконструкции была одна точка на сцене — если смотреть из зала, то слева, — с которой лучше всего звучали голоса. И все артисты это знали. Какая-нибудь мизансцена — артист все равно так или иначе приходил на эту точку, пел арию и уходил. Только в этом месте. Теперь этой проблемы нет. А так можно все что угодно ляпнуть. И потом поди доказывай. Мы же знаем, как все это делается.

Усков: Если возвращаться к истории с Филиным, почему Путин официально не отреагировал на это покушение?

Иксанов: Большой театр находится в ведении правительства, премьер-министр назначает и снимает с должности генерального директора. То есть это ответственность премьер-министра, а не президента. Поэтому, когда возникают кадровые вопросы и пытаются обратиться к Владимиру Владимировичу, он совершенно справедливо передает этот вопрос премьер-министру, потому что это его ответственность. Только поэтому. Так вот Дмитрий Анатольевич отреагировал сразу.

Усков: Что сейчас с Сергеем Филиным?

Иксанов: Вы знаете, каждый день главврач нашей поликлиники начинает работу с половины восьмого утра, во всех консилиумах принимает участие, присутствует при операциях. Их уже три прошло. Все московские светила присутствуют на этих консилиумах и операциях. Но сейчас, по словам врачей, продолжается острый период. Намечено пять операций, и исход будет понятен, врачи говорят, через десять-четырнадцать дней. Сейчас они просто пытаются остановить процесс. Мы же с самого начала хотели отправить Сергея в ожоговый центр в Бельгию и думали, что главная проблема — в кожном покрове. Но, когда собрался консилиум офтальмологов, они обнаружили, что нужно немедленно делать операцию, и через час эта операция была сделана. Потому что кислота продолжала разъедать глаза. Заряжены, естественно, несколько клиник в Германии, специализированных, в Израиле одна клиника, очень много предложений идет из Японии, других стран. Сейчас Сергею нельзя летать, пока врачи не скажут, что процесс остановился. После этого будут принимать решение, нужно или не нужно менять роговицу, или на одном глазу нужно, на другом нет. И так далее.

Усков: А следствие?

Иксанов: Создана следственная группа, я встречался с ее руководителем. Плюс конкретный прокурор занимается этим делом. Они очень подробно ведут встречи, опросы всех, кто что-то слышал, кто в этот вечер был в театре, кто был на спектакле в МХТ, где присутствовал Сергей. Из МХТ Сергей вернулся в Большой. Отсматривают все видеокамеры, какие машины стояли в это время на парковке, какие машины следом поехали, или сразу за ним, или с интервалом. Плюс отсматривают, кто в это время выходил из театра. Плюс, естественно, много времени ушло на то, чтобы получить разрешение через телефонные сети посмотреть, что происходило с его телефоном, тридцать первого, в частности, и до середины первого, когда из-за телефонного терроризма он вынужден был отключить аппарат. Естественно, специальные подразделения, которые занимаются компьютерами, разрабатывают линию взлома Сережиной почты. Хакера нашли, он вообще оказался из Сибири. Его арестовали. Он не отрицает, что сделал это, и даже назвал сумму, которую получил, но заказчика не знает. Следствие, конечно, разрабатывает все версии — не только связанные со служебной деятельностью Сергея.

Усков: Как вам кажется, кто стоит за этой историей?

Иксанов: У меня ощущение только одно: все, что случилось, — это закономерный итог беспредела, который создавался в первую очередь Николаем Максимовичем Цискаридзе. Поливание грязью театра и его сотрудников, постоянные интриги и уверенность в собственной безнаказанности — фон, на котором стала возможна эта трагедия.

Усков: Вы сказали о безнаказанности. Разве вы не могли его как-то остановить? И почему, кстати, вы тогда его не уволили?

Иксанов: Да, я чувствую свою вину в том, что я не попытался остановить Николая, когда это было еще возможно. А что до увольнения, то здесь необходимо юридическое основание. Я мог бы, конечно, уволить, но его бы восстановили, и как бы я выглядел тогда? На самом деле, можно предъявить ему претензию — нарушение корпоративной этики, которое, кстати говоря, прописано в правилах внутреннего трудового распорядка. Попробовал бы кто-нибудь в Ковент-Гарден такое себе позволить. Здесь я чувствую свою вину.

Насколько устраивал Иксанова Сергей Филин?..

Усков: Цискаридзе, напротив, прямо обвиняет вас во всех бедах Большого.

Иксанов: Понятно, да. Ну, за это он может получить выговор. За это уволить по нашему законодательству нельзя. И я ему, в частности, говорил. Я давно с ним уже не общаюсь, но во время нашей последней беседы я сказал: «Николай, что вы себе позволяете? Ну, например, вы сказали, что рыба гниет с головы. Вы меня имели в виду? Я ведь сейчас на вас подам в суд». Он отвечает: «Ну, это такой оборот речи, это пословица. А почему это вы на себя приняли?» — «Потому что вы про меня говорите». — «Не знаю, это из контекста вырвано. И вообще, как только вы начнете любой процесс против меня по части моих высказываний и так далее, я готов на любую словесную экспертизу, я дойду до Страсбургского суда». Вот его позиция. Ощущение безнаказанности привело к тому, что в театре появились и другие люди, которые стали себя вести с руководством так же вызывающе, нагло, в том числе по отношению к Филину. И вот эта наглость, беспардонность, затем вскрытие электронной почты Сергея, атака на его телефоны… Кстати, почерк абсолютно тот же, что был с Яниным, когда.

Усков: С Яниным, наверное, все-таки компьютер взломали, не почту. Я думаю, что скандальные фотографии хранились у него на жестком диске. Либо, как мне говорили, его засняли, когда он находился в каком-то измененном состоянии.

Иксанов: Я не очень разбираюсь в этих технологиях. Параллель между историей с Яниным и историей с Филиным в том, что и тогда, и теперь появились лжестраницы в Сети. С Яниным эффект был достигнут. Он написал заявление и ушел. В случае с лжефейсбуком Филина заказчик был уверен, что публикация переписки Сергея породит раскол внутри театра, его руководства. Коля, кстати, врет, когда говорит, что Филин в своей якобы переписке называет артистов «хорьками». Ничего подобного, я уверен, что это была добавленная фраза, только не про артистов, а там были два электронных адреса и написано: «Проверь, пожалуйста, эти два адреса, этих хорьков». Это было написано про адреса. А Коля преподносит все так, будто бы Сергей артистов называет «хорьками». Ничего подобного. У Коли двадцать процентов фактов и восемьдесят процентов выдумки. Кстати говоря, один к одному, знак равенства — точно так же работает Волочкова, абсолютно. Ну, они еще и дружат теперь.

Усков: Дружат? Но у них же был конфликт в свое время

Иксанов: Был конфликт, когда Колю около его дверей избили, и после этого он стал ее другом. Банально.

Усков: А как вы как менеджер видите свою личную стратегию, что вы будете делать с этой ситуацией дальше?

Иксанов: Предсказать развитие событий никто не может. Естественно, есть опасность, что это не апогей и совсем не финал. Сергей Филин уверен, что могут быть и следующие шаги, не только в его адрес.

Усков: Ну, получается, всем надо нанимать охрану.

Иксанов: Вот, да. Мне, кстати, журналисты часто задают вопрос: послушайте, а почему охрану Сергею не дали? А выделили ли вы охрану балерине Калине Степаненко? А вам охрана нужна? Я говорю: «Коллеги, у нас государственная организация, у нас в штатном расписании нет должности охранника, тем более что в театре работают три с половиной тысячи человек, и на три с половиной тысячи человек — три с половиной тысячи охранников? Невозможно!

Усков: Ну а что делать с Цискаридзе в принципе?

Иксанов: Он сейчас совершенно откровенные вещи говорит, поливая руководство, а по поводу Сергея даже не пытается себя сдерживать на фоне такой чудовищной трагедии.

Усков: В интервью МК Цискаридзе не выказал никакого сочувствия Филину. Это правда.

Иксанов: Сейчас его, конечно, научили, он уже начал говорить: «О, это ужас, преступление страшное!» Максимум, что он может получить, — это лишь выговор. В театре, в общем, ни у кого нет никаких сомнений, что к этой ситуации привела именно позиция Цискаридзе. Но юридически у нас нет оснований его ни обвинить, ни уволить.

Я его не обвиняю в этом конкретном преступлении, я обвиняю Николая в нагнетании обстановки в театре, в организации психологического давления на коллектив, на руководство театра, на того же Филина, на меня, на своих же педагогов. В сочетании с безнаказанностью эти действия могли кого-то подтолкнуть к покушению на Филина.

Усков: А не думаете ли вы, что нападение на Филина — очень личная история, связанная с какими-то отношениями между художественным руководителем балета и одной из танцовщиц?

Иксанов: Я сказал, что следователи рассматривают любые версии. Но тогда объясните мне такую историю. Почему вот эта цепочка последовательная, фактически на протяжении семнадцати дней: взлом почты, вывешивание якобы переписки Филина на его лжестранице в «Фейсбуке», проколотые колеса, телефонный терроризм и, наконец, кислота.

Покушение на худрука балета Большого Сергея Филина стало чудовищной трагедией

Усков: Здесь два разных почерка, по-моему. Один — действительно сходен с историей вокруг отставки Янина, другой — кислота в лицо — как будто из триллера.

Иксанов: Может быть и такое. Положим, Коля начал все традиционно, как он, предполагаю, поступил и с Яниным, но финальную точку поставил некий сумасшедший. Я, конечно, не могу ничего утверждать, никого обвинять, называть фамилии. Я не знаю. Мы все уповаем на следственные органы…

//- Часть вторая. Цискаридзе — //

Цискаридзе: Я хочу высказать свою позицию, и мне, наверное, надо ответить на те же вопросы, которые ты задавал Иксанову. За все время, когда я позволяю себе высказываться, я никогда никого не агитировал ни за себя, ни за свою позицию, я просто говорил: господа, это мое мнение, оно вам может не нравиться, я вам могу не нравиться как артист — не приходите в театр, но я существую.

Усков: Основной упрек — твое некорпоративное поведение. Будучи звездой, ты привлекаешь внимание журналистов, и ты легко и свободно можешь высказывать свое мнение по любому вопросу, касающемуся театра, в довольно резкой форме. В частности, о качестве ремонта, которое, как утверждает Иксанов, не зависело от него одного, а зависело во многом от подрядчиков, всевозможных контролирующих госконтор и т. д.

Цискаридзе: Качество ремонта не зависело от него, но подписание проекта, контрактов с подрядчиками зависело от него. И на момент подписания проекта какие-то вещи я видел, потому что дяденька, который делал проект, общался с нами. После я пришел к Иксанову и сказал: «Анатолий Геннадьевич, караул!»

Усков: С этого начался ваш конфликт?

Николай Цискаридзе: «Мне трудно мириться с тем, что происходит с Большим театром»

Цискаридзе: Нет, первое его недоверие ко мне было связано с Волочковой. Именно тогда он решил для себя, что я человек не его команды. В разгар конфликта с Настей меня попросили (на тот злополучный спектакль вместе с ней был назначен именно я) выйти к прессе и сказать, что я не могу ее поднять. Во-первых, я мог ее поднять. Во-вторых, если я скажу, что не могу ее поднять, это будет значить, что я не справляюсь со своими профессиональными обязанностями. Наконец, речь идет о женщине, и я бы никогда не смог сказать о ней то, чего от меня требовали. После этого случая, что бы я ни говорил, господин Иксанов все воспринимал в штыки. И когда только началась реконструкция Большого театра, точнее, обсуждался ее проект, я ему говорил: «Анатолий Геннадьевич, караул, потому что вот здесь не могут быть залы, вот здесь не могут быть гримерные, вот так они не могут располагаться.» На все мои замечания было сказано, что я утрирую, что это эмоции и т. д.

Усков: Но Иксанов утверждает, что у проекта было бесконечное количество согласований: пожарные, санэпидемстанция, несколько сотен подписей. Это историческое здание, наконец.

Цискаридзе: Все неправда, от начала до конца. Большой театр — не первый театр в мире, который реконструируется. Ты можешь сходить в Ковент-Гарден, в Ла Скала, и ты прекрасно увидишь, что нигде нет кафеля на полу в коридорах. Зато он есть у нас! Прежде там был паркет, покрытый коврами, и мы хотя бы могли распрыгаться. Теперь, когда мы выходим, под ковром лежит кафель, а под кафелем — бетон. Распрыгиваться нельзя, ты сажаешь ноги, после этого тебе танцевать нельзя. Я столько раз рассказывал о профессиональных недочетах при реконструкции Большого театра, что больше об этом говорить не могу. Все, кто заходит в театр, сами убеждаются в правоте моих слов. Я критиковал реконструкцию еще на фазе проекта, очень давно. Те, кто подписал этот проект, не прислушивались к пожеланиям нас, артистов, которые в этих помещениях работают. Я ни разу не говорил о тех людях, которые строили. Мало того, всегда подчеркивал, что мы должны кланяться в ноги тем, кто подключился к реконструкции с 2009 года, после того как Счетная палата кричала «караул», якобы все работы были оплачены по шесть раз, деньги израсходованы, а кроме котлована, ничего не сделано. Все мои переживания по поводу реконструкции были связаны именно с тем, что это производство, где работают не машины, а люди, что гримерные, репетиционные залы и т. д. — это те помещения, где мы не отдыхаем, а проводим большую часть нашей трудовой деятельности. Потрачен миллиард долларов! Шесть лет — с 2005-го по 2011-й. Ближайшая реконструкция. ну, на нашей жизни ее точно не будет, в лучшем случае — через двести лет. На двести лет мы обречены на катастрофу.

Усков: Насколько я понял, Иксанов собирается поэтапно адаптировать здание под нужды артистов.

Цискаридзе: Прости, здание функционирует уже почти два года, но не адаптировано ни одно помещение. Мало того, не могут наладить работу сцены. На сцене огромное количество ям в местах стыков реек. Их помечают крестами, потому что, случайно наступив на стык во время танца, можно повредить ногу. И это может быть фатально. Танцуя спектакль, мы все время смотрим на пол, чтобы не получить травму. Если хочешь, я могу показать это тебе и всем желающим, кто придет перед спектаклем.

Усков: Но Путин-то все-таки продлил контракт с Иксановым?

Цискаридзе: Путин никакого отношения к продлению контракта не имеет. И премьер тоже. Это находится в ведении Министерства культуры.

Усков: Я не думаю, что решение по столь важной должности принимает только министр культуры.

Цискаридзе: Я задаю вопрос всем. Господа, объясните мне, что значит слово «театр»?

Усков: Место, где устраиваются зрелища.

Цискаридзе: Либо труппа, их представляющая. И прежде всего труппа, она ведь может гастролировать. А что такое администрация?

Николай Цискаридзе: «Я всегда говорил то, что я думаю, на основании того положения, которое занимал в театре.»

Усков: Менеджмент.

Цискаридзе: Правильно. Но не театр. Теперь, когда господин Иксанов оскорбляет меня в разных изданиях, заявляя: «Мне жалко Николая Цискаридзе, потому что он заканчивается как артист», — он оскорбляет кого?

Усков: Тебя лично.

Цискаридзе: А я кто? Я кто?! Двадцать один сезон я являюсь артистом Большого театра и не самым последним! Когда я говорю о недочетах в работе господина Иксанова, я не говорю о театре, я говорю об администрации этого театра. Извините, здесь нет никакой корпоративной этики, которую я якобы нарушаю. Зато господин Иксанов в этой трагической ситуации с Филиным сразу стал делать намеки на мою причастность. Я три дня комментариев не давал!

Усков: А ужасное интервью в МК чуть ли не на следующий день?

Цискаридзе: Это не интервью было, это было просто «отстаньте от меня, товарищи». А чем оно ужасное, кстати?

Усков: Потому что ты не выразил Филину ни слова сочувствия.

Цискаридзе: Я сказал! Было много моих комментариев по горячим следам — мне стали звонить еще ночью. Затем «Первый канал» записал со мной интервью, где я выразил все, что в такой ситуации может сказать любой нормальный человек. Прочие мои комментарии были в духе: «Оставьте меня в покое!» То, что в МК журналисты не вставили первую фразу, что «я сижу, плачу, пока с ними разговариваю», — это не моя вина. Дирекция, кстати, использовала ситуацию в своих интересах по полной. Тут же было организовано собрание педагогов, где стали требовать подписать письмо против меня, что якобы все недовольны моим высказыванием в МК. Когда педагогический состав сказал, что никто не видел этого интервью, им тут же принесли распечатку. Так вот пасквиль на меня не подписал ни один человек, хотя исполняющим обязанности художественного руководителя балета Галиной Степаненко было заявлено, что это просьба Анатолия Геннадьевича. На что педагоги заметили, что они не хотят, чтобы их руками господин Иксанов сводил со мной счеты. После этого у меня возникает вопрос: кто все-таки создает нездоровую атмосферу в работе коллектива? В мае 2011 года подобная ситуация уже была, где так же позвали педагогов и стали им рассказывать, как я их оскорблял в передаче у Диброва. Эту передачу никто не видел, но у половины присутствующих подписи собрать удалось под разными предлогами. Все те, кто не подписал, получали намеки на то, что могут готовиться к уходу из театра. Те же, кто подписал, так или иначе подходили ко мне и приносили свои извинения. Это очень напоминает процесс над Пастернаком. Передачу никто не видел, но ее все осуждают. Теперь эту бумагу очень любит показывать господин Иксанов с комментариями, что коллектив со мной работать не хочет, а это абсолютная неправда. Со всеми подписавшими я регулярно работаю, участвую в их юбилеях. Я проработал в театре двадцать один год, и я прекрасно понимаю тех, кто поставил подпись, когда им угрожают благополучием их детей, работающих в коллективе, или их учеников. Я очень всем благодарен, что на сей раз этот трюк не прошел и люди осознали, в какую грязную игру их втягивают. Затем, прямо вслед за трагедией с Филиным, когда труппа утром и вечером проходила прогоны новой редакции «Баядерки», по сцене ходили разные курьеры, приближенные к генеральному директору, и под всевозможными предлогами подписывали у молодых артистов пустые бланки, понимая, что они не могут отказать людям из руководства. Что туда впечатают, никто не знает. Но бланков собрали много.

Усков: Твоя версия произошедшего с Филиным?

Цискаридзе: Я не хочу высказывать никакие версии. Я не следователь и не прокурор. Кроме сочувствия к Сергею, другого отношения к этой трагической ситуации у меня нет. У меня есть только вопрос к генеральному директору, на основании чего он сделал заявление прессе, что я не имею отношения к этому преступлению, хотя много лет своими высказываниями разрыхлял почву для подобных событий. Какая связь между этим чудовищным преступлением и моими высказываниями по поводу реконструкции или нарушения Трудового кодекса господином Иксановым (в январе 2012 года он незаконным путем собирался прервать трудовой договор по моей педагогической деятельности)? И зачем было вообще произносить мое имя в связи с этим страшным происшествием? Получается, что в моем лице господин генеральный директор бросил тень как раз на Большой театр. Это подхватили не только российские СМИ, но и мировые. Такого позорного скандала международного масштаба в Большом театре не было уже давно.

Усков: Иксанов как раз говорит, что ты создал некую ситуацию, в которой стало возможным все.

Цискаридзе: А теперь объясни мне — как?

Усков: Он подозревает тебя и в истории с порнопортфолио Янина, и в истории с лжефейсбуком Филина.

Цискаридзе: Коля, с таким же успехом я могу тебя обвинить в причастности к убийству президента Кеннеди. Поверь мне, если бы у господина Иксанова было хоть малейшее доказательство моей причастности к этим делам, это бы уже передавали все СМИ мира. Того, как господин Иксанов хочет испортить мою репутацию, не хочет ни один человек на Земле. Все, что касается Гены Янина, для меня было большой личной трагедией, не только потому, что я много лет дружил с Геннадием. На некоторых из этих фотографий фигурировали не только разные юноши, но и одна женщина — моя кума. Мы с ней, по поговорке, детей крестили. К сожалению, как человеку не православному, господину Иксанову не понять таких вещей, поэтому говорить об этом даже смешно. Ну а «фейсбук» Филина понятно, что фальшивый, но письма на нем, к сожалению, настоящие. С 2005 года мы с Сергеем сидели в одной раздевалке, и почти каждый день Сергей оставлял мне на столике какую-нибудь маленькую записочку разного содержания. Так как мы с ним пересекались редко. Иногда это касалось спектакля, иногда телепередачи, которую Сергей видел, а иногда это были комментарии по поводу разных ситуаций в театре: назначения нового худрука, комментарии по поводу отдельных наших руководителей, назначения на роли, распределения состава в спектаклях и т. д. Я как человек очень аккуратный все это храню. Я вообще все храню, даже открытки из букетов за двадцать лет. И если я когда-нибудь напечатаю записки Филина, поверь мне, это будет гораздо хлеще, чем его письма в «фейсбуке». Читать эти письма было неприятно, хотя я, зная его стиль, понимал, что они настоящие.

Усков: Ну, господин Иксанов предполагает, что там двадцать процентов правды, восемьдесят процентов лжи.

Цискаридзе: Слушай, нельзя быть наполовину беременной. Не надо рассказывать сказки никому.

Усков: Я думаю, господин Иксанов исходит из логики, кому это выгодно и в случае с Яниным, и в случае с лжефейсбуком Филина.

Цискаридзе: В случае с Яниным выгодно было тому, кто занял пост художественного руководителя балета. Какое это имеет ко мне отношение? Мало того, все прекрасно знают, кто в тот момент обзванивал труппу и собирал собрание по поводу аморалки — это были друзья Филина. Я на этом собрании, кстати, не был, как и на всех остальных. Я не перевариваю скопление народа. Дальше, чтобы ты знал, это как бы уже неофициальные данные, Иксанов попросил Янина написать заявление об уходе с одним условием: что если он везде будет заявлять, что это сделал я, то получит гостевой контракт артиста.

Усков: Но у тебя же нет доказательств, что такой разговор был.

Цискаридзе: Да, но и у господина Иксанова нет никаких доказательств и прав утверждать о моей причастности к этой грязи.

Усков: О’кей, в истории с Яниным вы с Иксановым также обвиняете друг друга. В какой момент у вас так испортились отношения?

Цискаридзе: Я никого не обвиняю. Я считаю, что вспоминать об этом неэтично по отношению к Большому театру и к людям, которые оказались в этом замешаны. Во-первых, это вторжение в личную жизнь. А во-вторых, это страшные репутационные риски для лица нашей родины — Большого театра. А первый конфликт, как я уже говорил, был из-за Насти Волочковой. Когда Волочкова работала в Большом театре, она была на исключительном положении. Ей разрешали не просто делать все, а на каждом спектакле лично господин Иксанов со Швыдким дарили ей цветы, целовали руки. И первый шок ожидал меня, когда я ехал по городу. На Моховой улице, между Манежем и МГУ, увидел перетяжку: «Анастасия Волочкова в Кремле», а внизу маленькими буквами было написано: «С труппой Большого театра». Весь ужас заключался в том, что это были официальные спектакли Большого театра в ГКД, Настя была участником всего лишь одного из четырех спектаклей. Я пришел к генеральному директору и сказал: «Анатолий Геннадьевич, раньше я считал, что работаю в государственном учреждении, теперь выясняется, что в коллективе на подтанцовках у Волочковой?» На что он мне ответил: «Николай, вы понимаете, кто ее спонсоры, понимаете, кто за ней стоит?» Я ему сказал: «Я народный артист, на минуточку, не мальчик из кордебалета. А у нее даже звания нет». В общем, с этого моего вопроса в наших отношениях с Иксановым возникла некая пауза. Но я был не одинок в своих претензиях насчет исключительного положения Анастасии. Особенно недоумевали балерины, которых регулярно снимали со спектакля, чтобы передать его Насте. Ответ от Иксанова всегда был один: «Вы знаете, откуда мне звонили?»

Усков: Иксанов говорит, что тебя избили из-за критики Волочковой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.